25 апреля, вторник

– Не представляю, что буду делать, когда ты уедешь, – пошутил Никита, забирая у Вербина стакан кофе. – К хорошему быстро привыкаешь.

– Сначала у тебя начнётся ломка, – пообещал Феликс. – Каждое утро, заходя в управление, ты будешь озираться в поисках меня и вздыхать, не находя. На пике, возможно, станешь выкрикивать моё имя по ночам…

– Заткнись.

– Смущая жену…

– Заткнись.

– Извини, ты сам спросил.

– Просто заткнись, – рассмеялся Гордеев. – И скажи, для чего ты меня ждал?

– Мы встретились совершенно случайно. – Вербин округлил глаза.

– У входа в управление? И ты явно тут не пять минут ошиваешься. – Гордеев покачал головой: – Не ври мне.

– Последняя фраза кажется знакомой.

– Ты был женат.

– Ладно, ладно… – Феликс улыбнулся и протянул Никите сложенный лист бумаги. – Поищи, пожалуйста, человека с этими данными.

Гордеев прочитал короткий, написанный от руки текст и удивлённо посмотрел на Вербина.

– Ты серьёзно?

– Да.

– И кто это будет?

– Мне самому интересно.

– Опять загадки?

– Куда без них?

– Ладно, прикажу поискать. – Никита убрал бумагу в карман, сделал глоток кофе, почти втолкнул Феликса в подъехавший лифт и спросил: – Об этом пока не говорим?

– Пока нет. Нам есть о чём рассказать.

– И чем похвастаться.

На традиционном совещании, которое сегодня проходило на Суворовском, потому что сразу после него Васильев и Голубев отправлялись к заместителю начальника управления. Радости им это обстоятельство не прибавляло, а вот оперативники выбором места остались довольны – на своей территории им было комфортнее.

– Насколько я понимаю, у нас наконец-то появились реальные результаты, – произнёс Голубев и выразительно посмотрел на Феликса, давая понять, что результаты появились не у того, кто больше всех умничает, а у скромных петербургских офицеров. Феликс невозмутимо промолчал. – Рассказывай, Гордеев, и заранее извини, что я буду задавать вопросы.

Оперативные мероприятия в доме Ферапонтова закончились поздно, поэтому следователь в присланные материалы ещё не заглядывал. Ну, разве что краем глаза, пока добирался до управления.

– Конечно. – Никита заглянул в планшет. – Насчёт результатов я пока не хочу говорить, чтобы не забегать вперёд, но подвижки в расследовании произошли весьма серьёзные. Итак, вчера, вскоре после нашего совещания, поступила оперативная информация о том, что несколько опрошенных граждан опознали помещение, в котором велась видеосъёмка Орлика и Кости Кочергина. Благодаря вам, Виктор Эдуардович…

Голубев важно кивнул.

– Мы быстро получили ордер, выехали на место, в Верхнюю Ижору, и действительно обнаружили в указанном особняке помещение, в котором, предположительно, велась та самая съёмка.

– Предположительно? – поднял брови следователь. – Если я правильно понял, обстановка полностью совпала с той, что на видео?

– Жду подтверждения экспертов.

– Разумно, – согласился Голубев. – Учитывая, кому принадлежал дом, нужно всё делать в точном соответствии с протоколом.

Вербин, который после ужина с Вероникой вернулся в управление и сидел там с Гордеевым до двух часов ночи, уже слышал имя: Илья Семёнович Ферапонтов, знал, о ком идёт речь, но решил сыграть «дикого» москвича.

– Большой человек?

– Скажем так: весомый, – вздохнул Васильев.

– Будь он жив, не уверен, что мы получили бы ордер на основании одних лишь показаний осведомителя, – с неожиданной искренностью добавил следователь.

– Когда он умер?

– Примерно год назад. Рак.

– Ага. – Вербин сделал пометку в записной книжке.

– Что ты хочешь сказать своим «ага»? – нахмурился Голубев.

– Орлик мёртв. Ферапонтов мёртв. – Феликс выдержал короткую паузу и едва заметно развёл руками: – Это в деле Кости Кочергина. В других делах то же самое: Иманов мёртв, Барби мертва. У нас на руках куча преступлений, но люди, с которыми имело смысл их обсудить, мертвы.

– Но по каждому преступлению есть неопровержимые улики, указывающие на этих людей, – теперь в голосе следователя не было и грана искренности, только жёсткость. – Разве не так?

– Так.

– Запомни свой ответ. – Голубев вновь повернулся к Гордееву: – А ты продолжай.

Судя по всему, Вербин вновь испортил ему настроение.

– Обнаружение помещения стало нашей единственной удачей, – признался Никита. – Больше в особняке ничего интересного, имеющего отношение к расследованию, не найдено. Личный телефон и компьютер Ферапонтова-старшего наследники исследовали после его смерти, говорят, ничего сомнительного в них не видели. Устройства уничтожены, поэтому проверить их заявление возможности нет. Из городской квартиры Ферапонтова после его смерти были вынесены все документы и электронные устройства, в самой квартире сделан косметический ремонт и в ней уже полгода живут посторонние люди – наследники квартиру сдают.

– Никаких следов, – протянул Васильев. – Если у Ферапонтова были компрометирующие материалы, он мог заранее их уничтожить – умирал он долго, не в одночасье.

– Или ими завладел кто-то из наследников, – добавил Голубев.

– На мой взгляд, Николай Ферапонтов был искренне удивлён и расстроен, – произнёс Никита. – Даже больше: мне показалось, что наши подозрения повергли его в шок. Он не ожидал, что его отец занимался… В общем, делал то, что, как мы считаем, он делал.

