Часть III

Книга: Приключения Буратино (тетралогия)

Глава 1.

То самое пробуждение после ночного кошмара, в момент, когда сновидение становится непереносимо. Душа нагая, трепещет, робкая, как у ребёнка, не видит разницы между бредом и явью. А там, во сне, потерял и никак не можешь найти кого-то близкого. Или самого расстреляли. Или из самолёта вывалился. Увидел за окном ядерный гриб. Продираешь глаза, а тут ещё птицы орут, как дебилы… Почти сразу приходит понимание того, что это был только сон, но всё равно остаётся на душе какая-то гадость. И потом при воспоминании о ней в течение дня каждый раз передёргивает от отвращения.

Вот и у Невструева после выхода из гипносна было ощущение, как будто бы его кинули, отобрали что-то очень важное, драгоценное.

– Это что же такое получается, Стейси? Это гейм овер такой что ли?

– Я не знаю, Саша. В любом случае не стоит так расстраиваться, – сочувственно посоветовала психологиня.

Александр действительно чуть не плакал.

– Так и какой тогда во всем этом смысл? В этой самой гипнотерапии вашей? Что она несёт, кроме расстройства и огорчения?

– Ну что вы как маленький? Вы же подписали бумагу, что готовы к психологическим перегрузкам.

– Слушайте. Я был в глубоком стрессе, вы мне сказку подарили, и вдруг на самом интересном месте херня какая-то происходит… Это перегрузка по-вашему? Так можно первый шуб шизофрении вызвать или вообще эпилепсию.

– Вы преувеличиваете. Буратино, наверное, что-нибудь придумал для вас. Или даст возможность переиграть, или что-то новое…

– Буратино-Буратино. Заколебали вы уже со своими Буратинами! Там Буратино, здесь Буратино. Я хочу немедленно знать, что там с Камилем! Погиб? Он погиб или нет, я вас спрашиваю!

– Так, – Стейси встала со своего места. – Александр, немедленно прекратите истерику! Как ваш психолог, я отстраняю вас от сеансов гипносна. Вы должны вернуться в реальность.

– Что значит вернуться в реальность? Зачем? Что я в ней забыл?

– Много чего прекрасного и удивительного.

– А что будет с моей книгой? Это что же, получается, она так недописанной и останется, что ли?

– Вам нужно прерваться ненадолго. Всё осмыслить.

Стейси вышла из кабинета и вернулась с пластиковым стаканчиком воды.

– Выпейте не спеша. Знаете, что я подумала. Я вас возьму с собой в Иерусалим. У меня там дела завтра утром, а сегодня вечером погуляем по Старому городу. Я вам такие места покажу…

Александр скомкал пустой пластик и безошибочно попал им в урну.

– Какой Иерусалим? Почему?.. А как же высадка на Землю? Я же руковожу экспедицией.

– Вы с ума сошли? Вам точно нужно одну ночь поспать самым обычным человеческим образом. А там без вас ничего не произойдёт. Вы вообще в Иерусалиме-то были?

– Один раз с женой, когда приехали. Но недолго, жарко было. К гробу господню только спуститься успели. Там ещё пятиться положено, когда выходишь, задом поворачиваться нельзя… Забавно. Мы потом такси взяли и на Мёртвое море уехали. А там ещё жарче оказалось…

– Ну. Так это не считается. Решено! В шесть часов я вас забираю.

– Но постойте, у меня же совсем нет денег.

– Ничего. Прокатимся за счёт конторы. Скажу, что вам нужна психокоррекция после травматичного пробуждения.

В библиотеке Невструев быстро описал события после приземления и задумался, что же всё-таки могло произойти? Что это было? Падение метеорита? Маловероятно. Мягко говоря. И как это было бы глупо со стороны Буратино так скомкать концовку сюжета. Ну что тогда? Что? Он закрыл глаза и попытался припомнить последние моменты сна. И тут его осенило. Ну конечно. Я же, кретин, подпустил их на полкилометра. Когда они убедились, что обстреливать челнок бесполезно, взорвали ядерный заряд, который легко могли спрятать в танке или в телеге этой дурацкой с дровами, которая была к танку прицеплена. Но тогда получается, что они камикадзе какие-то. Что за фанатизм? Значит, так сильно хотели они нас уничтожить. За что? Что мы им сделали? Это же бред какой-то…

Александр заметил, что рассуждает о Камиле от первого лица. «Я», «мы», «нас», – это действительно ненормально. Стейси права, надо мозги проветрить. Реально деперсонализацией попахивает или того хуже – диссоциативным расстройством идентичности.

Ровно в шесть в библиотеку забежала Стейси:

– Александр, вы готовы? Нет. Читать не буду, нет времени. Если хотим успеть на ближайший поезд, выходить надо немедленно.

По дороге рассказала, что машину решила не брать, чтобы не стоять в жутких пробках в час пик, когда особенно многочисленные по пятницам толпы иерусалимцев возвращаются домой после работы в Гуш-Дане. За пятнадцать минут они дошли до центральной железнодорожной станции Тель-Авива. И уже через сорок с небольшим минут приятного и живописного путешествия на скоростном поезде сквозь поросшие деревьями горы высадились в Святом городе.

До исторического центра добрались на трамвае, который хоть и тоже называется скоростным, но спешит не особенно.

Иерусалим отличается от Тель-Авива меньшей суетностью жизни и, возможно, отчасти поэтому большим количеством нищих, валяющихся на тротуарах прямо под ногами прохожих. На одного из них Невструев наступил, и тот разразился, судя по интонации, какими-то страшными проклятиями, содержащих всего одно слово, которое Александр знал наверняка и с некоторых пор страстно ненавидел, – «миштара́», то есть полиция. Ему стало не по себе. Он помнил, как легко здесь из-за того, что кто-то просто громко орёт, оказаться за решёткой.

– Стейси, скажите ему, я готов поклясться, что внимательно смотрел под ноги и не заметил его руку. Мне очень жаль.

Вместо того, чтобы переводить, виртуозка социальной коммуникации дала бомжу двадцатку. Тот сразу успокоился, вежливо поблагодарил её и даже Невструева и снова лёг на тротуар.

Они двинулись дальше.

– Я не понял, он что, специально это подстроил? – через несколько шагов осенило Александра.

– Возможно, он жалеет сейчас только о том, что вы не сломали ему руку. Тогда двадцаткой мы бы не отделались. Идёмте, я угощу вас знаменитой иерусалимской шава́рмой.

На территорию древней застройки они вошли через те же ворота, что и год назад с женой. Невструеву показалось, что это было совсем недавно. При воспоминании об Анне у него появилось неприятное чувство в районе солнечного сплетения, но на жабу оно уже не тянуло. Так, лягушонка, не больше.

– Это Новые ворота, самые скромные в Иерусалимской крепости, – комментировала Стейси, как заправский экскурсовод, – но посмотрите, как они эффектно смотрятся в лучах заходящего солнца.

Невструев хмыкнул.

– То есть вы меня, как барана, привезли на новые ворота полюбоваться?

– Ха-ха. Не отставайте.

Стейси хорошо знала дорогу и уверенно вела его в самое сердце Старого города узкими, извилистыми улицам, зажатыми между древними стенами и бесконечными витринами сувенирных лавок. Наконец они вошли в длинное и узкое сводчатое помещение с пошарпанными столами и стульями и огромным количеством антикварных медных светильников, подвешенных к потолку.

Старик-хозяин тепло поприветствовал гостей, усадил их на самое лучшее, по его словам, место возле холодильника с напитками и убежал на кухню.

Александр залюбовался одним из светильников и произнёс задумчиво:

– Я понял, почему люди, пока не существовало кинематографа, такие красивые вещи делали. Им просто надо было на что-то смотреть подолгу. Я думаю, по той же причине раньше очень детальные картины писали, а пришли в итоге, условно говоря, к «Чёрному квадрату».

– Да-да. И книги тогда были подробнее… – подхватила Стейси. – А вам совсем не нравится абстракционизм?

– Отчего же, есть вещи, которые очень нравятся. Но ими же совершенно невозможно наслаждаться продолжительное время. Посмотрел, оценил идею, второй раз особого смысла глядеть нет.

Стейси улыбнулась и пристально взглянула на него. Александру стало неудобно, он сделал вид, что его заинтересовали старые фотографии в рамах, висящие на стене напротив входа. В этот момент с подносом, уставленным мелкими тарелочками с салатами и разносолами, подошёл хозяин и принялся ловко расставлять их. Невструев указал на один из портретов и спросил на иврите (для этого его словарного запаса хватило):

– Это твой папа?

– Это мой дедушка. Наша семья владеет этим заведением уже семьдесят лет.

Эту фразу Стейси пришлось перевести.

Хозяин ещё раз сходил на кухню и вернулся с большой тарелкой, полной струганного мяса, и с торжественным видом водрузил её в самом центре композиции. Выглядело всё это аппетитно и остро пахло. Давно проголодавшиеся паломники набросились на еду.

Через минуту Александр остановился.

– Что это такое?

– Нравится? – Стейси гордилась так, как будто сама приготовила. – Они смешивают мясо с печенью, в этом секрет пикантности этого блюда.

– Пикантности?! А по-моему, жуткая гадость эта ваша иерусалимская шавуха. Как вы её едите? Как это заведение вообще существует столько лет?

Она хотела что-то ответить, но не нашла слов. Явно огорчилась, даже есть перестала. Ему привиделся блеск слёз в её глазах. Александру стало жутко неудобно, он взял Стейси за руку и попросил:

– Настя, не обижайтесь на дурака, пожалуйста. Я пошутил.

Она освободила руку.

– Называйте меня всё-таки Стейси. Настей меня только папа называл…

– Извините… А можно пивка за счёт вашей конторы? Что-то выпить захотелось. Вы как? Не против?

– Вообще-то, если вы не поняли, это арабское заведение. Тут нельзя алкоголь употреблять.

– Серьёзно? А я в полной уверенности пребывал, что хозяин – еврей.

– Ну вы даёте… Ладно. Хотела вам аутентичную кухню показать, но вы ни черта в этом не понимаете. Раз вы такой привереда, я покажу вам другое место.

– Что за место?

– Есть тут неподалёку один ресторанчик. Если вам там не понравится, тогда я не знаю… И на фиг пиво! Вина выпьем.

– Стейси, и сколько же ваша контора даёт на психокоррекцию? Неужели рестораны в эту смету укладываются? Или вы за свой счёт меня туда вести собираетесь?

– А не староваты вы для альфонса? – фыркнула Стейси. – Психокоррекция включает в себя любые мои предписания. И я предписываю вам ужин по вашему вкусу и немного красного вина. А также прогулку на свежем воздухе.

– А вы не хотите сначала доесть свою пикантную аутентичность?

– Нет. Если честно, сама от неё не в восторге. Идёмте немедленно!

Она встала, достала из сумочки сотню и бросила на стол.

– Как скажете, геверет, – сдался Невструев.

Глава 2.

Стремительным шагом миновали они несколько переулков и вышли к западной стене Старого города. Здесь Стейси немного поколебалась с определением направления, но в итоге выбрала его безошибочно, и через несколько минут они приземлились за столиком, накрытым скатертью, чего Невструев до сих пор никогда не видел в Израиле.

Это было заведение для людей, уставших от кошерной и халяльной кухни. Оба возжелали по стейку из мраморной говядины со средней степенью прожарки. Девушка кавказской наружности и с таким же акцентом говорящая по-русски приняла заказ. Предшествуя мясу, на столе появилась откупоренная бутылка вина. Было оно местным и самым обыкновенным, каковое можно купить в любом магазинчике в три раза дешевле, зато по-настоящему аутентичным. А уж каким пикантным оказался стейк – так это просто не описать словами. К тому же во время его поглощения им было не до разговоров, и молчание никого ни капли не смущало.

Вслед за первой бутылкой последовала вторая уже под сырную тарелку и приятный, лёгкий трёп. Третью пили без закуски под околофилософский диспут. Прикончив её, расплатились и отправились искать ночлег всё в том же Старом городе.

Стейси опять вела, но на этот раз совсем неуверенно. Освещаемые фонарями древние улицы представлялись порталами в былые времена, казалось, повернёшь за угол и очутишься в Древней Иудее в период правления Понтия Пилата… Когда они вышли к одной и той же синагоге во второй раз, Невструев взял поиск на себя и ввёл в телефонный навигатор название искомого приюта.

