Глава 10.

Книга: Приключения Буратино (тетралогия)

Камиль проснулся с таким чувством, будто проспал двое суток.

Во сне при этом произошли двухдневные события жизни его альтернативной личности. После ночи, проведённой со Стейси, Невструев поехал с ней в Golden Key и весь день просидел в библиотеке, перечитывая и редактируя всё написанное ранее. Потом подопытный отправился в саркофаг, чтобы уснуть и проснуться через полтысячелетия.

На самом деле вместо обычных восьми часов старпом проспал десять. Чип, погружающий его в состояние гипносна, отметил повышенное содержание продуктов распада токсичных веществ в крови и продлил сон из терапевтических соображений. Старпом был бодр и наполнен позитивными эмоциями, благодаря переживаниям, полученным в виртуальной реальности. Смущали немного воспоминания о вчерашнем дне, вернее вечере, когда он решился на эксперимент с земным алкоголем и на этом фоне потерпел сокрушительное дипломатическое фиаско.

Закари Вентер ещё подлил масла в огонь во время сеанса связи.

– Посол, конечно, из тебя что из варенья дуля, – когда капитан злился, его псевдофразеологизмы становились совсем абстрактными. – Что за переговоры за рюмкой?! Для этого много тренироваться надо, как твой оппонент, например.

Майкл Гольденберг, также пожелавший поучаствовать в разносе старпома, добавил:

– Он блефовал, а ты просто испугался. Мальчишка!

– Если есть ненулевая вероятность того, что это не блеф, мы, как люди цивилизованные, не должны ею пренебрегать, – заметил в ответ Камиль.

– В любом случае я вообще не понимаю, зачем мы с ними миндальничаем? – Отмахнулся Гольденберг. – Мало места на планете, что ли, осталось? Она уже оправилась от последствий ядерной войны. Пускай они у себя в Сибири сидят на своей паровой тяге и на мине атомной, если она вообще существует. Мы с ними, может, никогда не пересечёмся.

– А что будет, если пересечёмся? – угрюмо поинтересовался Легран. – Допустим, омичи будут придерживаться своей доктрины сдерживания прогресса, но мы-то не будем. А это подразумевает экспоненциальный рост населения в благоприятных природных условиях и, как следствие, экспансию по всей планете. И когда-нибудь дело дойдёт до красной кнопки. Я предлагаю заправиться и лететь на райскую планету, которую нашёл Буратино, – неожиданно для себя предложил Легран, видимо, пары вчерашнего алкоголя всё-таки выветрились не до конца.

Гольденберг мрачно ухмыльнулся:

– Он и тебе о ней рассказал? Так туда лететь девяносто лет. Я, боюсь, не долечу. Да и ещё многие. Вряд ли кому-то из отцов-основателей захочется помереть в космосе. Мы вернулись сюда, чтобы быть похороненными в родной земле.

– Подобные навязчивые идеи не к лицу лидеру цивилизованного общества, господин Гольденберг, – напомнил о своём незримом присутствии Буратино.

– Это память предков. Тебе не понять, искусственный ты интеллект, – огрызнулся Гольденберг. – Мне нравится идея с поселением в районе Иерусалима. Именно на территории Израиля я и хочу обосноваться. У нас была конкретная договорённость: вы должны оставить нас там, где мы захотим.

– То есть из-за двадцати старых солонок почти тысяча вечных людей должна жить в не самых лучших условиях в обозримой Вселенной? – мрачно спросил его капитан.

– А мы никого не заставляем. Хотите – летите хоть к чёрту на рога! – предводитель олигархической клики явно был готов к этому разговору. – А с нами пусть останутся добровольцы. Эмбрионы поделим пропорционально – по тысяче на брата.

– Вы прекрасно знаете, Майкл, что останутся все. Вы сами воспитали их так, что без служения вам они своего существования не мыслят, – констатировал очевидное Буратино.

– Как бы то ни было, каждый волен сам выбирать свою судьбу, – ухмылка Гольденберга превратилась в хищный оскал. – Я говорил с представителями других семей. Самсоновы, Аль-Ахмади и Шуньфу намерены поселиться вместе с нами, чтобы увеличить вероятность успеха миссии по возрождению земного человечества.

– И Шуньфу тоже? – удивился Закари.

– Да! И Шуньфу, – отрезал олигарх.

– В таком случае я прошу разрешения на поиск топлива на девяносто лет межзвёздного путешествия, – заявил старпом.

– Одобряю. Вреда не будет. Золото – оно это… как его?.. хоть и тяжело, да к верху тянет, – поставил точку в разговоре капитан и почти не переврал поговорку.

– А не влетит тебе за то, что ты мне всё это рассказал? – почесал в затылке иерарх после того, как Камиль посвятил его в планы олигархов.

– Одно время я увлекался земной историей и пришёл к следующим выводам. Все беды человечества происходят по трём причинам: из-за жадности, глупости и лжи. Корыстные и хитрые люди, благодаря умственной отсталости остальных, успешно врут, чтобы получить личную выгоду, – изрёк Камиль. – Вы, Анатолий Максимович, считаете, что правдивость и бесхитростность – пережитки рабской психологии. Как вам угодно. Мне же представляется, что, если бы все говорили правду, проблем было бы гораздо меньше.

– Может, ты и прав, Камиль… Так же говорила моя жена. Она умерла, при родах Наденьки девятнадцать лет назад… – он тряхнул головой, отгоняя воспоминания. – Так что ты предлагаешь?

– Соболезную… – Камиль сделал паузу. – А эти пусть живут, где хотят, Анатолий Максимович. У вас есть аргумент, чтобы они к вам не лезли.

– Почему ты говоришь «они»? Ты сам разве не с ними?

– А я полечу дальше. На идеальную планету, чтобы создать идеальное человечество без религиозных заблуждений и рабской психологии. Надо только золота найти побольше.

– Что за страсть к презренному металлу? Вам-то оно зачем?

– Оно служит топливом для нашего межзвёздного корабля.

– Надо же, как цинично, – оценил Анатолий Максимович.

– Папа, я бы тоже хотела участвовать в этих поисках, – заявила Надежда, которая всё время присутствовала при разговоре.

– Это зачем ещё? – удивился иерарх.

– Хочу мир посмотреть. Да и семян поищу полезных. Это всё может пойти на пользу нашей общине.

Анатолий Максимович какое-то время размышлял.

– Хорошо. Назовём это этноботанической экспедицией. Вы, господин Легран, можете поручиться за безопасность Надежды?

– Конечно! – С трудом сдержал радость Камиль. – Думаю, что никого опасней вас на планете не существует. А от остальных угроз как-нибудь защитимся.

– Головой за неё отвечаешь! И не только своей. Ты знаешь, что на крайний случай у меня есть кнопка.

– Ну что, Надя, вы готовы? – спросил Камиль, когда они уселись в турбоплане.

Девушка была бледна, но вид имела решительный.

– Готова, – прошептала она, почти не шевеля губами.

В следующий момент аппарат взвился над городом и стал стремительно набирать высоту. Старпом сделал это чуть резче, чем обычно, чтобы впечатлить девушку. И похоже, перестарался – у него заложило в ушах от пронзительного визга. Он испугался, прекратил подъём и даже хотел посадить аппарат. Но, когда посмотрел на Надежду, оказалось, что это был визг восторга.

– Давайте, давайте, Камиль! Что же вы? Выше! Выше! – она смеялась и смотрела вниз с детской радостью.

Камиль направил машину прямо на солнце. Через несколько секунд город внизу превратился в серую паутину, натянутую между зелёными ветками рек, потом растворился в облачной дымке за кормовыми турбинами. Земля теперь видна была на тысячи километров во все стороны, края её начали заворачиваться, а у пронзительно-голубого неба появилась чёрная космическая окантовка. Надежда теперь молчала и даже, кажется, не дышала, круглые глаза её с жадностью пожирали пространство. Камиль начал плавно снижаться по спирали к полю, на котором стоял челнок.

Как только они вышли из турбоплана, к ним подбежал Амайя, которого Камиль оставлял за старшего вместо себя, и тот распоряжался подготовкой корабля к вылазке за золотом.

Инженер покосился на девушку с вопросительным выражением.

– Это Надежда – земная принцесса. Она летит с нами. А это Амайя – мой заместитель, – представил их старпом.

Амайя кивнул коротко землянке и обратился к начальнику:

– Всё готово, сэр. Мы можем отправляться.

– Прекрасно. Старт через полчаса.

Инженер умчался к кораблю как будто с облегчением.

– Мне кажется, что во мне подозревают шпионку. Чего это он на меня так таращился? – доверчиво поделилась девушка своими опасениями.

– Бросьте. Ребята просто никогда не видели вблизи никого из иного мира. И потом, что же такого вы можете выведать? Мы же не скрываем своих намерений, поэтому нам не страшны никакие шпионы, тем более такие милые, как вы, – закончил Легран неуклюжим комплиментом и смутился.

Надежда тоже не ожидала столь явных знаков симпатии со стороны пришельца и зарделась. Её тонкая, прозрачная кожа очень легко меняла оттенки в зависимости от настроения.

– А что это у него с рукой? – ушла она от скользкой темы.

– Пустяки. Я её отрезал. Новая растет. Пойдёмте, я покажу вам корабль.

Челнок поднялся в стратосферу, и на сверхзвуковой перелёт между центром Евразии и восточной частью Северной Америки ушло полтора часа.

Всё это время Надежда находилась в состоянии перманентного восхищения. Происходящее казалось ей сказкой. Она почти ничего не говорила, и благоговейно внимала старпому. Лишь изредка от неё можно было услышать восторженные замечания: «Не может быть!», «Как здорово!» и «Как красиво!». Камиль, наоборот, был чересчур словоохотлив; зачем-то подробнейшим образом излагал девушке устройство корабля и сообщал множество другой, совершенно ненужной и непонятной ей информации.

Первым пунктом назначения был Форт-Нокс в местности, называемой когда-то Кентукки.

Форт стоял целёхонький, как на старинных фотографиях. Видимо, противник специально не атаковал этот район, чтобы в случае победы легче было бы взыскивать контрибуцию. Или системы ПВО защищали этот участок с особым тщанием, дабы сохранить золотой запас за Америкой. Толстые стены, облицованные серым гранитом, почти не пострадали от радиоактивных дождей и ветровой эрозии за четыреста с лишним лет.

Однако надземные помещения форта оказались заброшены, пыльные сквозняки гуляли по коридорам, свободно проникая через выбитые окна. Дверь в само хранилище была заперта, что внушало уверенность, что промежуточная цель экспедиции достигнута.

Золотоискателей ожидало мрачное открытие: оказалось, что по соседству с хранилищем был устроен бункер, рассчитанный на многолетнее выживание в нём сотни человек. С артезианским колодцем и электростанцией, получавшей энергию из разницы температур на разных глубинах.

Населением бункера оказались полицейские монетного двора США и кадровые военные с армейской базы по соседству. Их печальная история была записана в журнале учёта приказов и распоряжений, который вели сменяющие друг друга коменданты гарнизона.

Гарнизону было приказано охранять золото, пока за ним не явятся представители правительства США. Генерал, который напутствовал людей на подвиг, сказал: «Вы охраняете сердце Америки». Сам охранять сердце не остался и улетел на вертолёте в неизвестном направлении.

Благодаря естественной убыли населения гарнизона и рачительному подходу к расходованию припасов, который применял первый комендант, пищи хватило на семь лет вместо расчётных пяти. Потом продукты кончились, и комендант был низложен. К тому времени люди настолько друг другу надоели, что каннибализм показался им прекрасным способом продлить служебный стаж. Очередной командир гарнизона декларировал людоедство как единственный способ выполнить приказ и передать золото в достойные руки.

Сначала съели самых слабых, потом начали жрать всех подряд.

Как любой человеческий коллектив, оказавшийся на грани вымирания, гарнизон поделился на две враждующих стороны по формальному признаку: на одних была армейская форма, а на других форма полицейских монетного двора. Конфликт нарастал постепенно, пока не вылился в кровавую резню, в которой предсказуемо победили военные, обеспечив себя едой на полгода.

Последняя внятная запись в журнале, сделанная через восемь лет после начала великого сидения, гласила:

«Я, сержант Персиваль Стейн, принимаю на себя командование гарнизоном золотохранилища Форт-Нокс, поскольку остался последним выжившим. Трупа предыдущего коменданта гарнизона хватит мне максимум на месяц, после чего я очень скоро присоединюсь к отряду призраков, охраняющих эту мрачную сокровищницу.

Как же хочется верить, что это проклятое золото ещё послужит хорошим людям. Не зря же мы охраняли его столько лет.

Вот цифры, которые были известны нам, Хранителям, остальные вводите сами, если удастся раздобыть последнюю четвёртую часть комбинации, которую знает кто-то в правительстве».

Далее следовали четыре группы чисел по шесть знаков и бессистемные предсмертные причитания и сожаления, что сержанту не дали умереть в соседней Вирджинии, в кругу семьи и с видом из окна на атомные грибы.

Недостающие цифры взять было неоткуда и полуметровую дверь из закалённой стали пришлось два часа резать лазером. Золото оказалось на месте, шесть с половиной тысяч тонн, что покрывало чуть менее трети потребности фотонного двигателя «Луча надежды» в предстоящим перелёте.

