Глава 10

Дмитрий Евгеньевич сказал, что у Обухова какое-то срочное совещание, придётся подождать. Я в этот раз смог удивить секретаря главного лекаря. Помню из прошлой жизни, что посетители дарят секретаршам шоколадку или коробку конфет, но не идти же с шоколадкой к мужчине, так ведь? Я на днях покупал в чайной лавке запасы для своего кабинета и один пакет, который самому был больше всех ценен, решил привезти Дмитрию Евгеньевичу. За его отношение и уважение надо было бы привезти целый сундук чая, но я решил делать это постепенно, а вдруг он чай вообще не любит, а пьёт только компот?

— Это мне? — секретарь удивился настолько, словно я принёс ему миниатюрную живую русалку в бутылке с водой.

— Ну да, — улыбнулся я, протягивая ему пакет с красочной наклейкой. — Это мой любимый сорт чая с чабрецом. Очень надеюсь, что вам тоже понравится.

— Ещё как понравится! — расцвёл мужчина. — Спасибо вам, Александр Петрович, это мой любимый чай. Да ещё и от компании «Шёлковый путь»! Это же дорогой чай, зря вы так потратились.

— Дмитрий Евгеньевич, даже не думайте об этом! — рассмеялся я и махнул рукой. — Наши отношения для меня дороже. Вы столько раз меня выручали, а я всегда с пустыми руками.

— Ну что вы, Александр Петрович, — засмущался мужчина, прижав пакет с чаем к груди. — Я просто выполнял свою работу.

— Вы очень хорошо её выполняли, особенно в отношении меня. Иногда даже в ущерб своему боссу.

— Зато на пользу здравоохранению, — улыбнулся он, с блаженством принюхиваясь к содержимому пакета. — Может давайте я его сейчас и заварю? Вам скорее всего долго ждать.

— А давайте, — согласился я и плюхнулся в кресло, достав из портфеля не папку с отчётом, а томик стихов Юдина. Самое подходящее время, чтобы ознакомиться с его творчеством.

Я сначала открыл томик посередине. Чем отличается сборник стихов от прозы, что можно начинать читать совершенно с любого места. Я прочитал одно стихотворение, потом второе. Меня настолько впечатлило, что я никак не мог понять, за что я дразнил Илью и обижал? Это же замечательные стихи!

Решил, что сборник достоин того, чтобы читать всё подряд по порядку. Я всё продолжал шелестеть страницами, когда рядом со мной на стол опустилась чашка ароматного чая, распространяя по приёмной дурманящий запах чабреца.

— Александр Петрович, всё в порядке? — словно откуда-то издалека прозвучал голос секретаря.

— Что? — спросил я, подняв взгляд и пытаясь вернуться в реальность.

— Вы плачете… — удивлённо пробормотал он.

— Я? Не-е-е-е, вам показалось, — ответил я и провёл пальцами по щеке, которые наткнулись на предательскую слезинку. От удивления я вскинул брови и пожал плечами. — Надо же, и правда. Да вот стихи читаю, такие душещипательные. О несчастной любви. Автор так проникновенно пишет, столько чувства, словно он сам всё это пережил.

— Да, — с пониманием кивнул Дмитрий Евгеньевич. — Настоящие поэты они такие. И не исключено, что он сам всё и пережил, личные эмоции пробуждают музу, как никто другой.

— Вы любите стихи? — удивился я.

— А что тут удивительного, — несколько смутился секретарь. — Я их обожаю. Особенно хорошие, проникновенные. Не дадите мне потом почитать то, что вы читаете?

— Вам я не могу отказать, но только не сегодня, я сам только начал знакомиться. Я завезу на днях, хорошо?

— Ладно, я подожду, — ответил Дмитрий Евгеньевич и несколько сник. — Ну может хоть дадите ознакомиться, пока вы будете у Обухова в кабинете? Я вас всегда считал железным, а увидел сегодня слезу и понял, что это не так. В лучшем смысле. И мне тем более не терпится прочитать хоть что-нибудь из этого сборника.

— Хорошо, — улыбнулся я фанату стихов и протянул ему томик. — Держите. Заберу, когда буду уходить.

— Вот спасибо! — он улыбнулся во все тридцать два, сел в своё кресло и начал шелестеть страницами.

Открылась дверь в кабинет и оттуда начали выходить люди. Я узнал в них коллегию лекарей в полном составе. Последним выглянул Обухов, увидел меня и поманил рукой к себе в кабинет. Я как раз допил чай, отставил пустую чашку и пошёл за ним.

— Ну что, успел накропать? — спросил Степан Митрофанович. По его скептическому тону я догадался, что он думает, что я не справился с заданием. — Давай сюда.