– А что это ваша контора на нормальную гостиницу денег не даёт? Почему хостел? – пошутил он, расслабленный.

– Тут вы не правы. Не в деньгах дело. Этот хостел – что-то особенное. Он находится прямо перед воротами Цепи, – Стейси по мере усугубления состояния опьянения говорила со всё более сильным израильским акцентом.

– А этот ваш особенный хостел случайно не арабский?

– Вы угадали.

– Давайте тогда где-нибудь по дороге ещё пару бутылочек возьмём пока одиннадцати ещё нет?

– А давайте! Тут возле синагоги магазинчик есть.

За последним поворотом по дороге к хостелу, прикрываясь металлическим ограждением высотой по пояс, стоял полицейский кордон из трёх человек – мужчины и двух женщин. Пару пропустили только после того, как Стейси сказала, что у них забронирован номер.

Пройдя блок-пост, они очутились на небольшой площади, со всех сторон окружённой домами с резными каменными порталами над входами. Их старинные стены были обезображены пущенными снаружи, как это принято в Израиле, проводами, водопроводными и канализационными трубами. Самый красивый портал располагался над входом в полицейский участок, вывеска которого смотрелась очень нелепо в таком обрамлении.

Сами ворота Цепи имели два широких проёма высотой метров в шесть, а то и больше, закрытых зелёными деревянными створками, усыпанными многочисленными головками огромных то ли заклёпок, то ли болтов.

– А в чём дело, собственно? Почему сюда просто так не пройти? – удивился Невструев.

– Здесь граница между еврейским и арабским мирами, проход к Храмовой горе. На неё можно попасть через двенадцать ворот. Но одиннадцать из них исключительно для мусульман, в том числе ворота Цепи. Иноверцев пропускают только через Мусорные ворота.

– Звучит не очень…

– У них есть ещё одно название, если вас это утешит, – Марокканские.

– А что ж она всем так далась, эта гора?

– Обладание Храмовой горой – это ключевой вопрос израильской да и всей ближневосточной политики. Я попытаюсь объяснить вкратце… – Стейси перевела дух.

Вкратце не получилось. Пока она говорила, хмель как будто улетучивался из её организма.

Как записано в Танахе, именно здесь, на Храмовой горе, находится тот самый Краеугольный Камень, с которого бог начал создавать твердь. Как его ещё называют, Камень Основания стал местом притяжения для религиозных отправлений разных народов. После начала времён Авраам (он же Абрам, он же Ибрагим), в честь которого названы авраамические религии, главные из которых иудаизм, христианство и ислам, должен был, по велению господа, заколоть и сжечь единственного сына Исаака, дабы доказать свою верность. Однако смертоубийство не состоялось – одного лишь намерения хватило, чтобы доказать богу свою преданность. Старик-небожитель растрогался и вместо отрока удовлетворился жертвенным бараном. С тех пор был наложен запрет на человеческие жертвоприношения. Потом Давид, второй царь Иудеи, купил участок земли у иевусеев, и построил на нём жертвенник. Его сын, тот самый Соломон, воздвиг вкруг него Первый Храм. Четыре века стоял Храм, пока вавилоняне во главе с Навуходоносором в VI веке до нашей эры не разрушили его. По прошествии полувека евреи вернулись в Иерусалим из вавилонского пленения и возвели Второй Храм, который простоял более полутысячи лет, всё это время будучи главной святыней еврейского народа, потому что располагался над Святая Святых – местом, где евреи хранили Ковчег со свитками Завета, дарованных Моисею богом. В 22 году нашей эры, во время правления Ирода Великого, Храм был перестроен и расширен и достиг пика своей архитектурной формы. Однако в таком виде он просуществовал совсем недолго, в 70-м году его и весь город превратили в руины римляне под предводительством императора Тита.

– Я же правильно понимаю, что стена плача – это как раз останки Второго Храма? – позволил себе прервать исторический экскурс Александр.

– Именно так. Но не останки, а руины. Останки бывают только животного происхождения, – Стейси с удовольствием отомстила за его придирки к её языковой грамотности и продолжила.

На месте иудейского Храма было воздвигнуто святилище Юпитера. После упадка Рима Иерусалим перешёл к Византии. Первохристиане обустроили Храм Гроба Господня за пределами Храмовой горы, и сама она весь период их правления пребывала в запустении, а под ней была устроена свалка. В VII веке Палестину вместе с Иерусалимом захватили арабы. Они очень трепетно отнеслись к этому многострадальному клочку земли, ибо так случилось, что непосредственно над Краеугольным камнем мироздания, с которого по иудейской традиции Господь начал сотворение мира, оказался выступ скалы, с которого в 619 году после Рождества Христова вознёсся пророк Мухаммед. Над Камнем и был воздвигнут Храм Скалы, а неподалёку – Аль-Акса, или Отдалённая мечеть, ставшая третьей святыней ислама после мечети аль-Харам в Мекке и Мечети Пророка в Медине. Четыре столетия гору обживали арабы, но в 1099 году в результате Первого крестового похода мусульманский Иерусалим пал. Крестоносцы не церемонились с арабским наследием, Купол Скалы был превращён в Храм Господа, а в мечети Аль-Акса обосновалась резиденция короля Иерусалима и Храм Соломона, в котором был основан орден Тамплиеров, именуемый также орденом «Бедных рыцарей Храма Соломона».

– Бедных… Любили они поприбедняться, эти храмовники, – усмехнулся Невструев.

– Наверное, и до сих пор любят, – заметила Стейси.

Правление крестоносцев было недолгим, и уже в конце XII века Иерусалим захватил Саладин. Все церкви города, кроме храма Воскресения, были снова обращены в мечети. В XIII веке власть перешла в руки мамлюков. А в XVI-ом начался и четыре столетия продолжался Османский период. Были отстроены заново стены города и в том числе стены Храмовой горы, а Купол Скалы украшен керамикой. В XX веке после Первой мировой войны Иерусалим перешёл под Британский мандат, а после основания в 1948 году нового еврейского государства стал его столицей. В настоящий момент Старый город разделён на четыре части: христианский, мусульманский, еврейский и армянский кварталы, Храмовая гора держится среди них особняком и формально имеет межконфессиональный статус.

Впечатлённый этой лекцией, Невструев даже потрогал грубо окрашенные доски ворот.

– Откуда вы всё это знаете?

– Я училась в израильской школе. Тут не очень хорошо преподают химию и физику, но очень хорошо историю с опорой на Танах.

Они пошли в хостел.

Портал над его входом был самым скромным на площади. Стены снаружи облицовывали ровные и плоские камни, но внутренняя отделка состояла их округлых булыжников, кое-как подогнанных друг к другу. Камни волнами выпирали из стен, то ли штукатурка с них обсыпалась, то ли так это и было задумано, в любом случае выглядело это очень старинно.

Хостел был совсем небольшой, состоял всего из нескольких комнат. Приветливый молодой араб показал гостям их номера по соседству. Окна в них отсутствовали. Туалет, конечно же, был общий.

– И что дальше, Стейси? Как же нам выпить? Я видел там столик на улице перед входом…

– Нет-нет-нет, только не здесь.

Она что-то сказала арабу на иврите, тот покивал и проводил их по коленчатому коридору, который вывел к крутой лестнице со стёртыми ступенями. Вдвоём (араб пожелал остался внизу) они прошли два этажа и оказались на плоской крыше, которая была заставлена чёрными баками для горячей воды, водонагревательными панелями и наружными блоками от кондиционеров, из которых дул тёплый воздух. Ближе к краю крыши стояли несколько разнокалиберных пластиковых стульев и кресел, а также раскладной столик. Они расположились на двух самых комфортных седалищах с подлокотниками. Александр открыл бутылку и налил вино в пластиковые стаканчики.

Вид отсюда открывался изумительный. Вся Храмовая гора была как на ладони. Золотой купол Храма Скалы, свинцовые купола Аль-Аксы и её минарета, площади вокруг них, деревья и стены. Луну закрывали облака, и всё это великолепие было искусно подсвечено многочисленными фонарями и прожекторами.

– Спасибо вам, Стейси, – наконец произнёс Невструев. – Это действительно возвращает с небес на землю.

– Ну вот. Будем считать, терапевтический эффект достигнут, – удовлетворённо заметила Стейси.

Она полезла в сумочку и достала оттуда сигарету характерного вида.

– Будете?

– Это то, что я думаю?

Психолог кивнула и подмигнула одновременно.

– Я со студенческих лет не экспериментировал с веществами, изменяющими сознание, кроме алкоголя, конечно.

– Медицинская. Прописываю вам для усиления эффекта возвращения в реальность.

– Ну раз так, давайте!

Стейси раскурила джоинт и передала Александру.

– А вы, Саша, действительно начали меня настораживать. Редко кто так глубоко проникается гипносном. Даже в более лёгких случаях мы отстраняем от эксперимента, но с вами я решила не торопиться, к тому же будет жалко, если вы не допишете свою космическую повесть.

– Ну а как же им не проникнуться, этим гипносном?! – искренне воскликнул он. – Ваша компания намного опередила время. Вы такое сделали, что все остальные изобретатели виртуальной реальности близко с вами не стоят. Вот смотрите. Один мой приятель купил себе VR-шлем какой-то там последней модели. Дал мне попробовать. Поставил бокс. А там огромный такой негр. Страшный. Я улетел в нокдаун в первом раунде. Во втором опять. Ну, думаю, ещё раз и проиграю. Собрался. И таки отправил его в нокаут. Запыхался по-настоящему даже, хотя и по воздуху молотил. Зрители на трибунах орут. Он валяется. А я что-то так разбушевался, что подошёл к нему, а ходить там, сразу замечу, ногами не нужно, если ты не в чистом поле играешь. «Вставай, – говорю, – сука!» и кы-ык пну его… И об стену со всей дури босой ногой! Думал пальцы сломал. Мгновенная карма за неспортивное поведение. И за расизм, наверное… Интересно, а белого я бы стал пинать?.. – Александр задумался.

– Саша, вы передавайте, передавайте, что вы его как сигарету курите? – напомнила Стейси.

– Извините. Ну ничего, обошлось. Пару дней похромал только… Так вот, а эта ваша виртуальность куда безопаснее. И реальнее в сто раз. И кроме того, самое главное – время бодрствования своё драгоценное тратить не нужно. Этот мой приятель со шлемом своим совсем подвинулся; весь досуг в нём проводит. А у вас – сон. И выспался, и целый день прожил. Жизнь получается в два раза длиннее. Это гениально!

– От лица компании я благодарю вас, Александр, за столь лестную оценку нашей работы. Но на вашем примере я как раз и замечаю опасность нашей методики…

– Да ерунда! – перебил её Александр, которому под сочетанным действием вина и травы стало казаться, что он один может говорить что-то стоящее. – В моей психиатрической практике был такой случай. Пациент с раздвоением личности, который отбивал девушку сам у себя. Причём судя по тому, что она не убежала от него со всех ног, ей это нравилось. Одна из его ипостасей разрабатывала дизайн бутылочек всяких и баночек для парфюмерии, а вторая профессионально участвовала в боях без правил. Так дизайнер победил в итоге. Она за него замуж вышла.

– Почему?

– Потому что у него член был больше.

– Как это возможно? Это же один и тот же человек.

– Вы не представляете, на что способно подсознание…

– Неужели? – она была искренне удивлена.

Он расхохотался.

– Да нет, конечно. Шучу. На самом деле на бутылочках он больше зарабатывал, чем на ринге.

– Да ну вас. Это вообще к чему?

– Чёрт его знает… Так, всплыло по ассоциации. А, вспомнил! Вы опасаетесь, что у меня диссоциативное расстройство начнётся. Так вот, не начнётся. Нет у меня к этому предрасположенности.

– Откуда вы знаете?

– Просто поверьте.

При этих словах полыхнула молния, контрастно проявив из темноты весь Иерусалим.

Стейси улыбнулась иронично.

– Напрасно вы улыбаетесь, – он даже обиделся.

В этот момент молнию нагнал гром, не слишком громкий, но продолжительный.

