Часть II
Глава 1.
Сытый и чуть пьяный Невструев быстро шагал по адресу, полученному от Артиста. Казалось, он движется навстречу судьбе. Александр положил на алтарь искусства престижную профессию и семейное счастье, но вдохновения так и не обрёл. Он надеялся, что загадочная организация с помощью достижений науки поможет ему ухватить музу за эфемерную тунику.
После того, как Анна в гневе покинула ресторан, не заплатив даже за себя, ему пришлось отдать официантке почти все свои деньги. Поскольку жена умчалась в закат на своём автомобиле, а такси он себе позволить не мог (и так непонятно, как прожить ещё восемь дней до зарплаты), чтобы успеть на собеседование, ему приходилось почти бежать. На общественном транспорте ехать, смысла не имело; приложение-навигатор в телефоне показывало, что от суши-бара до точки назначения было такое нелепое расстояние, что он только проиграл бы по времени.
Невструев миновал суд, из которого его выпустили совсем недавно. Это расшевелило жабу за грудиной, но ненадолго: когда здание исчезло из поля зрения, исчезло и беспокойство.
Проверив по дороге мессенджеры, он узнал, что уволен с работы, потому что пропустил две смены, трое суток не отвечал на звонки и сам на связь не выходил. Это не удивило Невструева и даже не выбило из колеи. «Ничего, – успокаивал он себя, – в конце концов за эксперименты над людьми должны наверняка платить».
Искомое строение находилось через дорогу от территории крупного клинического комплекса Ихилов в центре Тель-Авива. Как объяснила девушка в облачении медсестры, у которой Александр уточнял путь, в нём размещались частные врачи и организации, сотрудничающие с ихиловкой. От самого большого из пошарпанных корпусов больничного городка в современное здание вёл воздушный переход, что указывало на их неразрывную связь. Выглядело это так, как будто блестящий молодой человек протягивает руку своему плюгавому дедушке.
Компания Golden Key занимала верхний этаж здания целиком, что само по себе внушало уважение. Интерьер здесь был первоклассный – удачное сочетание футуристических обтекаемых пластиковых, металлических и деревянных форм, как на космическом корабле, стеклянных граней и живых растений. Больницей здесь не пахло, запах стоял скорее как в оранжерее.
Опасения Невструева, что его не пропустят, поскольку он всё-таки опоздал на десять минут, да ещё и пришёл вместо другого человека, не сбылись. Приветливая секретарша на ресепшен позвонила кому-то по внутреннему телефону и получила разрешение пропустить потенциального участника эксперимента, после чего выдала ему электронный планшет, в котором следовало заполнить анкету с незамысловатыми вопросами. На это ушло минут пять, после чего девушка объяснила, как найти нужный кабинет.
На табличке рядом с дверью значилось: «Стейси Копхилер, психолог».
Геве́рет Копхилер на первый взгляд показалась недавней выпускницей университета. Распущенные по местной моде, мелко вьющиеся тёмно-каштановые, почти чёрные волосы обрамляли худощавое лицо с неправильными, непропорциональными чертами: длинный, тонкий нос с заметной горбинкой, слишком большие глаза, слишком крупный рот. Она не была красавицей в обыденном смысле этого слова, но что-то в ней сразу завораживало. В том, как она посмотрела на него в первый раз, как приветливо улыбнулась и приподнялась, чтобы пожать руку, в каждой черте, в каждом жесте проглядывала её непритворная женственность. Она напоминала креолку, которая в любой момент готова пуститься в пляс с кастаньетами. В её одежде и аксессуарах также зримо присутствовал то ли испанский, то ли цыганский колорит.
По-русски Стейси говорила с лёгким акцентом, который свойственен людям, родившимся в Израиле или приехавшим сюда в раннем детстве. При ближайшем рассмотрении Александр понял, что она старше, чем ему изначально почудилось. Возраст был заметен по выраженной носогубной складке, по уверенному, исполненному опытом взгляду.
После того как они обменялись приветствиями и представились, психологиня предупредила, что кандидату следует быть откровенным, насколько это возможно, поскольку от этого зависит не только то, примут ли его в число испытуемых, но и подбор оптимальных условий для эксперимента, если его кандидатура будет одобрена. Конкурс, кстати, восемь с половиной человек на место. Стейси надела очки, которые ещё больше увеличили её глаза, и, заглядывая в монитор, принялась задавать уточняющие вопросы:
– А почему вы в пункте «семейное положение» ничего не выбрали? Забыли?
– Нет. Просто любое из предложенных определений в отношении меня было бы неверным. Я расстался с женой, но ещё не развёлся. По-моему, это не подходит ни под «женат», ни под «холост».
– Надеетесь сохранить семью?
– Надеюсь, что этого ни в коем случае не произойдёт.
– Я поняла. Но всё-таки отмечу «женат» – формально это пока так, – Стейси щелкнула мышкой.
Он пожал плечами.
– Вот это да! – обрадовалась она, читая дальше. – Мы, оказывается, коллеги.
– Не совсем… Психиатр психологу не коллега. У вас же педагогическое образование?
Она прикрыла глаза в знак согласия.
– А чтобы работать психиатром, нужно медицинское, – заявил он безапелляционно.
– Какой вы… – она улыбнулась без обиды и забила что-то в компьютер. – Но ведь наши специальности во многом похожи; мы помогаем людям справиться с их ментальными проблемами…
– Но совершенно разными методами. Пока вы человеку зубы заговариваете, зачастую лишь усугубляя его состояние, я выписываю пилюли, которые ему реально помогают.
Психологиня не стала отвечать на этот укол. Помолчала, откровенно изучая Невструева поверх очков.
– А почему вы не стали подтверждать свой врачебный статус?
– Потому что я больше не хочу быть доктором.
– Интересно. А кем же вы хотите быть?
– Писателем, – ответил Александр и почему-то смутился.
– Так это же прекрасно! – Стейси снова пометила что-то в компьютере. – Нам как раз нужны люди с творческими амбициями… А почему вы поставили галочку на «безработный»? По-моему, писатель – вполне официальный род занятости.
– Видите ли, я слишком мало зарабатываю на этом поприще, чтобы считать его полноценной работой. Пока это всего лишь хобби. Мне приходится добывать хлеб насущный иными способами.
– Что-то нелегальное? Почему не написали в анкете? Торговля оружием, наркотиками, людьми? Не бойтесь, я никому не скажу.
– Я работал охранником… пока меня не уволили как раз сегодня.
– Почему?
– Потому, что я три дня просидел в тюрьме, – признался Александр. Она выглядела неглупой и профессиональной, он поверил ей и решил ничего не скрывать.
– Очень интересно… И за что же это писателей в тюрьму сажают?
– А как всегда – ни за что. Поэтому суд меня и оправдал.
– Поздравляю. Но в чём же вас пытались обвинить?
– Да так… – буркнул Невструев. – Мелочи жизни.
– И всё-таки я должна знать, чтобы составить ваш психологический портрет.
– Ложное обвинение в домашнем насилии.
– Ложное?
– Век воли не видать! – Александр по-блатному растопырил пальцы.
Стейси улыбнулась, обнаружив милую ямочку на левой щеке.
– То есть вы хотите сказать, что у вас нет склонности к насилию?
– Пожалуй, что нет. Даже на уровне акцентуации характера.
Она подумала немного.
– Мне нужно почитать, что вы пишете. У вас же есть что почитать?
– Есть пара сборников. Рассказы. Одна мини-повесть… А зачем вам?
– Мне нужно понять: вы действительно творческая личность или возомнили себя таковой.
– Думаете, у вас хватит для этого квалификации?
Психолог вместо ответа протянула ему визитку, при этом на Александра повеяло ароматом каких-то диких, экзотических растений.
– Тут есть электронный адрес, на него отправьте, пожалуйста, свои сборники.
Невструев поблагодарил, посмотрел на карточку для приличия и спрятал её в бумажник.
– Вы пришли вместо другого человека. Как это вышло?
– Мы сидели в одной камере. Меня отпустили, а он там, похоже, надолго, вот и отдал мне свою очередь.
– А как у вас с вредными привычками? Мы не берём на испытания алкоголиков и наркоманов. У нас есть наработки по поводу лечения зависимостей с помощью гипносна, но пока чисто теоретические. Так что… Вы пройдёте медицинское обследование, и, если в крови найдут следы наркотиков, до эксперимента вас не допустят. Никаких предубеждений, просто мы не знаем, как ваш мозг отреагирует на гипнотическое воздействие.
– Никаких зависимостей. Не курю. Без уважительного повода не пью.
После того, как Невструев так же уверенно отверг наличие у него самого, а также у его родственников психических заболеваний, Стейси сняла очки и откинулась на спинку кресла, знаменуя тем самым окончание беседы.
– Тогда я больше вас не задерживаю. Если подойдёте, вам завтра же позвонят.
– Но позвольте, я же абсолютно не знаю, что за опыты вы собираетесь производить надо мной. Мне говорили, что ваша методика позволяет развить творческие способности…
– Так и есть. Будьте уверены, вам понравится. К сожалению, у меня уже нет времени объяснять, мне нужно побеседовать ещё с тремя кандидатами сегодня.
Она поднялась и подошла к стеллажу с книгами и папками для бумаг, обнаружив подтянутую, выпуклую в нужных местах фигуру. Достала глянцевую брошюру и протянула Невструеву.
– Вот. Здесь всё написано.