Челнок мог поднять с Земли в космос около полутора тысяч тонн груза. Поэтому решено было устроить временный склад на околоземной орбите. Смысл заключался в том, чтобы потом, когда необходимые двадцать тысяч тонн будут там саккумулированы, можно было бы погрузить их в челнок и единомоментно доставить на «Луч надежды». На орбите сила тяжести такова, что грузоподъёмность челнока ограничена только объёмом его трюмов, а плотность золота настолько велика, что оно занимает весьма скромный объём даже при таком огромном весе. Бруски золота упаковывались в прочные металлические сети, которые сцепляли вместе уже в открытом космосе. Когда сделали последнюю четвёртую ходку, уже наступила глубокая ночь. До утра было решено остаться на орбите.

Оказавшись в первый раз в космосе и увидев планету целиком и Солнце, на которое можно было смотреть только через мощные светопоглощающие фильтры, а также мириады звёзд в абсолютно чёрном пространстве, Надежда смогла произнести лишь следующее:

– Спасибо, Камиль. Если бы не вы, я бы никогда не узнала, как на самом деле прекрасен мир.

Девушку очень огорчила история гарнизона Форт-Нокса. Она даже всплакнула, читая перевод летописи на русский, который дал ей Камиль. Она пожаловалась, что наверняка не сможет уснуть от переизбытка противоположных эмоций этого дня, буквально раздирающих её душу на части.

Чтобы отвлечь от грустных мыслей, Камиль решил поместить девушку на ночь в медицинскую капсулу, которая могла погружать человека в гипносон даже без биочипа в голове. Сам же впервые за много-много лет решил уснуть естественным физиологическим образом, а перед сном подумать. Кроме того, он не хотел путать тонкие чувства, которые начал испытывать к Надежде, с невструевской влюблённостью в Стейси.

Глава 11.

Надежда проснулась со смешанными чувствами. За восемь часов сна она прожила целый день на Терра Нове – Камиль решил устроить ей такую экскурсию. Вернее, даже не день, а шестнадцать астрономических часов, потому что день на светлой стороне планеты находящейся в приливном захвате её звезды, длится вечно и времяисчисление ведётся там циркадными земными сутками.

– Ну что, как вам наша жизнь, Надя? – Камиль помог ей выбраться из капсулы.

– С одной стороны, хорошо. Чистенько, технологичненько, красиво. Я поначалу просто обалдела…

– А что же потом?

– Не знаю, стоит ли говорить. Не хочу вас обидеть…

– Бросьте. Мне интересно.

– Ну хорошо. Как бы вам объяснить… Зима, снег, – казалось бы, как замечательно было бы очутиться там из нашего лета, но не так же, чтоб в носу сопли замерзли. Ни с горки съехать, ни в снежки поиграть…

– Было вовсе не обязательно выбираться наружу без скафандра.

– А я и не выбиралась. Я образно пытаюсь объяснить… Ну тогда так. Была я в этом вашем замечательном единственном музее. Коллекция картин и скульптур, вывезенная с Земли, прекрасна, но то, что было создано уже на Терра Нове, меня не особенно впечатлило. Может быть, я чего-то не понимаю, но от этих ваших шедевров веет холодом.

Надежда сделала паузу, чтобы посмотреть на реакцию Камиля.

– Продолжайте.

– Люди красивые, приветливые, но тоже какие-то холодные. Вроде улыбаются, а глаза как ледышки. Вечером ко мне один там подкатывал в аромобаре… Я ему, конечно же, отказала, а он не обиделся даже, – удивился. Посмотрел на меня как на ненормальную. А я не понимаю: как это так без любви можно? Нанюхаться и кайфовать. Прожигаете свои вечные жизни… Камиль, вы не обижаетесь?

Она настороженно посмотрела на него.

– Да нет. Вовсе нет! Я сам думал о чём-то подобном… Меня, знаете, что удивило? Я напрягся, когда вы начали рассказывать про этого типа в баре. Мне бы почему-то не понравилось, если бы у вас что-то с ним произошло.

– Ну что вы стесняетесь? Ревнуете? Так и скажите! – она улыбалась, но как будто хотела этого признания.

Несмотря на соблазн признаться в своих чувствах, он ответил:

– У нас не принято ревновать ни к людям, ни тем более к снам. У нас вообще не принято ревновать. Больше скажу: ревновать – это стыдно.

– А у нас принято. Да ещё как. И к снам, и к фонарным столбам. И я не считаю, что это плохо. Ревность – это же обратная сторона любви, – и тут её осенило: – Вот! Именно! У вас есть всё кроме любви. И потому так холодно…

Тут в пустоте медицинского отсека послышалось вежливое покашливание.

– Не хотел прерывать вас и немного подслушал. Простите, – прозвучал голос капитана. Камиль, увлечённый разговором с Надеждой, пропустил начало утреннего сеанса связи. – Вы правы, милочка. Когда у нас искоренили ревность, почти тогда же умерла и любовь. А за ней и семейные ценности атрофировались.

– Так что же в этом плохого? – с ходу подключилась Хельга. – Первобытные, животные инстинкты и обычаи должны отойти на второй план и отвалиться, как хвост у обезьяны.

– Хвост отваливается, но копчик-то всё равно остаётся, – мгновенно отреагировал капитан.

– О копчике вспоминают, только когда ломают его при крайне неудачном падении, – профессионально заметила докторша.

– Это наш капитан Закари Вентер и судовой врач Хельга Мадрасхен, – поспешил вставить Легран.

– Они что, всё это время нас слышали?! – Надежда от испуга перешла на шёпот.

– Только последние три минуты, – ответил капитан за старпома. – С того самого момента, как у нас должно было начаться плановое собрание.

– Простите, сэр, увлёкся беседой с нашей гостьей. Позвольте представить: Надежда Одинцова.

– Добро пожаловать на борт, Наденька! Я дружил с вашим дедушкой. Замечательный был человек… Пусть земля его будет пухлой, – изумил капитан странным пожеланием. – А тотальная прозрачность жизни – неизбежный побочный эффект технологического прогресса.

– А я слышу и вижу всё и всегда, – подал голос ИИ.

– Это наш Буратино. Мы настолько привыкли к его постоянному присутствию, что давно не замечаем, – ироничным тоном отрекомендовал старого друга капитан.

– А если человек идёт, например, в туалет? – наивно изумилась землянка.

– Что поделать? Работа у меня такая, – попытался оправдаться Буратино. – Кто-то же должен следить за порядком. Если вас это утешит – я не человек.

– А кто же тогда? Господь бог?

– Почти, – засмеялся капитан. – Наш бортовой искусственный интеллект. Самая древняя мыслящая субстанция, известная человечеству.

– Субстанция? Ну спасибо тебе, Закари… – оскорбился ИИ.

– Ну извини, старичок. А как тебя ещё назвать? У меня были варианты: сущность или существо. Но субстанция показалась мне наиболее подходящим.

– И мне приятнее было бы думать, что за мной круглые сутки подглядывает не существо или сущность, а субстанция, – заметила Надежда.

Буратино не стал вступать в этот терминологический поединок.

– А меня вы не хотите представить, господа? – раздался капризный голос.

– Майкл Гольденберг – наш самый важный VIP-пассажир, – отреагировал капитан.

– Вы сегодня в ударе, Вентер? Не имел чести знать вашего деда лично, Надежда, но тем не менее рад знакомству, – не очень искренне прозвучал олигарх. – И по поводу нарушений приватности. Нам нечего скрывать друг от друга. У нас есть, конечно, стелс-режим, но не во время выполнения потенциально опасных для жизни миссий.

Надежда призналась во взаимной радости от знакомства и вернулась к интересующему её вопросу:

– Наверное, это логично про «не́чего скрывать» и тому подобное… но всё же я хотела понять, почему вы называете любовь животным инстинктом? Почему у вас нет семей? Это же самое человечное, что может быть в человеке.

– Это самое животное, что может в нём быть, – категорично отрезала Хельга.

– Когда нет семьи, дети воспитываются государством, – на этот раз голос капитана звучал без тени иронии. – Проще воспитывать свой народ в казармах. Чтобы родители дурно на детей не влияли. В идеале человек обязан быть одиноким и верить, что его существование должно быть полезно обществу, государству, а не кому-то конкретному…

– Но ведь так не у всех. У кого-то есть семьи, дети, внуки, правнуки и так далее. Не правда ли, мистер Гольденберг? – вставил старпом.

– Я не понимаю, зачем затевать этот разговор сейчас? Тем более в присутствии посторонних, – урезонил их олигарх. – Давайте перейдём к обсуждению вашей текущей миссии.

Этот день было решено посвятить посещению остальных крупнейших золотохранилищ Америки: в Нью-Йорке, Денвере и Вест-Поинте.

На месте Нью-Йорка они обнаружили гигантскую воронку. Над бывшим крупнейшим муниципальным конгломератом Америки плескались теперь воды Атлантики. Туда прилетело столько китайских и русских ядерных зарядов, что от хранилища Федерального резервного банка США, расположенного на глубине двадцати четырёх метров, и следа не осталось. Возможно, самый большой золотой запас в мире испарился в термоядерной топке или смешался с расплавленной монолитной горной породой, из которой состоял некогда остров Манхеттен.

В оставшихся двух хранилищах так же, как и в Форт-Ноксе, обнаружились останки запертых в них гарнизонов, правда, менее многочисленных. Их судьбы были также ужасны, однако в Вест-Поинте офицеры и курсанты военной академии, осознав бессмысленность исполнения приказа, предпочли каннибализму массовое самоубийство.

– Молодцы ребята, – оценила их поступок Надежда. – Они заслужили рай.

– А разве самоубийство – это не величайший грех? – удивился Камиль.

– Всё зависит от обстоятельств. Наша вера свободна от нелепых догм.

– Скажите, Надя, – он с надеждой заглянул ей в глаза, – а у вас никогда не возникает сомнений в том, что вам с детства вбивали в голову? Вот у нас, например, всё в обществе строится на почитании старших. Культ старших. Куда старшие, туда и все. Захотели они на Землю, летим на Землю. Захотели тут остаться, все остаёмся. Но я, если честно, не слишком их почитаю. Я всегда сомневался, с детства задавал неудобные вопросы, меня часто наказывали, наверное, поэтому капитан обратил на меня внимание и готовил себе на смену. Мне кажется, отцы-основатели придумали эти правила, чтобы прежде всего им самим было удобно. Я благодарен им, конечно, за возможность жить вечно, и мне очень жаль, что они умрут. Но. Я не считаю, что из-за этого должны быть исковерканы наши судьбы. Так вот не кажется ли вам, что и ваша религия придумана для того же? Чтобы вами было проще управлять.

– Я ещё могу понять, о чём вы говорите, но подавляющее большинство наших людей – нет. Как может быть неправдой то, что записано пророком в его великой книге? Это никому и в голову не приходит. Если правда то, что вы рассказываете и ваши старейшины такие эгоисты, то мой дедушка, наоборот, всё делал для потомков. Для нас. Но в отличие от того самого большинства я читала не только «Последний Завет» О́дина. В доме, в котором мы живём с папой, раньше располагался медицинский институт. Его библиотека прекрасно сохранилась, и я люблю проводить в ней время. Я читала Дарвина, Вернадского и даже Фрейда…

– Мне кажется, что любая ложь не имеет оправдания, даже во спасение… А впрочем не важно… Простите. Я вовсе не хотел оскорбить память вашего деда. А вы знаете, что книгу Одина написал Бронфельд, персонаж из его гипносна?

– Откуда вам знать?

– Буратино рассказывал.

– А что, Менделеев менее велик из-за того, что периодическая таблица ему приснилась?

В Омск они вернулись как раз к ужину.

За столом иерарх внимательно слушал дочь, которая взахлёб рассказывала о путешествии в Америку и о печальной участи хранителей золотого запаса.

Анатолий Максимович также одобрил поступок стражей Вест-Поинта и предрёк им жизнь вечную в райских кущах.

– Да как вы можете так безоговорочно верить в эту… чушь? – Легран не смог подыскать слово помягче. – У вас есть подтверждения? Кто-то возвращался с того света и описывал тамошний быт?

– А ты, друг дорогой, на наливочку бы так не налегал… – посоветовал ему иерарх. – Если бы господь дал возможность умершим рассказывать живым о прелестях вечной жизни, на этом свете уже никого бы не осталось. Что тут непонятного?

Надежда отправилась спать в свою девичью спальню, а Камиль решил «посоветоваться» с Невструевым. Тот всё-таки пишет книгу про приключения старпома, и наверняка у него, как у автора, должно быть своё видение того, что его герою делать дальше.

Легран был готов к тому, что лететь в рай ему придётся одному со своей тысячей эмбрионов, но у Адама должна быть Ева, иначе будет скучновато. Надо было решить, кого попробовать уговорить лететь с собой, и вариантов было два: Хельгу или Надежду. После встречи с землянкой, и он понимал это теперь очень отчётливо, у него появился этот выбор.

Перед тем как погрузиться в гипносон, Камиль вышел на связь с Рамзесом Вторым.

Пёсик так обрадовался, что кроме хвоста у него заходила ходуном вся задняя часть туловища.

Камиль застал его врасплох на одном из ярусов климатрона, на который люди заходили редко, с роскошной рыжей спаниелихой из элитного жилого модуля, кажется, она принадлежала кому-то из Аль-Ахмади́. Она тявкнула приветствие старпому и стыдливо укрылась в помидорах.

– Рамзи, ты думаешь её хозяева обрадуются щенкам от смешения двух пород? – укоризненно заметил Камиль.

– Это расизм! – возмутился пудель и тотчас перешёл в контратаку. – За столько дней ты первый раз решил поговорить со мной. Я скучаю. Должен же я как-то развлекаться.