– Странно, – заметила Стейси и затушила окурок в стоящей на столе глиняной пепельнице в виде черепа. – Гроза в конце мая… Не помню, было ли такое вообще.

Тут же закапал дождь.

Она встала и протянула ему руку.

– Надо скорее под крышу, Саша!

Он поднялся и оказался к ней очень близко.

С самого момента знакомства она нравилась ему как женщина, несмотря на её нетривиальную красоту, но казалась совершенно недоступной, сделанной не для него абсолютно. А тут под воздействием гремучего коктейля, он почувствовал себя увереннее, чем обычно и быстро поцеловал её. Она неровно улыбнулась, взгляд её помутнел. Тут он осмелел окончательно.

Глава 3.

Старший помощник капитана межзвёздного транспорта «Луч надежды» Камиль Легран открыл глаза и обнаружил себя внутри реанимационной капсулы. Тут же весело загорелись зелёные огоньки и заиграла «Ода к радости» Бетховена. За тысячелетия своей истории люди не придумали лучшего аккомпанемента к моменту восстания из мёртвых. В иллюминаторе крышки появились озабоченные лица медика и Амайи Леграна, который присоединился к экспедиции в качестве главного инженера, несмотря на временное отсутствие у него верхней конечности.

– Как вы себя чувствуете, сэр? – спросил медик.

Камиль прислушался к себе: гудела голова и во рту ощущался вкус крови.

– Так себе, – заключил он. – Что произошло?

– Вы погибли, сэр, в результате ядерного взрыва. У вас был размозжён череп и сломаны почти все кости. После реанимации трое суток находились в коме. Сейчас жизненные показатели почти в норме. Аппаратура прогнозирует полное выздоровление через двенадцать дней.

– Ясно. Что с кораблём?

На этот вопрос ответил Амайя:

– Сработала система защиты в экстремальных ситуациях, корабль не допустил критического крена на борт и переместился на другое место, в ста километрах от эпицентра взрыва. В настоящий момент проходит диагностику и ремонт. Фатальных поломок нет. Разрушен капитанский мостик, все боты-разведчики, находящиеся на дежурстве, уничтожены безвозвратно. Осталось только шесть запасных. Четыре из них следят за периметром.

Камиль попытался проанализировать ситуацию: «Рубка разрушена… Ничего страшного, есть же запасная. Зачем вообще было вести непосредственное визуальное наблюдение через фонарь рубки? Можно было наблюдать в запасной, через экраны…»

И тут его мозг, сопровождаемая буквально физической болью, пронзила ужасная мысль.

– Что с остальными? Теми, кто был со мной на палубе.

– Все погибли, сэр, кроме вас и рулевого. Получили повреждения, несовместимые с жизнью, – постарался сохранить бесстрастие медик, но лицо его как будто судорогой свело.

– Их просто испепелило, сэр – добавил инженер. – Военспеца, переговорщика, штурмана, и двух вахтенных офицеров.

Легран схватился за голову. Вину за утрату пяти вечных человеческих жизней пережить будет трудно.

– Эти земляне – страшные люди. Кто мог предположить, что они на такое способны? – попытался утешить командира Амайя. – Кто-то из них остался в танке, чтобы выстрелить атомным зарядом, и тут же погиб сам. Немыслимо…

Он рассказал, что танк землян выстрелил снарядом с ядерной начинкой. Основной калибр отреагировал, но началась цепная реакция. Старпома с рулевым спасло то, что взрывная волна завернула их в буратиниевый лист, оторвавшийся от пола рубки.

– Если бы метров на двести ближе взорвалось или заряд был бы мощнее, нам всем пришёл бы конец, – подытожил инженер.

– Господа, прошу вас оставить меня одного, – с трудом выдавил из себя Камиль.

Когда офицеры вышли, он перестал сдерживаться и заплакал.

За столько лет полёта между всеми членами экипажа установились прочные товарищеские отношения. С некоторыми из погибших Камиль общался теснее; военный специалист был с ним из одного эмбрионального «помёта», они практически выросли вместе, как братья, а один из вахтенных играл в его команде по водному поло и космоболу…

Через минуту он зло размазал ладонями по щекам слёзы и попытался сосредоточиться на обдумывании дальнейших действий. Первым желанием было стереть с лица земли логово этих маньяков. Но он подавил в себе звериный позыв и стал мыслить рационально. Они не виноваты. Так их воспитали. Может, с молоком матери всосали они, что так надо встречать инопланетных гостей. Может, чёрт возьми, был у них уже печальный опыт взаимодействия с пришельцами… Надо разобраться. Встретиться с их главным и поговорить. Может, это вообще недоразумение какое-то…

Ну ни чего себе недоразумение?! Пятерых наших больше нет! И никогда не будет! Комок снова подкатил к горлу. Он проглотил его и с трудом начал выкарабкиваться из капсулы. Никакого восстановительного периода! Надо действовать немедленно!

Сеанс связи с «Лучом надежды» был непростым. Докладывая обстановку, Легран снова чуть не разрыдался. Там все уже были, конечно, в курсе произошедшей трагедии, но на старпома не давили.

Капитан даже посочувствовал:

– Не хотел бы я оказаться на твоём месте, сынок. Но это не только твоя ошибка. Это я должен был предвидеть подобное и запретить подпускать их близко. Держись! Соплями горю не поможешь… Какие действия собираешься предпринять?

Старпом рассказал о намерении повстречаться с вождём аборигенов.

– Правильно! – включился Майкл Гольденберг, угрюмо молчавший до этого. – Найди мерзавца и спроси с него за наших парней! Остальных обезоружить и изолировать, как зверей диких. Потом разберёмся, что с ними делать.

– Вот только горячиться не надо! – скорее олигарху, чем подчинённому, запретил Закари Вентер. – Я верю в тебя, Камаль. Действуй по обстановке.

Заплаканная Хельга на заднем фоне видеотрансляции помахала старпому рукой.

Для повторного контакта с землянами Легран отправил один из оставшихся дронов-разведчиков, переключил на себя наблюдение и переговоры решил провести самостоятельно.

День был ясный, и оптика выдавала чёткую картинку. Сначала бот нёсся над заросшей бурой и пыльной травой степью. Потом пролетел вдоль реки, по берегам которой росла куда более разнообразная зелень. Миновал место недавней стоянки, обезображенное взрывом. Почва по стенкам огромной воронки запеклась в гладкую чёрную корку. От танка и скрюченного лесочка ни осталось и следа. Потом некоторое время летел над ржавым и местами покорёженным железнодорожным полотном, рядом с которым валялся сошедший с рельс, почти разложившийся от времени пассажирский состав. У Камиля сжалось сердце, он представил, сколько людей погибли в результате крушения. Показались заросшие густой щетиной из сорняков и уродливых кустов развалины пригорода. Их вид ничего кроме тоски и сожаления не вызывал. Ближе к центру неровные стены руин стали выше. По приказу старпома бот поднялся ввысь и показал панораму жилой части поселения.

В центре города в широкую реку впадала, образуя излучину, речка поуже. Вода с трёх сторон окружала кусок земли размером примерно полтора на полтора километра. Он был огорожен высокой краснокирпичной стеной, из которой с относительной периодичностью торчали сторожевые башни, с устроенными в них пулемётными гнёздами. Местами на стене размещались площадки для пушек и снятых с танков башен, но скорее для красоты или устрашения, потому что вид у техники был явно нерабочий. Вдоль берегов рек стена уходила прямо в воду. На суше она была повыше и подходы к ней были расчищены от руин метров на двести. В трёх местах в стене имелись ворота. Рядом с самыми большими, на западной стороне этого кремля, бот засёк исправную на вид зенитную установку.

Прямо за стеной плотно друг к другу лепились кирпичные здания, в основном двух- и трёхэтажные. Между ними суетились люди. По дорогам перемещались всадники на лошадях и самодвижущиеся экипажи, испускающие чёрные дымы. На севере поселения чадили высокие кирпичные трубы явно промышленного назначения.

Летающий объект заметили, заверещала сирена, люди мгновенно, как будто многократно это репетировали, укрылись в зданиях, улицы и площади мгновенно опустели. Дрон опустился пониже, держа на прицеле зенитку. Над опустевшими улицами и площадями разнёсся, перекрывая сирену, многократно усиленный голос Леграна. Он начал так, как было задумано погибшим переговорщиком:

– Братья-земляне, мы пришли к вам с миром! – Сделал паузу. Ревун оборвался внезапно, как будто на вдохе. Это хорошо, значит, они всё-таки хотят его услышать. Дальше пришлось импровизировать. – Произошло недоразумение. Вы попытались нас уничтожить. Но мы не держим зла. Не хотим мстить. Мы хотим вести переговоры. Кто у вас главный? Пусть выйдет. Или через десять минут мы откроем огонь. Время пошло!

Несколько минут ничего не происходило, город как будто вымер. На восьмой минуте дрон отметил движение. Открылись двери одного из самых больших домов в городе, и из них не спеша вышел какой-то тип весь в белом. Он задрал голову и замахал руками.

Дрон опустился и остановился в десяти метрах над ним.

– Говори! Мы тебя слышим, – приказал Камиль.

– Приветствую вас! Меня зовут Анатолий Максимович. Я здесь главный. Иерарх. Что вы хотите? – прозвучал в ответ высокий надтреснутый голос.

– Сначала разобраться с трагическим недоразумением. Потом попытаться договориться о мире и сотрудничестве.

Иерарх вдруг прорычал неожиданно низко:

– О каком ещё сотрудничестве?

Анатолий Максимович выглядел ещё не пожилым, но уже прошедшим свой физический рассвет мужчиной. Лысый рельефный череп. Тёмные глаза глубоко посажены под заметно выступающими козырьками надбровных дуг, отчего взгляд казался угрюмым. Даже вверх он смотрел как будто сердито и исподлобья.

– Я бы хотел обсудить это с глазу на глаз. Где мы можем встретиться? – предложил старпом.

– Ну приходи завтра утром, если не боишься. Встречу хлебом-солью. Мне самому нужно открыть вам нечто очень важное, – снова высоко взял землянин.

Глава 4.

Такой расклад Невструева устраивал. Легран выжил и активно взаимодействует со своей действительностью. Жалко, конечно, столетних пацанов, поглощённых ядерным адом, жаль старпома, который излишне рефлексирует по поводу своей вины. Но жизнь продолжается, а значит, и книга. У Невструева руки чесались, так ему хотелось поскорее добраться до клавиатуры. Но сначала к Стейси!

Пока Александр умывался, одевался и шёл коридорами Golden Key, в его памяти проявлялись картинки произошедшего на крыше иерусалимского хостела и после. Капли дождя, опалесцирующие в лунном свете на холодной гладкой коже. Грозовые всполохи, стробоскопом дробящие движения под аккомпанемент грома. Панорама древнего города на фоне низкого чёрного неба, чёткие силуэты куполов и минаретов. Обладание женщиной в виду центра сотворения мира давало странное ощущение нереальности происходящего. Ещё эта гроза…

«Это же абсолютная фантастика. Такого просто не может быть, – подумал тогда Александр. – Наверное, всё-таки это я снюсь. Значит, Камиль жив и ничего страшного с ним не произошло!»

Но огорчать своими догадками Стейси он не станет. Пускай думает, что терапия удалась. И на самом деле: ничего лучше для укрепления его ментального здоровья, чем эта поездка, и придумать нельзя было. Теперь он чувствовал себя гораздо увереннее.

После того как они спустились с крыши, второй номер в хостеле стал им не нужен. И было чем заняться и о чём говорить до самого утра. Потом спали до полудня. Потом завтракали, гуляли и обедали в Иерусалиме. В субботу транспорт начинает ходить после восьми часов вечера, и время до того момента, как они сели в скоростной поезд, пролетело незаметно.

Когда ехали в поезде из Иерусалима в Тель-Авив, Стейси рассказала, что все разговоры в её кабинете записываются, – и звук, и картинка. Это не из-за каких-то драконовских корпоративных правил, а ради фиксации эксперимента. Она просила его быть осторожным и даже на «ты» её не называть.

– Но почему? – возмутился Александр.

– Ну знаешь, были на «вы», а потом вернулись из совместной поездки с ночёвкой и давай друг другу тыкать. Подозрительно, мягко говоря…

– А ты думаешь, твоему начальству не всё равно? Да и вообще… Зачем врать? Мы же нарушаем таким образом чистоту эксперимента.