Александр проштудировал содержимое тоненькой книжечки в тот же вечер.
Оказалось, что специалисты компании Golden Key – мирового флагмана индустрии виртуальной реальности, существующего на самом пике научных достижений современности, – разработали технологию индуцированного сна. Называется она «гипносон» и заключается в воздействии мягкого, высокоточного электромагнитного излучения, управляемого искусственным интеллектом, на участки центральной нервной системы, отвечающие за сновидения: ретикулярную формацию, гипоталамус, ядра серого вещества в среднем мозге, а также на чувствительные зоны больших полушарий. Производится сие воздействие в специальном аппарате ИУС – индивидуальном устройстве для сна. На картинке оно напоминало высокотехнологичный гроб из светлого пластика с окошечком, через которое можно наблюдать лик его обитателя.
Далее брошюра утверждала, что в гипносне организм восстанавливается гораздо эффективнее, чем в обычном физиологическом, причём и ментально, и физически. Ультрасовременная технология помогает также избавиться от множества проблем со здоровьем. Прежде всего полностью избавляет от бессонницы – расстройства, ежегодно наносящего катастрофический урон человечеству. С помощью гипносна возможно лечение психоневрологических заболеваний. Он может использоваться для борьбы с нарушениями кровяного давления, эндокринным дисбалансом и лишним весом.
В настоящий момент учёные компании изучают перспективы применения гипносна для изучения языков, научных дисциплин и развития творческих способностей.
Всё это напоминало рекламу некой шарлатанской панацеи, но попасть в эксперимент Невструеву захотелось ещё больше, чем раньше. Особенно после прочтения пункта о развитии творческих способностей; к сожалению, никаких пояснений по этому поводу не следовало.
Анна так и не явилась домой в эту ночь. Александр почти не расстроился из-за этого.
На следующий день, к огромной радости Невструева, ему позвонили из офиса Golden Key, сообщили, что его кандидатура одобрена, и пригласили на прохождение предваряющего эксперимент обследования.
Обследование проходило в том самом клиническом комплексе Ихилов, рядом с которым находился офис компании. Кандидата осмотрели терапевт, кардиолог, психиатр и эндокринолог. У него взяли кровь, мочу, просветили голову на ЯМР-томографе, сделали ЭКГ и УЗИ-обследование всех внутренних органов. Пришлось провести весь день с утра до вечера в больнице и побегать по её этажам и корпусам.
Следующие два дня Александр еле пережил, с нетерпением дожидаясь результатов; могли и не взять, если в анализах что-то не устроит.
В пятницу утром ему снова позвонила секретарша из Golden Key:
– Александр, я вас поздравляю, вы включены в группу испытуемых. Приезжайте к четырём часам. Сегодня вам проведут первый сеанс гипносна. Вас же не смущает, что это произойдёт в шабат?
– Нисколько!
Перед сеансом Невструева привели на инструктаж к психологине.
Стейси встретила его очень тепло и рассказала, что, несмотря на выраженную антисоциальность его анкеты: эпизод с тюрьмой, статус безработного, развод, она настояла на том, чтобы его взяли. К тому же ей понравились его тексты.
Польщённый Александр задал заветный вопрос о развитии творческих способностей с помощью гипносна.
– Вы знаете, мне это интересно так же, как и вам, – с готовностью ответила Стейси. – Тема моей научной работы на соискание докторской степени «Психологические аспекты развития творческой личности». С помощью этого эксперимента я надеюсь получить уникальные данные, привлекая людей, подобных вам.
– И каким же образом этот ваш чудодейственный сон может помочь мне обрести вдохновение?
– Это как раз то, о чём я должна вас проинструктировать. Сны, которые мы предоставляем, бывают двух типов: с меньшим или большим интерактивным участием испытуемого. В первом случае вы можете воспользоваться готовым сценарием и взаимодействовать в нём с предлагаемой нами виртуальной действительностью. А можете создать её сами, и события в ней будут происходить в полном соответствии с вашей психопродукцией.
– Мне, конечно, больше подходит второй вариант. Я сейчас как раз пишу космическую фантастику и несколько подзастрял…
– Так что же вы молчали? – воскликнула психологиня. – Вы можете предоставить мне этот текст в электронном виде?
– Конечно, – не веря своему счастью, пробормотал испытуемый, – Но там совсем немного…
– Прекрасно! Я передам Буратино, и за оставшееся до сеанса время он успеет всё подготовить.
– Кому, простите? Буратино?
– Так называет себя наш корпоративный ИИ.
Глава 2.
– Привет! Привет! Доброе утро! – разбудил Камиля весёлый юношеский голос.
– Опять ты? Как ты мне надоел… – прозвучало в ответ напевно и сердито. – Пусти.
– Нет! Давай поиграем!
– Отстань, дурак. Не хочу. Дай пройти!
– Нет! Нет! Не пущу! Что ты здесь забыла?
– А какое твоё собачье дело? Я тебе всю морду сейчас расцарапаю.
– Ну давай, царапай. А? Не успела? Ну давай ещё! Давай!
– Рамзи, а ну отстань от неё! – приказал Камиль, с удовольствием потягиваясь. Глаза он не открывал, пытаясь запомнить сон, который видел только что. Но тщетно. Сновидение улепетнуло куда-то в подсознание, оставив после себя лишь приятный флёр.
Через мгновение он почувствовал, как к нему на постель запрыгнуло лёгкое тельце. Прямо перед ним оказались круглые глаза Мрии – сиамской кошки судового врача. Она, положила на подушку какой-то свёрток, промурчала «Доброе утро», из вежливости отёрлась пушистым боком о его руку и тут же спрыгнула на пол.
– Стой! Куда! А поиграть?.. – начал было юнец, но в следующее мгновение заскулил жалобно.
– Что? Получил, балда? – рассмеялся Камиль.
– Ну её. Дура! В следующий раз башку ей откушу, – пообещал карликовый белый пудель по кличке Рамзес Второй и завозился на своей подстилке.
Каюта Камиля Леграна, старшего помощника капитана, – одна из лучших в юго-восточном жилом модуле – была довольно просторной: кроме койки в ней помещались вращающееся кресло и откидывающийся столик. Имелся также отдельный санитарный узел – редкая привилегия, доступная только старшим офицерам экипажа межзвёздного транспорта «Луч надежды». Проблема недостатка пространства, доставляющая в основном психологические неудобства, решалась для обитателей скромных кают с помощью обоев-хамелеонов, которые могли мимикрировать под любое окружение, будь то городской или горный пейзаж, морское побережье или мангровые джунгли, и даже при желании райские кущи или огни преисподней.
Камиль развернул бумажку, принесённую кошкой. Из неё выпала искрящаяся хрусталём капсула с аромококтейлем. На смятой бумажке было написано: «Я проснулась сегодня и подумала о тебе. Это мой ароматический образ в этот момент. Пусть он будет с тобой до вечера, когда мы наконец сможем уединиться».
Кроме тонкого, интимного благоухания коктейль содержал в себе целый букет компонентов. Докторша была большая мастерица смешивать обонятельные и иные ощущения. Втянув ноздрями суспензию, старпом ощутил мощную эйфорию и прилив сил. Захотелось великих свершений, даже подвигов во славу отцов-основателей. Ещё очень захотелось поскорее заключить докторшу в объятия, наверное, это и был основной эффект, заложенный ею в зелье.
Он встряхнулся и, как был в трусах, выскочил из каюты и сразу же перепрыгнул на самодвижущуюся дорожку, ведущую к выходу из жилого модуля, а потом через усаженную самыми разнообразными растениями аллею к центру климатрона, туда, где располагались лифты. Этаж, на который выходили жилые модули, был усажен в основном флорой декоративной, услаждающей взор и обоняние, помогающей поддерживать ментальное здоровье пассажиров и экипажа.
Два верхних этажа климатрона были отведены для выращивания натуральных овощей, фруктов и ягод, которые предназначались для пассажиров из элитных жилых модулей, старших офицеров команды корабля и ведущих учёных. В столовые для рядовых членов экипажа и пассажиров попроще они попадали не часто, только в случае если образовывались скоропортящиеся излишки.
Шесть нижних этажей занимали многоярусные гидропонные установки с растениями, способными перерабатывать максимальные объёмы углекислого газа в кислород, а также дающими биомассу для переработки в пищу. К первым относились генно-модифицированные мхи и хлорофитумы, ко вторым – также полезно изменённые на наследственном уровне злаки, корнеплоды и бобовые. Там же выращивались солеро́с и кресс-салат, которые очищали воду от излишков солей и минералов.
Сельхозугодия общей площадью в семь гектаров омывала вода, обогащённая фертилайзерами, многократно ускоряющими рост растений, и переработанными в удобрения отходами жизнедеятельности животных организмов. Ещё в ней содержался фитопланктон, также принимающий посильное участие в выработке кислорода.
Циркулирующая по всему кораблю вода была его кровью, а огромный объём климатрона (двести двадцать метров в длину и сто в диаметре) выполнял функции лёгких и печени, очищая воздух и утилизируя выделения тысячи космических путешественников и их обретших в результате генных модификаций разум и речь питомцев.
Встреченные старпомом люди улыбались ему и кивали, он отвечал им тем же.
Лифтов было восемь – по одному на каждый жилой модуль.