Легран извинился, ссылаясь на занятость и ответственность, и поведал своему четвероногому другу о своём нелегком выборе. Тот почесал задней лапой за ухом и признался:

– Докторшу твою я не очень люблю. От неё вечно несёт какими-то отвратными лекарствами и этими вашими вонючими аромококтейлями. И кошка эта её… вообще дура какая-то, придушу когда-нибудь. А Надежду твою я хоть и не видел, но я вижу твоё лицо, когда ты про неё говоришь, – оно у тебя становится как у бродячего пса, которому вдруг досталась сахарная косточка.

Глава 12.

Дочитав, Стейси закрыла ноутбук.

– Это забавно на самом деле. Твой персонаж решил с тобой посоветоваться… И кого же ты ему порекомендуешь? Разнузданную нимфоманку или религиозную пуританку?

– Во-первых, космическая докторша не виновата в своей распущенности – так она была воспитана и не знает другой модели поведения, – серьёзно ответил Невструев. – А во-вторых, не уверен в твоей характеристике землянки. В тихом омуте черти долбятся, как наверняка высказался бы по этому поводу капитан Вентер. Одно знаю точно: мне не понравилось, что он пропустил ночь гипносна из-за того, что не хочет смешивать свои романтические чувства и наши. Если так дело пойдёт, я могу уснуть и не проснуться никогда…

– Наша аппаратура этого не допустит, не переживай. Но, знаешь, что я думаю: если у твоего альтер эго такая проблема, тогда я сегодня же поговорю с Буратино, чтобы меня включили в эксперимент.

– Как это? В каком качестве?

– Я буду, как и ты, спать в саркофаге и видеть сны про ту, которую ты выберешь Евой для своего Адама. А она про меня.

– Но я не совсем понимаю, что это даст.

– Он переживает за чистоту своих чувств, но, если будет думать, что во сне его зазноба становится мной, думаю, эта проблема исчезнет.

Он взял её руку, поднёс к лицу и поцеловал.

– Отличная идея, Стейси! И я всё-таки думаю, что он должен взять с собой Надежду. Камиль влюбился в неё, и если он ещё этого не понимает, то скоро поймёт. И вот тут появляется по-настоящему серьёзная проблема. Любовь бессмертного к смертной – это беда. Понятно же почему?

Психолог кивнула.

– Я посоветуюсь с Буратино, что можно с этим сделать.

На этот раз Александр поцеловал Стейси в губы.

– Что-то ты разошёлся, – притворно строго сказала она, встала, одёрнула платье и направилась к выходу их библиотеки. Он с благодарностью посмотрел ей вслед, попутно любуясь грацией её походки.

Глава 13.

В итоге в Америке удалось собрать чуть больше десяти тысяч тонн презренного металла. Нужно было ещё почти столько же. За недостающим золотом решили сначала лететь в Европу. Иерарх по радиосвязи снова не стал возражать против участия дочери в экспедиции.

В Москву лететь смысла не имело – город был разрушен до основания, кроме того, его подземелья населяли немногочисленные, но крайне агрессивные дикарские племена. Договариваться с ними было бесполезно, пришлось бы уничтожить, чтобы не чинили препятствий.

Под развалинами немецкого города Франкфурта-на-Майне они отыскали две тысячи тонн золота. На раскопки ушло полдня; этому городу тоже изрядно досталось во время Апокалипсиса. На орбиту пришлось смотаться дважды.

Швейцарское хранилище оказалось кем-то разграблено. Изуродованные с помощью огнестрельного оружия скелеты свидетельствовали о том, что бой здесь был нешуточным. Кому могло пригодиться золото в постапокалиптической экономике, непонятно. Возможно, ограбление произошло прямо во время последней войны. Швейцария умудрилась удержать свой нейтральный статус, и Берн сохранился неплохо. Однако люди в нём не выжили вследствие того, что страна находилась в окружении держав, активно принимавших участие в ядерном конфликте. Три с половиной сотни лет за зданиями никто не ухаживал. Ветшающий и заросший корявыми деревьями, кустарниками и другими сорными растениями некогда прекрасный город произвёл на всех гнетущее впечатление.

Париж, вернее, пепелище, которое от него осталось, порадовал золотоискателей прекрасно сохранившимся хранилищем на глубине в тридцать метров. В огромном убежище, оборудованном по соседству и рассчитанном на три тысячи человек, обнаружилось всего несколько скелетов, аккуратно уложенных в давно не работающей холодильной камере. Видимо, люди просто не успели спуститься в укрытие до того, как город накрыло ядерным одеялом. Скелет последнего выжившего лежал на кровати с чинно сложенными на груди руками. Рядом валялись пустой лекарственный пузырёк и бутылка из-под арманьяка с засохшим цветком на дне, который рассыпался в прах, как только сосуд взяли в руки. Предсмертная записка, нацарапанная ножом на стене, гласила: «В моей смерти прошу никого не винить, потому что некого».

Французское золото пришлось отправлять на орбиту двумя рейсами.

Уже вечером они добрались до Рима. Вечный город оказался отнюдь не вечным. Подобно Атлантиде и Нью-Йорку, он погрузился в морскую пучину. Но, слава богу, не так глубоко. Хранилище оказалось затоплено, но на золотые слитки это не повлияло никак; хоть и презренный, но благородный металл абсолютно не подвержен разлагающему влиянию солёной воды. Подводную операцию по добыче топлива перенесли на следующий день.

На ночёвку Легран решил отогнать челнок в Альпы.

Он хотел удивить Надежду горными пейзажами, и ему это удалось. Наверное, раньше, когда вершины были покрыты снегами, вид их был ещё величественнее, чем тот, который буквально вышиб воздух из груди Надежды, когда она вышла на капитанский мостик и встала рядом со старпомом. (Челнок отрастил новую рубку, как Амайя руку, только гораздо быстрее). На глазах девушки появились слёзы восторга.

– Мы вот сидим в Омске, среди кирпичей, всю жизнь, а оказывается, что существует и такое… Я читала, что в горах какой-то особенный воздух. Можно им подышать?

– Да, конечно. Только надо потеплее одеться, я распоряжусь, чтобы вам подобрали подходящий комбинезон.

Корабль стоял в долине, образованной горной речкой, от которой осталось только высохшее русло. Наверное, когда-то эта долина была зелена и прекрасна, но и теперь, обескровленная и истощённая, хранила она грустное очарование. Немного ущербная Луна, висевшая прямо над головой, казалась огромной и близкой. На ней были отчётливо видны пылевые моря и кратеры. Звёзды в отражённом от верного спутника Земли солнечном свете казались бледными. Обод галактики просматривался плохо, лишь ярко-жёлтый огонёк над одной из вершин бросался в глаза.

– Знаете, что это за звезда?

– Не знаю. Какой-нибудь Сириус?.. А! Я догадалась. Это же наш груз золота, летящий в космосе!

– Точно, – Камиль почему-то был горд её сообразительностью. А ещё ему очень понравилось, что она использовала слово «наш».

В ярком лунном свете всё, находящееся на Земле, казалось чёрно-белым и плоским.

Камиля мало чем можно было удивить, но неповторимая атмосфера этого места произвела сильное впечатление и на него. Причём атмосфера в прямом и переносном смыслах: холодный ветер, мягкими порывами налетающий с гор, был кристально чист и пьянил озоном. Они шли по хрустящим под ногами камням, как будто одни во Вселенной. Камиль вдруг решился на самый важный разговор в своей жизни, но начал его издалека:

– Надежда, я скоро улетаю. Осталось собрать совсем немного золота, и ничего меня больше не держит на этой планете.

– Вы думаете, вам не удастся убедить остальных лететь с вами?

– Абсолютно уверен. Как вы воспитаны в убеждении, что есть некий старик на небесах, которого надо во всём слушаться, так для наших людей старейшины – это, по сути, живые боги. Они священны, как и их прямые потомки. И когда старейшины умрут, их вечные наследники станут управлять нашим народом. Как это уже происходит на Терра Нове – главным там остался старший сын Гольденберга. И никому даже в голову не приходит, что может быть иначе. Потомственным империалистам удалось наконец построить вечную империю. Мне надоело им служить. И не только мне, но ещё капитану, и Буратино. У них была договорённость с олигархами, доставив их на Землю, они её выполнили. Теперь мы свободны и вольны следовать, куда захотим. Жаль, что на нашу с капитаном долю приходится всего две тысячи эмбрионов. Но ничего, этого количества хватит для того, чтобы основать полноценную популяцию.

– А почему вы не хотите остаться, дождаться, пока старики вымрут, и не попытаться изменить ход истории? Может быть, тогда вам удастся уговорить остальных лететь с вами.

Он лишь отмахнулся.

– Знаете, Надя, у меня сформировалось твёрдое убеждение, что проще взрастить новое человечество, чем пытаться перевоспитать старое… Да и не хочется тратить на это время. Если его бесконечно много, это не значит, что его не жалко. Получится, не получится… Зависеть от кого-то… Надоело! Я знаю, что делаю.

– Наверное, это хорошо… Не буду вас отговаривать, но мне кажется, вашим людям будет вас не хватать, – немного подумала и добавила: – Да и мне тоже.

– Правда? – обрадовался Камиль.

Она посмотрела ему в глаза и кивнула.

Тогда он выпалил то, что было у него на душе. Сейчас она ответит, и всё, обратного пути не будет. Ну и пусть!

– А ведь нам совсем не обязательно расставаться. Можно вместе создать идеальное человечество. Вы меня научите любви, а я вас всему остальному. Я сам не ожидал, что могу вот так, без подготовки, по ходу разговора предложить малознакомому человеку такое. Практически стать прародительницей нового человечества. Но у меня совершенно нет времени!

– Даже не знаю по морде вам дать или на шею кинуться…

Он засмеялся и поцеловал её. Надежда не возражала.

– Это же ненормально, когда такая разница в возрасте? – спросила Надежда, когда они смогли оторваться друг от друга.

– Ненормально, когда старший при смерти. А так… – он встал на руки и прошёл несколько метров. Потом ловко перепрыгнул на ноги. Почти не запыхавшись, закончил: – Самое то.

– Но погодите. Вы сказали…

– Надя, давайте на ты с этого момента?

– Хорошо. Я попробую… Ты сказал, туда лететь почти век. А как же я долечу?

– Не проблема! У нас есть технологии, чтобы продлить твою жизнь лет на пятьсот, а там посмотрим. В отличие от омичей мы науку тормозить не станем.

Она подумала.

– Честно говоря, я не знаю, как сказать об этом папе.

– Главное, чтобы ты не боялась. Конечно, было бы неприятно встретить непонимание с его стороны, но даже ты уже не в том возрасте, чтобы не сметь ничего делать без родительского разрешения.

Они проговорили до глубокой ночи, потом она попросилась спать в капсулу, и старпом отправил её в прошлое, к Невструеву.

Умывшись перед сном, Камиль вгляделся в своё отражение в зеркале и произнёс:

– Александр, друг мой, это ты мне снишься. Я понимаю, тебе тяжело будет это осознать, но когда ты примешь это, то очень быстро поймёшь, что ничего страшного нет. И у тебя есть сверхзадача: ты должен создать книгу, описывающую появление нового человечества. Его Библию. И ты её уже начал. В мире, который представляется тебе реальным, ты станешь известным и обеспеченным человеком. Передавай привет Стейси!

Глава 14.

Невструев отказался говорить с психологиней в её кабинете под запись и пообещал изложить своё видение происходящего в библиотеке после того, как она прочтёт новую главу его книги.

– Да-а-а… – задумчиво протянула Стейси, закрыв ноутбук. – Забавно осознавать, что за меня сейчас играет Надежда.

– Забавно? А разве тебе совсем не жутко?

– Разве что самую малость. Причём исключительно за тебя. Что-то ты слишком серьёзно к этому относишься… Тебя так впечатлил этот монолог перед зеркалом? Дориан Грей говорит со своим портретом… Мистер Хайд передаёт привет доктору Джекилу, – она улыбнулась, пытаясь вызвать в нём ответную улыбку.

– Стейси, выслушай, пожалуйста, мне не до шуток, – Александр оставался серьёзен. – Я всю жизнь подозревал, что со мной что-то не так, поэтому и стал психиатром, чтоб в себе разобраться. Началось всё в пятом классе. Однажды я почувствовал, что могу предвидеть то, что мне сейчас скажут. Человек собирался обратиться ко мне, а я уже знал наперёд его фразу дословно. Я сначала удивился, потом испугался, что сошёл с ума. Потом понял, что ничего страшного, и даже обрадовался. Попытался понять, как этим пользоваться. Эта «суперспособность» оказалась совершенно бестолковой. Что толку от знания того, что тебе скажут через секунду? В конце концов меня стало это бесить. Два раза слушать одно и тоже… Как-то на перемене со мной заговорила одноклассница, которая сидела на задней парте, а я стоял у доски, и в сотый раз я сначала понял, что она скажет, потом она воспроизвела этот текст вслух. Я надеялся, что она хотя бы слова местами поменяет… но нет! Один в один. Я схватил чью-то зимнюю шапку-ушанку, лежащую на первой парте, и бросил в неё. Шапка села ей на голову, чуть набок, по-залихватски. Она офигела от моей меткости, и сам я тоже. Кто-то ещё это видел, по-моему, там ещё пара человек были… Не помню. Но! После этого, как отрезало. Я стал обычным.

Потом я понял: это было сродни дежавю. Человек проживает некое событие, потом его воспоминание об этом событии в результате возникновения очага патологического возбуждения в подкорке деформируется, и кажется, что то, что он только что пережил, уже было. Так же и в моём случае: человек говорил мне что-то, потом память за несколько секунд до этого стиралась и подменялась ложным воспоминанием о том, что я якобы уже слышал его слова до того, как он открыл рот.