– Саша, я тебя прошу. Я не знаю, как они отреагируют. Но премию точно мне не выпишут. Спать со своими подопечными крайне непрофессионально. Я не хочу потерять эту работу. И я обманула тебя, контора ничего не знает о нашей поездке. Они думают, что я отпустила тебя на одну ночь домой.

– Тогда за чей же счёт эта увеселительная поездка? – насторожился Александр.

– Я тратила свои деньги, – призналась Стейси и поспешила его успокоить. – Для меня это совсем не накладно. Мне очень хорошо платят в Golden Key. И я говорю тебе это не для того, чтобы ты почувствовал себя чем-то обязанным. Уверена, у тебя хватит на это ума.

– Хорошо. Как скажешь, – сдался он.

После возвращения в Golden Key, ровно в одиннадцать вечера, Невструев загрузился в свой саркофаг и улетел в будущее заселять и цивилизовывать старушку Землю.

Утром, когда он явился на приём к психологине, они подчёркнуто сухо поприветствовали друг друга.

– Как вам спалось, Александр?

– Прекрасно, Стейси. Спасибо. Мой герой жив. И есть что написать сегодня.

– Что ж, поздравляю! И никаких больше сомнений в собственной реальности, я надеюсь?

– О чём вы? Не понимаю. Таким реальным этот мир ещё никогда не был. Кстати, коллега, полностью одобряю ваш метод: перерыв пошёл мне на пользу.

Стейси лишь улыбнулась в ответ, и он продолжил:

– Я тут вот что подумал: а что это за книгу я пишу? Просто пересказ того, что вижу во сне? Но ведь это же никуда не годится. Автор должен какой-то смысл в текст вкладывать, какие-то идеи транслировать, а не просто «что вижу, то пою». В этой связи я вспомнил о том, что мы обсуждали в Иеру… ранее.

Он чуть было не прокололся, но вовремя опомнился.

– Это о чём же? – напряглась геверет Копхилер.

– Про ключевой вопрос ближневосточной политики. Про обладание Храмовой горой.

– И что же вы надумали? – с облегчением поинтересовалась она.

– О том, что ключевой вопрос этот возник по недоразумению.

– Да что вы говорите? – её удивление было откровенно ёрническим.

Он решил не обращать на это внимание.

– Почему все за неё цепляются? Потому что там зарыт Краеугольный камень, с которого господь начал сотворение мира. Так?

– В общем да.

– То есть все его хотят: и иудаисты, и христиане, и мусульмане. Это подтверждает, что была какая-то изначальная священная книга, которую потом стали переводить на разные языки. Это не я придумал, это общее место…

– Да. Популярная идея.

– Так вот и надо убедить людей, что, по сути, они верят в одно и тоже. Сейчас основная задача арабского Мира – стереть государство Израиль с лица Земли. А главная мечта верующих иудеев – построить Третий Храм на месте мусульманских святынь. Этот конфликт неразрешим, пока они не поймут, что Краеугольный камень принадлежит им всем.

– А на каком языке была эта древняя священная книга написана, догадываетесь?

– Не знаю. На арамейском или на каком-нибудь амхарском, как, например, утверждают растаманы.

– Это исторически несостоятельно. Серьёзные учёные полагают, что язык этот – библейский иврит.

– Ну хорошо. Допустим. И что?

– А то! Вы хотите убедить арабов, что изначальная книга, то есть истинное писание – это еврейская То́ра? Сочувствую… И да поможет вам всемилостивый Аллах!

Александр явно был обескуражен. Не жалея его, Стейси продолжила:

– И вообще. Получается, что вы – атеист, соглашаетесь с тем, что этот камень, а, значит, и бог существуют, то есть идёте против своих принципов. Читатель – не дурак, он это заметит и не поверит вам.

– Ну тогда нужно объяснять людям, что любая религия – бред. Это и есть моя цель как писателя! – это было произнесено с плохо скрываемым отчаянием.

– Ну вот вы и договорились до полного абсурда. Вы ведь по-русски пишете. Переводить пока не собираетесь?

– Да пока нет. Рано ещё об этом думать. Нужно сначала узнать, как на родном языке читатель отреагирует.

– Отлично. Получается, ваш основной регион распространения – Россия и бывшие страны СНГ. А там вам за такие идеи сейчас же оскорбление чувств верующих пришьют, – и прощай русскоязычная аудитория!

Теперь физиономия Невструева приобрела вид совершенно несчастный.

– Да вы не напрягайтесь, – наконец сжалилась психологиня. – Вы ведь первый с помощью гипносна книгу пишете. Подождите, может быть, иная реальность сама подскажет вам идею. А если не подскажет, то, когда уже будет написано всё, тогда и подумаете, какую идею подчеркнуть. Мне кажется, так лучше будет.

Александр направился в библиотеку с мыслью, что Стейси не только прекрасная женщина, но ещё и неплохой специалист в своей области и заслуживает свой кусок хлеба с маслом. Книгу он решил пока писать по принципу чукчи, воспевающего свою тундру без лишних выводов и обобщений.

Когда Стейси зашла к нему после работы, описание первого контакта с вождём землян посредством разведывательного дрона уже было готово. После её ухода Александр с трудом дождался отбоя, – так ему хотелось поскорее с головой окунуться в события середины двадцать пятого века.

Глава 5.

Проснувшись и нюхнув для бодрости аромококтейля, Камиль намеревался заняться приготовлениями к визиту в стан аборигенов, но тут с ним вышел на связь корабельный ИИ Буратино.

– Приветствую, старший помощник Легран. Как дела?

– Ты же всё знаешь, Буратино…

– Камиль, мы все скорбим вместе с тобой по поводу безвременной кончины наших товарищей. Я знаю, что ты чувствуешь себя виноватым. Не буду тебя переубеждать, но ты должен знать, что не только ты – мы все виноваты. Расслабились за четыреста лет, общаясь с себе подобными. Тут другие жизненные принципы, другая мораль, другой закон. Они не ценят человеческую жизнь так, как мы. Ты должен быть предельно осторожен, когда пойдёшь к ним на встречу.

– Спасибо, Буратино, я сумею обеспечить свою безопасность.

– Хорошо. Вот что я хотел тебе рассказать. Я расшифровал записи со спутника, который ты с таким трудом доставил к «Лучу надежды». Как ты знаешь, телескоп Keyhole продолжал собирать информацию о Вселенной после того, как «Луч надежды» покинул пределы Солнечной системы. Были обнаружены более трёх тысяч экзопланет, на которых возможно устройство колонии. Около сотни подходят нам по многим параметрам гораздо больше, чем Терра Нова. Около десятка – даже больше, чем Земля. Среди них есть одна в системе оранжевого карлика, которая находится в комфортной части зоны обитаемости и по всем параметрам просто идеальна для колонизации. На ней более подходящий климат и условия для обитания Homo Sapiens, чем на Земле.

– И как далеко от нас эта планета?

– Всего тринадцать парсеков. В созвездии Лиры. За девяносто лет на «Луче надежды» долететь можно.

– Понятно. А зачем мне сейчас эта информация?

– Посмотри на эту планету. Посмотри на этих людей. Ничего хорошего нас здесь не ждёт. А там можно начать всё сначала. Построить идеальную цивилизацию, не повторяя ошибок прежнего человечества. Подумай об этом, Камиль.

Легран решил людей с собой не брать – если что, отвечать придётся только за себя. Полетел в гости на турбоплане в сопровождении двух дронов-разведчиков, предварительно отправив в город землян одного из них, чтобы оповестить о своём прибытии через час.

Во время Апокалипсиса пара ракет упали на северо-западную окраину города, где находилась большая промзона. Заряды были не самыми мощными, поэтому центр сохранился почти идеально. Особенно та улица, на которой стоял большой дом с двумя островерхими куполами, из которого выходил вчера Анатолий Максимович. Она спускалась с горки и вела к реке, туда, где из воды торчали остатки упавшего моста. Улицу обрамляли идущие вплотную друг к другу старинные дома с обилием лепных украшений и зелёными металлическими крышами. За зданиями хорошо ухаживали; краска была свежая, лепнина отреставрирована и побелена и замечательно смотрелась на тёмно-красном кирпичном фоне.

Турбоплан снизился почти до проезжей части и не спеша подлетел к главному входу в здание, которое в отличие от остальных домов на улице имело три этажа вместо двух. Тут собралась толпа во главе со своим предводителем, так же, как и вчера, облачённым во всё белое.

После того, как аппарат выдвинул подпорки, погасил двигатели и откинул колпак кабины, старпом спрыгнул на мостовую. Тут люди начали испуганно переглядываться и перешёптываться. Камиль замечательно понимал и говорил по-русски – этот язык ему закачали в гипносне для игры в Невструева. Он расслышал слова «чёрный» и «дьявол» – очевидно, они не привыкли к темнокожим представителям человеческого рода.

Иерарх выступил вперёд. Физиономия его имела вид торжественный, но в то же время как будто безучастный.

– Камиль, полагаю? Рад лицезреть, – тонким голосом произнёс он и протянул навстречу руку.

Толпа затаила дыхание.

Камиль колебался. Жать руку убийце своих товарищей не хотелось. А с другой стороны, может, это вообще не он виноват, а какие-то другие люди… Надо разобраться сначала. Легран уже двинул руку, но как раз в этот момент к нему с двух сторон опустились дроны-разведчики – два металлических шара размером чуть больше человеческой головы с гудящим под ними горячим воздухом.

Толпа зашумела и испуганно отшатнулась. Кто-то запричитал сдавленно.

Анатолий Максимович одёрнул руку, поднял её вверх, успокаивая толпу, и вопросительно из-под бровей посмотрел на пришельца.

– Они безопасны, но при любой угрозе мне откроют огонь, – заверил его Камиль.

– Никаких угроз, – пропищал предводитель и тут же резко понизил голос: – Прошу в дом.

Голос его менялся в зависимости от настроения в широком диапазоне. Он мог говорить басом, мог высоким пронзительным тенором, а мог и где-то посередине.

Они попали в просторный вестибюль, из которого вверх шла широкая лестница. Один из дронов остался охранять турбоплан, второй последовал за старпомом. Землянина никто не сопровождал.

На площадке между первым и вторым этажами, где лестница разделялась на два пролёта, в окружении гипсовых завитков и колонн в стену было вделано цельное зеркало высотой в четыре человеческих роста. Камиль невольно замедлил шаг.

– Лет шестьсот ему, наверное. Представляете, пережило апокалипсис. Даже не треснуло, – заметил его интерес Анатолий Максимович.

Они прошли по пахнущему старым деревом коридору, который вывел их на гораздо более скромную лестницу. Снизу тянуло горячей грубой пищей, но запах этот не показался Камилю неприятным. Наверху располагался небольшой холл, в который выходили три высокие двустворчатые двери. Хозяин распахнул одну из них и учтиво пропустил гостя вперёд.

Следом за дроном Легран вошёл в большой кабинет с массивным рабочим столом и двумя роскошными креслами возле камина. Очаг обрамляло бурное переплетение металлических виноградных веток, гроздьев и листьев, из которых на Камиля таращилось круглыми, как будто слепыми глазами бородатое и хитрое лицо.

– Это Бахус – мой друг, – отрекомендовал с ухмылкой Анатолий Максимович. – Ему тоже лет шестьсот, не меньше. Я имею в виду барельеф, а не древнее божество. Прошу вас, любое кресло.

Камиль сел в то, что было развёрнуто в сторону двери. Хозяин опустился на второе.

Некоторое время они молча рассматривали друг друга.

Первым заговорил Легран. Он решил действовать напрямую.

– За что вы нас так ненавидите?

– Ничего подобного. Никакой ненависти… – иерарх собирался что-то объяснить, но не успел.

– То есть вы без всякой ненависти, просто так, убили пятерых наших людей?! – возопил полный праведного гнева Легран. – Это же в сто раз хуже!..

Он даже задохнулся от возмущения.

– Я сейчас не понял, что вы имеете в виду: то, что нельзя убивать без ненависти, или то, что ваши жизни ценнее наших? – низким голосом заметил Анатолий Максимович.

Камиль растерялся на секунду и решил в дальнейшем взвешивать каждое своё слово.