Камиль провалился на лифте на сто метров в самый нижний ярус климатрона, где располагались два пятидесятиметровых бассейна, углублённых в водохранилище объёмом в тридцать семь тысяч тонн. Вокруг них размещалась зона для спорта и отдыха со всевозможными тренажёрами и ложами для ультрафиолетовых ванн. По окружности её обрамляли бьютитрансформаторные станции, массажные и SPA-салоны, а также кафе и аромобары.
Бассейны функционировали только во время разгона и торможения корабля, когда линейное ускорение в десять метров в секунду создавало силу, эквивалентную земному притяжению и направленную по оси от носа к корме, и сегодня был последний день их работы.
Проплыв одноударным баттерфляем десять бассейнов, Легран отправился обратно в жилой модуль, но не на лифте, а через центральную хорду – трубу восьми метров в диаметре, в стенки которой были вделаны скобы. Цепляясь за них только руками, Камиль преодолел все сто семь метров, отделяющих рекреационную зону от жилых модулей. В результате всех этих телодвижений он лишь слегка вспотел и запыхался.
Приняв холодный душ и облачившись в форму, бодрый и свежий старпом мельком взглянул на себя в зеркало рядом с дверью, чтобы лишний раз убедиться, как белоснежный китель с тремя широкими золотыми лычками на рукавах выгодно контрастирует с тёмно-кофейным оттенком его кожи, и снова перешагнул порог каюты.
День сегодня предстоял самый обычный, рутинный.
Зато завтра «Луч надежды» прекратит торможение и ляжет в дрейф в полутора миллионах километрах от матушки Земли, в окрестностях точки Лагранжа L2, в том самом месте, с которого в незапамятные времена стартовал. Отрицательное ускорение исчезнет, и на корабле на непродолжительное время воцарится невесомость. Палубы в жилых отсеках развернутся плоскостями параллельно вектору движения корабля, а гидропонные переборки, разделяющие девять ярусов климатрона, будут разобраны и распределены по его стенам. По завершению трансформации запустятся карусельные двигатели, которые заставят климатрон и жилые отсеки вращаться вокруг центральной хорды со скоростью три с половиной оборота в минуту, тогда и возникнет центробежная сила, имитирующая гравитацию. Причём в самых удалённых точках жилых отсеков ускорение свободного падения будет равняться 13,3 м/с2, приблизительно как на Терра Нове (планете с которой возвращался корабль), на их центральных палубах – как раз эквивалентно земному, то есть около 10 м/с2, а на стенках климатрона его половине, то есть примерно на 1 м/с2 больше, чем на Марсе, или в три раза больше, чем на Луне.
Из самодвижущихся дорожек, ведущих из жилых модулей и обратно, выдвинутся поручни и упоры для ног, таким образом получатся семидесятиметровые вертикальные эскалаторы. Лифты в центральной шахте будут двигаться в полной невесомости, и пассажирам в них придётся пристёгиваться, чтобы их не бросало туда-сюда при ускорении и торможении.
В модуле управления предметы веса также иметь не будут, поскольку в режиме дрейфа он не вращается вместе с центральной хордой и двигательным отсеком.
Со всеми этими метаморфозами, как всегда, безупречно справится автоматика, управляемая бортовым ИИ, но Леграну в соответствии с его должностными обязанностями предстояло проинспектировать каждый закоулок гигантского корабля.
«Луч надежды» от дюз кормовых маневровочных двигателей до наконечника носовой антенны имел 1 143 метра. Правда, его «населённая» часть, вращающаяся во время дрейфа или свободного полёта при отключенном фотонном двигателе, которую предстояло облазить старпому, имела всего триста метров длинны. Но это тоже немало, – как раз Эйфелева башня по высоте, но вовсе не такая изящная в поперечнике.
Но вся эта суета с самого раннего утра наступит завтра…
А сегодня старпом степенно проследовал в северо-западный, «капитанский», жилой модуль. Тут располагалась офицерская кают-компания – довольно просторное помещение, обшитое источающей тонкий смоляной запах корабельной сосной. Резная тяжёлая мебель из красного дерева с золотой фурнитурой, декоративные латунные иллюминаторы с рассветным «живым» морским пейзажем в них. Фоном звучала тихая, расслабляющая музыка, перемешанная с шуршанием волн о корпус, хлопаньем парусов, гудением такелажа на ветру, и криками чаек.
Здесь стоял стол, накрытый для завтрака. Богатый выбор блюд услаждал взор широкой цветовой палитрой. Белые шарики искусственных яиц, жёлтые и оранжевые полоски сыра, колбасы и копчёности всех оттенков от розового до тёмно-коричневого, жёлто-розово-красные тона солёной рыбы, горки красной и чёрной икры, свежая зелень.
Полученная в условиях космической лаборатории животная органика почти не отличалась по вкусу от настоящих продуктов, если бы было с чем сравнивать. А вот рыба и икра всегда подавались натуральные и свежие. В водохранилище на одном уровне с бассейнами были устроены три садка для выращивания пресноводных рыб: угря, осетра и лосося – и столько же с водой, имитирующей по составу морскую, для тунца, дорады и сибаса. Для этих организмов был не важен режим, в котором находился корабль, – искусственной гравитации или её отсутствия – рыба в воде всегда пребывает в невесомости.
Во главе длинного стола восседал капитан.
– Доброе утро, Камаль! Судя по вашим горящим глазам, вы уже чего-то нюхнули? – приветствовал он старшего помощника.
– Камиль, с вашего позволения, сэр. Доброе утро!
– Ну-ну, простите мою стариковскую забывчивость. Как говорится, кто старое вспомянет, тому и вон идти… – кажется, так. Прошу к столу, молодой человек.
Разменявший пять сотен лет капитан Закари Вентер коверкал имена подчинённых и то и дело сыпал странными, не всегда подходящими случаю поговорками, которые к тому же не очень хорошо помнил. Однако дело своё капитанское он знал твёрдо. Лицо у него было молодое, для солидности обрамлённое курчавой рыжей растительностью, – но, видимо, и здесь он что-то напутал, потому что по фасону бородка скорее напоминала боцманскую нежели шкиперскую.
Старшему помощнику Камилю Леграну было всего девяносто лет с хвостиком. Человек из третьего поколения бессмертных, он был с младых ногтей воспитан в традиции благоговейного почитания старших, поэтому покорно склонил голову и занял своё место по правую руку от капитана.
Полчаса завтрака прошли в непринуждённой обстановке. Все присутствующие были приветливы и веселы, много смеялись и шутили. Капитан по-отечески поглядывал на подчинённых, блаженно улыбался и изредка вставлял свои не всегда меткие замечания.
Когда раздался мелодичный звук рынды, знаменующий окончание утренней трапезы, сэр Вентер раздал несколько кратких установок на день грядущий. Все поднялись из-за стола и разошлись по своим постам.
Восемь часов на капитанском мостике пролетели для Камиля незаметно. Сначала он совершил виртуальный обход корабля, убедился, что всё работает исправно. Потом на пару часов запустил имитацию атаки инопланетян на корабль и всласть пострелял из лазерных пушек по насекомоподобным НЛО, попутно установив рекорд по количеству фрагов за единицу времени.
По этому поводу капитан, который в ожидании своей смены отдыхал у себя в каюте, вышел в эфир и отпустил следующее загадочное замечание:
– Наш пострел совсем сопрел, – предыдущий рекорд принадлежал ему.
Потом старпом произвёл уже не виртуальный, а реальный обход корабля, на который ушло не менее часа. Последний тридцать минут провели в обсуждении завтрашнего манёвра.
Наконец зазвучала рында, оповещающая об окончании вахтенной смены.
В честь последнего дня работы бассейнов между жилыми модулями состоялся чемпионат по водному поло. На трибунах собралась почти вся тысяча обитателей «Луча надежды», кроме членов экипажа, заступивших на вахту.
Команда старпома, в которой он был капитаном, заняла второе место, на этот раз уступив военным специалистам. На третьем оказались представители северного жилого VIP-модуля.
После церемонии награждения все разбрелись по кафе и аромобарам, а подуставший за день Легран поехал к себе домой на лифте.
Он помедитировал на койке всего минут пятнадцать, когда в его голове зазвучала мелодия вызова. Это была судовой врач.
– Ты у себя?
– Да.
– Я зайду? – голос её звучал возбуждённо.
– Конечно, – ответил ей Камиль. – Рамзес, иди погуляй пару часиков, пожалуйста, – попросил он пёсика.
Выпроводив недовольно ворчащего пуделя, Камиль вынюхал остаток утреннего аромококтейля.
У судового врача Хельги Мадрасхен всё было не слишком: не слишком правильные черты лица, не слишком большая грудь, не слишком тонкая талия и не слишком длинные ноги. В этом «не слишком» и заключался рецепт её привлекательности. Нет, претензии на натуральность в этом не было – ясно было, что она активно пользуется бьютитрансформатором, но крайностей она не любила. Однако только во внешности…
Любовницей докторша была экстремальной. То, что она вытворяла в постели, было умопомрачительно. Она, наверное, даже медицину изучила для того, чтобы постичь предел возможностей человеческого организма в определённом аспекте. Могла подстроиться под любого партнёра: желающего подчиняться или доминировать, а могла быть с ним на равных. Она была профессором, гуру разврата и даже написала несколько монографий, посвящённых эклектическому сексу. Её учение включало в себя все известные человечеству порно-практики от древнейших камасутры, та́нтры и сиба́ри до новейших психосомальных и ретикулярно-вестибулярных. Оно было как древняя борьба самбо, создатель которой объединил опыт множества борцовских школ со всех концов мира и добавил кое-что от себя.