На некоторое время в кабинете повисла тишина, а затем следователь негромко спросил:

– Ферапонтов-старший знал Орлика?

– Да, Николай подтвердил факт их близкого знакомства: Орлик был вхож в дом Ферапонтовых и присутствовал на всех семейных торжествах. Николай сказал, что и сам неоднократно обращался к Орлику за авторскими драгоценностями. – Гордеев перелистнул на планшете страницу и улыбнулся: – Ещё одна деталь, которая особенно понравилась Феликсу…

– Тебе что-то понравилось? – притворно удивился Васильев, переведя взгляд на Вербина.

– В истории с особняком Ферапонтова – всё, – усмехнулся в ответ Феликс. – Но эта деталь – особенно, тут Никита прав.

– Что за деталь?

– Николай Ферапонтов получил от Абедалониума авторскую копию «Демона скучающего», – сообщил Гордеев. – Но предназначена она была его отцу. Подпись: «С благодарностью Илье Семёновичу».

– Абедалониум не мог не знать, что Ферапонтов мёртв, – пробормотал Васильев.

– Именно.

– Получается, все, кому Абедалониум отправил авторскую копию «Демона», в чём-то замешаны?

– Мы уже обсуждали, – довольно резко оборвал полковника Голубев. – И больше к этому вопросу возвращаться не будем. – Быстрый и снова жёсткий взгляд на Вербина. – Гордеев, расскажи, что собираешься делать дальше?

– Отработаем телефоны, которые бывали в особняке. Установим даты, когда в гостях у Ферапонтова собирались исключительно мужчины, и плотно пообщаемся с этими г… Гостями.

– Нам нечего им предъявить.

– Дело громкое, кто-то может дать слабину.

Васильев и Голубев вновь переглянулись.

– Ну…

– Работай, – решительно произнёс следователь. – Следующее решение примем по результатам.

– Хорошо.

– Что по делу Барби? Я слышал, журналисты и блогеры получили конверты?

– Фотографии старых фотографий и намёк на «Магазинчик сломанных кукол», – ответил Васильев. – Материал получился не слишком острый, чтобы о нём писать, вот никто и не написал.

– Я думаю, они просто не рискнули, – хмыкнул Голубев. Ему было приятно думать, что журналисты и блогеры наконец-то поняли, что такое «порядок». – Ещё новости есть?

– Ребята с «земли» продолжают изучать данные с видеокамер, но рассмотреть, кто был за рулём машины Барби, пока не удалось.

Голубев покосился на Вербина:

– Теперь доволен?

– Из-за этого Барби ехала не самым коротким маршрутом, – продолжил Гордеев.

– Из-за чего? – не понял следователь.

– На коротком маршруте есть камеры, на которых мы бы увидели водителя. На длинном – нет. Кроме того, есть признаки того, что из дома Барби кто-то выходил – тени, движение, но этот «кто-то» знал расположение камер, и отследить его не получилось.

Голубев хрюкнул, и Вербин поспешил прикрыть Никиту:

– Я не собираюсь искать чёрную кошку в тёмной комнате и принимаю результаты проверки, – спокойно произнёс он, глядя следователю в глаза. – Если мы не в состоянии доказать, что за рулём машины была не Барби, а некий злоумышленник, и он же потом убил Барби и Мульченко, бессмысленно настаивать на этой версии.

– Но ты её не отбрасываешь? – с напором спросил Голубев.

– Нет.

– Почему?

– Я допускаю, что всё, что происходит, спланировал Абедалониум, причём спланировал так ловко, что процесс развивается без его участия. Вероятность этого невысока, но она существует. Ещё я допускаю, что смерть Орлика случилась по естественной причине, а Барби покончила с собой. В это поверить сложнее, но можно. Можно.

– Что помогает тебе верить?

– Смерть Иманова, – ответил Вербин. И тут же объяснил свой странный ответ: – Её невозможно было спрогнозировать с достаточной уверенностью. И она позволяет предположить, что остальные смерти тоже не были запланированы. Но только предположить. Вероятность того, что кто-то контролирует происходящее, намного выше.

– Из-за убийства двух уголовников? – догадался Васильев.

– Да, – кивнул Феликс. – Это оперативная реакция, которую невозможно было заложить в развитие плана. Уголовников наняли собрать информацию и их молниеносно устранили.

– Они занимались разными делами, и убить их могли по тысяче самых разных причин, – пожал плечами Голубев.

– Я не спорю, – мягко отозвался Вербин. – Но среди их разных дел было и наше. И я не могу игнорировать этот факт.

– Ещё не факт, пока только совпадение.

– Поэтому я не отметаю ни одну из существующих версий, Виктор Эдуардович. – Феликс помолчал. – У нас четыре картины, четыре преступления и три трупа. Как только появится четвёртый, игра выйдет на финишную прямую.

– И тогда мы всё узнаем? – прищурился Голубев.

– Тогда нам всё расскажут.

Среагировать на это замечание следователь не успел.

– Погоди, – нахмурился Васильев. – Ты сказал: четыре картины – четыре преступления?

– Так точно, – повторил Вербин.

– Какое четвёртое?

– Феликс вчера тоже продвинулся, – сообщил позабытый всеми Гордеев.

– Почему не доложил? – спросил Голубев.

– Думал, он сам расскажет.

– А я ждал, когда Никита закончит, – улыбнулся Вербин. – Решил, что если мы будем перебивать друг друга, вы ничего не поймёте.

– Как тебя начальство терпит? – брякнул полковник.

– Не очень терпят и при любой возможности отправляют в Питер.

– Что?

– Вам послышалось, Андрей Андреевич.

– Ты разгадал четвёртую картину? – чуть громче, чем следовало, спросил Голубев.