– Убивать вообще плохо. Тем более без причины. А своей жизнью, вы, очевидно, сами не дорожите. Ваш человек взорвал себя вместе с танком – это же сумасшествие какое-то!

– Этот человек – герой! Я бы сам сидел в том танке, но я нужен своему народу, – пророкотал иерарх.

– Вы взорвали ядерный заряд всего в пятидесяти километрах от города. Вы хоть представляете себе возможные последствия?!

– Конечно. Тактический танковый боеприпас мощностью всего четверть килотонны в тротиловом эквиваленте. Радиация и полпути до нас не доберётся, – эту информацию Анатолий Максимович сообщил интеллигентным дискантом.

Легран не нашёл, что возразить.

– А как называется ваш город?

– Омск. Кстати, Невадский атомный полигон в Америке располагался всего в ста двадцати километрах от Лас-Вегаса. Там взорвали четырнадцать атомных зарядов, и каждый был многократно мощнее нашего.

– Так объясните мне, почему вы хотели нас уничтожить? Есть для этого какая-то разумная причина?

– Представляете, есть. Но это очень долгая история. Надеюсь, у вас есть время, чтобы её выслушать?

– О да. Мы никуда не торопимся. Мы живём вечно, если нас не убивают атомной бомбой, – ответил старпом с горечью.

– Вот оно что… – иерарх вздохнул, как будто сожалея. И заговорил нормальным человеческим голосом. – Тогда слушайте. В конце XXI века один из мудрейших представителей человечества понял, что ядерной катастрофы не избежать. Мир окончательно слетел с катушек, лукавых мерзавцев в правительствах повсеместно заменили сумасшедшие фанатики. Простые люди также были одержимы идеей истребления инакомыслящих. Этот период истории фигурирует в летописях как «Глобальный фашизм». Так вот наш мудрец решил произвести эксперимент: возможно ли выжить в атомной катастрофе. Спастись самому и спасти как можно больше людей. Он был очень богатым человеком, но ненавидел власть денег. Считал, что вся та дичь, что творится в мире, происходит оттого, что власть предержащие наживаются на глупости подавляющего большинства. Поскольку конечная человеческая жизнь сама по себе смысла не имеет, то оправдать её может только религия. Ничего иного не остаётся. Для этого ему самому пришлось стать мессией. Поскольку религиозные разногласия мешают людям мирно сосуществовать, а в разных религиях есть множество несоответствий и нелепостей, он создал верование, объединяющее все авраамические религии, и от каждой взял лучшее: от христианства – всепрощение и любовь к ближнему, от иудаизма – веру в единого бога и отсутствие посредников между человеком и богом, от мусульманства – силу веры, от растафарианства – отрицание Вавилона как олицетворения власти капитала и олигархии.

Иерарх почтительно, обеими руками взял увесистый том с рабочего стола и развернул его обложкой к Леграну. В толстую чёрную кожу золотой старославянской вязью было вдавлено название, – «Последний Завет». После чего аккуратно положил книгу на место.

– Он приехал сюда, в город, из которого был родом, и объединил людей на основе своего учения. Спрятал своих последователей в бункере, который оборудовал в недостроенном и заброшенном омском метро. Там они дожили до момента, когда ядерная зима сменилась глобальным потеплением, улеглась радиация и стало возможно выбраться на поверхность. Этот человек был мой отец. Он умер двадцать два года назад в возрасте четырёхсот тридцати лет и одного года. Перед смертью он предупреждал меня о том, что, скорее всего, вы, проклятые олигархи со своими прихвостнями, вернётесь на Землю ещё при моём правлении. И тогда я должен буду предпринять самые решительные меры, чтобы убедить вас убраться восвояси. А ещё просил, если дойдёт до общения с кем-то из ваших, передать привет от О́дина для Буратино и Закари Вентера, если последний будет ещё жив. И спросить у них, кто оказался прав в споре. И на этом… объявляю первый раунд переговоров оконченным.

Анатолий Максимович поднялся со своего кресла.

– Жду вас завтра в это же время после того, как вы поговорите со своими боссами.

Вернувшись на челнок, старпом запросил одновременный сеанс связи с капитаном и корабельным ИИ.

– Вам привет от человека, который умер. От О́дина. Что всё это значит?

Ответил капитан:

– Это был наш друг и компаньон Максим Одинцов. Волею судеб незадолго до войны наши пути разошлись. Мы оказались по разные стороны монеты, если можно так выразиться… Мы звали его с собой на Терра Нову, но у Одина был комплекс вины перед человечеством. Он считал, что является одним из тех, кто завёл цивилизацию в тупик, поэтому остался, чтобы попытаться спасти, кого сможет. Кроме того, он ненавидел Гольденберга и всю эту олигархическую братию, потому что они и им подобные – главные виновники мировой катастрофы.

– А про какой спор он упомянул?

– Мы говорили, что сможем воспитать из миллиона эмбрионов новое, прекрасное и бессмертное человечество и никакие Гольденберги нам не помешают. А он утверждал, что у нас в итоге получится армия бессмертных рабов, если у руля будут богатеи. И как это ни прискорбно признавать, оказался прав.

Буратино заметил:

– По-моему, это не совсем этично…

– Да брось ты, старина, – не дал ему договорить Закари. – Камаль не такой как все, он поймёт. Не зря же я выбрал его своим помощником.

ИИ помолчал, как будто соглашаясь, потом решил уточнить:

– «И не возвращайтесь, – сказал он нам на прощание. – Вам будут здесь не рады». Один пришёл к выводу, что самый справедливый строй из возможных – это коммунизм. Именно его он и решил построить в постапокалиптическом обществе. Но к нему, считал он, можно прийти только через изобилие, а не через террор. А ещё, как это ни парадоксально, через веру. Поскольку конечное существование смысла не имеет, он решил придумать новую религию, чтобы дать надежду своим последователям.

– Религиозный коммунизм – это не нонсенс, а средство достижения, кажется, что-то такое он говорил, – добавил капитан.

Глава 6.

Невструев был не из тех, кто легко сходится с людьми, поэтому во время обеда он, как правило, за столом сидел один. Изредка, когда мест не хватало, к нему подсаживался кто-нибудь из работников Golden Key или кто-то из подопытных. Тогда они молча поглощали пищу, не глядя друг на друга. Ему было неуютно. Хотелось поскорее закончить и уединиться в библиотеке. Но сегодня к нему подсела геверет Копхилер, чего ранее она никогда не делала.

– И что это вы, мадам – профессиональный психолог, вдруг не боитесь скомпрометировать себя? – не скрывая иронии, поинтересовался Александр.

– Никакого компрометирования… – начала Стейси.

– Компрометации, – не удержался он.

– Пускай так. Почему бы профессиональному психологу не поболтать со своим подопечным на какую-нибудь отвлечённую тему во время обеденного перерыва?

– Ну и какую же отвлечённую тему вы хотели бы обсудить с подопечным?

– Я вот что заметила. Помнишь, ты говорил о том, что людей надо объединить на основе некой Книги, а сегодня тебе приснилась история про пророка, который стал им благодаря той же идее?

– Так.

– Вот это и доказывает, что ты самый настоящий, а космонавт и остальные обитатели будущего тебе снятся.

– А почему бы этому не оказаться простым совпадением?

– Маловероятно.

– Маловероятно, но не исключено. Я, как психиатр, должен избавлять людей от вредных иллюзий, но, когда факты подтверждают, что иллюзии эти неиллюзорны, то я, как учёный и человек с гибким, развитым интеллектом, должен признавать очевидное… Вот представь себе такую гипотетическую ситуацию. На Землю прилетают инопланетяне. Агрессивные. Хотят сожрать все ресурсы, изнасиловать всех людей и в конце уничтожить планету. И вот кто-то их заметил и вступил в конфронтацию. Прибежал к властям за помощью. Что делают власти? Правильно. Сдают его в психушку. А там сидит психиатр – консерватор и конформист и, естественно, начинает пичкать нашего вестника Апокалипсиса лошадиными дозами транквилизаторов и нейролептиков. Так, чтобы тот забыл навсегда про инопланетян, а если он и имя своё забудет при этом, так нашему психиатру пофиг – главное, что он купировал острый приступ шизофрении. А инопланетяне тем временем осуществляют свои коварные замыслы. Так вот я не хочу оказаться тем психиатром и сильно удивляться, когда инопланетяне доберутся до моей задницы. Как же так? Я ведь всё делал по учебнику. И если некоторые факты указывают мне на то, что я вовсе не человек, а чьё-то сновидение, то я должен объективно и непредвзято разобраться в ситуации. И если окажется, что моё существование эфемерно, надо понять, что со всем этим делать.

– То есть тебе мало того, что ты сначала обсуждаешь некую теорию, а потом она находит отражение в твоём сне… Хорошо. Тогда следующий аргумент. Когда это случилось на крыше в первый раз, ты не стал затягивать процесс, кончил быстро, как человек, который очень долго не имел секса.

– Но потом я же исправился? Ты знаешь, это было одно из самых экзотических мест, где мне приходилось заниматься любовью, это тоже способствовало максимальной остроте ощущений…

– А у меня самое. И не нужно оправдываться, ты и в первый раз не накосячил. Я тоже была к этому подготовлена долгим воздержанием. А между тем в твоей якобы реальной жизни, – она сделала пальцами жест «кавычки», – ты имеешь эту свою космическую извращенку чуть не каждый день. Что ты на это скажешь, нонконформист ты махровый?

– Я скажу, что, похоже, персонаж из сновидения ревнует сновидца к реальной женщине.

– Ах ты негодяй!

Стейси сделала вид, что сейчас плеснёт в него содовой из стакана.

– Но-но. Вот это точно будет компрометация, – предостерёг её Александр.

Глава 7.

Второй раунд переговоров состоялся всё в той же комнате с подслеповатой мордой над камином.

– Буратино и Закари благодарят вас за привет от их друга, – начал старпом.

– Бывшего друга. Насколько я понимаю, расстались они не очень хорошо… – уточнил иерарх.

– Похоже на то. И по поводу спора: капитан Вентер считает, что ваш отец оказался прав.

– Что ж, наверное, папа был бы рад. А ведь вы могли бы скрыть этот факт от меня. Благодарю за честность.

– А мы не умеем врать и хитрить. Нас этому не учат, – гордо заявил старпом.

– Кто ж будет учить этому рабов? – с усмешкой парировал Анатолий Максимович. – Раб должен быть бесхитростен и покладист. И потом это умение, для которого не очень нужен наставник. Вот вы, например, если бы были похитрее, могли уничтожить танк ещё на подходе к вашей позиции.

Этот упрёк попал в цель. Камилю пришлось приложить огромное усилие, чтобы не выказать замешательства.

– А ещё, видимо, проникшись ко мне доверием, вы сегодня взяли всего одного своего металлического телохранителя и оставили его внизу, – он подошёл к камину, сунул в него руку и вытащил её оттуда уже с пистолетом. – При этом вы ведь совершенно не знаете, что у меня на уме.

У Леграна внутри всё похолодело. «Как же, чёрт возьми, глупо!» – подумал он.

– Вы наивны, как Буратино. Так говаривал мой отец, – иерарх засунул пистолет обратно. – Не бойтесь, я не заинтересован убивать посланника, потому что вы должны донести до вашего начальства следующую информацию. Им нужно знать, что под городом спрятан ядерный заряд, который при детонации, возможно, способен уничтожить всю планету. О́дин в своё время предпринял несколько экспедиций, разыскал около сотни неиспользованных ракет в пусковых шахтах, снял боеголовки и соорудил из них, как он её назвал, «Царь-мину» суммарной мощностью около двухсот мегатонн. Мне придётся активировать её, если не удастся убедить вас забыть свои претензии на Землю. Последствия от взрыва трудно предугадать, но то, что останется от планеты, вряд ли будет пригодно для жизни. А вот то, что в Омске погибнут все, то есть почти сорок тысяч человек, – это точно. Готовы ли Буратино и Закари взять на себя такую ответственность?

– Так не достанься же ты никому… – в задумчивости пробормотал Легран.

– Вот это да! Цитата. Да ещё из классики. Неужели вы читаете книги?

– Почему бы и нет? Правда, в основном во сне… Не важно. А вы сами готовы на такой поступок?

– Я готовился к нему всю жизнь.