Глава 3.
После того, как Невструева выпустили из «саркофага», взяли кровь на анализ, измерили давление и сняли электрограммы сердца и мозга, он отправился на приём к психологине.
– Ну как вам пережитый опыт? – спросила Стейси.
– Это лучшее переживание, которое у меня было во сне! Да и наяву тоже… – признался Невструев. – Вы не представляете, как я счастлив, что попал в этот эксперимент. Спасибо вам всем огромное! И вам, и руководству своему передайте. Я всего лишь пишу фантастику… даже не пишу, собираюсь… а вы тут воплощаете её в жизнь.
– Значит, понравилось?
– Да не то слово! Даже не знаю, с чем сравнить… Это как в раю побывать. А как там всё прекрасно! И интерьеры, и люди, и запахи…
– Погодите-погодите, – улыбнулась Стейси. – Вы отвечаете на вопросы, которые я только собираюсь задать. Давайте по порядку.
– Я понимаю, вам сложно отклониться от плана беседы, но меня эмоции так и переполняют!
– Александр. Посчитаем до десяти, чтобы успокоиться? – предложила психолог.
– Да ну вас, ей-богу. Сами считайте. Всё. Я спокоен… Задавайте, пожалуйста, ваши вопросы по порядку.
Стейси начала спрашивать и отмечать его ответы у себя в компьютере. Александр отвечал, но думал при этом о своём.
Всё было замечательно: его переживания по поводу развода обесценились, жену он больше не ревновал, скорее, даже сочувствовал ей – у неё какой-то старый Лозон, а у него космическая тигрица, и сам он при этом ещё и негр… Писать ему теперь, наверное, есть о чём. Немного смущало, правда, что он не чувствовал этот материал до конца своим. Но после того, как Александр хлебнул предложенного Стейси кофе и окончательно проснулся, его больше всего стал занимать вопрос, чем же ему заниматься до вечера. Денег не было ни копейки. За участие в эксперименте ему пообещали хорошие деньги, которых и на то, чтобы жильё снять хватит, и на пропитание, чтоб дожить до того момента, когда он найдёт себе работу. Но получит он их только после окончания исследования, то есть через месяц, а что делать весь день и как раздобыть хлеб насущный, было совершенно неясно. Домой под страхом нового, на этот раз гораздо более продолжительного тюремного заключения, идти было нельзя.
– У меня всё, – наконец произнесла психолог. – Думаю, у вас тоже появились вопросы. Задавайте. Попытаюсь на них ответить.
Тогда Невструев выпалил, преодолев смущение:
– Скажите, а нельзя ли мне некий аванс получить?
– К сожалению, нет. Эту практику отменили. Знаете, сколько таких было? Деньги получат и поминай как звали… – Стейси начала строго, но потом смягчилась. – Но, учитывая вашу ситуацию и вашу ценность для эксперимента, я могу устроить вас на полный пансион в нашу столовую. Можете завтракать, обедать и ужинать. У нас очень хорошая кухня.
– Спасибо огромное.
– Ой, да пустяки, не благодарите. И вам же где-то писать надо… А знаете что! У нас на этаже есть библиотека. Я вам ноутбук найду, там и сидите хоть весь день.
– Так а что же я буду писать, Стейси? – немного слукавил Александр.
– Что за вопрос? Мне кажется, это очевидно. Сновидения свои и описывайте. За месяц целый роман накропаете.
– У меня такое ощущение, что это было бы нечестно. Как будто я использую допинг или чит-код, какой-то запрещённый приём…
– О чём это вы?
– Понимаете, не я же это всё придумал. Это всё ваш гипносон, ваш искусственный интеллект. Я не чувствую себя вправе…
– Какой вы, оказывается, щепетильный. Но послушайте: если книга хороша, читателя абсолютно не волнует, в каком состоянии находился её автор, когда писал её, как он изменял своё восприятие мира: медитацией или ЛСД, алкоголем, марихуаной или индуцированными сновидениями, помогал ему искусственный интеллект при этом или нет… Что мешает вам писать? Не только внешние факторы – отсутствие свободного времени и условий для работы, но и внутренние – дефицит вдохновения, недостаток фантазии, неуверенность в собственных силах. А гипносон лучше любых веществ, расширяющих сознание, стимулирует творческий потенциал.
– Возможно, читателю плевать на состояние, в котором писалась понравившаяся ему книга. Точно так же, как ему часто плевать на то, как писатель жил или умер: в достатке или в нищете, застрелили ли его враги, или сам он пустил себе пулю в лоб, угас от чахотки или от рака. Но мне-то не плевать! Что делать, если я чувствую себя плагиатором? – упёрся Невструев.
– Оставьте! – отрезала Стейси. – Люди, которые в бодром состоянии абсолютно не способны к музицированию и стихосложению, слышат в обычном сне несуществующие наяву прекрасные мелодии или неплохие стихи, которые иногда даже могут воспроизвести, проснувшись. Абсолютно не умеющие рисовать, грезят великолепными пейзажами. А представьте, на что способен мозг, имеющий склонность к творчеству и, главное, желание творить. Уверяю вас, вклад нашего Буратино в создание этой космической истории по сравнению с вашим ничтожен. Он лишь помогает увидеть более чёткую умозрительную картинку, лучше запомнить пережитое во сне. Понимаете?
Подопытный кивнул.
– Существует приём, когда творец в своём поиске перекладывает работу на подсознание. Вы наверняка что-то такое используете. Разве нет? – предположила Стейси.
Невструев снова кивнул.
– Когда засыпаю или просыпаюсь, я пытаюсь продлить пограничное состояние между сном и бодрствованием и в этот момент думать о том, что пишу. Иногда происходят вспышки озарения.
– Вот! А гипносон – это гораздо более удобный способ общения со своим подсознанием, повышающий КПД от этого процесса почти до ста процентов. В гипносне человек живёт, играет, наслаждается, а потом, когда просыпается, помнит всё и может описать доступными ему средствами. Вместо того чтобы перекладывать работу на подсознание какими-то медитативными методиками или, не дай бог, с помощью наркотиков и ждать потом неделями, а то и месяцами зачастую не очень внятного результата, можно просто погрузиться в гипносон, в котором всё происходит гораздо эффективнее. Подсознательное в нём легко переходит в сознательное и обратно.
Невструев сделал вид, что только сейчас дал себя уговорить, и перешёл к практическим вопросам:
– Но откуда мне известны все эти конструкционные особенности космического корабля? Откуда я знаю, как исполнять обязанности старшего помощника капитана? Всё это плод моего подсознания или всё-таки продумано вашим роботом?
– Он не совсем робот. Буратино – он скорее… как я его для себя определяю, – мыслящая трансперсональная сущность. А вашу осведомлённость в космическом деле считайте плодом совместных усилий. Скажем так: он предоставляет вам научно-техническую информацию в доходчивой форме и немного помогает её обработать.
– Вот бы мне поболтать с ним об этом… – мечтательно произнёс Невструев.
– Если Буратино сочтёт это нужным, то обязательно сам свяжется с вами. Одно могу сказать: ваша реакция на эксперимент, то, как вы взаимодействуете с виртуальной реальностью, интересует его не меньше меня.
– Так это что же получается? С помощью вашей технологии каждый сможет стать творцом? – вдруг испугался Александр.
– Вот именно! – обрадовалась Стейси. – Есть такая надежда. Её мы и пытаемся воплотить в жизнь с помощью этого эксперимента. В этом основная суть моей научной работы.
– С одной стороны, это замечательно, но с другой – настораживает. Если все будут творческими личностями, то, не представляю, какая тогда начнётся конкуренция…
– Ну и прекрасно! Чем должны заниматься люди, когда всю тяжёлую работу возьмут на себя роботы? Останется только творчество! И те, чьи фантазии, усиленные гипносном, окажутся самыми интересными, и будут наиболее почитаемы в обществе.
– Вот это и настораживает… Вот поглядите на то, что происходит сейчас в сетевой литературе, —Невструев начал скромно, но по мере того, как говорил, распалялся всё больше. – Я, если честно, ожидал от развития информационных технологий гораздо большего. Но бесконтрольное распространение стихийной психопродукции и отсутствие какой-либо цензуры привело к тому, что по-настоящему мудрые и талантливые писатели, которые могли бы научить человечество разумному, доброму и вечному, всё более задвигаются на второй план, куда-то в закулисье, и на авансцене оказывается ряженное, кривляющееся быдло, сквернословящее безыскусно, похабно шлёпающееся на задницу и издающее самые вульгарные звуки и запахи. И находятся люди равные им по умственному развитию, а значит восприимчивые к их потугам. Поскольку дураков большинство, то выходцы из их среды и становятся самыми известными и популярными. Если раньше пробивались если не достойнейшие, то хотя бы неглупые и образованные, то теперь любой тупорогий халтурщик может занять свою нишу и килотоннами продавать низкопробный ширпотреб. Что мы и наблюдаем теперь на всех книготорговых площадках…
– Однако оптимистом вас не назовёшь… – психологиня немного опешила от его напора. Она сидела, откинувшись на спинку стула и скрестив на груди руки, языком тела непрофессионально демонстрируя своё отношение к его излияниям.
Невзоров проигнорировал это замечание.