– Так точно. – В действительности, ответ нашла Вероника, однако Вербин понял, что о роли девушки лучше пока не упоминать. – Картина «Мёртвая» даёт отсылку к делу Подлого Охотника.

– Ты шутишь? – изумился Васильев.

– Нет.

– Каким образом?

– Кто такой Подлый Охотник? – поинтересовался следователь.

– Это старое дело, – ответил полковник.

– Насколько старое?

Похоже, Голубев интересовался исключительно теми делами, которые расследовал.

– Двенадцать лет.

– Напомни, пожалуйста.

Гордеев открыл было рот, но Васильев сделал предупреждающий знак рукой и взялся за рассказ сам:

– Это было моё дело. Но не сразу стало моим, потому что о том, что работает «серийник», мы сообразили только после третьего убийства. – И тут же поправился: – Не сообразили, а получили доказательства. Убийства совершались по всему городу, соответственно, на каждой «земле» открывали своё дело, а экспертиза пули со второго эпизода пришла как раз в тот день, когда Охотник застрелил третью жертву. В общем, оружие совпало, почерк совпал, дела объединили и сформировали группу, которую я возглавил. – Пауза. – Мы сначала думали, что это начинающий киллер тренируется. Типа, ублюдок захотел развлечься, но увлёкся и потерял над собой контроль. Такое бывает. Но спецы сказали, что это скорее всего «серийник», поскольку убивал он только ночью, только мужчин и только выстрелом в затылок. Из одного и того же пистолета с глушителем. Мы отработали всё, что можно, но подобраться не смогли. Два месяца он стрелял людей, а затем перестал. Просто перестал. И вот уже двенадцать лет о нём ничего не слышно.

– А что с подобными преступлениями? – поинтересовался Феликс.

– Пять лет назад была «заказуха»: завалили большого авторитета, Абдулгамида Таралова, и как раз выстрелом в затылок, – рассказал Васильев. – Тогда мы киллера оперативно взяли, он наследил по-глупому, сняли информацию о заказчиках Таралова, но по делу Подлого он ушёл в глухой отказ. А поскольку на одно из убийств Охотника у него оказалось железное алиби, мы от него отстали.

– Оружие не всплывало?

– Тоже нет. Всё ушло: и убийца, и ствол. Ствол, скорее всего, в Неве или в заливе. А убийца – где угодно. И кто угодно.

– Чуваева убили выстрелом в затылок из пистолета с глушителем, – неспешно протянул Вербин.

– Интересная тема, – обронил Голубев.

– Но пуля, которую мы из него достали, оказалась новой, – напомнил Феликс. – В общей базе совпадений нет.

– Пули из уголовников тоже, – добавил Никита. – И с убийством Чуваева нет совпадения.

– Версию с киллером вы тогда проверили или оставили? – неожиданно спросил Вербин. – Не исчезал кто-нибудь из них в то время? Ведь если парень и впрямь слетел с катушек, его могли свои убрать.

– Никто не исчезал, – покачал головой Васильев. – Мы осведомителей как следует потрясли, ты уж поверь, но результатов – ноль.

– Почему ты решил, что «Мёртвая» отсылает к Подлому Охотнику? – громко спросил Голубев.

Следователь решил, что достаточно узнал о старом деле и можно возвращаться в настоящее время.

– Во-первых, на картине изображена площадь Льва Толстого, на которой Подлый Охотник совершил последнее убийство.

– На Льва Толстого Охотник убил мужчину, – быстро сказал Васильев. – Он убивал только мужчин.

– По всей видимости, Абедалониум не хотел, чтобы мы быстро разгадали эту загадку, и намеренно усложнил подсказку, изобразив женщину. Но есть и «во-вторых», которое отметает все сомнения. – Вербин выдержал паузу. – Холст повреждён, место повреждения замазано краской, поэтому снаружи его не видно. Что же касается самого повреждения, то это круглое отверстие, расположенное там, где должен находиться затылок персонажа.

– Пожалуй, намёк очевидный, – хмыкнул Васильев.

– Более чем, – согласился следователь. – Как ты узнал о дырке?

– Спросил.

– Ты догадывался, что там будет дырка?

Несколько мгновений Феликс смотрел Голубеву в глаза, а затем медленно произнёс:

– Я спросил, чем эта картина отличается от остальных.

– А.

Васильев отвернулся, скрывая улыбку. Гордеев продолжил смотреть на следователя, но было видно, что он с трудом сдерживается. И Голубев сдержался. И тоже с трудом.

– Молодец, узнал, что картина намекает на Подлого Охотника, – подытожил следователь. – Теперь ждём очередной труп?

– Я отправился на площадь Льва Толстого, сравнил картину с реальностью и увидел, что на картине не хватает одного окна. Попросил Никиту проверить, кто был владельцем квартиры в те годы, и мы вышли на человека по имени Дмитрий Тарасович Гойда. Коммерсант средней руки. Сейчас Гойда живёт в другом месте, не на Льва Толстого, а квартиру сдаёт.

– Может, и тогда сдавал?

– Может быть, – легко согласился Вербин. – Поэтому я и хочу поговорить с Гойдой.

– Пока не получается?

– Собираю информацию.

– Хорошо…

– Если Гойда знает о выставке… хотя кто о ней сейчас не знает? – Васильев потёр подбородок. – Так вот, если Гойда знает о выставке и сопутствующих скандалах, он наверняка понял, что на картине «Мёртвая» есть отсылка к его преступлениям, проверил все возможные следы и убрал их. Если по какой-то причине Гойда не знает о скандале, ну, допустим, он слепоглухонемой, то своим визитом ты заставишь его насторожиться, проверить все возможные следы и почистить их.