В этот момент в дверь постучали.

– Войдите! – крикнул Анатолий Максимович.

Дверь открылась, и на пороге появилась девушка, невысокая, но очень милая, с весёлыми голубыми глазами и светлыми, заплетёнными в толстую косу волосами. Её нетронутый бьютитрансформацией облик показался Камилю очаровательным.

– Это моя дочь, Надежда, – выяснилось, что этот монстр, который только что шантажировал уничтожением всех своих людей, и в том числе собственной дочери, способен улыбаться открыто и просто. – А это Камиль Легран – большой человек у пришельцев.

Старпом вскочил и резко поклонился.

Она улыбнулась и карикатурно повторила его движение головой.

– Вы чай будете? Есть мята и ягоды. Вам с чем?

– С удовольствием, – он тоже улыбнулся и даже не заметил нелепость своего ответа.

Она прыснула в кулачок.

– Так какой же? Папа, я знаю, будет мятный. А вам, может быть, ягодный?

– Да, давайте ягодный.

Она повернулась и сказала кому-то за дверью:

– Один с мятой и два ягодных, – посмотрела на отца. – Папа, я могу присутствовать?

– Почему нет? Официальная часть, будем считать, окончена, – иерарх вопросительно взглянул на гостя.

У Камиля были вопросы к нему, много вопросов, но он вдруг осознал их бессмысленность. Кроме того, ему очень захотелось, чтобы девушка осталась.

– Да. Я всё понял. Завтра же сообщу наш ответ.

– Ну и прекрасно! Значит, выпьем чаю, – иерарх потёр ладони. – Или, может быть, чего-нибудь покрепче?

– Если вы имеете в виду алкоголь или другие наркотики, то я вынужден отказаться. Среди эффектов их воздействия на организм нет ни одного полезного.

– А как же эйфория? Ощущение лёгкости бытия?

– Мы достигаем их иными способами, без вредных последствий. Вот, – он достал из нарукавного кармана хрустальный флакончик с золотой крышечкой. – Хотите попробовать?

– Какой красивый, – Надежда даже руками всплеснула. – Можно?

– Сначала я! – Иерарх решительно протянул руку. – Мало ли что… Если помру, живым его отсюда не выпускайте.

Аромококтейли землянам понравились. Иерарх даже прослезился.

– Вот это да! Мощно! Вот по всему видно, Камиль, что ты хороший человек. Если бы все у вас такие были …

– И я далеко не лучший представитель террановианцев.

– Врёшь! Не стал бы тогда мой родитель так противиться вашему возвращению. Вот у вас наверняка есть деньги до сих пор.

– Есть, конечно. А как же без денег? А у вас разве их нет?

– Нет. А зачем? Натуральное хозяйство рулит, – иерарх воздел указательный палец.

– А что такое деньги? – спросила Надежда, щурясь на искрящийся в солнечном луче пустой флакончик, подаренный ей Камилем. – Мы что-то такое проходили, но я не помню.

– Ну это… Мера всего. Они определяют, сколько что стоит, – проглотив кусок вкуснейшего торта с клубникой и запив его чаем, ответил Легран.

– Чушь. Что там они могут определять? Они что, по-твоему, разумны? – Возмутился Анатолий Максимович. – Деньги – ненужный посредник в процессе товарообмена. Средство для закабаления одних людей другими. А мерой они могут служить только для жадности. Вот скажи честно: тебе денег хватает?

– Да. У нас всем их хватает.

– Вот. Значит, они и вам не нужны. Денег должно постоянно не хватать. У большинства. А у некоторых их должно быть слишком много. Вы, со своими технологиями, наверняка живёте в эпоху изобилия. Деньги в вашем случае – атавизм. Они, как древние религии, были даны человечеству на тот период, пока оно взрослеет, чтобы детишки не передрались в песочнице. Когда станут умными, научатся договариваться между собой, не используя эти фантики для игры в монополию. А люди, которые пользуются ими вопреки исторической логике, – опасные маньяки.

– А как вы определяете, сколько стоит, например, этот торт? – этот аргумент показался Леграну очень остроумным.

– Полмешка картошки, – за отца ответила Наденька.

– А если у меня нет картошки?

– Тогда вот этот хрустальный пузырёк, – сказано это было так мило, что мужчины заулыбались.

– Так вот, молодой человек, у вас деньги сохраняют искусственно, потому что олигархи ваши без денег – никто. Если не будет денег, то и власти у них не будет.

Эта мысль показалась Леграну интересной. Подобные идеи периодически приходили ему самому в голову, а земной вождь пришёл к ним абсолютно умозрительно, ничего не зная о жизненном укладе террановианцев.

После небольшой паузы иерарх заметил:

– Я вот тебя молодым человеком называю. Тыкаю. Так ты не обижайся. Я всем тыкаю. Привычка у меня такая. А ведь ты говорил, что вы научились жить вечно. Так сколько же тебе лет?

– Девяносто три.

– Ничего себе! – изумилась девушка. – Вы мне в прадедушки годитесь…

Камиль вежливо посмеялся, хотя такая интерпретация его возраста в её исполнении ему почему-то не понравилась.

– Скажите, а почему у вас уровень технического развития, насколько я успел заметить, застопорился на уровне какого-то стимпанка? – решил он уйти от темы возраста.

– Пар – это гармоничное сочетание трёх могучих стихий – огня, воды и воздуха, – торжественным басом произнёс Анатолий Максимович и далее продолжил несколько выше. – Папа утверждал, что паровая тяга должна стать вершиной научно-технического развития человечества, ведь она даёт ему возможность для относительно комфортного существования. Дальнейшее развитие технологий приводит к неконтролируемому увеличению потребностей и появлению излишков свободного времени, которое человек начинает тратить на изобретение способов уничтожения себе подобных.

– Церковь во все времена пыталась задержать развитие человечества… – укоризненно произнёс Легран.

Иерарх не дал ему продолжить и закричал своим самым высоким голосом:

– И слава богу! Нельзя, чтобы прогресс опережал развитие общества. Из-за того, что морально люди были не готовы к ядерному синтезу, мы получили атомные бомбы. Только благодаря тому что церковь тормозила прогресс, человечество протянуло на несколько сотен лет дольше.

После чая иерарх предложил старпому осмотреть город и окрестности. Сам он не сможет сопровождать гостя, дела. Зато свои услуги в качестве экскурсовода предложила Надежда. Гость, с трудом скрывая радость, согласился.

– Ну вот и прекрасно! – улыбнулся довольный Анатолий Максимович. – А за ужином… Кстати, Камиль, а как вас по отчеству?

– У нас нет отчеств.

– Вот как… Так вы же не откажетесь отужинать с нами, господин Легран?

– Благодарю вас, господин Одинцов. С удовольствием.

– С вашего позволения, не «господин», а «Ваше святейшество».

На экскурсию они отправились в настоящей карете, в которую были запряжены две пары лошадей. Камиль приказал дрону следовать за собой на такой высоте, чтобы он не был виден невооружённым глазом.

Карета из окрашенных зелёной краской досок, окованных по углам бронзовыми пластинами, была простенькая, без финтифлюшек, но внушающая уважение размерами и благородными очертаниями. На дверце размещался герб в виде кипенно-белого щита, разделённого пополам горизонтально красной кирпичной стеной, под щитом на развивающейся ленте значились слова «Оный есть главная крепость».

Лошади были под стать карете: не самые роскошные, но очень крепкие, рыжие, с черными гривами и хвостами. Кучер, стараясь соответствовать статусу экипажа, восседал на ко́злах с невероятно важным видом.

– А почему всё-таки лошади, а не ваш этот хвалёный пар? – удивился старпом.

– Вы просто сравните запах. Или лошади, или дым, копоть и горячее машинное масло, – Наденька потрепала за ухом одну из лошадей, та довольно фыркнула. – Когда спешить никуда не надо, мы предпочитаем конную тягу. Шума опять же меньше…

– А что, ваши паровые машины могут обогнать скакуна?

Девушка улыбнулась.

– Конечно! Они до ста километров в час легко разгоняются. А могли бы и быстрее, если бы дороги были хорошие.

Внутри кареты обнаружились мягкие сиденья с пуговицами, делящими красные кожаные подушки на ромбы. Камиль и Надежда уселись друг напротив друга. Экипаж тронулся, уютно скрипя и покачиваясь на рессорах.

Первым пунктом был кирпичный завод, который располагался на севере, сразу за городской стеной.

Им пришлось довольно долго ждать своей очереди на въезде в заводские ворота. На территорию непрерывно ползла вереница подвод и паровых грузовиков, порожних или гружённых дровами и жёлтой глиной.

Выезжали они уставленные аккуратными кирпичными штабелями, уложенными ёлочкой. Лошади при этом имели вид совершенно ошалелый, они напрягали жилы и сыромятные постромки так, что казалось, те вот-вот порвутся. Грузовики лишь громче стучали поршнями, чаще выпускали клубы чёрного дыма из труб и реже белые облака стравливаемого через предохранительные клапаны давления. Люди при этом сохраняли спокойствие, даже веселились, особенно водители автомобилей, которые подтрунивали над извозчиками и пугали лошадей сиплыми паровыми свистками. При этом никто не торопился уступать место правительственной карете.

– Это буквально наше градообразующее предприятие. Почти все дома у нас кирпичные. Из дерева строят свои посёлки только лесорубы в тайге на востоке, – деловито пояснила Надежда.

Она приказала кучеру поставить карету в сторонке и предложила Леграну пешком проследовать через проходную.

Видно было, что Надежда знает устройство завода досконально. Безошибочно вела она гостя по пути производственного процесса. Доходчиво объясняла, легко управляясь со специальными терминами: «шихта́», «вальцы́», «экстру́зия», «о́бжиг».

– А где у вас склад готовой продукции? – поинтересовался для проформы Камиль.

– Там, у забора. Но кирпичи разбирают сразу. Они не накапливаются. В последнее время мы очень много строим.

Встреченные ими рабочие радовались при виде своей «принцессы», как они её называли с ощутимой любовью. С удовольствием рассказывали про свои дела, перекрикивая шум механизмов. Расспрашивали сами, в основном про здоровье отца, передавали ему приветы.

Обойдя территорию по кругу, они вновь оказались у проходной.

– Тут рядом ещё стекольная фабрика и завод по переработке металлолома. Карету можно не брать. Идёмте? – Надежда была полна энтузиазма.

– С меня, наверное, хватит промышленности. Давайте туда, где потише, – взмолился Легран.

– Хорошо! Тогда едем за город.

«За город» оказалось понятие условное; поля, сады и огороды были разбиты прямо среди руин, стены разрушенных домов служили им оградами, а бывшая ливнёвка вдоль дорог – арыками.

Легран предпочёл осматривать сельхозугодия из окна кареты. Сейчас, в августе, они выглядели впечатляюще. Поля картофеля, пшеницы, ржи, подсолнечника, кукурузы и конопли цвели и колосились, входили в силу, в общем, набирали максимум биомассы, как им и было положено на излёте лета.

То же происходило с яблоневыми, грушевыми, вишнёвыми и прочими фруктовыми садами. А также полями, засеянными огурцами, помидорами и бахчевыми культурами. Тут росли даже арбузы и дыни.

– Климат здорово потеплел здесь после катастрофы. Мы бы и бананы могли выращивать, если б семян раздобыть, – мечтательно произнесла Надежда.

– А у нас есть на «Луче надежды». Могу привезти… Это так наш основной корабль называется, – заметил он её удивление по поводу названия корабля, созвучного её собственному имени.

– Забавно. А по поводу семян, это вы с папой договаривайтесь. Я не уполномочена.

Попадающиеся по пути крестьяне тоже были очень приветливы. Они отвлекались от своих грядок или дымящихся, как жерла вулканов, тракторов и комбайнов, улыбались и махали карете руками. Они вообще много улыбались, эти земляне, но при этом были степенны и полны самоуважения. Одежду носили простую, но удобную и крепкую.

От посещения животноводческой фермы Легран решительно отказался.

– Мне будет тяжело на это смотреть. Мы выращиваем мясо в лабораториях. Животные наши друзья. Некоторые даже разговаривают.

Принцесса рассмеялась, очевидно приняв его последние слова за шутку.