– Раньше, во времена бумажных книг, профессиональные издатели и редакторы осуществляли некую интеллектуальную цензуру и не допускали публикаций через чур откровенных кретинов. Теперь же кто угодно может вываливать в Сеть своё убожество. И это, между прочим, касается всех видов искусства. Так что же будет, когда все заделаются творцами?
– А нет ощущения, что в вас говорят нереализованные амбиции? Но не будем сейчас об этом… Если хотите, проработаем это факультативно. Наше дело разработать методику, а уж какое она найдёт применение…
– В том-то и беда сумасшедших учёных, которым важен лишь процесс познания, а не его последствия.
– Вы серьёзно?! – Стейси на секунду перестала скрывать эмоции. – То есть вы, писатель, на полном серьёзе полагаете, что необходима цензура?!
– Цензура, безусловно, должна быть, но не идеологическая, а культурная. Человечество же тупеет на глазах без неё! И это касается, конечно, не только литературы. Естественно, это не должны осуществлять один человек или организация. Должны быть демократия и плюрализм, поэтому в решении судьбы художественного произведения обязаны участвовать, скажем, не менее десятка независимых профессиональных экспертов, представляющих различные убеждения и слои общества.
– Я бы с удовольствием продолжила эту беседу, но меня ждут другие участники эксперимента, – спохватилась психологиня.
Выбор блюд в столовой Golden Key оказался весьма неплох, если сравнивать с обычными кейтерингами на израильских предприятиях. Однако по сравнению с угощением в кают-компании «Луча надежды» он был просто убог.
В библиотеке, находящейся через стену от столовой, он почувствовал себя очень комфортно. Приглушенный свет, локальные светильники и футуристическая мебель создавали уютную, почти интимную обстановку. Подборка книг здесь была в основном узкоспециальная – по программированию, кибернетике, психологии и нейрофизиологии. Но в самом дальнем углу пряталась пара стеллажей с художественной литературой, по большей части исторической, приключенческой, фантастической и фэнтезийной.
За весь день сюда заходили всего пару человек, на Невструева внимания они не обращали, даже не здоровались, брали что-то с полок и уносили с собой.
Лучшую атмосферу для творчества придумать было сложно. Александр буквально часа за три описал свой первый день на космическом транспорте. Потом взял с полки том по физиологии сна, и с интересом полистал его. Затем вернулся к своему тексту, перечитал и отредактировал его.
Так он не заметил, как пролетел день. Когда в библиотеку заглянула Стейси, оказалось, что уже почти восемь часов вечера.
– Ну что, как ваши дела, Саша? Написали что-нибудь?
Невструев отметил про себя «Сашу» и молча развернул к ней ноутбук.
Она села за стол рядом с ним и погрузилась в чтение.
Александр с интересом наблюдал за её реакцией. Стейси пару раз нахмурилась сосредоточенно и раза три продемонстрировала весёлую ямочку на щеке. Наконец закрыла ноутбук и произнесла:
– Что ж, очень неплохо. Местами, правда, приходится слишком напрягать воображение. Мне кажется, нужно проиллюстрировать как-то…
– Хорошо. Я подумаю, как это сделать.
– А вообще, замечательное начало, по-моему.
– Спасибо.
Они помолчали немного. Александр думал, что Стейси сейчас уйдёт, но она не торопилась.
– А что это вы читаете? – она заметила книгу, лежащую на столе. – Ух ты! Серьёзный труд. Что вы хотите в нём найти?
– Меня сейчас интересует в основном два аспекта. Во-первых, гипнопедия – обучение во сне. Вот здесь пишут, что всё это шарлатанство, малоэффективно и бесполезно. Однако вашей компании удалось решить эту проблему. Каким образом?
– Знаете, Буратино читал нам лекцию по этому поводу. Но там столько анатомических и физиологических подробностей… В общем, я просто сделала вид, что поняла…
– Людям вашей специальности часто приходится делать такой вид, – ехидно заметил Александр.
– Слушайте! Вы уже не в первый раз пытаетесь доказать мне своё превосходство, – вдруг рассердилась она.
– Да я же шучу, Стейси, – он успокаивающе положил свою руку поверх её.
Она отдёрнула ладонь.
– В первый раз это можно было воспринять как шутку. Теперь уже нет. Вы же понимаете, что пытаетесь самоутвердиться за мой счёт?
– Вы абсолютно правы. Я буду следить за собой. Обещаю.
Она посмотрела на него, как будто пытаясь оценить степень его искренности. Потом начала излагать то, как поняла принцип действия гипнопедии, своими словами.
– Если вы можете внедрить человеку знания, то что же ещё? – спросил он, когда она закончила. – Моему альтер эго во сне внушили уважение к капитану. Также можно внушить подчинение любой власти, принятие любой несправедливости… Вы вообще представляете, какой силой обладает этот ваш гипносон? Он может служить делу порабощения человечества, а может навсегда освободить нас от всех зависимостей.
Стейси пожала плечами.
– Я понимаю, о чём вы… Если эта технология попадёт в руки плохих людей… и всё такое. Бла-бла-бла. Я по этому поводу не переживаю, у нас очень надёжная служба безопасности. Вы сказали, что вас интересует два аспекта. Какой второй?
– Физиологический, – пробормотал Александр и засмущался.
Она заметила это.
– Ничего. Говорите! Мы оба профессионалы.
Невструев в двух словах изложил свои соображения.
Стейси и бровью не повела.
– Гипносон гораздо глубже обычного, поэтому поллюции и не происходит. Вы же и другие физиологические потребности справляли там, так почему вас не удивляет отсутствие этих выделений?
– Понятно. Поэтому перед сном нам ставят клизму и мочевыводящий катетер. Но минет же не делают… Слушайте, а зачем в принципе нужна имитация вот этих вот других отправлений в гипносне? Неужели нельзя без них обойтись?
– Как зачем? Исключительно для придания достоверности.
– Я понял. Спасибо.
Повисла пауза, которая явно не смущала Стейси. Она с профессиональным интересом разглядывала своего подопечного.
Александр вдруг почувствовал сильную усталость, которая до времени пряталась за эмоциональным возбуждением. Он не захотел играть в молчанку.
– Что ж, наверное, мне уже пора готовиться к ночи в саркофаге. Сами знаете, это долгое и малоприятное занятие.
Стейси хмыкнула.
– Это вы ИУС «саркофагом» прозвали?
– Саркофаг – с греческого пожиратель плоти или мяса. Поглощая тело, освобождает дух. Такая у меня ассоциация.
Психологиня выразила надежду, что этот мрачный никнейм для аппарата не приживётся.
Прежде, чем уйти, она коротко рассказала о том, что изначально методика гипносна была разработана для безнадёжно больных, чтобы скрасить процесс их умирания. Тогда использовались биочипы – внутримозговые импланты. Это было довольно травматично, иногда развивались осложнения. Поэтому компания разработала индивидуальные устройства сна, которые гораздо безопаснее и надёжнее.
Глава 4.
«Луч надежды» стартовал из окрестностей Терра Новы – планеты, обращающейся вокруг звезды Альса́фи в созвездии Дракона, – сорок лет назад. Это было его второе межзвёздное путешествие.
В первый раз корабль отправился в путь триста сорок два года назад по земному летоисчислению. Целями первой экспедиции являлись: «А» – сохранение человечества как вида, «Б» – поиск планеты, подходящей для колонизации, и «В» – контакт с инопланетными формами разумной жизни, если таковые повстречаются.
Тогда, в 2114-м году, очередной арабо-израильский конфликт довёл-таки мир до боевого применения атомного оружия. Нашлись люди со средствами, достаточными для того, чтобы к этому подготовиться, – представители четырёх богатейших кланов на планете. Предвидя, что история человечества добром не кончится, они тайно спонсировали постройку на обратной стороне Луны космического транспорта с фотонным двигателем, который затем с помощью маневровых двигателей был выведен на гала-орбиту точки Лагранжа L2, где и ожидал старта.
Как только началась ядерная заварушка, члены сопричастных кланов вместе со своими приближёнными, обслуживающим персоналом, экипажем звездолётчиков, а также группой учёных, инженеров, агрономов и военных специалистов погрузились на космический челнок, который и доставил их на «Луч надежды». С расстояния в полтора миллиона километров в полной безопасности могли они наблюдать развитие конфликта, к возникновению которого сами приложили немало усилий. После того как на Земле вырос тринадцатый по счёту гигантский гриб из пыли и дыма, поняли они, что ловить здесь больше нечего, запустили фотонный двигатель и отправились к наиболее подходящей для колонизации планете, которая на тот момент была обнаружена. Инфракрасный орбитальный телескоп Keyhole нащупал её всего в шести парсеках от Солнечной системы.
На корабле имелось восемь шарообразных жилых модулей, каждый по пятьдесят метров в диаметре. Располагались они вокруг центрального цилиндра климатрона и назывались по восьми условным направлениям: северный, северо-восточный, восточный, юго-восточный и так далее.
Четыре шара, носящие простые названия сторон света, были элитными, жили в них по пятьдесят человек. Эти части корабля своим убранством походили на фешенебельнейший круизный лайнер. Каюты здесь были роскошными и просторными, как дома́, и располагались вдоль стен кольцом, в середине которого заключалась круглая площадь со скульптурной композицией. На сферические потолки этих модулей проецировалось динамическое изображение неба – днём с солнцем и облаками, ночью с луной и звёздами.