Феликс не стал добавлять, что Гойда мог не связать картину с делом Подлого Охотника, как не связал её никто другой, а мог элементарно не иметь никакого отношения к старому делу – мало ли кому он сдавал ту квартиру?

– Поэтому я не спешу с визитом.

Полковник же посмотрел на следователя:

– Что скажешь?

– Пусть занимается, – хмыкнул Голубев. – Если Гойда и впрямь убийца, то он мог убить Чуваева, а если он убил Чуваева – Вербин наконец-то оставит нас в покое.

– Да, – выдохнул Васильев и повернулся к московскому оперу: – С богом, Феликс, занимайся.

Мужчины рассмеялись, и следователь, сверившись с записями, задал следующий вопрос:

– А что с вашим Клёном?

– Сидит дома, – сразу же ответил Гордеев.

– Уверен?

– В парадном нет чёрного хода, мы проверили, напротив двери установили видеокамеру и пасём его телефон. Телефон квартиру не покидал.

– Звонки были?

– Клён – хакер. Зачем ему звонить?

– Тоже верно.

– Новой информации на него не появилось? – спросил Феликс.

– К сожалению, нет, – вздохнул Никита. – И предьявить ему нечего. Мы проверяем перемещения телефона за последние годы, но пока ничего подозрительного.

– Если Клён замешан, то вряд ли брал телефон на преступления. Сейчас даже самые тупые уголовники на таком не палятся.

– Самые тупые как раз и палятся.

– Если он замешан, – заметил следователь. И прежде, чем ему кто-то ответил, продолжил: – Таким образом, у нас два варианта. Первый: Арсений Клён действительно ни при чём и его рассказ о взаимоотношениях с Чуваевым – правда. Второй: версия Феликса верна, происходящим управляет некий контролёр, на которого работает Клён. Или же он сам и есть контролёр.

– Феликс?

– С равной вероятностью, – медленно произнёс Вербин, отвечая на вопросительный взгляд полковника. – Я мало общался с Клёном, но мне понравилось, как быстро он придумал непроверяемое объяснение своих отношений с Чуваевым. Он хладнокровен и явно не дурак, поэтому может оказаться контролёром.

– Мы уже решили, что у Абедалониума был спонсор, – прищурился Голубев. – Человек, который его раскрутил. Человек, обладающий весьма большими средствами. Отсюда вопрос: это Клён? Он производит впечатление человека, у которого есть большие деньги?

– В современном мире всё несколько запуталось. – Феликс позволил себе улыбку. – Хакер может ходить в дешёвый паб, носить китайские штаны и жить в коммунальной квартире, но при этом прятать под сломанной половицей флешку с биткоинами на двадцать – тридцать миллионов.

– Чаще они покупают шикарные квартиры, дорогие шмотки и люксовые машины, – пробурчал Васильев.

– Чаще, но не всегда.

– То есть мы признаём вероятность того, что Клён и есть спонсор Абедалониума? – продолжил гнуть свою линию Голубев. – Который, в этом случае, скорее всего Чуваев?

Следователю очень хотелось, чтобы это оказалось правдой, и тем окончательно посрамить Вербина.

– Я бы сказал так: мы признаём вероятность того, что Клён может оказаться спонсором Абедалониума, – ровным тоном ответил Феликс.

– Трудно отказаться от версии, в правильности которой сам себя убедил? Или боишься потерять лицо?

– Предпочитаю опираться на факты.

– На какие?

– Хотелось бы увидеть флешку с двадцатью – тридцатью миллионами в битках.

С таким ответом Голубев спорить не мог. Пробормотал хмуро:

– Может, и увидишь. – И отвернулся, когда Васильев задал свой вопрос:

– Феликс, а какова твоя версия? Кто такой Клён?

– В современном мире невозможно сохранить инкогнито, не обладая соответствующими знаниями и навыками в сфере IT. Или не имея на службе опытного профессионала, – тут же ответил Вербин. – Я предполагаю, что Клён – один из членов команды Абедалониума, сформированной спонсором художника. Это объясняет его хорошие отношения с Чуваевым, который, по моей версии, тоже член команды – они с Клёном находились на одном уровне.

– Хорошие отношения? – зацепился за сочетание Голубев.

– Так точно.

– Не дружба?

– Если бы они по-настоящему дружили, Клён выглядел бы чуть более расстроенным, когда я упомянул Чуваева.

– Ты говорил Клёну, что Чуваев убит?

– Нет. Но я знаю, как люди реагируют на упоминание друзей, о смерти которых им известно.

– Может, Клён хороший актёр?

– Может быть. – Феликс давно понял, что не нужно спорить со следователем по пустякам.

– Но тогда…

Закончить Голубев не успел. Никита, о котором в очередной раз все позабыли, неожиданно громко спросил:

– А вдруг Абедалониум и его команда пошли против спонсора? – И оглядел замолчавших офицеров. – Такое ведь возможно?

* * *

Ошибка?

Или она просто-напросто запуталась?

А разве в том, что человек запутался, нет ошибки?

Какая-то глупость…

Или нет? Ведь если вдуматься, нельзя запутаться просто так: шёл, шёл и запутался. У всего есть начало, стартовая линия, которую она однажды переступила, в надежде… А надеялась ли она хоть на что-то? Нет… Понимала, что выходит на старт весьма опасной гонки? Нет… Задумалась о последствиях? А кто о них задумывается? Она просто приняла интересное предложение. И не она одна. На старте всегда много претендентов на победу, все хватаются за интересные предложения в надежде заполучить главный приз. Только его они видят в качестве последствий, только его они видят, когда бегут… Не замечая, что претендентов становится всё меньше, а если замечая, то радуясь этому. Ведь главный приз потому и ценится так высоко, что его нельзя разделить.