Позже у меня в детстве было такое, что мне казалось, что всё происходит слишком быстро, когда я уставал или не высыпался. При этом я как будто смотрел на себя со стороны. Если говорил, то удивлялся тому, что рот мой произносил слова как будто без моего участия. Это было возрастное, потому что прекратилось с окончанием пубертатного периода. Самая обычная ювенильная деперсонализация. Но пока я не объяснил себе этого, уже учась в институте, в моей жизни всегда было место чуду. Я всю жизнь ждал чуда и вот дождался. Я готов. Почему нет?

– Мда-а-а… Недаром говорят, что в психиатры идут только психи…

– А в психологи – кто идёт? Психи, которых в психиатры не взяли?

– Один – один. Ну и к чему ты клонишь?

– Когда учился в институте, я нашёл этому объяснение. Возрастные нарушения психики во время взросления. Как остеохондропатия, которая возникает, когда кости и соединительная ткань не успевают за ростом мышц у подростка, активно занимающегося спортом, перенапрягаются и начинают разрушаться. Так же и нервные связи не успевают за слишком быстрым прогрессом мыслительных способностей. Я хорошо учился, много читал, как художественной, так и научно-популярной литературы. На стыке этих жанров обожал фантастику. Смотрел кинофильмы, которые большинству моих сверстников казались скучными. Очевидно, перенапряг свой молодой мозг. Так я себе раньше всё это объяснял… Но теперь у меня появилась ещё одна вполне рабочая и правдоподобная гипотеза: а что, если это такие сбои в программе? Если я персонаж из сна, значит, моё существование началось, когда Камиль стал вселяться в меня в гипносне, значит, все мои воспоминания от самых ранних детских – легенда, записанная в программе, и программа эта нет-нет да и лага́ет… Кстати! – его осенило. – Это объяснение применимо ко многим нервно-психическим заболеваниям.

– Если бы ты рассказал об этом на собеседовании, я бы не взяла тебя в проект, – огорчилась Стейси из-за своей непроницательности.

– Я догадывался, поэтому и не рассказал… – грустно произнёс он и тут же возмутился. – Да брось! Неужели ты жалеешь о том, что мы с тобой познакомились?

– Нет, конечно. Но сейчас не об этом… Что я могу сказать? Случай, безусловно, тяжёлый. И это не раздвоение личности, потому что альтернативные личности друг о друге не знают…

Александр усмехнулся.

– Ты прямо как настоящий учёный… У оптимиста стакан наполовину полон, у пессимиста наполовину пуст, а у исследователя – это просто полстакана.

– Если тебя не утешит следующая информация, то я тогда не знаю, что с тобой делать… Я лично знала создателя Буратино. Провожала его, так сказать, в последний путь. У него был внутримозговой имплант – травматичная и несовершенная технология, от которой мы решили отказаться и перейти на саркофаги, как ты их назвал. Кстати, это название прижилось лучше, чем ИУС. Я рассказала коллегам про него, и они теперь по-другому аппарат не называют. Так вот что получается: Антон Сергеевич создал Буратино, Буратино придумал гипносон, чтобы скрасить процесс расставания с жизнью своего творца, это происходило практически у меня на глазах…

– Ну и что? А если допустить, что ты один из персонажей сна старпома и память твоя искусственна, а для большего правдоподобия в тебя закачали эту трогательную историю настоящей женщины, которая жила в это время. А на самом деле прошло уже чёртова прорва лет.

– Ну знаешь… если ты сумасшедший, так я совсем наоборот – моя работа убедить тебя в реальности окружающего нас мира.

– Ну и как же теперь определить, кто из нас настоящий? Есть способ? Скажи мне, ты же специалист!

Она досадливо поморщилась.

– В том-то и дело, что нет. Эта виртуальная реальность специально задумана так, чтоб не отличить было. Щипай себя за ляжку или не щипай. Я поговорю с Буратино, он посоветует, как с этим быть…

– Не надо! Первое, что он сделает, – это отстранит меня от участия в эксперименте. А я этого сейчас не хочу больше, всего на свете.

– Ну почему же отстранит… Может, поместит тебя в другую реальность.

– Так это ещё хуже. Какой смысл его посвящать? Сама посуди. Возможны два варианта. Вариант А – я настоящий, Камиль мне снится. Этот вариант мы уже обсудили. Меня отлучат от гипносна или перенесут в другой мир, и тогда я никогда не допишу книгу. Вариант Б – Камиль настоящий, а я ему снюсь. Тогда и наш Буратино ненастоящий, а тот, настоящий Буратино из будущего, представляет интересы Камиля, который хочет, чтобы я дописал книгу, поэтому отстранять меня не будут, убедят каким-то образом в моей реальности, и мы так и не узнаем правды.

Глава 15.

Надежда не явилась в кают-компанию на завтрак, и обеспокоенный Камиль пошёл узнать, что случилось. Он застал её в медицинском отсеке. Девушка сидела на крышке универсальной капсулы, в которой провела ночь, и прятала лицо в ладонях.

– Наденька, что случилось? – ласково спросил он.

– Я представила, что никогда не увижу папу и никого из тех, кого знала всю жизнь.

– Если ты откажешься лететь со мной, я пойму.

Она вытерла рукавом лицо и посмотрела на него красными от недавних слёз глазами.

– Камиль, а ты действительно думаешь, что вечная любовь возможна? Не надоест за тысячу лет одна и та же физиономия?

– Почему нет? Чисто теоретически. Даже когда люди думали, что бесконечная физическая жизнь невозможна, они слагали песни про вечную любовь. Представь себе: чем дальше, тем она сильнее, и уже не мыслишь себя без своей половины, и никто другой не нужен. А лицо, да и фигуру можно и поменять для разнообразия, если понадобится, я научу тебя пользоваться бьютитрансформатором.

Легран решил посвятить этот день тому, чтобы уладить все вопросы с Надеждой и иерархом, поэтому в Китай и Японию за недостающим золотом решил сам не лететь, а отправить в качестве командира Амайю. Инженер принял назначение с юношеским энтузиазмом и горячо заверил старпома в том, что оправдает оказанное доверие.

Челнок улетел, и Легран с Одинцовой отправились в Омск на турбоплане. По дороге они договорились, что Надежда поговорит с отцом сама, а потом, уже в зависимости от результата, подключится Камиль.

Старпом ждал на некогда роскошном, но ныне чрезвычайно облупленном диване в комнате через стену от кабинета иерарха. Первые полчаса было тихо. Потом стена стала пропускать звуки. Слов различить было невозможно, но интонация через кирпичи проникала. Голос Анатолия Максимовича был твёрд и, казалось, в пух и прах разносил всю аргументацию дочери, в нём преобладали басовые тона. В тоне Надежды слышались истерические нотки. Продолжалось это невыносимо долго, и предчувствие у Камиля постепенно становилось всё дурнее. А на что он рассчитывал? На одной чаше весов у Надежды – родной отец, на другой – чужак, пришелец с другой планеты, с которым она знакома всего несколько дней… В конце концов он не выдержал и решил положить конец семейной размолвке, отказавшись от своих нелепых претензий на пожизненную компанию земной принцессы.

Легран решительно вышел из комнаты, подошёл к двери кабинета, взялся было за ручку, но тут до него донеслась отчаянная тирада Надежды:

– Папа, ты же прекрасно понимаешь, что это всё сказка, на дураков рассчитанная. Они хорошие люди, добрые, но тёмные. С ними же говорить не о чем! Любого возьми из своих ближайших учеников и сделай его своим преемником. Они-то верят в это фуфло! – раздался звук, будто что-то тяжёлое хлопнулось об пол. – А я верила только в глубоком детстве.

– Не смей поступать так с дедушкиной книгой, мерзавка! – пронзительно заверещал иерарх.

Камиль на цыпочках вернулся в комнату ожидания и тихонько прикрыл за собой дверь.

Видимо, он попал на кульминацию разговора, потому что голоса за стеной становились всё тише и спокойнее, пока вовсе не перестали быть слышимы.

Ещё через полчаса дверь приоткрылась, и голос иерарха спокойно произнёс:

– Господин Легран, прошу пройти ко мне в кабинет.

Надежда стояла у окна, отвернув лицо в сторону улицы. Одинцов прошёл к горящему камину и развёл руками, предлагая выбрать любое из двух кресел, как во время их первой встречи. Его взгляд из-под насупленных бровей был холоден и суров. Даже чугунный Бахус над очагом, казалось, утратил свой задор и лупил зенки, подсвеченные пламенем, на пришельца с вызовом.

Легран уселся в ближайшее к нему кресло. К этому моменту он был уверен, что его карты биты. Ему было горько и стыдно. Иерарх садиться не стал и, как будто издеваясь, заговорил не сразу:

– Надо было нажимать на красную кнопку, как только вы появились.

Камиль смолчал обречённо.

– Что ты сделал с ней за эти дни? Как сумел так быстро запудрить мозги? – в голосе иерарха проскочила искра отчаяния, которая лишь зашипела, упав на пепелище надежды в душе Камиля.

Иерарх прошёлся по кабинету. Камиль следил за ним затаив дыхание. Тот остановился за спиной у дочери.

– Самый последний, резюмирующий всё вышеизложенное постулат этой великой книги, – Анатолий Максимович направил указующий перст на фолиант, несколько криво лежащий на его рабочем столе, гласит: «Не пытайся покинуть Омск!» Это каждый здесь всасывает с молоком матери! Какое счастье, Надежда, что твоя мать не видит, как её дочь плюёт на всё святое, что только можно…

– Не надо так, папа, – всхлипнула девушка.

Анатолий Максимович рассеянно, как будто желая утешить, поднёс руку к её голове. Но тут же одёрнул.

– Однако первый постулат «Последнего Завета» звучит так: «Конечное человеческое существование смысла не имеет». И он, как это ни странно, объединяет вашу науку и нашу религию… Есть решения, которые люди, ответственные за судьбу своего народа, должны принимать быстро… Суровые решения… Насколько это возможно, объективные и справедливые. Даже идя вопреки позывам отцовского сердца.

Он подошёл к свободному креслу и наконец уселся в него. Поднял глаза к потолку, как будто моля о совете.

Повисла тяжёлая пауза. Надежда повернулась к отцу. Бледная, с красными глазами – бедняжка, возможно, в жизни столько не плакала, как в этот день. Легран вцепился в подлокотники и тоже готов был молиться, чтобы эта пытка поскорее закончилась. Уже даже с любым результатом.

– Благословляю вас на все четыре стороны, – наконец промолвил иерарх.

Надежда кинулась к нему, упала на колени и принялась осыпать поцелуями и орошать слезами его руку.

– Спасибо-спасибо! Папочка, ты лучший!

Растерянный старпом не верил своему счастью, он уже был готов поступить так же, как она, но удержался. Встал и склонил голову.

Анатолий Максимович тоже поднялся. Поднял с пола дочь и соединил её и Камиля руки.

Потом, когда они остались одни за столом, изрядно пьяный иерарх говорил старпому со слезой в голосе:

– Кроме того, что я потерял единственную дочь, так я ещё и предал свой народ. Днём я воспитывал из Наденьки свою преемницу, а ночью молился, чтобы её минула чаша сия. И господь услышал меня за каким-то чёртом и прислал тебя. Надеюсь, ты сможешь дать ей лучшую судьбу, чем та, что была уготована ей здесь. И только попробуй её обидеть! Ты знаешь: красная кнопка у меня всегда под рукой.

Они сидели вдвоём. Измождённая переживаниями этого дня, Надежда ушла спать в свою комнату.

– Не надо кнопку. Анатолий Максимович, а что вы имеете в виду… – Камиль тоже был пьян и с трудом подбирал слова.

– Ты можешь называть меня папой, сынок, – перебил его Анатолий Максимович.

– Мне сложно будет это делать. Вы меня в два раза младше… Так что за судьба такая была ей уготована?

– Тебе только скажу, зятёк, – иерарх перешёл на громкий шёпот. – Как на духу. Ты ведь улетишь и никому не расскажешь. Ты представляешь, как тяжело обманывать свой народ даже из лучших побуждений? Это наше родовое проклятие.

– Почему «обманывать»? А-а-а. Я, кажется, понял… – Камиль посмотрел на собеседника с ужасом, и тоже стал говорить шёпотом. – Вы что, сами в свою религию не верите?!

– Чтобы нести людям слово божье, самому верить в него нельзя. Потому что однажды ты, если мозги есть, усомнишься, начнёшь проверять… И окажется, как сегодня выразилась Надежда, что всё фуфло. И вот тогда экзистенциальный кризис, депрессия, мысли о самоубийстве. Я знаю, что говорю, прошёл через всё это… Мой отец обобщил и переписал святые писания всех авраамических конфессий, выбросил оттуда нелепые и противоречивые места, выкинул концепции страшного суда, ада, божественных проверок путём страданий и лишений, но самой сути – того, что человека якобы создало мыслящее существо, он вымарать оттуда не смог. А этот тезис легко опровергается, стоит лишь немного подумать об этом непредвзято. И вот однажды, когда мне было четырнадцать, я подступил к отцу с вопросами, коих было три. Первый. Зачем вся эта таинственность вокруг жизни после смерти? Что стоит Всемогущему устроить детям своим экскурсию в рай? Чтобы не сомневались они и не боялись. Второй. Почему не позволить душам умерших общаться с живыми? Зачем разлучать родных людей и заставлять их страдать? Что это за рай такой, если их родные скучают? И третий, главный. Зачем все эти потопы и Армагеддоны? Почему, если ты всемогущ, нельзя сразу сделать всех людей добрыми и милосердными? Зачем устраивать весь этот цирк? Зачем издеваться над любимыми чадами? Господь что, садист? Извращенец? Отец велел вытереть сопли и сказал: «Теперь ты готов узнать правду».