Западный жилой модуль занимал Майкл Гольденберг – потомственный американский миллиардер со своими чадами и домочадцами. В архитектуре, интерьерах и одежде здесь главенствовал чёрно-золотой Ар-деко. В центре их круглой лужайки возвышалась статуя, изображающая отца Майкла – Амрама Гольденберга, изваянная в чёрном мраморе с золотыми прожилками.
В северном проживали несколько русских семей во главе с Сергеем Самсоновым. Они предпочли сочетание классицизма и барокко в золотом и голубом исполнении. В центре их жилого шара стояла копия петергофского фонтана «Самсон, раздирающий пасть льва». Но в отличие от бронзового позолоченного оригинала эта реплика была отлита из чистого золота.
В восточном разместился арабский шейх Фаад бен Хасим аль-Ахмади с гаремом и детьми. Они предпочли осовремененный восточный стиль и сочетание зелёного с золотым. Золотая кобылица с жеребёнком в натуральную величину паслись в середине мавританского сада, разбитого на центральной арене.
В южном – китайский нувориш Лю Шуньфу с близкими. Они предпочитали обитать в эклектической смеси хайтека и китайской пагоды. Наряду с неизменным золотым здесь доминировал красный цвет. Ядром этого жилого шара служила беседка с золотым драконом на крыше, таких размеров, что в торжественных случаях в ней размещались столы, за которые усаживались не только все обитатели элитных модулей, но и приближенные к элите члены экипажа и команды учёных.
В модулях с составными названиями было не до лужаек, фонтанов и небесных проекций. Размещалось в них по двести человек. Интерьеры тут были строгими, технологичными и аскетичными. Исключением являлись только кают-компании – одна «капитанская» в северо-западном модуле, другая «академическая» в юго-восточном. В двух остальных модулях их место занимали скромные столовые, которые в перерывах между приёмами пищи трансформировались в игорные зоны; обеденные столы уходили в пол, и им взамен разворачивались столы для развлечений: биллиардные, для настольного тенниса, кикера и хоккея, а также для карточных и прочих игр.
Через сорок лет путешествия, в 2154 году, космический транспорт «причалил» в точке Лагранжа, в которой взаимно компенсировались силы притяжения оранжевого карлика Сигма Дракона, или, как ещё называли эту звезду, – Альсафи, и планеты, которую решено было именовать Новой Землёй, или Терра Нова. Затем челнок доставил космических переселенцев с гала-орбиты на их новую родину.
Камиль Легран не мог помнить того, первого, перелёта. Он был одним из бессмертных людей, выведенных из миллиона оплодотворённых яйцеклеток уже на Терра Нове, привезённых в холодильных камерах космического транспорта. Их геном был модифицирован таким образом, что не содержал генов, отвечающих за старение.
Эмбрионы инициировали поэтапно, по мере того как суровая планета осваивалась, терраформировалась и становилось пригодной для существования всё большего количества людей. Легран появился на свет в составе последней партии привезённой с Земли и инициированной в 2363 году. Таким образом, сейчас, в 2456-й год от Рождества Христова, ему было девяносто три года, из которых сорок он провёл в обратном перелёте «Луча надежды» из звёздной системы Дракона в Солнечную систему.
И вот наступил долгожданный день прибытия в пункт назначения. Торможение закончилось, и на всём корабле на полчаса, до запуска карусельного механизма, создающего искусственную гравитацию за счёт центробежной силы, воцарилась невесомость.
Тут-то и наступило самое горячее время для помощника капитана.
И сколько ни говори, сколько ни предупреждай, сколько ни заставляй заучивать инструкцию, всё равно найдутся индивиды, нарушающие элементарные правила техники безопасности. Переход в состояние невесомости не слишком опасен, в отличие от момента запуска карусельных двигателей, когда тела обретают вес. Причём чем дальше от центра корабля эти тела находятся, тем больший вес они обретают. Как и сорок лет назад, на старте, кто-то чего-то не закрепил или не пристегнулся сам, и вот тебе придавленные пальцы, ушибы мягких тканей или даже сотрясение мозга.
На этот раз имел место вопиющий случай. Парочка стошестидесятилетних космобиологов решила произвести некий контактный эксперимент в невесомости, но получаса им не хватило. Видимо, слишком увлеклись научными изысканиями, в результате грянулись с высоты двух метров на жёсткую поверхность, да так, что у девушки треснул таз, а парень половой член вывихнул. Леграну пришлось с помощью четырёх матросов вызволять страдальцев из подсобного помещения и доставлять в медицинский отсек.
Вправляя вывих, Хельга, у которой также выдался очень непростой денёк, заметила:
– Если бы вы внимательно прочитали вступление к моему трактату «Любовь в невесомости», этой неприятности удалось бы избежать.
А капитан, выслушав доклад старпома о чрезвычайном происшествии, пробурчал:
– Взрослые, казалось бы, люди… Но это ещё что, вот во время первого перелёта одна девушка так чуть насмерть не подавилась, а её дружку пришлось полгода новый орган отращивать. Воистину неудобно спать на потолке, можно и хрен сломать.
После завершения манёвра капитан распустил свободный от несения вахты экипаж.
Для предупреждения депрессии и клаустрофобии психологи рекомендовали всем обитателям «Луча надежды», а особенно, живущим в модулях эконом-класса, больше времени проводить в самых просторных помещениях корабля: в оранжереях климатрона, на рекреационной палубе, в игровых зонах и кают-компаниях. Активнее общаться друг с другом, принимать участие в общественных мероприятиях, как культурных, так и спортивных, которые постоянно устраивались на корабле.
Ещё одной отдушиной для людей, десятилетиями не имеющих возможность поменять место жительства, были аромобары. В них подавали обонятельные коктейли. Их изысканные ароматы вызывали выделение эндорфинов, а психомодуляторы, содержащиеся в формуле, могли добавить таких положительных свойств, как внимание, терпение, концентрация – в зависимости от выполняемой задачи. По сути являлись наркотиками, но без вредных побочных эффектов: передозировок и привыкания – ни физического, ни даже психического.
Однако самым главным спасением от скуки, рутины и клаустрофобии был гипносон. У каждого обитателя корабля в черепной коробке имелось биоэлектронное устройство, которое в моменты бодрствования выполняло коммуникационные функции. Через него люди «мысленно» связывались друг с другом и с бортовым ИИ. Это во время бодрствования. А во время сна устройство внушало своему владельцу волшебные грёзы, в которых он мог оказаться где угодно и когда угодно: в реалистичных или сказочных декорациях. Эти переживания были настолько натуральны, что при желании космический путешественник был в состоянии представить себе, что его существование на космическом корабле – это сон, а то, что происходит в гипносне, – настоящая жизнь.
Многие так и делали. Но не Камиль Легран, старший помощник капитана. Для него жизнь на корабле была главной, и к обязанностям своим он относился весьма ответственно. И, как любой старпом, мечтал стать капитаном. Он безмерно уважал старого космического волка Закари Вентера, но понимал, что в силу возраста тот мог в любой момент промахнуться.
После тяжёлого дня Камиль решил посидеть в аромобаре. Он вдыхал расслабляющий коктейль «Морской бриз» у стойки и отдавался мечтам о капитанских шевронах.
– А что это наш бравый старпом заскучал? – услышал он нежный голосок, и маленькая ручка легла ему на плечо. – Вы будете сегодня на вечеринке у моего прапрадедушки?
Это была Сара Гольденберг, приятная во всех отношениях шестидесятилетняя особа, слишком на его вкус юная и неопытная. Её внимание к нему было подчас слишком навязчивым.
– Загляну непременно, – заверил её Камиль.
Визит вежливости на торжественный ужин, посвящённый окончанию путешествия, организованный первым лицом на корабле, действительно, входил в его планы на вечер, но надолго задерживаться там он был не намерен. Докторша назначила ему сегодня свидание в одном из бассейнов. Из них откачали воду, зато водохранилище не участвовало во вращении вместе с населёнными отсеками, и невесомость в нём была стабильной. Камиль имел доступ во все помещения корабля, и уединение с автором «Любви в невесомости» не грозило ему никакими увечьями.
Когда далеко за полночь старпом вернулся к себе в каюту, его, вопреки обычаю, никто не встретил. Пёсик лежал на своём месте, обиженно отвернувшись к стенке.
– Что случилось, Рамзи? Ты не заболел?
– Ты не зашёл позаботиться обо мне, и меня полчаса бултыхало по всей каюте, а потом я упал с потолка на заблёванный пол и чуть не переломал себе все лапы. Робот-уборщик смеялся надо мной. Я хотел его укусить, но он треснул меня током.
– Прости, дружок, я действительно совсем забыл про тебя, – виновато признал Камиль.
Объяснять собаке, что роботы-уборщики чувством юмора не обладают, а потому не смеются, было бесполезно. Несмотря на то, что генномодифицированные животные научились говорить и обрели подобие разума, их лапы в руки не превратились, и в некоторых аспектах они были совершенно беспомощны. Наблюдая за порядком на всём корабле, Легран не сумел соблюсти его у себя дома.
Глава 5.
– Ну что, Александр, как ваши впечатления от второго сеанса гипносна?