Главный приз предназначен для одного.

И девушка не хотела, чтобы он достался Шмальцеву, который окончательно перестал стесняться в выражениях в её адрес.

– Кажется, получилось неплохо, – прошептала Вероника.

В действительности получилось очень хорошо, однако «внутренний редактор» требовал от девушки ещё одной проверки. Многие ею пренебрегали, но Вероника никогда не жалела времени на финальную вычитку – она подписывала своим именем только те тексты, в которых была абсолютно уверена. Поэтому вернулась в начало статьи, примерно минуту просто сидела, просто глядя на заголовок, а затем принялась медленно читать вслух:

– Никто не связал таинственную смерть Барбары Беглецкой, знаменитой питерской Барби, с событиями вокруг выставки Абедалониума. А между тем появились неопровержимые улики, доказывающие связь между владелицей эскорт-агентства, исчезновением её сотрудниц-моделей и картиной Абедалониума «Магазинчик сломанных кукол»…

* * *

– Ты меня балуешь, – рассмеялся Никита, усаживаясь на пассажирское кресло. – Кофе по утрам приносишь, машину к управлению подгоняешь… Народ может решить, что мне дали генерала. Только секретного.

– У тебя есть какие-нибудь штаны с красными лампасами? – поинтересовался в ответ Феликс. – Приди в них завтра на службу – чисто проверить реакцию.

– Так себе шутка. – Гордеев помолчал. – Наш объект – Урмас Маанович Кукк, заметный в городе бизнесмен, известный коллекционер живописи с плотными связями за границей.

– Поэтому с него начал?

– Да. – Ещё одна пауза. – Телефон Кукка бывал в особняке довольно часто, в последний раз – за полгода до смерти Ферапонтова, и в том числе бывал там, когда в особняке собирались исключительно мужчины. А выбрал я его не только из-за связей в мире искусства, но и потому, что Кукк показался самым слабым из тех, чьи телефоны часто заезжали к Ферапонтову: своему положению он обязан удачной женитьбе и только ей.

– Но раскачать нам его нечем, к сожалению, – заметил Феликс.

– А как же наша харизма?

– На неё только и надеемся, – поддержал шутку Вербин.

И замолчал, потому что Гордеев шикнул и сделал радио громче.

– В настоящий момент пресс-служба ГУВД никак не прокомментировала статью Вероники Ларионовой о связи самоубийства Барбары Беглецкой с выставкой Абедалониума, а точнее, с картиной «Магазинчик сломанных кукол», но, в частных разговорах, сотрудники полиции намекают, что связь существует и всё, о чём написано в статье – правда…

– Чёрт!

– Согласен, – поддержал товарища Феликс.

– Но зачем?

– Ваши дали чёткий запрет на публикацию?

– Я не знаю.

– Если его не было, то вопрос закрыт: журналист сам принимает решение, выкладывать материал или нет.

– Нам это помешает?

– Я пока не знаю.

– Угу. – Гордеев выключил радио и негромко спросил: – Вероника рассказывала, как связана с историей Подлого Охотника?

– Да, – коротко ответил Вербин. – Сразу.

– Что скажешь?

Оба они были профессионалами, с близким ходом мыслей и критериями оценок, поэтому Феликсу не потребовалось переспрашивать, что имеет в виду Никита. Но отвечать он начал издалека.

– Вероника одной из первых получила материал о Косте Кочергине и опубликовала его, не посоветовавшись с вами.

Делать выводы из одного случая полицейские не стали, но на факт внимание обратили. А вскоре и следующий подоспел.

– Вероника дала наводку на Куммолово, – вздохнул Никита. – Но я сразу скажу: она действительно хороший профессионал, всегда внимательно изучает материалы по теме, которой занимается, и она… умная.

– Не спорю, – отозвался Феликс.

– И там, в Куммолово, Вероника действительно была в шоке. Такое невозможно сыграть.

– Потом на неё напали, а напавших убили… – Вербин покачал головой: – Но больше всего меня смущает не перечисленное, а то, что Ника находилась в «Манеже», когда там появилась Алёна Иманова.

– Мы тоже.

– Мы точно знаем, что оказались там случайно. Если бы Кочергины не перенесли встречу, мы бы приехали в «Манеж» много позже. Или много раньше. Я понимаю, что присутствие в «Манеже» Ники можно объяснить совпадением, она вплотную занимается этой темой и часто бывает на выставке, но совпадений становится всё больше.

– Ну, да…

Вербин понял, почему короткая фраза прозвучала неуверенно, и тихо спросил:

– Мои слова тебя покоробили?

– Немного, – не стал скрывать Никита. – Ты…

– У нас очень сложное дело, к которому уже причастны влиятельные персоны, и мы не знаем, кто окажется замазан, – плавно перебил напарника Феликс. – За время нашего общения Ника не пыталась выведать какую-либо закрытую информацию или повлиять на ход расследования. Но в своих рассуждениях я не могу не учитывать вскрывшуюся связь с преступлениями Подлого Охотника.

– Ничего личного?

– Ника мне нравится, – помолчав, ответил Вербин. – Но сейчас, да – ничего личного. Иначе меня нужно отстранять.

– Размечтался, «отстранять», а кто преступников будет ловить? – улыбнулся Никита. Но тут же вновь стал серьёзным. – Я тоже прокручивал в голове все эти… совпадения… и они мне тоже не нравятся. Моё мнение таково: если… Я подчёркиваю: если! Вероника погружена в это дело глубже, чем мы знаем, она стала жертвой манипуляции. Или её используют втёмную.

– Человек, который это придумал, очень умён, – произнёс Вербин, показав, что согласен с выводом Гордеева. И выключил двигатель. – Вот дом, который нам нужен.