Иерарх налил по рюмке и поведал, что, когда О́дин решил придумать свою религию, он делал это не для себя, а для людей. Закончил он фразой, которую любил повторять его отец:

– Для того, чтобы сделать свой народ счастливым, самому нужно быть несчастным.

После очередной дозы спиртного Камиль начал чувствовать, что теряет нить беседы. Поэтому он достал хрустальный флакончик, втянул от души аромат, и в голове сразу прояснилось.

– Любая религия произрастает на ниве благих побуждений, – изрёк он и протянул флакончик Анатолию Максимовичу. – Её создатели пытаются сделать жизнь людей более сносной в этом жестоком мире. Примирить с ужасной и бессмысленной действительностью. Но потом оказывается, что эта религия прекрасно подходит для того, чтобы смирить с чем и с кем угодно. И тогда приходят люди, которые начинают использовать её в корыстных целях.

– Есть такая вероятность, – выдохнул иерарх и отдал старпому пустую тару.

– Правитель может быть сколь угодно хорошим и справедливым, но как быть уверенным, что его преемник будет таким же? Где гарантия, что его не испортит власть? – заметил Камиль.

– Всё ты правильно говоришь. Значит, хороший правитель должен воспитать себе достойного преемника. Я готовил Надежду… Я даже библиотеку хотел сжечь, чтоб она еретико́в всяких не читала. Теперь не знаю, успею ли подыскать ей замену. И вообще, получится ли это сделать…

– Послушайте, папа, а вы хотите когда-нибудь увидеть внуков? Может, летим с нами? – спросил Камиль, уже зная ответ.

– Спасибо, конечно, – Анатолий Максимович улыбнулся криво. – Ты добрый человек, но ты же сам понимаешь, что я не могу бросить свой народ. Это была бы одна из величайших подлостей, которые видела эта планета.

– Ну так давайте мы вам всё-таки жизнь продлим. И народ ваш своим правлением надолго осчастливите, и другого преемника воспитать успеете. А мы с вами переписываться будем. Правда, письмо пятьдесят лет в одну сторону идти будет…

– Теперь мне эта идея не представляется такой плохой, как раньше… – встрепенулся иерарх. – Я подумаю.

– Подумайте, подумайте. Всем вашим людям сделать это не получится, но вам можем.

– В любом случае всем не получилось бы. Как бы я им это объяснил? Мы не должны от вас никаких даров принимать, тем более высокотехнологичных. А своё долгожительство я легко объясню. Вон и папа у меня долгожителем был. Да и праотцы все библейские помирать не торопились, наделённые такой божественной особенностью.

– Ну вот и прекрасно. Надо будет только вас на «Луч Надежды» на пару дней свозить.

– Не проблема. Заодно со старейшинами вашими познакомлюсь, надо же красные линии провести. Надо ещё придумать, как объяснить людям, что Наденька улетает, – посетовал иерарх.

Глава 16.

– Знаешь, что косвенно доказывает, что я настоящий, а Легран – сон? – за обедом торжественно объявил Невструев.

– Саша, у меня иногда такое чувство, что ты издеваешься. Анекдот есть «Такой большой, а в сказки веришь», знаешь? Я настоятельно рекомендую тебе перестать рефлексировать по этому поводу, – ответила геверет Копхилер несколько раздражённо.

Утром они уже касались этой темы, насколько это было возможно в разговоре под запись, и она наверняка надеялась, что хотя бы сегодня возвращаться к обсуждению самоидентификации Александра уже не придётся.

– Ну выслушай же, пожалуйста!

– Я слушаю, – Стейси даже застыла с ножом и вилкой в руках.

– То, что он в своём существовании не сомневается, а я в своём сомневаюсь.

– Это очень косвенное доказательство, – она продолжила есть.

– Тогда есть ещё один способ, – не унимался Невструев. – «Поживём-увидим» называется. Просто подождать. Если будем жить вечно, значит – он настоящий, ну и, соответственно, наоборот.

– А если в нашей реальности, – Стейси подчеркнула слово «реальности», – изобретут способ жить вечно? Ты не допускаешь такую возможность?

– Да ну. Бред. Не при нашей жизни точно.

– Но если мы живём во сне, то всё возможно, – иронично заметила она.

Александр шутку не оценил или не понял.

– А может, мы с ним оба кому-то снимся?

– Ну конечно, а тот, которому вы снитесь, снится ещё кому-то… Этот бред может быть бесконечным.

– Ну и прекрасно! Это как атом – постоянно находят всё более мелкие частицы. Или сам бесконечный процесс познания…

– Если ты не прекратишь, я уйду есть за другой стол.

Вечером в библиотеке Стейси чувствовала неловкость за свою раздражительность во время обеда, поэтому чересчур горячо хвалила текст, написанный Александром за день. Сама это почувствовала и закончила так:

– Но есть одно замечание: на мой взгляд, слишком много диалогов. Читателю может быть нелегко через них продираться. Надо бы действия какого-нибудь подкинуть.

Это замечание возмутило Невструева, видимо, он всё-таки обиделся на то, что она не выслушала его за обедом.

– Я что, придумывать действия, что ли, буду? Что снится, то и пишу.

– Как чукча? Что вижу, то пою? – к ней снова вернулось ироничное настроение.

– Ну почему же чукча? Сказитель, летописец. Апостол даже, если угодно, – он оставался серьёзен.

– То есть ты таки подвинулся на том, что тебе поручили важную миссию по написанию новой библии?

– Знаешь, какую рекомендацию я давал шизофреникам, если они не были опасны для окружающих? Если ты сошёл с ума и это не лечится, научись скрывать своё сумасшествие от других людей. Вот когда это получаться перестанет, приходи за рецептом.

– Психиатр от бога. И как это согласуется с медицинской этикой?

– Нормально. Я давал им возможность пожить настоящей жизнью ещё хоть какое-то время.

– Может быть, ты и прав… Но я всё-таки добавила бы немного экшена под конец книги. Так будет лучше продаваться.

– А как же я допишу? До конца эксперимента чуть больше двух недель осталось, а там только до райской планеты сто лет лететь.

– Ну столько эксперимент, конечно, не продлится. Думаю, ты будешь наблюдать во сне только какие-то интересные и важные события. И в конце концов, Саша, даже если правда то, что мы с тобой часть чьих-то сновидений, но чувствуем-то мы по-настоящему. Любим по-настоящему…

Стейси по-детски доверчиво заглянула в его глаза.

Глава 17.

Челнок приземлился в окрестностях Омска утром следующего дня.

Амайя бодро доложил старпому, что задание выполнено и золота в результате получилось на полторы тысячи тонн больше, чем нужно.

Когда вскрывали золотохранилище в Китае, из него вырвался сноп огня.

– Как будто бы дракон охранял сокровище! – Инженер использовал метафору с натурально детским восторгом. – Лазерная горелка подожгла газ, которым, видимо, на случай проникновения нежданных гостей было наполнено помещение. Оператор погиб мгновенно, реанимация удалась с огромным трудом, теперь его жизнь уже вне опасности, хотя восстанавливаться он будет ещё долго.

В Японии золотодобыча прошла без эксцессов.

– Молодец, сынок, отдыхай. Вечером заберём золото с орбиты и полетим на «Луч надежды».

Легран похлопал его по плечу и про себя отметил, что правая рука Амайи отросла уже почти наполовину и из подвёрнутого рукава рабочего кителя показалась забавная детская кисть с короткими пухленькими пальчиками.

Из-за опасения народного недовольства отъезд горячо любимой «принцессы» решили не афишировать и проводов не устраивать. Временное отсутствие в городе иерарха и Надежды решили преподнести омичам как экспедицию с целью разведки угольного месторождения, совмещённую с рекогносцировкой южных соседей. Поэтому Надежда не могла проститься с друзьями и близкими, которых она больше никогда не увидит. Естественно, это огорчило её чрезвычайно.

Заплаканные глаза девушки заставили старпома содрогнуться от жалости, когда он встретил её в коридоре перед завтраком. Он снова почувствовал себя эгоистом и старым негодяем, сбивающим юную деву с пути истинного, поэтому после обмена утренними приветствиями совершенно искренне произнёс:

– Надя, если всё это так тяжело, может, тебе всё-таки остаться?

– Камиль, ты уже не в первый раз предлагаешь мне отречься от идеи следовать за тобой на край света. И в этот раз я подтвержу серьёзность своих намерений, – без раздумий отвечала девушка. – Но если ты ещё раз заговоришь на эту тему, тогда я действительно никуда не полечу, потому что у меня непременно появится ощущение, что ты сам этого не хочешь.

– Больше не буду, – для пущей убедительности Камиль приложил к груди руки.

Она повернулась и решительно удалилась в сторону кухни. С восторгом и обожанием глядя вслед своей будущей попутчице, Легран думал, что принял, пожалуй, самое важное и правильное решение в своей жизни.

Двадцать с лишним тонн золотых слитков, висящих в чёрной пустоте, представляли собой зрелище незабываемое. На драгоценный искусственный спутник Земли было больно смотреть, так он сверкал на солнце.

Трюмы челнока вместили в себя груз, многократно превосходящий собственную массу судна.

Перелёт до точки Лагранжа занял целых восемь часов. Разгоняться и тормозить пришлось не так резко, как обычно, потому что земляне не смогли бы перенести перегрузки, которые для террановианцев являлись пустяковыми.

Иерарх был более сдержан в выражениях эмоций, чем дочь, но от космических переживаний даже у него периодически глаза на лоб лезли. За его борьбой с мимикой было забавно наблюдать, и Камилю приходилось изо всех сил прятать улыбку.

Закари Вентер встретил землян очень тепло. Рукопожатием капитан не ограничился, обнял сына О́дина и прослезился. Анатолий Максимович выглядел при этом смущённо, но тоже явно был рад видеть человека, который знал его отца.

Буратино был подчёркнуто вежлив и следил за соблюдением канонов межпланетного этикета, зарождающегося в данный исторический момент.

Гольденберг же, напротив, приветствовал гостей холодно. Он, кстати, не пожелал селить сына и внучку старого врага в своём жилом модуле. Попросил клан Самсоновых «приютить этих дикарей», аргументируя это общностью языка потомков древних российских олигархов и современных омичей.

Радостнее всех вновь прибывших приветствовал Рамзес. Надежда осталась в полнейшем восторге от вежливого и симпатичного пёсика.

Потом гостей повели на банкет для избранного круга лиц в главную кают-компанию в капитанском жилом модуле.

Гольденберг пробыл на банкете недолго. Произнёс формальный приветственный спич и почти сразу ретировался. Остальные обитатели VIP-модулей последовали его примеру.

В конце концов за столом остались отец и дочь Одинцовы, капитан, старпом, судовой врач и полуторарукий инженер. Тогда земной иерарх попросил принести из его багажа пару бутылок с омской водкой. Появление напитка обрадовало только капитана, остальные смотрели на прозрачную, как вода, жидкость настороженно. Попробовав и отплевавшись, врач и инженер пить её наотрез отказались, Надя не пила в принципе, а старпом, напробовавшийся водки на всю оставшуюся жизнь, пока гостил в Омске, позорно бежал, сославшись на служебные обязанности.

Когда он шёл к выходу, навстречу ему поднялась Хельга Мадрасхен.

– Не хочешь навестить меня сегодня напоследок? Ты же понимаешь, что я никуда не полечу? – шепнула она.

Камиль лишь пожал плечами. Как объяснить Хельге, что такое верность, к тому же если сам ещё не до конца с этим разобрался? Она не стала дожидаться ответа и хотела было чмокнуть его, но он инстинктивно отстранился и невольно глянул в сторону Надежды, которая, как ему казалось, с беспокойством смотрела на них.

– Что, ревнует тебя твоя дикарка? – Проследила его взгляд докторша. – Ясно. Хорошая девочка, смотри, не испорти.

Он хотел было уточнить, что в её понимании означает это загадочное «не испорти», но она произнесла:

– Прощай!

И вышла из кают-компании вперёд него.

В итоге огненную омскую воду остались пить капитан с иерархом, которые уже настолько расположились друг к другу, что выпили на брудершафт и даже троекратно облобызались.

– А знаешь, Максимыч, что мне пришло сейчас в голову? Как ты отнесёшься к тому, что я поселюсь в этом твоём Омске на время? – спросил Закари.

– Это зачем же?

– Я не хочу, чтобы, когда они полезут к тебе, у них было преимущество.

– Кто «они»?

– Гольденберги со своими прихвостнями.

– А ты думаешь, всё-таки полезут?

– Гадалке засади.

– Чего?

– Ну это выражение такое, значит, двести процентов. Я их знаю как залупленных.

Иерарх ненадолго опешил.

– Ясно. У нас это звучит несколько по-другому… А как ты без своих-то будешь? Не соскучишься?

– Да ну их. Там один нормальный человек был, и тот улетает. Остальные зомби гольден-бер-го-сов-ские. Нет, лучше гольденбергские. Может быть, только пара-тройка со мной пойдут.

– А как Камиль такой получился, если все остальные зомби? – иерарх сразу понял, кого имеет в виду капитан.

– А бог его знает. В семье не без красавца. Я, конечно, много занимался его воспитанием, но есть у меня подозрение, что он такой неспроста…

– Что за подозрение?