Я протянул ему папку с отчётом. Он принялся листать страницы, удивлённо вскинул брови и посмотрел на меня.

— Что ж, молодец, — покачал он головой и продолжил знакомиться с бумагами. — Чего? Обморожение? У них там чердак затопило что ли? Это же надо было догадаться вылить целую ампулу хлорэтана на одну ногу! Слушай, давай я этот лист из отчёта уберу, а тебе будет новое задание. Перепиши все инструкции Курляндского так, чтобы даже последний дебил не смог навредить пациенту, пользуясь этими препаратами.

— Но… — попытался я возразить.

— Да, я понимаю, — перебил меня Обухов. — Могут и не прочитать, но тогда по крайней мере не будет виноват производитель и поставщик. Отчёт я утром отправлю в Москву, а у тебя будет несколько дней, чтобы дополнить инструкции. Когда всё будет готово, дадим отмашку и разошлём информацию по всем клиникам, лечебницам и станциям скорой помощи.

— Понял, сделаю, — кивнул я. — Разрешите идти?

— Не разрешаю, — хмыкнул Обухов. — Что там с этими лекарями с Рубинштейна? Всё в порядке? Не ерепенятся?

— Да всё нормально, — улыбнулся я. — Прилежно учатся, лекции никто не пропускает, трудятся тоже ударно, не отлынивают. Пока обучаю, смотрю, кого можно к себе переманить, надо штат расширять.

— Правильно, расширяй, тебе это скоро понадобится, — загадочно улыбнулся Обухов. — А вот теперь можешь идти.

— Спасибо, до свидания, — сказал я, встал, поклонился и вышел из кабинета.

Закрыв за собой дверь, я обернулся к секретарю, чтобы забрать сборник стихов. Дмитрий Евгеньевич, скорбно вздохнув, смахнул слезу со щёки и протянул мне душещипательный томик.

— Я принесу его через несколько дней, — пообещал я ему. — Честно, я не забуду.

— Хорошо, Александр Петрович, — грустно улыбнулся он. — Буду ждать. Стихи просто замечательные.

— Полностью с вами согласен, — кивнул я, попрощался и вышел.

Томик стихов так и держал в руке, даже в портфель не стал убирать. Я всё никак не мог отойти от потрясения. Оказывается, мой закадычный друг выдающийся поэт и скрывает это? Какие же на это причины? Очень надеюсь, что основная причина не я, но точно сыграл отвратительную роль в этой пьесе. А раз я испортил, значит я и должен исправлять. В первую очередь надо вывести Илью на откровенный разговор.

Чтобы не откладывать жизненно важное дело в долгий ящик, решил взять быка за рога и позвонил Юдину.

— Илюха, привет! — бодро начал я. — Чем ты там занимаешься?

— Планирую захват вселенной, — буркнул он. — Не знаешь, где можно нанять космический флот?

— А если серьёзно? — не сдавался я, несмотря на явно неважное настроение друга.

— Бумагу сижу порчу, как ты говоришь, — хмыкнул он. — Вот ещё несколько листов испорчу, поужинаю и спать.

— Портить бумагу так, как делаешь это ты, одно из самых благородных занятий, — заверил я его. — Но я хочу тебя немного отвлечь, если ты не возражаешь.

— Ну попробуй, — хмыкнул он.

— Пойдём посидим в какой-нибудь кафешке, — предложил я. — Поужинаем, поговорим по душам.

— А ты меня случайно с Боткиным не путаешь? — с сомнением произнёс Илья.

— Нет, дружище, не путаю. Я учусь расставлять в своей жизни правильные акценты, — сказал я. Надо же как-то менять сложившиеся годами стереотипы о Саше Склифосовском. — А если ты мне поможешь, то я научусь гораздо быстрее.

— Ну, раз так, то ладно, — охотно согласился Илья. А я уж думал, что придётся ещё долго уговаривать. — Только вот что бы такого маме сказать.

— Есть одна отличная идея, — сказал я, меня внезапно озарило. — Скажи, что тебе позвонил твой начальник и вызвал на дежурство. К нам тут тяжёлых пациентов привезли, надо спасать, а потом наблюдать за ними всю ночь.

— Чего? — опешил Илья. — Когда привезли?

— Да никогда, — рассмеялся я. — Это версия для твоих родителей. Мы посидим с тобой в кафешке, а ты потом просто переночуешь в госпитале. И волки сыты и овцы целы.

— Какие ещё волки? — ещё больше растерялся Юдин.

— О, Господи! — воскликнул я и хлопнул себя по лбу. — Нет волков, Илюх. Одевайся и выходи на улицу, я за тобой заеду минут через двадцать.