– Вижу, – ответил Никита, открывая дверцу. – Теперь нам нужен ресторан на крыше.

Из окон которого открывался прекрасный вид на другие крыши и те достопримечательности, которые над крышами возвышались. День сегодня выдался тёплым, солнце то и дело выглядывало из-за облаков, и можно было без труда разглядеть изрядное количество знаменитых шпилей.

– Майор Гордеев, старший оперуполномоченный по особо важным делам.

– Майор Вербин, старший оперуполномоченный по особо важным делам.

Чтобы не смущать Кукка и не плодить ненужных вопросов, полицейские решили не уточнять, в каких территориальных органах несли службу.

– Ну, моё имя вам известно, – пошутил ожидавший их за столиком мужчина. Сделал приглашающий жест рукой и осведомился: – Чем обязан?

– В первую очередь, Урмас Маанович, позвольте поблагодарить за то, что вы так быстро нашли для нас время, – вежливо произнёс Никита, располагаясь за столиком. – Как правило, когда люди узнают о том, что с ними хотят встретиться полицейские, у них молниеносно находятся важные и неотложные дела.

– Будем считать меня приятным исключением, – улыбнулся Кукк. – Прошу вас, заказывайте, не стесняйтесь – не люблю есть в одиночестве.

– Мы здесь можем себе позволить разве что кофе, а кофе мы уже напились, – мягко ответил Вербин.

– Разве я не могу вас угостить?

– Не сейчас.

– Как скажете. – И Кукк неожиданно продемонстрировал хорошее воспитание: подозвал официантку, негромко сказал: – Не готовьте пока, я скажу, когда можно будет подавать. – И вновь вернулся к полицейским: – Мне нужен адвокат? – И сделал глоток вина.

– Полагаю, это вам решать, – ответил Гордеев. – Мы проводим опрос… Вы ведь понимаете разницу между опросом и допросом?

– Теоретически. Я не силён в уголовной юриспруденции.

Держался Кукк с уверенностью, которая не показалась Феликсу наигранной.

– Полагаю, теоретических знаний будет более чем достаточно, – мягко произнёс Никита. – Скажите, Урмас Маанович, вы были знакомы с Ильёй Семёновичем Ферапонтовым?

– Да.

– Насколько близко?

– Что вы имеете в виду?

– Он приглашал вас в свой загородный дом?

Кукк не удержался от короткого смешка, извинился и объяснил:

– Видите ли в чём дело… Для того чтобы быть приглашённым в загородный дом, близкое знакомство необязательно: на светские мероприятия съезжаются нужные люди, а не близкие. Но я был знаком с Ильёй достаточно плотно. Во-первых, я вёл с ним дела, мы были партнёрами в нескольких проектах. Во-вторых, мы оба коллекционируем живопись, причём увлечены одним периодом, поэтому постоянно конкурировали на аукционах.

– Можно сказать, что вы дружили?

– Почему вы спрашиваете?

– Нам важно понимать, каким был уровень доверия в ваших отношениях, – ответил Вербин, внимательно глядя на Кукка.

– Это я понял. – Голос Урмаса стал прохладнее. – Я хочу знать, почему вам важно это понимать? Или мне действительно позвонить адвокату?

– В настоящий момент проверяется причастность Ильи Семёновича Ферапонтова к одному старому преступлению, – ответил Гордеев.

– Насколько старому?

– Достаточно старому. Причём речь идёт не о мошенничестве или уклонении от налогов. И срок давности по тому преступлению ещё не истёк.

– Но срок Ильи истёк, – грустно заметил Кукк. – Вам говорили, что он умер?

– Это не важно, – веско произнёс Вербин. – Важно установить все детали.

– Какие именно?

– Мы обратили внимание, что в особняке Ферапонтова часто собирались одни только мужчины.

– Помимо светских раутов, в особняке случались деловые встречи.

– Многие участники оставались ночевать.

– Бывает так, что деловая встреча плавно перетекает в деловую вечеринку, – пожал плечами Кукк. – Неформальные переговоры такой же двигатель серьёзного бизнеса, как реклама – торговли.

– Ферапонтов предлагал гостям какие-то особые развлечения?

– Только выпивку.

– Наркотики? Что-нибудь иное?

– Илья был человеком старой школы и предпочитал алкоголь, в котором очень хорошо разбирался. Очень хороший виски, превосходный коньяк, коллекционные вина… – Кукк улыбнулся, видимо, припомнив застолья. – Не скрою, я любил бывать у него в гостях.

– Мы обратили внимание.

– Вы за мной следили? – Голос Кукка стал холоден.

– Мы взяли на заметку всех, кто часто бывал в особняке Ферапонтова. – Голос Гордеева стал жёстче.

– Вы были знакомы с Леонидом Дмитриевичем Орликом? – вернулся в разговор Феликс.

– У моей жены неплохая коллекция его украшений.

– Это значит «да»?

– Это важно?

– С Орликом знакома только ваша супруга?

– Нет, мы знакомы с Лёней, – медленно, но с прежней холодностью, ответил Кукк. – Были знакомы.

– Вы бывали у Ферапонтова вместе с Орликом?

– Или вы говорите, в чём меня подозреваете, или разговор окончен!

Кукк бросил фразу так громко, что пришлось извиняться перед соседними столиками.

А когда на них перестали обращать внимание, Никита негромко сообщил:

– Мы подозреваем, что Орлик изнасиловал и убил Костю Кочергина. Причём произошло это в особняке Ферапонтова.

– Мне об этом ничего не известно.

– Вы забыли сказать: «Какой ужас!» – заметил Вербин.