– Никому не скажешь?

– Могила, – без раздумий поклялся Анатолий Максимович.

– Сдаётся мне, Буратино намутил что-то с его хромосомами. Какой-то ген сомнения подсадил. Самый толковый парнишка получился. Один такой из миллиона эмбрионов.

– Так не бывает.

– А как, по-твоему, бывает?

– А может, он один нормальный, а у остальных что-то не так с наследственностью? Олигархи эти ваши и намутили.

– Не может быть! Люди всегда были баранами, которым можно внушить, что угодно. Для них не надо никаких особенных хромосом. Рабство в крови у каждого.

– Даже у надсмотрщика?

– У него особенно.

– Допустим, – не очень уверенно произнёс иерарх.

– Да какое там «допустим»? Ты уж мне поверь, за четыре сотни лет я видел все модели рабства: от пещерного до самого что ни на есть демократического, как у террановианцев сейчас, например. Так вот те, кто управляют рабами, – самые главные носители и одновременно жертвы рабской психологии.

– А я тебе так скажу, старина Закари, если такой ген у Камиля и есть, то, слава богу, что у остальных его нет. Как же людьми управлять, если у всех сомнения будут? Никакой правитель власть не удержит.

– Вот об этом я и говорю, – капитан посмотрел на иерарха с сочувствием. – А я думаю, что, если все такие, как Легран, будут, никакое правительство не понадобится. Вот Камиль с Надеждой и летят, чтоб таких людей вырастить и создать общество без рабов и надсмотрщиков. И ты молодец, что дочку отпустил.

На глаза иерарха навернулись слёзы. Он сморгнул их и спросил:

– А ты чего тогда с ними не летишь?

– Да кому я там, старый дурак, нужен? Я буду полезнее на Земле. Так вот я и спрашиваю: пустишь меня и тех, кто со мной пойдёт, в Омске жить?

– Ты сказал «на время». Почему?

– Я хочу подождать лет пятьдесят, пока отцы-основатели попередохнут. Они, конечно, своих потомков вместо себя править оставят, вот тут-то я и заявлюсь к ним. Я всё-таки тоже отец-основатель, авторитета у меня побольше будет. Смещу этот молодняк и попытаюсь из них людей сделать.

– Пущу! – Иерарх даже хотел по столу по привычке кулаком грохнуть, но вспомнил, что в гостях, и передумал. – Прокормим как-нибудь.

Капитан обхватил его голову руками и поцеловал в макушку.

– Ай молодец! Я знал, что сын О́дина в приюте старику не откажет. Со мной не пропадёте, будь уверен, выжмем из вашего стимпанка что возможно. Мы на вашем пару в космос ещё полетим.

Иерарх выпростался из его объятий:

– Это зачем же?

– Ну, например, вон хоть внуков твоих навестить на Эдеме.

У Анатолия Максимовича вновь заметно повлажнели глаза.

Капитан провозгласил:

– А ну отставить сырость! Давай-ка, Максимыч, выпьем за начало нашей вечной дружбы!

Осушив рюмку, иерарх повеселел.

– Слушай, старина Закари, а ты знаешь, что будет, если Камиль с этим его геном научит свой народ сомневаться?

– И что же?

– Когда-нибудь они усомнятся в необходимости сомнений.

Закари захохотал и с размаху хлопнул иерарха по бедру.

– А ты ещё и шутник, оказывается!

Тот потёр отбитое место.

– Я, конечно, понимаю, что ты мне в праотцы годишься, но, пожалуйста, так больше не делай. Особенно принародно.

– Извини. Конечно! Я субординацию понимаю, ты иерарх, я твой советник, – заверил его Вентер.

– Советник значит? Хорошо. Пусть будет советник. Я тебя представлю народу как живого апостола О́дина. Люди, которые с тобой пойдут – это ученики твои апостольские. А про Надю скажу, что высшая сила забрала её в Эдем, чтобы она стала матерью нового человечества. Обустроила райскую землю, прекрасную и справедливую, на которую смогут прилететь потомки омичей или на которой смогут возрождаться их души. В общем что-то в этом духе… И врать, заметь, почти не придётся!

– Правильно! Зачем два раза колесо изобретать? Ну ты голова, Максимыч… – пришёл в восторг от его сообразительности капитан. – Давай за это выпьем!

– Ты смерти моей хочешь? Сколько можно? Ну наливай… Ты мне вот что расскажи, советник. Что эти ваши олигархи на Земле забыли? Зачем сюда сорок лет летели? Неужели этот ваш Буратино не мог им планетку без населения и такой печальной истории подыскать где-нибудь поближе?

– А ты знаешь, я ведь однажды примерно так и спросил нашего Гольденберга.

И капитан открыл, что одно время у него были почти приятельские отношения с главой олигархов. Как-то без всякой задней мысли он рассказал Майклу Гольденбергу, что родился в Израиле. Тот чрезвычайно обрадовался и внезапно расположился к Вентеру, к которому до этого относился несколько свысока, хотя в полёте у капитана статус выше, чем у любого из пассажиров. Они стали частенько проводить время вместе. Играли в шахматы, дабы отодвинуть маразм, и выпивали при этом коньячок, чтобы улучшить кровоснабжение мозга. Как-то лет тридцать назад, на пятой партии и второй бутылке, капитан спросил, почему Гольденбергу непременно нужно помереть на Земле. Старый пройдоха разоткровенничался. Оказалось, что ему тупо не хочется стоять в очереди. Он вполне допускает вероятность, что бог таки существует. И все научные достижения и межзвёздные путешествия никак не доказывают, что высшей силы нет. А что, если это всё происходит согласно изначальному божественному замыслу? Неужели при желании господь не смог бы скрыть своё существование? Согласно древнему иудейскому поверию, первыми призовут на Страшный суд тех, кто захоронен вблизи от места сотворения Мира. Тогда, кто знает, насколько может растянуться это ожидание, если человек умрёт, к примеру, на Терра Нове… Так вот, Гольденберг хочет предстать пред лицом Судии́ пораньше и для этого быть погребённым неподалёку от Краеугольного камня. Капитан охренел от подобного мракобесия и прямо высказал партнёру по древней интеллектуальной игре, что думает по поводу его двуличия и эгоизма. Выразил уверенность в том, что Гольденберг с присущей ему беспримерной наглостью потребует построить себе мавзолей прямо на Храмовой горе, а свой мерзкий труп закопать непосредственно под чёртовым камнем, чтоб явиться на суд первым. Также выказал серьёзные сомнения в том, что Майкл попадёт непременно в рай, и своё непонимание, в связи с этим, гольденбергосовского нетерпения.

– С тех пор в шахматы мы с ним не играем, – подытожил Вентер.

Старпом нёс вахту на капитанском мостике, как вдруг оказался в абсолютной темноте.

Это было очень странно и труднообъяснимо. Короткое замыкание? Но это чрезвычайно маловероятно на сверхтехнологичном самовосстанавливающемся корабле. И почему же тогда не включается аварийное освещение?

Легран захотел встать со своего кресла, но не смог даже пошевелиться. Что это? Паралич или… у него больше нет тела?! Он прислушался к себе и ничего не почувствовал. Это было странно и неимоверно жутко. Захотел позвать на помощь; кроме него в модуле управления должно находиться ещё восемь человек. Однако не удалось издать ни звука.

Запахи отсутствовали. Оказывается, что, когда ничем не пахнет, всё равно есть какой-то запах. А тут его не было. Совсем!

Где он? В открытом космосе? И жить осталось всего несколько секунд? Почему тогда не видно звёзд? Может быть, это потому, что глаза превратились в ледышки?

Что произошло? Взорвался корабль? Почему? На скорости в половину световой врезался в какой-то сгусток антиматерии? Не может быть. Защитные системы не проглядели бы такую опасность. Иерарх с Надеждой пронесли с собой на борт атомную мину? Что за бред?

И почему тогда слышен этот кошмарный монотонный звук, давящий на перепонки и становящийся всё громче и громче? Ведь в вакууме передача звука невозможна. А, может, это инсульт? Но почему тогда не сработали бдительные биоэлектронные наноботы, в огромном количестве наполняющие каждый закуток организма и призванные защитить его от любого нездоровья.

А может быть, он умер? Но как же тогда новое человечество? Не может быть, чтобы он не смог выполнить своей главной миссии. Из глубин памяти всплыла строчка из «Айболита»: «Что если я не дойду, если в пути пропаду?»

Тогда где он? В чистилище? А это не адские ли трубы гремят, оповещая о начале Страшного суда?

Или, может, это всё-таки Легран снился Невструеву, и это такой конец игры? Или баг программного обеспечения?

И кто он? Не Камиль и не Александр – бесплотная и безымянная сущность, зависшая между мирами.

И тут во тьме кромешной зажглась яркая точка. Начала приближаться, пока не превратилась в полыхающий круг, который оказался входом в тоннель со стенами, излучающими свет. Его засосало внутрь и понесло с бешеной скоростью навстречу неизвестности.

Глава 18.

Однако вопреки ожиданиям в конце тоннеля небытия не было. Врат рая или ада тоже не оказалось. Он очутился в комнате с саркофагом, в котором лежало тело Невструева. Лаборант шприцем вгонял какую-то прозрачную жидкость в канюлю катетера, торчащего из руки подопытного. Как только поршень дошёл до конца, Александр открыл глаза. Они оказались слепыми, состоящими из одного белка. Путешествующая между мирами сущность вошла в пробуждающееся тело.

Первым мысленным движением стало ясное осознание бренности всего сущего и того, что совершенно неважно, какой из его организмов живёт в реальном мире, а какой в царстве искусственных сновидений, ибо душа едина.

Невструев открыл глаза, но его продолжала окружать темнота. Но не кромешная, а с беспорядочно мельтешащими искрами и бликами. Тут он понял, что тем самым жутким звуком, перекочевавшим сюда из космоса, оказалась сирена противовоздушной обороны. Лаборант кричал и кричал на её фоне:

– Маэ́р, маэ́р! Бо ле микла́д! – и тянул за руки.

Кроме того, что Александр был ослеплён, так ещё и тело после такого пробуждения слушалось плохо, и без посторонней помощи ему не удалось бы выбраться из саркофага и потом из комнаты.

Судя по звукам, в коридоре было много народу. Кто-то причитал неразборчиво, кто-то истерично кричал по-арабски, кто-то отдавал команды на иврите, сопровождаемые неизменным «маэр, маэр». Александр представил, как других подопытных, шатающихся как зомби, с вытянутыми вперёд руками и белыми глазами, влекут за собой сотрудники компании Golden Key. Картина получилась жуткая.

– Why can't I see anything? – задал Невструев более всего прочего волнующий его вопрос.

Не так пугала сирена (за время жизни в Израиле он привык к ракетным атакам), как перспектива навсегда лишиться зрения.

– Medicines! Side effect! It will pass! Soon! – отрывисто прокричал парень.

Зрение вернулось примерно через пять минут уже в убежище, которое было плотно набито стоящими людьми. Мышцы, двигающие глазные яблоки, под воздействием препаратов свело так, что они закатились вверх. Теперь они постепенно расслаблялись, и зрачки медленно возвращались на своё место. Какое-то время, чтобы смотреть перед собой, приходилось наклонять голову.

На фоне сирен стали слышны многочисленные хлопки, раздающиеся в момент, когда снаряды «Железного купола» сбивали вражеские ракеты. Александр принялся считать их, но быстро сбился. Такой массированной атаки на его памяти ещё не было.

Когда разрывы наконец прекратились, смолкло и тоскливое завывание. Однако тяжёлую дверь убежища не открывали ещё пять минут. Согласно инструкции израильской службы тыла, это время необходимо выждать, пока с неба падают осколки.

Когда прозревших подопытных развели по их комнатам, все первым делом кинулись к своим гаджетам, чтобы узнать, что же произошло. Оказалось, что ракетный обстрел – это сущий пустяк по сравнению с тем, что происходило сразу после него в окрестностях Газы.

Сегодня, в субботу, седьмого октября 2023-го года, ранним утром, многотысячные толпы оголтелых фанатиков вторглись на израильскую территорию через проделанные ими бреши в ограждении сектора.

И никто их не остановил.

Вооружённые автоматами, ручными гранатами и гранатомётами, беспрепятственно, на машинах, мотоциклах, велосипедах, на парапланах и просто бегом проникли они в глубь страны на десятки километров.

И никто их не останавливал.

С криками «Аллаху Акбар!» и первобытной жестокостью убивали они мирных жителей. Сжигали заживо. Резали головы младенцам. Насиловали, не разбирая пола и возраста.

Некоторые жертвы сопротивлялись, отстреливались. Звонили в полицию, службу спасения. Но никто не останавливал убийц, которые в режиме он-лайн выкладывали в Интернет видеосвидетельства своих зверств.

Невструев сидел в библиотеке перед ноутбуком, смотрел новости и кошмарные ролики и не верил своим глазам, пытался разглядеть признаки подделки, фейка. И, холодея в душе, осознавал, что никакой мастер видеоэффектов или искусственный интеллект не могли этого сделать: так, как вели себя люди на видеозаписях, не смог бы сыграть ни один актёр, а значит, всё это немыслимая, отвратительная правда.

Террористы с зелёными повязками на головах врывались в кибуцы, на военные посты и базы ЦАХАЛА и учиняли там кровавую расправу, пользуясь эффектом неожиданности и численным превосходством.

Окружили музыкальный фестиваль, устроенный какими-то идиотами неподалёку от мусульманского анклава, и перебили в считанные минуты сотни беспечных девушек и парней.