– Как хотите. Давайте я тогда покажу вам моё любимое место для прогулок.

Карета свернула на грунтовую дорогу и спустилась по ней к реке.

– А вы знаете, почему вообще появляются степи? – спросила, очевидно тяготящаяся молчанием, Надежда.

– Климат, наверное, – предположил Легран.

– Да нет. Климат тут ни при чём. Всё зависит от глубины, на которой находится водоносный слой почвы. Вот на востоке есть тайга и на юге полно лесов, а тут в основном степь. Потому что корни молодых деревьев до воды не достают. Леса растут только возле водоёмов.

Пока они шли по тропинке вдоль обильно заросшего ивами и осинами берега реки, она болтала без умолку. Рассказывала о том, что хлопок растёт здесь плохо, поэтому они выращивают коноплю, которая из-за перемены климата достигает высоты в два человеческих роста, и из её волокон получаются прекрасные верёвки и ткани. Что из домашних животных удалось сохранить всех по-настоящему полезных: коров, свиней, овец, лошадей и собак с кошками. О́дин взял их с собой в бункер, как когда-то Ной своих попутчиков. Причём в количествах, достаточных для воспроизведения жизнеспособной популяции…

Камиля всё это не слишком интересовало, но Надежда была так искренна в желании просветить пришельца, что он изо всех сил изображал интерес, любуясь украдкой её возбуждённым и увлечённым лицом.

– Речные флора и фауна меньше подвержены влиянию негативных последствий ядерных бомбардировок. У нас здесь столько рыбы… – она радостно засмеялась. – Стерлядь стала огромная, как осётр. Во время нереста реку по рыбьим спинам перейти можно. На ужин икра из неё будет, попробуйте обязательно. Вас рыбзавод, кстати, не интересует? Можем доехать, тут недалеко.

– Вы мне лучше расскажите, как так получается, что вы вот про всё про это знаете, а про деньги нет.

– Я изучаю те области знаний, которые могут принести пользу. А какая польза от денег? Зачем засорять себе голову?

– А зачем вам эта практическая информация?

– Папа хочет, чтобы я стала его преемницей, но мне, если честно, хочется совсем другого… Как всем женщинам, наверное. Семью, детей…

– А на Терра Нове нет семей. Дети выводятся в пробирках, – поведал Камиль.

– Как это печально. Как вы так живёте? – глаза её сразу заблестели от слёз. – Вот почему у вас нет отчеств… – Надя украдкой промокнула глаза платочком, который прятала в рукаве. – Что-то я разоткровенничалась с вами. Просто, когда узнала, сколько вам лет, мне как-то уютно стало в вашей компании. Вообще не знаю, как себя с вами вести: и умом не ребёнок, и телом не старик.

– А ведите, как ведётся, – беспечно ответил Легран. Ему тоже было с ней очень легко.

Надежда была совсем не такая, как женщины, которые его окружали всю жизнь. И он ловил себя на том, что ему это очень нравится. «Наверное, не для того нам дана разная физиология, чтобы мы вели себя одинаково».

– Послушайте. Какие люди у вас замечательные! – Воскликнул он. – Явно знают, что делают и для чего живут. Даже как-то захотелось побыть здесь какое-то время, чтобы понять вас, научиться так же гармонично взаимодействовать со вселенной.

– А почему бы вам не вернуться на свою планету? – вдруг, став серьёзной, спросила Надежда. – Планета, с которой вы прилетели, – это же ваша родина фактически. Вы же там родились.

Старпому даже стало обидно – казалось бы, они так мило беседовали…

Он так же серьёзно ответил:

– Не все. Наши старейшины – земляне. Триста сорок два года они страшно скучали по этой планете. Рассказывали нам о ней, говорили, что мы все – дети Земли и что когда-нибудь вернёмся в её лоно… Да и, если честно, Терра Нова – эта та родина, которую хочется любить на расстоянии. Мы всегда относились к гигантской ледяной глыбе, как ко временному пристанищу перед новым великим исходом. Никогда человек не привыкнет к холоду, даже если родился в сугробе. А эти постоянные вспышки на проклятом красном карлике… То электричества нет, то воды. Город растёт, энергии постоянно не хватает. Сплошные проблемы и борьба со стихией.

Это Легран произнёс вслух, а про себя подумал: «А действительно, почему? Далась нам эта Земля… Наверняка можно было бы поближе планетку отыскать, и более пригодную для жизни, чем Терра Нова, а ведь даже не пытались…»

И вот тут у него в мозгу ярко вспыхнули слова Буратино о райской планете где-то в созвездии Лиры…

– Надя, вы возвращайтесь к карете, пожалуйста, – мне нужно с начальством связаться. Я через несколько минут подойду.

– Хорошо. Только не заблудитесь. И давайте поскорее, папа ждёт уже, наверное.

Глава 8.

За ужином, который проходил в просторном зале с огромными, полукруглыми сверху окнами, присутствовала всё таже троица. Стол ломился от яств. Иерарх решил продемонстрировать все достижения постапокалиптического натурального хозяйства в гастрономической области. Тут были мясные и рыбные блюда. И горячие, и холодные. Всевозможные салаты, закуски и выпечка. А посередине стояла некогда роскошная фарфоровая супница с отбитой ручкой и трещиной в крышке, через которую выходил чрезвычайно ароматный пар.

За время экскурсии иерарх успел управиться со всеми своими делами и, видимо, выпить, чтобы снять стресс после тяжёлого рабочего дня – он был чересчур словоохотлив и весел.

Девушка, в нарядном сарафане до полу с отделкой из бахромы, которая прислуживала за столом, налила старпому тарелку золотистой стерляжьей ухи и тут же полную рюмку прозрачной жидкости из хрустального графина.

– Ну, Камиль, давайте! Мы ваши флакончики понюхали, теперь и вы нашего угощения отведайте. Стерляжья уха и пшеничная водка «Омичка», только натуральные продукты и никаких сивушных масел, – тоном, как из старинной телевизионной рекламы, прокомментировал иерарх. – Надя, а ты наш спиртзавод показала гостю?

– Нет, папа. Не успела.

– Эх ты. А я бы прямо с него экскурсию начал. Мы там такую линию очистки запустили… Ну! За что выпьем?

– Анатолий Максимович, я уже говорил вам, мы не употребляем веществ, наносящих вред здоровью, – категорично отказался Легран.

– Да какой там вред?.. – начал было иерарх добродушно и высоко, но вдруг оборвал себя. Поставил свою рюмку, встал, упираясь руками на стол, и тяжело исподлобья поглядел на Камиля. – Знаешь, что я тебе скажу? – взял он гораздо ниже и снова перешёл на «ты», – Если откажешься выпить со мной, я буду расценивать это как неуважение к нашей переговорной стороне и оскорбление чувств всех выпивох мира. Переговоры будут считаться законченными!

Камиль поколебался и махнул рукой.

– А ладно! Давайте выпьем за мир и взаимовыгодное сотрудничество!

Выпил, задохнулся с непривычки и быстро закусил ложкой ухи с кусочком нежнейшего розоватого мяса.

– Что это ты не чокаясь? Ладно. За мир выпью, – ответил иерарх и замахнул свою рюмку не закусывая, потом продолжил сипло: – А сотрудничества у нас никакого и быть не может. Разве что, в одном случае. Топливо вам можем помочь добыть на обратную дорогу, если у вас с этим проблемы.

И только теперь закусил.

Надежда сама ела и пила мало. Она чокалась своей рюмочкой, потом пригубливала или только делала вид. Её функция за столом состояла в основном в ухаживании за гостем.

– Вот буженина, попробуйте, во рту тает.

– Камиль, почему вы так мало едите? Вечно вы так не протянете.

– А вот это обязательно попробуйте. И не смейте отказываться! Это моё фирменное блюдо.

– Ирочка, налей гостю!

До этого Камиль употреблял водку только во сне, и тогда, надо сказать, он ощущал её присутствие в организме гораздо острее. В реале могучий организм террановианца гораздо более стойко противостоял пагубному воздействию алкоголя на мозг. Он чувствовал лишь лёгкую эйфорию и комфорт от общения с необычными, но приятными ему людьми.

– Анатолий Максимович, а давайте мы вам всем жизнь лет на триста продлим? А ещё так сделаем, чтоб ваши дети жили вечно! Как вы на это смотрите?

– Хороший ты человек, Камилька, а не понимаешь простых вещей. Мы живём по заветам моего отца. А он велел вас ссаными тряпками с планеты гнать, а не за вечную жизнь вам продаваться.

– Но послушай же ты, ваше святейшество! Вещи, которые вас окружают, существуют дольше, чем вы – это же противоестественно! Вам не обидно, что тупая чугунная рожа на камине существует во много раз дольше людей, которые её создали? Вы даже не все видели своих дедушек или бабушек.

– Мы тоже, в некотором роде, живём вечно. Только в отличие от вас нас не страшит кончина бренной оболочки. Вот тебе сколько лет? Двести? Триста?

– Я же говорил. Всего девяносто три.

– А. Ну да. Так вот, а я пацан по сравнению с тобой пятидесятилетний. Ты столько лет изучал эту свою науку, через космос летал. А можешь мне, пацану, привести хоть одно стоящее доказательство отсутствия бога?

– Могу, конечно. И не одно, – слукавил Камиль. – Но я устану тебе объяснять. Ты не готов воспринять мои доказательства чисто теоретически.

– Так вот и я устану тебе объяснять, что он есть. Ты не готов практически. Чем больше вы живёте, тем больше боитесь смерти. А мы живём нормальную человеческую жизнь и в смерти видим просто переход на другой уровень.

– Мы не просто боимся умереть, а с каждым годом, с каждым днём ценим жизнь всё больше…

– Ты мне лучше вот что скажи. А что там с инопланетянами? – Резко поменял вектор беседы иерарх. – Неужели вы так ни разу их не повстречали?

– Нет. И у нас вот телескоп есть в одной из точек Лагранжа, на гало-орбите, или орбите Лиссажу… не знаю, как вы сейчас это называете…

– А никак не называем – нам оно без надобности, – ухмыльнулся Анатолий Максимович и пропел нарочито противным козлетоном: – Между точками Лагранжа на ракете я скольжу, то на гало я орбите, а то вовсе Лиссажу…

Надежда хихикнула. Легран улыбнулся для приличия и закончил мысль:

– Так вот даже этот телескоп нигде в радиусе тысяч и тысяч парсеков никаких следов разумной жизни не обнаружил.

– Скажи, а вот это для тебя не является доказательством существования высшей силы? – обрадовался иерарх. – Если бы цивилизации создавались сами по себе, их было бы бесконечное множество, как галактик во вселенной…

– Так оно и есть! Просто вероятность появления разумной жизни настолько мала, что мы пока до них никак долететь не можем, и они до нас тоже. Вселенная ещё эта расширяется постоянно с бешеной, нечеловеческой скоростью, будь она неладна… Но ничего! Вечная жизнь затем ещё нужна, чтобы когда-нибудь братьев по разуму отыскать.

Камиль был очень доволен этой своей, как он её расценил, логической победой, и после очередной рюмки у него появилась отличная идея, которую он тут же и предложил:

– Ваше святейшество, а давайте прямо сейчас начнём третий раунд переговоров! Дело в том, что когда мы катались с вашей дочерью на карете, я побеседовал с руководством и готов озвучить позицию нашей стороны.

Анатолий Максимович даже хрюкнул от неожиданности.

– Ну ты даёшь! И пофиг, что бухие?

Старпом решительно кивнул.

– А давай! – иерарх стукнул кулаком по столу и зацепил блюдечко с жемчужного цвета стерляжьей икрой. Блюдечко полетело на пол и разбилось. Он облизал испачканный кулак. —Надежда, оставь нас, пожалуйста. И распорядись, чтоб чайку сделали с мятой две кружечки. А вас, господин посол, попрошу проследовать в комнату для переговоров.

Когда они поднялись в кабинет с камином и уселись в кресла, представитель террановианцев заявил:

– Власть предержащие цепляются за жизнь сильнее простых смертных, потому что фуфло, с помощью которого они их разводят, на них самих не действует. Никакую бомбу он не взорвёт, даже если бы она была. Это я цитирую нашего капитана. Смысл такой, что мы на ваш ядерный шантаж не поведёмся. Ясно вам?