– Это подразумевается. – Теперь холодным стал не только тон Кукка, но и взгляд его водянистых глаз. – В чём вы меня обвиняете?

– Мы точно знаем, что преступник – Орлик, мы точно знаем, что он совершил преступление в доме Ферапонтова. Мы ищем свидетелей.

– Поскольку знаем, что вы приезжали в особняк вместе с Орликом.

– И с другими людьми.

– Среди которых не было женщин.

– Среди которых не всегда были женщины, – вернул себе слово Кукк.

Несколько мгновений полицейские держали паузу, а затем Феликс произнёс:

– Извините, оговорился. – И чуть заметно улыбнулся.

– Вы не оговорились. – Кукк обвёл полицейских медленным и очень тяжёлым взглядом. – Мне не нравятся ваши намёки. Мне не нравятся ваши вопросы. Мне ничего не нравится, поэтому если вы захотите поговорить со мной ещё раз – договаривайтесь о встрече с моим адвокатом. Всё. – Он резко поднялся, бросил салфетку на стол, а официантке: – Я потерял аппетит! – И быстрым шагом вышел из зала.

– Хорошо, что у нас был раздельный счёт, – прокомментировал его выходку Вербин.

– Мы ничего не заказывали.

– И это тоже хорошо. – Феликс убрал записную книжку и посмотрел на напарника: – Он в деле.

– Может, просто испугался, что мы обнародуем его пристрастия? – предположил Никита. – Вряд ли жене и тестю понравится, что их… гм… родственник – гомосексуалист.

– И это, безусловно, тоже. – Вербин медленно провёл ладонью по столу и вновь улыбнулся: – Жаль, что мы не успели задать Кукку очень важный вопрос.

– Какой?

– Получил ли он в подарок авторскую копию «Демона скучающего»?

* * *

Он знал, что в этой двери очень хорошие замки, идеально подогнанные, бесшумные – она не любила громкие металлические звуки, знал, но всё равно открывал дверь очень осторожно. Тяжёлую металлическую дверь, которая, разумеется, даже не скрипнула – она терпеть не могла скрип в любых его проявлениях. Открыв примерно наполовину, он проскользнул внутрь, бесшумно прошёл по коридору и заглянул в самую большую комнату.

И замер, увидев стоящую перед мольбертом девушку. Изящную художницу, задумчиво разглядывающую почти законченную картину. Или уже законченную – палитра лежала на столике слева, а рядом покоился фартук, который она иногда надевала во время работы. Девушка отложила краски, сняла фартук, но что-то заставило её вернуться к полотну, и сейчас художница стояла перед мольбертом, не отрываясь смотрела на картину и грызла кончик деревянной кисточки, которую держала в левой руке. Не замечая ничего вокруг.

На ней были только низкие белые кеды, узкие трусики и тонкая белая рубашка с закатанными рукавами. Он знал, что больше – ничего, и это знание возбуждало сильнее, чем вид прелестной красавицы.

Пугать её он не хотел и потому тихонько кашлянул.

Не испугал. И не удивил.

Девушка перевела взгляд на палитру, несколько мгновений разглядывала краски, затем, выбрав оттенок, аккуратно взяла его на кисть и сделала мазок. И только после этого, не оборачиваясь, произнесла:

– Когда я сказала, что сегодня можно, то не подумала, что ты сразу заявишься.

– А зачем сказала? – хрипло спросил Арсен. И откашлялся. На этот раз по-настоящему и довольно громко.

– Потому что можно.

– Я хочу поговорить.

– Почему не по телефону?

– Нельзя рисковать.

– Тебя проследили?

– Я знаю все камеры в округе.

– А в парадном?

– Ты забыла, что у меня есть доступ к системе безопасности дома? – Арсен достал из кармана смартфон и повертел им. Несмотря на то, что она по-прежнему смотрела на картину. – Я уже стёр своё пребывание в парадном.

– Просто стёр?

– Да.

– То есть можно заметить, что запись редактировали?

– Можно, – признал Арсен. – Однако они не будут знать, что стёрто и кто стёр.

Несколько мгновений она размышляла над ответом.

– Тогда хорошо.

Он не обратил внимания на её картину. Она это заметила, но промолчала.

– О чём ты хотел поговорить?

– Меня нашли.

А вот теперь она вздрогнула. Но повернулась к нему не резко, плавно, и прищурилась:

– Как это произошло?

– Скорее всего, они проследили Лёшу по камерам.

– Ты должен был это предусмотреть.

– Всего не предусмотришь.

– Плохой ответ.

– Зато честный. – Арсен остановился в полушаге от девушки, улыбнулся, мягко взял её за рукав и притянул к себе.

– Зачем ты попался? – прошептала она, прижимаясь к его груди. – Зачем?

– У них ничего на меня нет.

– Кроме того, что ты знаком с Лёшей.

– Я сказал, что мы с ним были близки.

– Идиот. – Девушка тихонько рассмеялась. – Они поверили?

– Они не смогут ничего доказать.

– А если они потребуют предъявить любовников?

– Пусть сами их ищут. – Он рассмеялся, крепко поцеловал девушку в губы и повторил: – У них ничего нет. Походят за мной месяц и отстанут.

– Ты уверен?

– Я поэтому и пришёл сегодня: потому что месяц, а то и два, я тебя не увижу.

– Увидишь.

– Увижу, но не смогу быть с тобой так, как люблю. – Он подхватил девушку на руки. – Как хочу.

* * *

Вероника позвонила ближе к вечеру. Не поздоровалась и, что Феликсу особенно понравилось, не стала вести себя так, словно ничего не случилось. Тихо спросила:

– Сильно обиделся?

И вздохнула, услышав:

– Получилось… неожиданно.