— Понял, хорошо, — сказал он и положил трубку.

А я уже пожалел, что сказал эту поговорку для красного словца. Хотя, очень удивительно, что в этом мире про такую не знают. Или может только Илья не знает? Этот может. Увлечённые натуры зачастую идут по жизни с шорами на глазах и видят только то, что считают нужным. Уточнять, однако, не буду.

Раньше назначенного времени я уже повернул на улицу, где живёт Илья, и увидел его, стоящего на улице и переминающегося с ноги на ногу. У него на плече висела довольно объёмная и, судя по всему, достаточно тяжёлая сумка.

Я остановился рядом с другом, он открыл дверь и первым делом закинул в машину сумку на среднее сиденье между ним и мной. Прямо на мой портфель, благо там не было ничего бьющегося и хрупкого. Когда он закрыл за собой дверь, я заметил, что он стучит зубами.

— Ты чего, успел замёрзнуть что ли? — удивился я и глянул на часы. Вроде не опоздал.

— Так ветер вон какой ледяной, — пролепетал он. — А мама сказала, раз нужна моя помощь, то надо поторопиться.

— А это что? — кивнул я на сумку. — Ты брата с собой взял?

— Ха-ха, очень смешно! — высказал Илья, потом всё-таки рассмеялся. — Это мама мне тормозок собрала.

— А ты столько съешь? — я окинул взглядом сумку, там точно на неделю хватит с трёхразовым питанием.

— Так это на всю бригаду рассчитано, — хихикнул Илья. — Я же ей в трёх предложениях так расписал, что она мгновенно прониклась ситуацией и побежала на кухню тормошить повара.

— Понятно, — хмыкнул я. — Значит там вкусняшек на весь коллектив на пару дней хватит.

— Не меньше, — хмыкнул Илья.

— Предлагаю вот как сделать, — сказал я. — Завезём сейчас всё это добро в госпиталь, сложим в холодильник, оставлю рядом машину и найдём подходящий ресторанчик поблизости.

— Хороший план, мне нравится, — улыбнулся Илья. — Особенно то, что ты будешь не за рулём.

Через полчаса мы уже заняли столик в дальнем углу небольшого, но очень уютного и богато обставленного заведения и листали меню. Ещё через десять минут нам принесли по салатику и, пока готовится жаркое, я разлил по бокалам красное полусладкое. Ровно одного бокала Илье хватило, чтобы развязать язык. А чтобы этот процесс пошёл в нужную мне сторону, я начал первым.

— Илюх, я сегодня начал читать твои стихи, — сказал я и он сразу насторожился, даже слегка протрезвел. — Хочу сказать, что я просто в шоке.

— Что, всё действительно настолько плохо? — скривился он. Видимо привык, что прежний Саша его творчество только грязью поливал.

— Ты с ума сошёл? — я развёл руками. — Какое нафиг плохо? Илюха, это сногсшибательно! Я сегодня впервые плакал с книгой в руке, ты можешь себе это представить?

— Ты? Плакал? — он недоверчиво посмотрел на меня и покачал головой. — Да ты врёшь! Просто решил таким образом ко мне подмазаться. У тебя не получилось.

— Илья, прекрати! — я серьёзно посмотрел на него. — Я сейчас ни капельки не шучу. Я читал стихи, пока ожидал аудиенции Обухова и меня видел его секретарь. Можешь завтра пойти и у него спросить. Он, кстати, очень любит стихи и, пока я сдавал Степану Митрофановичу отчёт, читал твой сборник. Когда я вышел из кабинета, он тоже слезу смахивал. Илюх, это настолько душевно, тонко и красиво написано, что никого не может оставить равнодушным.

— Ты чё, серьёзно? — он смотрел на меня всё также с недоверием.

— Абсолютно, Илюх! — я дотянулся до него и хлопнул по плечу. — У тебя классно получается. А почему ты не издашь свой сборник в большой тираж?

— Ну напечатал же, ты ведь в руках держал.

— Да, я видел, тираж двадцать экземпляров. Это называется «потомкам на память», а я имею ввиду серьёзный тираж, несколько тысяч экземпляров.

— Да кому оно нужно, Сань? — отмахнулся Илья и откинулся на спинку кресла, наблюдая, как я наполняю бокал. — Я на самом деле напечатал это чисто для себя и для родственников. Многие меня похвалили, но книжицу даже не открывали. Ты же знаешь, что книга, которую хоть раз читали, не выглядит новой, по ней видно. А я у кого бывал потом в гостях, они стоят на полочке, как только что из типографии. Так что никому это не нужно.