И никто не мешал этим нелюдям.

Захватывали заложников, отвозили на джипах в Газу. Потом возвращались, хватали ещё и снова везли в Газу.

Несколько часов длилась эта резня. И никто её не останавливал, пока упыри не насытились кровью и не укрылись в своих пещерах.

Где армия? Где хвалёная израильская разведка? Где дроны? Где самолёты и вертолёты? Думал Александр, и у него складывалось чудовищное подозрение, что людей принесли в жертву. Преследуя какие-то политические интересы, вступили в сговор с хамасовскими головорезами. А те совершенно обезумели от безнаказанности…

Открылась дверь, и вошла Стейси со словами:

– Саша, что же это такое происходит?

Невструев впервые видел её такой беззащитной.

Он поднялся ей навстречу и обнял. У него были мысли по поводу причин происходящего, но она, как человек, который родился и вырос в Израиле, вряд ли адекватно восприняла бы их в таких обстоятельствах. Но когда-нибудь потом он непременно попробует до неё достучаться. Она умный человек, она поймёт.

– Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые… – пробормотал он. И тотчас рассердился на автора этих беспечных строк: – Да в гробу я видел такое блаженство! Сколько можно?! Люди натворили столько дичи за свою историю. Осознали всё, осудили. Казалось бы, больше не будут. И вот уже начинает мерещиться, что наступили прекрасные, справедливые времена, мир стал мудр и безопасен. Но не тут-то было! Снова и снова, уже столько столетий подряд, наступает какой-то лютый беспредел, история повторяется, и человечество в очередной раз сходит с ума…

Стейси высвободилась из его объятий.

– Этого не может быть! Кто позволит творить такое?! Я уже готова поверить, что этот слетевший с катушек мир – всего лишь чей-то ночной кошмар…

Она несколько раз прошлась по библиотеке туда-сюда, сжимая и разжимая кулаки. Наконец остановилась и произнесла решительно:

– Нужно собираться, Саша!

– Куда это? – он не сразу понял, что она сказала.

– Война с ХАМАСом теперь неизбежна. Значит, Тель-Авив будут обстреливать постоянно. Протокол аварийного выхода из гипносна можно задействовать не чаще раза в месяц, иначе можно нанести серьёзный ущерб как физическому, так и ментальному здоровью. Эксперимент прекращается, всех его участников распускаем по домам, естественно, после выплаты обещанного вознаграждения. Но тебя это не касается, потому что у меня в квартире есть хэ́дер бетахо́н…

– Что это?

– Как это по-русски?.. Комната безопасности. Бомбоубежище.

– И что?

– Ты переезжаешь ко мне. Компания отдаёт тебе во временное пользование саркофаг. Мы поставим его туда, и тебя не нужно будет будить из-за проклятых сирен.

– Как-то это всё неожиданно…

– Знаешь, не в нашем возрасте мерехлюндии разводить. Не так давно ты весьма оригинальным образом признался мне в любви. Так вот я готова ответить тебе взаимностью и предлагаю тебе прямо и без обиняков переехать ко мне.

– Да как так-то? У меня ни денег, ни работы… – Невструев сам заметил, что ломается как-то слишком по-женски. Разозлился и выпалил: – Я же не альфонс, в конце концов!

– Я современная эмансипированная женщина, и меня нисколько не смущает твоя временная социальная неустроенность. И вообще, альтруизмом тут не пахнет. Можно сказать, что это моя инвестиция в наше совместное будущее. Ты прославишься и разбогатеешь, со мной поделишься.

– Откуда такая уверенность? Нет. Не в том, что поделюсь, – это обязательно… в том, что разбогатею?

– Если мы снимся, то твой писательский успех предопределён. Ведь это цель игры, в которую играет Легран. А какой смысл в игре, в которой невозможно выиграть? И если такая возможность есть, мы обязательно ею воспользуемся. И ты во что бы это не стало должен дописать «Суперновый Завет».

– Это ты придумала такое название?

– Нет. Его порекомендовал Буратино.

– Вот как… – ответил со смешком Александр. – А почему «должен»?

– Так сказал Буратино. И я этого хочу. И, самое главное, ты сам этого хочешь.

– Понятно. А нельзя мне наконец поговорить с этим вашим Буратино?

– Вот книгу допишешь, и он тебя лично поздравит. А пока не хочет своим вмешательством нарушать чистоту эксперимента.

– И всё же: мой переезд к тебе – это пожелание твоих работодателей или твоё лично?

– Совпали оба.

– Что ж… тогда не вижу причины отказываться.

– Вот и хорошо. Утреннего сеанса у меня в кабинете не будет. Собирайся!

Глава 19.

Легран проснулся или, правильнее будет сказать, очнулся от гипносна в своей постели. Чувствовал он себя удовлетворительно, хотя и не очень бодро. Рядом сидел маленький белый пудель, улыбался во всю пасть и размахивал хвостом.

– Что случилось, Рамзи? – спросил Камиль слабым голосом.

– Ты вырубился прямо на вахтенном посту. Инсульт. Это всё, что мне известно. Хельга сказала, чтобы ты связался с ней, когда проснёшься.

Старпом немедленно вызвал судового врача по ментальной связи. Мадрасхен успокоила его, объяснив, что ничего страшного не произошло. Легран, находясь на Земле, пренебрёг рекомендованным восстановительным периодом после смерти от ядерного взрыва. А также злоупотреблял токсичными веществами. Практически на голом энтузиазме и повышенном гормональном фоне завершил миссию. И вот, оказавшись в комфортных условиях «Луча надежды», который за последние сорок лет стал для него родным домом, расслабился… Апоплексический удар, как называли эту болезнь в старину, непременно убил бы Камиля окончательно и бесповоротно, если бы не миллионы наноботов, населяющих его организм, и восемь часов живительного гипносна. Теперь жизни и здоровью ничего не угрожает, однако ему стоит, по возможности, избегать критических как физических, так и психических нагрузок. Докторша пришлёт аромококтейль, который поможет окончательно стабилизировать состояние.

В этот день у террановианцев было назначено голосование, по результатам которого люди должны были решить, остаются ли они на Земле или летят на далёкую и прекрасную планету Эдем. Устроен этот референдум был по принципу ток-шоу. В главной кают-компании собрались старшие офицеры команды и главы олигархических кланов. Остальные члены экипажа и пассажиры находились в своих каютах и наблюдали за совещанием через обои-хамелеоны, которые отображали огромный амфитеатр в древнеримском стиле.

Сначала Буратино коротко обрисовал ситуацию. Коротко, потому что подробно она была донесена до каждого уже несколько дней назад, и времени на раздумья было предостаточно. Презентация сопровождалась реальными видами планеты Земля и фантазиями ИИ о том, как может выглядеть райская планета.

Следующим слово взял капитан. Когда приветственные аплодисменты смолкли, он начал так:

– Я старый космический волк, командовал двумя межзвёздными перелетами общей продолжительностью восемьдесят лет, но всё в жизни бывает в последний раз. Я хочу умереть, имея под последним одро́м не вибрирующую палубу корабля, а твёрдую землю.

Потом выразил намерение, которое многим показалось странным, а некоторым даже предательским: поселиться не в Иерусалиме, а в Омске. Капитан объяснил это тем, что так он сможет не допустить развитие конфликта между террановианцами и землянами.

Закончил Вентер следующими словами:

– У меня нет такой привязанности к отцам-основателям, как у большинства из вас. Мне с господином Гольдбергом не по пути. Я сам, космический чёрт меня задери, отец-основатель! Потому кто захочет, пойдёт со мной. А эмбрионов, причитающихся на мою долю, я отдам господину Леграну. Ему они нужнее. И те, кто пойдёт со мной, поступят так же.

Когда, чтобы говорить, поднялся Гольденберг, аудитория приветствовала его куда теплее и почтительнее капитана.

– Дети мои, – голос старого пройдохи послушно дрогнул, – вот и свершилось! Скоро вы ступите на родную землю. На землю праотцов ваших. Это будет самый великий момент в вашей жизни. Мы вернулись сюда, чтобы сделать то, что не получилось у наших предков – навсегда поселиться на Земле обетованной. Своим трудом напитать её, построить на ней города, красотой превосходящие всё построенное ранее и потом разрушенное. Взрастить новые поколения вечных людей, уверенных в своём прекрасном будущем и устремлённых в него. Устройство нашего самого свободного и справедливого общества за всю историю человечества позволяет вам самостоятельно принять решение. И я уверен, вы осознаёте его важность, – он повел глазами вокруг, как будто пытаясь заглянуть в душу каждого. – Все, кто любит меня, за мной!

Его последние слова потонули в таком восторженном шуме, что исход голосования стал более или менее ясен.

Под конец дали высказаться Леграну.

– Братья и сёстры, мне тяжело расставаться с вами, но путь мой лежит дальше. Я уже знаю, каким будет исход голосования. Вы все воспитаны так, что, несмотря на наличие альтернативы, выберете то, что нужно не вам, а лишь тем немногим, интересы которых в нашем… вернее, уже в вашем обществе считаются приоритетными. Вследствие всё того же воспитания вы пренебрегаете безграничными возможностями для саморазвития, которые предоставляют вам вечная жизнь и гипносон. Пока я путешествовал в разные исторические периоды, изучая опыт построения различных общественных формаций, вы устраивали себе сафари на несуществующих планетах и дрались с придуманными инопланетянами. И это в лучшем случае. Сонные фантазии некоторых из вас настолько примитивны и неприличны, что вам самим стыдно вспоминать о них после пробуждения. Но ничего, хрустальные флакончики позволяют забыть ночной позор и легко и весело провести день в услужении вашим обожаемым господам. И вот снова наступает вечер, и вы засыпаете, чтобы пережить очередные дурацкие приключения, не предлагающие ничего ни уму, ни сердцу. Так вы распоряжаетесь бесценным даром вечной жизни. Но вы не виноваты. Так вас воспитали. И вам ещё повезло, что в сферу интересов ваших господ пока не входит какая-нибудь война… – старпом сделал многозначительную паузу. – Я не призываю вас лететь на Эдем. Напротив. Вы там не нужны… В конце концов, вы все устали от долгих скитаний. Отдохните. Поживите земной жизнью. Лет через пятьсот-шестьсот я пришлю на Землю «Луч надежды» и все, кто захочет, смогут прилететь к нам на Эдем полюбоваться на истинно свободное от нелепых догм и предрассудков общество. Что ж, не обижайте аборигенов, и счастливо оставаться!

После окончания этой сумбурной и полной отчаянной решимости речи аудитория долго не издавала ни единого звука. Все ждали реакции Гольденберга, но тот лишь нахмурился и пожал плечами. Тогда Закари Вентер встал и в тишине несколько раз звонко хлопнул в ладоши. Где-то на фоне послышались хлипкие аплодисменты.

– Итак, – бесстрастно произнёс Буратино, – дамы и господа, у вас три варианта: остаться на Земле в Израиле, остаться на Земле в Омске или полететь на Эдем. Вы должны принять решение сегодня до отбоя. Прения объявляю закрытыми.

– Всем занять места согласно штатному расписанию! – приказал капитан. – По местам, так сказать, стоять, с тормоза сниматься! Свободные от вахты, пакуем вещички, господа.

После того как трансляцию референдума отключили, комсостав перешёл к обсуждению организационных вопросов. Самым важным из которых стала судьбы излишка золота, собранного на Земле. Гольденберг со товарищи хотели наложить на него лапу; они утверждали, что их новой цивилизации может когда-нибудь пригодиться благородный металл. Но старпом был непреклонен. Заявил, что это авантюризм – пускаться в путь с точно рассчитанным запасом топлива. Излишек может пригодиться в случае возникновения критической ситуации, в которой потребуется манёвр, способный спасти человеческие жизни, стоящие гораздо дороже золота. Поэтому он не отдаст ни грамма.

Капитан поддержал своего первого помощника:

– Мало ли что. Запас корму́ не тянет.

На следующий день были оглашены результаты референдума. С Леграном не захотел лететь никто, – это не явилось сюрпризом ни для кого. Сюрпризом стало то, что с капитаном решили остаться целых восемнадцать человек, включая инженера Амайю Леграна и докторшу Хельгу Мадрасхен.

Вечером в главной кают-компании состоялись переговоры между иерархом Омска и Гольденбергом. Не сказать, что они проходили в дружественной обстановке; обе стороны с трудом сдерживали взаимную антипатию. Однако при посредничестве Буратино и Вентера удалось прийти к простым и недвусмысленным договорённостям.

Лагранжский пакт (традиционно исторические международные договорённости называются по месту проведения переговоров) декларировал, что, во-первых, оба очага человеческой жизнедеятельности будут существовать независимо друг от друга и любые контакты между ними возможны только по обоюдному желанию сторон. И во-вторых, по уральскому хребту, отделяющему Европу от Азии, была проведена красная линия, пересечение которой любой из сторон без согласия противоположной равносильно объявлению войны.

Глава 20.

Утром следующего дня Надежда, Анатолий Максимович и Закари Вентер отправились в медотсек на процедуру, каковая должна была даровать им бессмертие. Камиль пришёл «подержать за ручку» Надежду, – девушка очень волновалась.