Вздохнула, потому что поняла, что услышала самый мягкий из возможных ответ. Нет, конечно не ожидала, что Вербин будет ругаться или кричать, но почувствовала, что он, возможно, разочарован. Но при этом не собиралась извиняться или оправдываться. А он не ждал.

– Я решила сегодня никуда не ходить.

– Я как раз хотел позвонить и сказать, что занят.

– Тогда до завтра?

– До завтра.

Телефон замолчал.

А он не стал доказывать, что у него действительно дела – встреча, которую неожиданно назначил Николай Ферапонтов. Сначала предложил поужинать, на что Феликс ответил мягким, но категоричным отказом. В результате договорились «пропустить по пиву» в «Деловой тыкве». Идти в неё Вербин не собирался, но ему стало интересно посмотреть, как поведёт себя Ферапонтов, оказавшись в «неподобающем статусу» заведении. Ферапонтов, в свою очередь, не дал повода ни для смеха, ни для презрения: в зал вошёл, как к себе домой, как завсегдатай обсудил с барменом пиво, глоток сделал не морщась. И внимания к себе не привлёк: люди в костюмах в «Деловую тыкву» заглядывали, а знатоков, способных оценить, сколько стоит костюм Николая, здесь не оказалось.

– Я навёл о вас справки, Феликс, и мне понравилось то, что я услышал.

– Звучит интересно, – улыбнулся Вербин. – Обычно людям вашего круга не нравится то, что они обо мне слышат.

– Видимо, обычно вы их в чём-то подозреваете и честный мент им как кость в горле.

– Почему вы решили, что вас я ни в чём не подозреваю? – удивился Феликс.

– Я знаю, что меня не в чем подозревать, – веско ответил Ферапонтов. – Поэтому мне всё равно, подозреваете вы меня или нет.

– Звучит достойно…

Но договорить Вербину Ферапонтов не дал, заговорил одновременно и тем заставил замолчать.

– Как я уже сказал, меня интересовала ваша репутация, Феликс. Окажись вы человеком иного склада, не думаю, что решился бы на этот разговор, потому что то, что я расскажу, мне глубоко неприятно. Во всех смыслах неприятно, а самое главное, то, что я расскажу, уже похоронено. Я могу оставить всё как есть, и вы никогда об этом не узнаете, но все эти события… вся эта грязь… – Ферапонтов поморщился. – Странно: мне неприятно даже думать об этой грязи, но я понимаю, что обязан о ней рассказать. Чтобы в мозаике, которую вы собираете, появилась ещё одна деталь. Но я не знаю, насколько она важна.

Ферапонтов сделал ещё один глоток пива. Он явно волновался, но не за себя – это Вербин видел точно. Николай считал, что предаёт отца, память о нём, поэтому и чувствовал себя гадко.

– Я не обманул вашего товарища, когда сказал, что не видел и не находил в бумагах или компьютерах отца чего-либо компрометирующего. Думаю, если у него что-то и было, он это уничтожил. Но кое-что он уничтожить не успел. Или не смог. Не знаю… С другой стороны, в том, что я вам покажу, нет ничего компрометирующего. Это просто портреты, точнее, фотографии портретов. Там лица и верхняя часть тела, и я думаю… ну, то есть я с самого начала так подумал, но прогнал эту мысль. Теперь она вернулась. – Ферапонтов отставил пиво и посмотрел Вербину в глаза. – Я думаю, это портреты его любовников. Имён нет, только даты. Я не знаю, поможет вам эта информация или нет, тем не менее пусть она у вас будет. Но при одном условии…

– Мы с вами не встречались, – тихо произнёс Феликс. – Никогда.

– Да.

– И сразу скажу: в оперативной работе эта информация ещё может пригодиться, но в суд её тащить нет никакого смысла. Поэтому я не стану её оформлять как улику. Просто приму к сведению.

– Спасибо. – Ферапонтов подвинул Вербину флешку и повторил: – Спасибо.

///

Даже если бы Феликс и захотел встретиться с Никой, у него не получилось бы. Едва он закончил просматривать галерею Ферапонтова – заодно расправившись с горячим, как позвонил Никита.

– Ты пьяный?

– Выпивший, – не стал скрывать Вербин.

– Чёрт. А где?

– В «Тыкве».

– Что делаешь?

– Ужинаю.

– Один?

– Да.

– Я за тобой заеду, – решил Гордеев. – Жди минут через двадцать.

– Что случилось?

– Гойду нашли.

– В морге? – догадался Вербин.

– В морге, – подтвердил Никита. – И опять – на первый взгляд, никакого криминала. На этот раз у нас автокатастрофа. Разбился прошлой ночью, но информация к нам только сегодня пришла. – Гордеев коротко ругнулся. – Жди, в общем, поедем, его дом обыщем. Может, найдём чего.

– Договорились.

Феликс ещё немного поковырялся в планшете, затем расплатился по счёту, перебросился несколькими фразами с барменом Михаилом – на правах старого приятеля, вышел покурить, и тут позвонил Шиповник.

– Как погода в Питере?

– Вчера было намного теплее.

– Вечно ты всем недоволен.

– Ваша школа, Егор Петрович.

– Что?

– Тут льёт как из ведра, – сообщил Вербин, разглядывая тёмное, абсолютно чистое небо. – Вот вам послышалось.

– Хорошо, что послышалось, – проворчал подполковник. – В общем, я вот что звоню: есть интересные новости. Гена Колыванов нашёл в Суриковском преподавателя, который учился вместе с Зиновьевым, неплохо его знал и переписывался до самой смерти. Он рассказал, что в девяностом году у Зиновьева родился ещё один ребёнок – от второй жены.

Назад: пятнадцать лет назад

Дальше: тридцать три года назад