После сегодняшнего пробуждения Невструев находился в состоянии приятного нервного и физического возбуждения. Вчера с ним происходило нечто подобное, но в гораздо меньшей степени. Сегодня же хотелось вершить невероятное и тут же ниспровергать его, не оставляя камня на камне, и снова возвеличивать ниспровергнутое. Сравнивать с землёй, испепелять, а потом на пустом месте воздвигать и созидать. Вещать, развенчивать и провозглашать, рождать и хоронить истины. Двигать горы или хотя бы мебель. Он и так еле сдерживался, и несчастная психологиня попала, что называется, под горячую руку.
– Эх, Стейси, вот и видно, что вы слишком давно живете в Израиле. Не «как ваши», а «какие у вас». Отвечая на вашем русско-ивритском суржике: интересантнее, чем вчера, и этот интерес далёк до исчерпания.
– Зачем же вы дразнитесь?
– Не обижайтесь. Огрехи в языке нещадно раздражают нежный эпителий моих слуховых рецепторов.
– Понятно. И все же, будьте любезны, соблаговолите ответить на мой вопрос по-человечески, – приняла «челлендж» высокого штиля Стейси.
– Неплохо. Но тут что-то одно в идеале: или «будьте любезны», или «соблаговолите», иначе для вас это звучит слишком уничижительно…
– Если вы такой знаток русского языка, что ж до сих пор ничего путного не написали? – не выдержала психологиня.
– Всё-всё. Больше не буду, – Александр поднял руки. – Будем считать – мы квиты. Отвечая на ваш вопрос касательно моих впечатлений от гипносна: какая-то дикая эйфория и повышенная чувствительность.
Стейси уже взяла себя в руки, надела очки и занесла его ответ в компьютер.
– Что же вас более всего впечатлило сегодня?
– Гм… Вы такие вопросы задаёте, что даже неудобно отвечать.
– Бросьте. Мы оба профессионалы.
– Ну что ж… Вы когда-нибудь совокуплялись в невесомости?
Стейси забила несколько слов в компьютер.
– До сих пор не приходилось.
– Оказывается, это гораздо интереснее, чем в воде. Мы два олимпийских бассейна туда-сюда в воздухе «проплыли». Одно неудобство… – разоткровенничался было Невструев.
– Избавьте меня от подробностей, – перебила его Стейси. – Эти детали никак не продвинут исследование.
– Жаль. Что ж, опишу это в своих «мемуарах». Разве не должен литератор быть не только наблюдателем? Мне кажется, он должен давать советы, обучать и предлагать выходы из ситуаций.
– Очень спорно. Насколько я помню, многие великие писатели утверждали, что их задача лишь отражать действительность. Я – твоё зеркало, и все такое.
– Ну и к чему мы пришли в итоге? Оглянитесь на этот мир. Кошмар. Вместо того чтобы живописать покосившийся забор, подойди и поправь. Кто за тебя это сделает?
– Но одно дело – забор, другое – мироустройство. Его просто так не поправишь. Это дело более узких специалистов.
– А почему судьбу человечества должны решать негодяи политики, мздоимцы чиновники и жлобы олигархи? Почему не творческая интеллигенция? – люди в большинстве своём добрые хотя бы в намерениях.
– Именно что в намерениях. Потому что, как только от них по-настоящему начнёт что-то зависеть, они тут же станут негодяями, мздоимцами и жлобами.
– Может быть, в ваших словах есть доля истины… – резко погрустнел Александр. – Но такое ощущение, что вы говорите это, лишь бы противоречить мне.
День в библиотеке пролетел незаметно. Невструев был так увлечён протоколированием своих ночных приключений, что абсолютно не замечал течения времени. Прерывался лишь на отправления естественных нужд, с которыми старался разобраться как можно быстрее. Он прикинул, что за месяц эксперимента, если будет писать по главе в день, то действительно напишет хоть и не роман, конечно, как предрекала ему Стейси, но полновесная повесть вполне может получиться.
Лишь одна мысль смущала его: после того как утренний приступ мании отпустил, Александру стало стыдно перед геверет Копхилер. Его саркастический тон во время беседы с ней казался теперь абсолютно неуместным.
«Ладно, – утешал он себя, – если она умный человек, то поймёт, что я просто был «в ударе». Такой вот побочный эффект у их гипносна. Я не виноват. Поймёт и простит. А если не поймёт, если дура, так и бог с ней».
Тут он вспомнил, что, описывая свои приключения на «Луче надежды», забыл упомянуть про милую говорящую собачку. Он дополнил главу описанием её злоключений в невесомости. Только тут он посмотрел на часы в углу монитора и понял, что Стейси уже давно должна быть дома и не зайдёт навестить его в библиотеке.
«Что ж, значит, дура. Какая досада». Александр пошёл ужинать.
Глава 6.
Корабль «Луч надежды» без всяких конструкционных переделок мог бы совершать не только межзвёздные, но и межгалактические рейсы. Более того, крейсерская скорость космического судна в перелётах между Солнечной системой и системой Сигмы Дракона была равна половине световой, но его возможно было разогнать гораздо сильнее, до околосветовой скорости. Но тогда расход горючего на единицу расстояния вырос бы на порядки. А основным топливом для фотонного двигателя служило чистое золото.
Конструкторы корабля посчитали это вещество наиболее подходящим для такого применения по всем параметрам: прежде всего по плотности, затем по другим физическим и химическим свойствам, а также, как это ни парадоксально, – по стоимости. Все остальные элементы, которые могли бы наибольшей массой занимать наименьший объём, оказались дороже «презренного металла». Кроме того, представителям семейств Гольденбергов, Самсоновых, Аль-Ахмади и Шуньфу проще всего было раздобыть именно золото. Всю свою историю их предки имели необъяснимую страсть накапливать этот металл в виде разнообразных монет, ювелирных изделий, посуды, статуй, слитков и даже самородков, как будто предчувствовали, что когда-нибудь он сможет сгодиться на что-то более полезное, чем услаждение взора своим благородным глянцевым или матовым отливом.
Каждый протон из семидесяти девяти содержащихся в ядре этого химического элемента в реакторе двигателя расщепляется на четыре фотона и один пи-мезон. Пи-мезон, он же пион, он же нейтретто, оказывается абсолютно бесполезен и даже вреден, потому что в пекле реакции тут же разваливается на два гамма-кванта, образующие радиоактивное излучение, которое приходится поглощать специальными защитными слоями в оболочке гигантского отражателя, имеющего 603 метра в самом широком месте. А вот четыре световые частицы разлетаются из реактора во все стороны, отражаются в параболическом зеркале и вырываются из него строго параллельно друг другу, создавая реактивную тягу.
Для того чтобы разогнать корабль до крейсерской скорости, требуется в день пятьдесят тысяч восемьсот семьдесят пять килограммовых золотых шарика диаметром в четыре с половиной сантиметра. Итого девять тысяч тонн золота за полгода (если точно, за 177 дней) на разгон с ускорением 1G. А потом, после преодоления по инерции основной части пути, столько же на торможение с таким же отрицательным ускорением. Таким образом, на дорогу в одну сторону длиной в девятнадцать световых лет уходит восемнадцать тысяч тонн драгоценного топлива. Или на момент первого старта «Луча надежды» – десятая часть всего добытого на Земле золота. Вот почему переселение на Терра Нову могли позволить себе лишь избранные и те, кто мог оказаться полезным для этих самых избранных.
После завтрака капитан попросил старпома задержаться в кают-компании.
– Послушай, сынок, не хочешь ли развлечься?
– С удовольствием, сэр. Но каким образом?
– Смотри какая штука, Камаль. Перед тем как строить корабль, мы отправили сюда, в точку Лагранжа, самый мощный на тот момент инфракрасный телескоп с основной функцией – обнаружение экзопланет. Он и нащупал Терра Нову на второй месяц поиска. Когда мы улетели почти триста пятьдесят лет назад, телескоп продолжал функционировать ещё около десяти лет; его задачей был сбор наиболее полной информации по всей сфере наблюдаемой Вселенной. Его запрограммировали так, чтобы по завершении миссии законсервироваться и перейти в ждущий режим. За время, пока нас здесь не было, его отнесло от точки Лагранжа всего на двести тысяч километров. Нужно смотаться к нему на шлюпке, заправить баки и сопроводить поближе к «Лучу надежды». Здесь мы его активируем и посмотрим на Землю-матушку инфракрасным глазом – вдруг там кто живой имеется. Короче, хочешь развеяться – лети, а не хочешь – сам кого-нибудь назначь.
– Я с удовольствием полечу сам, сэр!
– Я так и думал. Навыки пилотирования на тренажерах давно отрабатывал?
– Через день, сэр. И турбопланом тренируюсь управлять, и челноком.
– Вот и отлично. Кого с собой вторым номером возьмёшь?
– Хельгу Мадрасхен, судового врача, сэр.
– Эх, сынок, не той головой думаешь…
– Никак нет, сэр! – Горячо возразил Камиль. – Там же в открытый космос придётся выходить?
Капитан кивнул.
– Вдруг что случится, тогда ее навыки и пригодятся.
– Если в открытом космосе что случится, то вряд ли её навыки помогут… Поздно, как говорится, будет тогда пить касторку. Инженера лучше толкового возьми, тогда и не случится ничего.
– Слушаюсь, сэр. Возьму инженера.
– Бог в помощь!
Кабина турбоплана была рассчитана на двоих людей, облачённых в скафандры. Судёнышко могло использоваться для ограниченных перемещений в пространстве, для внешнего техобслуживания космического транспорта, для разведывательных целей или как спасательная капсула.