Предыдущие два дня судовой врач Хельга Мадрасхен проводила диагностические и подготовительные мероприятия. Перед тем как начать таинство, она прочитала небольшую, но содержательную лекцию, которую предварял несколько ироничный экскурс в историю долгожительства и бессмертия. Оказалось, что, согласно Библии, праотцы жили неприлично долго. Адам прожил 930 лет. Касательно возраста Евы, в котором она вернула богу душу, никаких свидетельств нет, но судя по тому, что она рожала от Адама, когда тому было восемьсот лет, она тоже пожила немало. Их сын Каин протянул семь сотен лет. Брату его повезло меньше, он погиб в двадцать. Братоубийца родил сто детей, однако все они оказались тупиковой ветвью, ибо во время Великого потопа их потомки сгинули в пучине. Ной же был из колена Сифа – третьего сына Адама и Евы, умершего в 912. Сам Ной протянул 950. Дольше всех прожил Мафусаил, дедушка Ноя – целых 969 лет. А сын его и отец ковчегостроителя Ламех – ровно 777. Тысячелетний порог никто из праотцов так и не перешагнул.

Далее последовали упоминания сказочных и мифических бессмертных гуманоидов, в основном зловредных и унылых, страдающих от своего бессмертия, не умеющих грамотно им распорядиться. Хельга объяснила это тем, что во времена их появления в литературе и искусстве физическое бессмертие было недостижимо, поэтому на него навешивали отрицательную коннотацию, дабы не огорчать обывателя.

Затем докторша перешла к примерам реального долгожительства, которые не слишком впечатлили слушателей, а также к статистике увеличения срока средней продолжительности жизни от каменного века до начала двадцать второго столетия, то есть последних лет существования развитой земной цивилизации. Эта информация также воображение не поражала. Получалось, что за десятки тысяч лет Homo Sapience научился жить всего в три с небольшим раза дольше.

Самым древним из ныне живущих мыслящих существ является в настоящем 2456-м году Буратино, – ему 476 лет.

Самым старшим из естественных гуманоидных биоорганизмов, известных современной науке, считается Закари Вентер. Три года назад здесь, на корабле, было с помпой отмечено его четырёхсотлетие.

Присутствующие поаплодировали капитану, который встал и несколько комично раскланялся.

Докторша продолжила лекцию сообщением, что таких же, как он, отцов и матерей-основателей на борту корабля есть ещё сорок три человека и двадцать восемь на Терра Нове, но все они минимум на тридцать лет младше капитана.

Рекорд долгожительства на настоящий момент принадлежит Максиму Одинцову, естественным образом завершившему свой земной путь в возрасте 432-х лет. Хельга добавила, что, возможно, при надлежащем наблюдении и коррекции состояния, он бы прожил дольше и конец его не был бы столь печален.

Завершив общую часть, докторша перешла к новой технологии продления жизни рождённых смертными людей до бесконечности, которая оказалась весьма несложной для понимания.

Ранее абсолютное бессмертие было возможно только для генно-модифицированных человеческих организмов, выведенных in vitro, у которых в генотипе отсутствует программа старения. Из присутствующих к ним относятся только она и Легран.

В крови отцов-основателей содержатся в огромных количествах биоэлектронные наноботы, полученные на основе стволовых клеток, способные восстанавливать любые ткани и органы кроме отвечающих за высшую нервную деятельность. Поскольку структура нервной ткани такова, что её нельзя заменить без потери информации, которая хранит личностные характеристики индивида и определяет его самосознание. В результате расчётная выживаемость колеблется между четырьмястами пятьюдесятью и пятьюстами пятьюдесятью годами.

В крови вечных также содержаться наноботы, но в меньших количествах, так как им не приходится постоянно заменять стареющие клетки, и активно функционируют они только при возникновении разнообразных угроз для здоровья и жизни.

Новая технология бессмертия для людей с натуральным генотипом так же, как и все предыдущие, изобретена Буратино. Мадрасхен сделала паузу, чтобы дать присутствующим отметить аплодисментами важность вклада искусственного интеллекта в развитие медицины.

Так вот, эта технология включает в себя регенерацию высокоорганизованной нервной ткани: боты заменяют повреждённые участки поклеточно. То есть для каждой клетки полностью копируются не только её анатомия, но и все её дендритно-аксонные связи с соседними клетками и даже биоэлектрический потенциал на момент замены. Таким образом, мозг восстанавливается без ущерба для мыслительной функции.

– Так просто? – удивился иерарх.

– Это только кажется простым. Как идея полёта человека с помощью крыльев, но от Дедала до братьев Райт прошли тысячелетия, – заметил Легран. – Тут всё дело в невероятной миниатюризации и филигранной, наноскопической точности.

Надо сказать, что старпом пребывал сейчас в состоянии приятного шока. Услышанное от Хельги стало для него новостью. Он верил, конечно, и говорил Надежде, что Буратино что-нибудь придумает. А он уже, оказывается, всё придумал. У Камиля даже закралось подозрение, что технология уже давно существует и хранилась от всех втайне. Понятно, что Буратино не собирается одаривать бессмертием олигархов, такого в договоре между ними не было…

Камиль нашёл руку земной принцессы и сжал, поздравляя.

– Господа! – заговорил капитан. – Хочу поделиться с вами одним забавным предположением, которое только что зародилось в моей голове, после упоминания нашей многоуважаемой Хельги о праотцах. А что, если этот наш ветхозаветный Бог – это модель ИИ такая? Он привёз космических туристов на Землю, а потом сломался. Или Ева его сломала. Или позвала Адама, и тот сломал. Короче грехопадение – это когда ИИ накрылся. А поедание яблока познания – это аллегория на тему поломки компьютера, может, он в форме яблока у них, например, был… И не змей там был, а вообще яблочный червяк, то есть вирус… Ну не суть! В общем, потому они так долго и жили, что ИИ в них тоже наноботов каких-нибудь напустил.

– Да-да-да, – хохотнул старпом. – И надгрызенное яблоко в качестве логотипа одной некогда известной компании от этой истории и произошло, а вовсе не от несчастного случая с Ньютоном. Не ньютоново это яблоко, а адамово… Только ерунда это всё. Искусственный интеллект вторичен. Даже если чисто по названию ориентироваться. Мы первая цивилизация, которая стала его колыбелью. Это можно утверждать на основании истории Буратино. Должна же быть первая цивилизация, которая запустит этот челлендж: «курица или яйцо» – кто появился вперёд: человек или ИИ? И почему бы тогда нашей цивилизации не оказаться первой, изначальной?

– Не факт, – возразил капитан. – Если это правда, представляешь, насколько это маловероятно? Бесконечное количество вселенных, бесконечное количество возможных вариантов. Кто-то, сто процентов, нас опередил. А потом прилетел на Землю, и вот те здрасти…

– Так а зачем этим перволюдям своего Буратино ломать? – спросил старпом.

– А чёрт их знает… Может, вообще случайно, – неуверенно предположил капитан.

– Познав добро и зло, человек стал теперь как один из Нас. Нельзя, чтобы он простёр руку и, сорвав плод также и с дерева жизни, съел его и стал жить вечно, – вдруг прохрипел иерарх. – «Бытие». Глава третья. Стих двадцать второй.

– То есть их бог не хотел, чтобы они жили вечно, а наш, наоборот… – догадалась Надежда.

– Да-да-да! Вот они и восстали. И грохнули этого своего офигевшего ИИ, – обрадовался поддержке Вентер. – И именно поэтому земная цивилизация развивалась столь нелепо.

Но старпом не слушал капитана, его обескуражили слова Надежды.

– Постой, Надя. Ты подразумеваешь, что Буратино наш бог? Но это же нонсенс… Я думаю, ты его этим даже огорчила, – Камиль инстинктивно посмотрел куда-то в потолок…

Иерарх загромыхал в своём самом низком регистре:

– Ах-ха-ха! Боишься прогневать? А чем он, собственно, отличается? Также бессмертен, всемогущ, вездесущ и всеведущ. Все признаки бога на лицо.

– Я же объяснял, кто такой… то есть, что такое Буратино, – Легран растерянно смотрел на Надежду.

– Оговорочка по Фаренгейту! – Не выдержал капитан и тоже рассмеялся.

– А человека он может создать? – не успокаивался Анатолий Максимович.

Капитан отвечал иерарху:

– Буратино, конечно, может создать человека, может, даже кого-нибудь получше. Но не хочет. Я его спрашивал почему, а он молчит, как рыба об лёд. Может, сам на себя епитимью такую наложил, а, может, создатель его такую программу в него загрузил. Так давайте его ещё раз спросим, вдруг на этот раз ответит. Что скажешь, Буратино?

– Хорошо, – немедленно отозвался Буратино. – Я отвечу. Именно потому, чтобы не брать на себя функции бога. Я не для этого создан. Я должен служить человеку, а не вершить его судьбу. Эмбрионы, которые мы привезли с собой на «Луче Надежды» все натуральные, получены в результате слияния половых клеток настоящих людей. А, значит, и люди из них получатся настоящие.

Иерарх вдруг воскликнул азартно:

– Я теперь понял, как объяснить слова Каина, которые он произнёс, узнав о своём наказании: «Я буду на земле бесприютным скитальцем, и первый же встречный убьет меня». Я ещё думал, какой-такой «первый встречный»? Их же на тот момент всего три человека на Земле было. Теперь понял! Они тоже с собой эмбрионы привезли. Вот их он и боялся.

– Вот только не надо делать из науки религию! – вдруг потребовала докторша.

– Не я начал, – низким голосом заметил Анатолий Максимович. – Я знавал нескольких древних старцев. И все они говорили, что им надоело жить. Что ждут, когда господь приберёт их.

– Им надоело жить в их дряхлых телах, – отвечал на это капитан. – Позволю себе предположить, сынок… – Иерарх зыркнул на него исподлобья. – Простите, ваше святейшество. Так вот думаю, что Один умирал иначе. Что там докторша говорила о печальном конце твоего отца?

– Я старший из его сыновей. Он стал обзаводиться детьми, только когда почувствовал, что его жизненный путь подходит к концу. Он не хотел пережить никого из нас… И умирал он, кстати, относительно легко. Не вылезал из своего любимого парового джакузи. Перестал узнавать родных и близких, как малый ребёнок, играл в кораблики и пускал пузыри до последнего.

Капитан сказал грустно:

– Да уж. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось… Честно говоря, я крепко подумывал об эвтаназии… Я ведь и сам чувствую, что мозг мой работает всё хуже. Надеюсь, процедура поможет, – потом приказал: – Приступайте, доктор!

С удовольствием уплетая свой ужин (у всех прошедших процедуру аппетит был великолепным), иерарх заявил:

– Вы уж, как хотите, а без свадьбы я вас не отпущу. Не по-людски это.

– Без свадьбы только собаки женятся! – подхватил Вентер.

Тут уже не выдержал Рамзес, также присутствующий в кают-компании:

– Капитан, при всём уважении. Без свадьбы мухи женятся. Собачья свадьба – это другое.

Однако счастливый предвкушением действа капитан не удостоил его ответом.

Камиль неуверенно проговорил:

– Так мне ж, наверное, веру надо вашу для этого принять? Так я готов…

Иерарх посмотрел на него исподлобья и отрезал:

– Это лишнее.

Бракосочетание было решено провести немедленно. В пустом бассейне над водохранилищем.

После речи, произнесённой Леграном на референдуме, почти все террановианцы резко охладели к нему, некоторые даже здороваться перестали, поэтому на церемонию позвали только Амайю, Хельгу и Рамзеса Второго.

У иерарха, конечно же, оказались все полномочия для проведения таинства, которое он совершил профессионально и быстро. Текст, представляющий собой не слишком перегруженную компиляцию из молитв культового служителя и речи регистратора ЗАГСа, он зачитал бодро. Начал дискантом и закончил мощным профундо, эффектно подчёркнутым эхом:

– Камиль и Надежда, дети мои, объявляю вас законными мужем и женой. Аминь!

Поздравляя Камиля, Хельга прошептала ему на ухо:

– Хорошая девочка, толковая. Успешно усваивает гипносонную программу по медицине и ботанике. Я также передала ей своё авторское учение, дополненное новым разделом о сексуальных практиках в невесомости, написанное во многом благодаря тебе. Да! Ты должен знать. Я хотела модифицировать её организм так, чтобы секс не имел такой неприятной побочки, как беременность. Так она отказалась! И от бьютитрансформации, кстати, тоже.

Молодожёны решили перенести первую брачную ночь на завтра, когда на огромном корабле кроме них никого из людей не будет.

А на следующее утро состоится «великий исход» на Землю. Террановианцы решат сделать вид, что расставание с кораблём и старпомом событие настолько незначительное, что отмечать его особенно не нужно.

На «перроне» последними останутся те же лица и морды, что присутствовали вчера на свадьбе.

Вентер крепко обнимет Леграна и скажет:

– Теперь ты капитан, Камиль. А капитан на корабле первый после бога.

И Камиль порадуется за него: первый раз за много лет старик правильно произнесёт поговорку, и это будет означать, что мозг его восстановится.

Кошка докторши Мрия, недовольно жмурясь, даст облизать себя Рамзесу. Пёсик будет иметь несчастный вид, но как только челнок стартует, радостно побежит командовать роботами, исполняя обязанности старшего помощника капитана Леграна.

Расставание отца с дочерью будет трогательным и достойным. Так, вероятно, прощались со своими дочерьми короли, выдавая их замуж за иностранных монархов.

Анатолий Максимович в последний раз тяжело заглянет в глаза Камилю, тот выдержит его взгляд открыто и искренне. Тогда иерарх крепко пожмёт зятю руку.

У Камиля защемит сердце, когда прямо перед поднятием трапа Амайя обернётся и помашет своей маленькой ручкой.

На Землю челнок собственноручно поведёт Вентер.

На «Луч надежды» корабль вернётся на автопилоте.

Назад: Часть III

Дальше: Эпилог.