Иерарх молча встал, подошёл к рабочему столу. Пыхтя и чертыхаясь, повозился с замком верхнего ящика. Достал наконец небольшую плоскую коробку, обтянутую чёрной тканью, от которой к ящику тянулся толстый провод, сел в рабочее кресло, и открыл крышку. Под ней оказалась круглая красная кнопка.

– Ну давай. На счёт три. Раз. Два…

Иерарх уверенно занёс растопыренную ладонь над кнопкой. Глаза его вдруг стали трезвыми абсолютно и смотрели прямо на пришельца из-под сурово сдвинутых бровей.

– Не надо! Прошу вас! Ради Надежды, – вскричал, не выдержав, Камиль. Он даже вскочил и руки протянул к иерарху.

– Ну вот, а говоришь – фуфло, – удовлетворённо отметил Анатолий Максимович, возвращая коробку на место. – Давай-ка чайку треснем и спать. Я тебя в комнате для гостей положу. Тут, прямо через стенку. Ты не против?

Когда Камиль пытался уснуть на необычно мягкой для него постели, в комнату вошла Ирочка. На ней была только ночная рубашка, по покрою отличающаяся от сарафана, в котором она прислуживала за столом только длиной – бахрома едва прикрывала ей коленки. Она спросила игриво:

– Как вы тут, не скучаете? Может, хотите чего?

– Уходи, ничего не надо, – пробурчал очень пьяный на самом деле старпом.

Глава 9.

Сновидение было настолько реалистичным, что по пробуждении Невструев ожидал ощутить последствия алкогольной интоксикации. К счастью, гипносон таким побочным эффектом не обладал. Самочувствие было превосходным, да и настроение тоже.

За обедом он сам подсел к своей психологине.

– Стейси, а вы не считаете, что необходимо повторить сеанс иерусалимотерапии? А то я чувствую, что у меня опять, кажется, начинаются признаки деперсонализации.

– А вы аморальный тип, Александр, – преувеличенно надменно ответила она. – А что, если, к примеру, у меня кто-то есть? То, что произошло в Иерусалиме, должно остаться в Иерусалиме… Да я шучу, – заметила она его вытянувшуюся физиономию. – Зачем же опять в Джерус? Можно, например, в Акко поехать. Я очень люблю этот город. И море.

– Да нет. Я не хочу снова отдыхать за твой счёт, – Стейси открыла было рот, чтобы возразить, но он не дал ей этого сделать. – Мне тут жена сообщила, что на неделю в Грецию уезжает и великодушно позволяет мне пожить в нашей квартире это время. Поэтому имею честь пригласить вас в гости, мадам.

– Ну вот. Гости начались… Скоро с родителями, наверное, познакомишь. А потом и до свадьбы недалеко.

– А почему бы и нет? Что нам мешает?

– То, что ты совсем недавно развёлся. Даже официально не расстался с женой. Ещё не пережил травму. Ничего хорошего на этом фоне у нас не получится.

– На самом деле расстались мы давно. Просто по инерции последнее время вместе жили. К тому же день в космосе за месяц идёт. Так что всё у нас получится, если захотим.

– Хорошо, Александр. Я найду повод устроить вам сегодня выходной от гипносна. Например, ваша жалоба на возвращение эпизодов деперсонализации.

Всё это было произнесено весёлым, игривым тоном, но на самом деле никто из них не шутил.

Невструев расценивал случайное столкновение с компанией Golden Key как чрезвычайно для себя счастливое, ибо сделало оно все неприятности последних месяцев настолько далёкими, что воспринимались они теперь исключительно как события «из прошлой жизни». Как будто бы с ним произошла эдакая прижизненная реинкарнация. Но, как это ни парадоксально, воспринималось всё это совершенно логично, как будто бы он всегда к этому целенаправленно стремился. Он начинающий писатель, который участвует в эксперименте по развитию творческих способностей во сне. По здравому размышлению, он понимал, что его личной заслуги во всём этом мало и во всём этом много чудесного и невероятного, но общее ощущение было таким, как будто так всё и должно быть. И то, что им взаимно заинтересовалась женщина – успешный психолог, вполне укладывалось в картину этого его нового мира. Он был действительно не прочь предпринять шаги, способствующие развитию этих отношений.

Что же касается госпожи Копхилер, то к своим сорока годам она оказалась одинока. Но вовсе не из идейных соображений – несмотря на независимый нрав, она вовсе не была против брака. Просто не встретился ей на жизненном пути достойный мужчина. Не повезло, или ожидания были завышены. С возрастом планка эта начала опускаться, но и мужички стали попадаться всё захудалее. Было ей с ними скучно, и если не в диалоге, то в постели. Были и обратные варианты, но она не могла для себя определиться, какие отношения хуже: с неуклюжим умником или неугомонным придурком. В случае же с Александром скучать ей не приходилось. Кроме того, Невструев и внешне, и манерами напоминал её отца, и этот аргумент сразил её, как психолога, окончательно. Папа был неплохим, но мало кому известным поэтом, Стейси видела творческий потенциал в Невструеве и хотела помочь ему состояться на писательском поприще. Гипотетически она готова была выйти замуж за лейтенанта, чтобы в конце концов стать генеральшей. Единственное, что её смущало, опять же как психолога, так это его недавний развод.

У обоих, благодаря профессиональной деформации, был весьма избирательный и настороженный подход к людям. Друг другу они показались относительно нормальными психически, а следовательно, подходящими объектами для столь нужных обоим отношений. По сути, их поездка в Иерусалим явилась осознанной попыткой сблизиться и, по возможности, полюбить. И это им обоим удалось.

Александр решил сделать её приход в гости не менее запоминающимся, чем совместный визит в столицу еврейского государства. Сразу после обеда он уехал из Golden Key, раздобыл немного денег у знакомых, купил шампанского, фруктов, свечей и благовоний. В цветочном магазине нашёл чуть подвядший большой букет красных роз и приобрёл его со значительной скидкой, благо продавщица оказалась русскоговорящая.

Эти приготовления его несколько развлекли. Невструев не привык устраивать подобные мероприятия, за женой в своё время ухаживал без подобных заморочек. Нет, конечно же, не потому, что он не был достаточно романтичен, и тем более не потому, что чудесным образом предвидел их расставание в будущем и не слишком дорожил отношениями. Как-то раз в разгаре конфетно-букетного периода он даже устроил Анне свидание с ужином, официантом и скрипачом на крыше, но весь вечер его не оставляло чувство неловкости перед обслуживающим персоналом, делать вид, что он привык к VIP-обслуживанию, не получалось. Этот эпизод напрочь отбил у него охоту к банальной романтике, поэтому, например, ванны с лепестками роз так он ни разу и не организовал. Но в новой жизни Александр решился на эксперимент.

На первый взгляд, в квартире следов присутствия посторонних мужчин не наблюдалось. Однако в кухонном шкафу обнаружились два узких фужера для шампанского, то ли серебряный, то ли посеребрённый подносик и такое же ведёрко для льда. Всего этого раньше не было, только винные бокалы и рюмки. «Значит, старый, хрен Лозон всё-таки был здесь, – без ревности подумал Невструев. – Надо же, как удачно!»

Его вещи были аккуратно разложены по трём сумкам. То, что он заберёт их, было одним из условий, выставленных женой. Она так и сказала: «Можешь даже бабу привести, только вещи свои забери, а не то выкину!» Александр нашёл белую рубашку и строгую чёрную бабочку – вот, оказывается, для какого случая привезённую из России.

За полчаса до прихода Стейси он уставил чайными свечами в алюминиевых чашечках и усыпал розовыми лепестками дорожку в санузел. Выпотрошил в наполненную водой и пеной ванну букет, прилепил на двусторонний скотч свечи к бортам купели, поставил бутылку в ведёрко со льдом. Волновался при этом совершенно как школьник. Стейси опоздала всего на пять минут, но он за это время успел поседеть из-за переживаний насчёт того, что вода в ванной остынет, пена осядет, а свечи догорят. Тут ещё оказалось, что ведёрко пропускает воду… «И никакое это не серебро!» – понял Александр.

Стейси позвонила в дверь. Он крикнул «Войдите!» и спрятался на кухне, ощущая, как сердце колотится у него где-то в горле. Теперь он переживал о том, догадается ли Стейси, что ей нужно делать.

Она догадалась. С тихим смехом прошла вдоль свечной дорожки и вошла в ванную. Через пару минут он услышал плеск воды. Подождал ещё минуту. И с подносиком, на котором стояли два фужера, в одной руке и с ведёрком в другой подошёл к двери.

– Можно?

– Entrez, s'il-vous-plaît! – прозвучало с великолепным французским грассированием, а может, и с еврейским, Александр не особенно разбирался.

Он вошёл.

В Израиле ванны, скорее всего из соображений экономии, не такие глубокие и длинные, как, например, в России; из-под лепестков было видно гораздо больше Стейси, чем он рассчитывал. Её грудь и колени при таком освещении казались тёмными, как у мулатки.

– Шампанского? – подобострастно, по-лакейски спросил Александр.

– Не откажусь, – ответила она надменно, потом проворковала: – Господи, Саша. Как здорово! Меня так ещё никто не удивлял. Максимум, на что я могла рассчитывать, – это скрипач на крыше…

И засмеялась, запрокинув голову.

Тут произошло то, на что он никак не рассчитывал. Прежде чем залезть в воду, она собрала волосы в пучок над головой, чтобы не намочить, и теперь они, совершенно сухие, попали в свечное пламя и мгновенно покрылись огненными змейками.

Александр понял, что времени на объяснения у него нет, подскочил, при этом фужеры с подносом полетели на пол, и дёрнул её за ноги, чтобы голова погрузилась в воду. Сразу же отпустил.

Стейси вынырнула и вскочила на ноги, чуть не поскользнувшись. Глаза её со страхом и непониманием вытаращились на Невструева. Она замахнулась на него.

Он закрылся руками и закричал:

– Погоди! Я тебя тушил! У тебя волосы загорелись.

Она остановилась. Потом спросила:

– Где полотенце?

Он метнулся к сушилке, на которой висело заранее приготовленное большое махровое полотенце. Лицо он старался отворачивать – его какого-то чёрта начал разбирать смех от осознания комизма произошедшего, но он боялся обидеть её ещё больше. Но Стейси, похоже, всё-таки заметила его ужимки и… к его облегчению, сама улыбнулась.

– Знаете что, Александр? В жопу такую романтику!

Тут он уже захохотал, больше не в состоянии сдерживаться. Стейси за ним.

Оказалось, что волосы пострадали незначительно, она распустила их, и опалённые места стали совсем незаметны.

В спальне, куда они перешли, чтобы продолжить столь неудачно начавшийся романтический вечер, он предложил тост за свою музу.

– Муза, значит? По-твоему, я музицировать сюда пришла? – откликнулась Стейси.

– Мы что-то развеселились слишком. Давай-ка за чувство меры!

– Давай. Только не чокаясь.

Они много смеялись в тот вечер, так, что им сложно было перейти к ласкам и поцелуям.

Глубоко за полночь Невструев изрёк:

– Помнишь? Я позволял себе циничные высказывания по поводу любви? Так вот после встречи с тобой у меня появилась новая гипотеза. Теперь мне представляется, что любовь – это глубоко субъективное, внутреннее чувство. И его мера у каждого своя. Оно сродни энергии, и есть у него два состояния: потенциальное и кинетическое. В первом оно сидит внутри человека и требует выхода, во втором, при наличии объекта приложения, – выплёскивается на него. При желании этот поток можно перенаправить, как выхлоп дюз фотонного двигателя, и вот уже корабль летит по новой траектории к новой звезде.

– Но тогда получается, что это чувство может быть обращено на кого угодно?

– Ну да. Это как в винтажном фильме «Влюблён по собственному желанию». Не видела? Так вот сейчас мне кажется, что ты самый подходящий объект для этого чувства.

– Да-а-а, – задумчиво протянула Стейси. – Так мне в любви ещё ни разу не признавались. Даже не знаю, как реагировать: на шею тебе кинуться или по морде дать…

На самом деле второй вариант она всерьёз не рассматривала. Её поразил до глубины души тот факт, что примерно ту же «теорию любви» излагал ей когда-то папа.

Назад: Часть II

Дальше: Глава 10.