— А это Илюха, называется «нет пророка в своём отечестве», — хмыкнул я.

— В смысле? — вскинул он брови. Неужели и эту фразу ни разу не слышал?

— В смысле, что люди, которые видели, как ты гадил в пелёнки, не будут тебя воспринимать всерьёз, даже если ты стал большим серьёзным дядькой и сделал какое-нибудь значимое открытие. Ты всё равно сопляк с совочком в песочнице, который ничего не умеет. Нормальных ценителей своего творчества не надо искать среди близких людей. Ты случайно не состоишь в каком-нибудь поэтическом сообществе?

— Нет, — покачал он головой. — У меня и мысли такой не было. Да и времени не было. Меня наверно мама бы туда не пустила, кругом говорят, что профессиональные поэты ведут себя непристойно и устраивают в кабаре вакханалии, устраивают дуэли, проигрывают состояние в карты. В общем ничего хорошего.

— Понятно, это мама тебе в голову вбила, чтобы ты не тратил время на развитие своего поэтического таланта.

— Может быть, — пожал он плечами. — Я писал в свободное время, закрывшись в своей комнате или, когда никого нет дома. Всё, что написал, сразу прятал с глаз подальше, чтобы мне не сказали, что я занимаюсь фигнёй вместо того, чтобы уроки делать.

— Ты отличник по жизни, какие к тебе могли быть претензии по учёбе? — удивился я.

— Наверно потому и отличник, что мне родители спуску не давали, — хмыкнул Илья. — А если бы они так не наседали, глядишь и великим поэтом стал бы.

— Ты уже великий поэт, Илюх, — сказал я максимально искренне, от души. — Тебе просто надо дать себе немного свободы и издать большим тиражом первый сборник. Вот увидишь, о тебе люди заговорят. Ещё понравится, бросишь к чёрту лекарское дело и будешь только писать, да колесить по империи с выступлениями, будешь декламировать свои стихи со сцены перед тысячами благодарных слушателей. Может именно в этом твоё счастье?

— Думаешь? — Илья смотрел поверх моей головы куда-то вдаль и мечтательно улыбался, медленно потягивая красненькое. Потом резко изменился в лице, словно кусочек лайма разжевал. — Ничего не получится. Мне мама не даст это сделать.

— Послушай, Илья, — решил я сменить тему на ещё более важную. — Я знаю, что мама тебя очень любит, это ни для кого не секрет. И она хочет, чтобы у тебя всё было хорошо. Но только это её хорошо, а не твоё, у тебя оно должно быть несколько другое.

— Ты знаешь, что для меня будет хорошо? — спросил Илья и испытующе посмотрел мне в глаза.

— Не поверишь, — хмыкнул я. — Понятия не имею.

— Зачем тогда лезешь со своими советами? — язвительным тоном произнёс Юдин.

— А я не лезу с советами, как тебе жить, — ответил я спокойно, хотя было немного обидно. — Я не собираюсь прожить жизнь за тебя, как пытается сделать твоя мама. Ты не горячись, я ничего против неё не имею, просто я вижу, что ты мучишься, но стараешься этого никому не показывать. Так начни жить свою жизнь. Это ведь из-за мамы ты расстался с Оксаной?

— Ты что, реально читал? — выпучил глаза Юдин, рискуя их потерять. — А я до сих пор думал, что ты дурачишься.

— Читал, Илюх, — кивнул я. — И твоё стихотворение «Невольное прощание» меня поразило до глубины души. Проститься навсегда с человеком, которого ты настолько сильно любишь только потому, что мама была против, это просто бесчеловечно. Вот именно на этом стихотворении я и пустил слезу. Настолько реальная трагедия, к которой последний скептик и сухарь не останется равнодушным. Ты большой талант Илюх. И я считаю, чтобы тебе уйти от неусыпного управления твоей жизнью, ты должен показать родителям, в частности матери, что ты взрослый, самостоятельный и можешь сам принимать решения. Нужно найти в себе силы и решимость оторваться от маминой юбки. Сама она этого не поймёт, будет много слёз, а потом поймёт и смирится. Для начала нужно съехать от родителей. Сними квартиру, денег тебе хватает. А если ты перестанешь отдавать маме львиную долю своей зарплаты, то и останется довольно много.

— Ты думаешь, что я никогда не думал об этом? — Илья как-то сжался и поник.

— А ты не думай, — сказал я и долил остатки вина в его бокал. — Ты просто возьми и сделай. Просто поставь в известность и не думай за это извиняться. Извиняешься — значит чувствуешь себя виноватым. А ты не виноват в том, что стал взрослым самостоятельным мужчиной, это закономерный процесс.