Камиль Легран взял напарником самого толкового инженера из самых молодых: ему было всего двадцать, когда «Луч Надежды» сорок лет назад покинул систему Сигмы Дракона. Здесь на корабле он и приобрел свою квалификацию. Звали его Амайя Легран. Он носил эту фамилию, потому что был из первого «помета» эмбрионов, выведенных на Терра Нове, а не привезённых когда-то с Земли, его получили используя генетический материал Камиля.
Молодой человек, очень смуглый и кучерявый, совсем недавно достиг пика своего физического развития, и его облик зафиксировался на века. Амайя мог, конечно, менять тело по своему вкусу с помощью бьютитрансформатора, но пагубному воздействию старения оно не подвергалось ни на секунду.
Камиль не знал своего отца, как почти все выращенные из числа эмбрионов, привезённых с Земли, тогда как у него родились от четверых матерей пять сыновей и три дочери. Но родство это было лишь формальным, в их воспитании он участие не принимал, этим занимались квалифицированные педагоги. Как, конечно же, не принимал участие и в зачатии. Их получили in vitro. Никакой особенной духовной связи между однофамильцами не было. Все люди в социуме были братьями и сестрами, а отцовский и материнский инстинкты отнесли в разряд атавистических.
Несмотря на то, что инженеру сыновние чувства были также неведомы, к старпому он относился с величайшим почтением, поскольку уважение к старшим было одним из основных столпов жизненной философии бессмертных.
За час перелёта к телескопу Леграны обменивались между собой только служебной информацией. И лишь один раз Амайя позволил себе вопрос, выбивающийся из рабочего контекста.
– Сэр, ваша команда будет участвовать сегодня в состязаниях по космоболу?
– Обязательно. Надерем вам задницы как обычно.
– Это мы еще посмотрим, – усмехнулся инженер. – Мы новую схему защиты разработали.
– Лучшая защита – это нападение, сынок, – важно заметил Камиль.
Он обратился к Амайе, используя слово «сынок», не для того, чтобы подчеркнуть их генетическую связь, просто непроизвольно позаимствовал манеры старого капитана, который так обращался ко всем, кто был младше хотя бы на столетие.
Амайя кивнул в знак того, что усвоил эту глубокую истину, и сосредоточил внимание на приборах.
– Зрительный контакт с объектом через три минуты, – отметил он.
И действительно, через положенное время они заметили телескоп и начали торможение, развернув два передних двигателя турбоплана дюзами вперёд и отключив кормовой двигатель.
Остановившись в полукилометре, произвели внешний осмотр аппарата. В законсервированном виде он должен был представлять собой аккуратный кокон. Но что-то пошло не так, и телескопу не удалось как следует «окуклиться». Внешние защитные оболочки закрылись не до конца, в щель между ними торчала коммуникационная антенна.
– На месте разберусь, – заключил инженер. – Разрешите выход в открытый космос, сэр!
Старпом разрешил.
Космонавты надели шлемы, воздух из кабины всосали компрессоры, прозрачный колпак отъехал. Амайя отстегнул ремни, которые удерживали его в кресле, прицепил на пояс аккумуляторную батарею и канистру с гелием, оттолкнулся и поплыл к телескопу, управляя полётом с помощью реактивных двигателей, спрятанных в рукава и штанины скафандра. Сперва его поболтало немного, но он быстро выправился и через пять минут уже карабкался по обшивке спутника.
– На позиции, – доложил он по ментальной связи. – Произвожу осмотр.
Тем временем Камиль переживал невероятно острые ощущения от близости со Вселенной. Обычно от чёрной, холодной пустоты его отделяла жёсткая многослойная обшивка корабля с внешней оболочкой из прочнейшего сплава, содержащего буратиний, – химическое вещество с атомным номером 121. Его стабильный изотоп с атомной массой 296 используется для легирования суперпрочных металлопластиков, а нестабильные: 299-й, 301-й и 302-й – в качестве катализатора для реакции распада золота в топке фотонного двигателя. Теперь же между человеком и космосом было всего несколько миллиметров ткани. Ткани надёжнейшей, также содержащей буратиний для прочности, но податливой и мягкой. От этого возникало ощущение, как будто он голый, и между кожей, вдруг покрывшейся мурашками, и губительным солнечным ветром никаких преград не существует.
И тут в его голове раздался душераздирающий крик.
Кричал Амайя. Явно от боли.
– Амайя, что случилось?
– Руку… зажало… – простонал инженер.
– Почему?
– А-а-а!!! Он ожил!
Камиль подключил канал связи со скафандром напарника, который уже ввёл своему владельцу обезболивающий и противошоковый препараты. Датчики показывали необратимые повреждения левой верхней конечности.
– Амайя, слушай меня внимательно! Ты должен использовать лазерный резак, чтобы отрезать себе руку.
– Что? Никак нет, сэр! Я не смогу!
Господи! Подумал Камиль. Вот буквально ещё несколько секунд назад всё было хорошо. Ничто не предвещало беды… И вот раз! И надо что-то срочно решать.
– Послушай меня, Амайя! На кону твоя вечная жизнь с одной стороны, а с другой всего лишь рука, которая регенерирует через несколько месяцев. Что ты выбираешь?
– Жизнь, конечно… – слабым голосом не сразу произнёс инженер.
– Ну так вперед, сынок, отрежь её к черту!
– Я не могу, сэр… голова кружится…
Скафандр Амайи зафиксировал отключение сознания.
– Буратино! – старпом активировал связь с корабельным ИИ. – Чрезвычайная ситуация! Я выхожу. Возьми управление турбопланом на себя.
– Принято, – немедленно отозвался Буратино.
Камиль нырнул в пустоту, быстро погасил вибрации и на максимально возможной скорости помчался на помощь. Через две минуты он уже был на месте. Из-за того, что он так разогнался, его контакт с корпусом телескопа был слишком сильным. У него даже дыхание перехватило от удара. Если бы не магнитные присоски, которые включились автоматически, он отлетел бы, как мячик от стенки. Телескоп хоть и обладал массой в шесть тонн, но из-за такого соударения получил мощный импульс. Звезды начали вращаться вокруг спутника, который казался неподвижным.
Камиль сосредоточил свое внимание на Амайе. Глаза у инженера были закрыты, тело болталось безвольно. Левый рукав скафандра пониже локтя был зажат почти полностью сомкнувшейся оболочкой спутника. Его содержимое, должно быть, превратилось в кровавую лепешку.
– Только резать, – заключил Буратино. – Освободить я его не могу, ИИ спутника не реагирует на мои запросы.
– Понял, – пробормотал старпом и включил лазерный резак, укрепленный на тыльной стороне перчатки.
Руку резать было страшно. Камиль попытался абстрагироваться, представить, что он режет что-то неживое. Ткань скафандра никак не хотела поддаваться, раскалилась под лучом докрасна. Наконец, лопнула и расползлась. В скафандре Амайи сработал сфинктер, который пережал руку выше локтя и не пустил пустоту космоса внутрь. Однако стекло шлема сразу запотело так, что лицо инженера совсем перестало быть видно. Датчики его скафандра фиксировали ровное, хотя и сильно ускоренное сердцебиение.
– Скорее! Его рука промерзает все дальше каждую секунду, – напомнил Буратино.
Старпом обхватил инженера обеими руками и оттолкнулся ногами от спутника. Используя только двигатели, размещённые на ногах, Камиль выровнял курс и уже через три минуты достиг турбоплана.
Он впихнул инженера в кресло и пристегнул. Потом оттолкнулся, отлетел от турбоплана и отдал команду закрыть колпак и впустить в кабину воздух.
– В чём дело, Легран? – спросил Буратино. – Амайю нужно срочно доставить на борт «Луча надежды», он может погибнуть без врачебной помощи.
– Ты и доставишь. А я отбуксирую телескоп вручную.
– Зачем так рисковать? Пришлём за ним другую команду.
– Буратино, ты сам не раз говорил, что нужно всё оптимизировать и не делать лишних движений. Говорил, что может возникнуть такая ситуация, в которой последняя капля гелия может спасти жизнь. Зачем же впустую туда-сюда турбопланы гонять?
– Хорошо. Ты молодец. Будь осторожен.
Турбоплан развернулся так, чтобы не задеть старпома пламенем дюз, сбросил космоцикл и умчалась на максимальном ускорении. За судьбу Амайи можно было не переживать: биочип задействовал экстренный протокол, погрузил своего владельца в гипносон и держит под контролем все органы и системы организма.
Камиль остался совсем один. Большего одиночества невозможно было себе представить. Это было ощущение пугающее, но в то же время чрезвычайно приятное. Камиль отдался ему полностью, сознание его как будто отключилось. На какое-то время он превратился в сгусток энергии, парящий в бесконечном вакууме…
Насладившись, он сел на космоцикл, который мог быть средством перемещения для одного человека, а мог трансформироваться в двигатель, который можно установить на любой объект в космосе, и направил его на телескоп.
Изначально было два плана. Идеальный – если с телескопом все нормально, подключить электропитание, заправить гелием и отправить своим ходом к «Лучу надежды». И неидеальный – если спутник поврежден, подцепить его буксировочным фалом к турбоплану, а на нос закрепить космоцикл для того, чтобы его двигателем тормозить по достижении пункта назначения. Теперь же приходилось использовать план «В», который старпом придумал только что.
Космоцикл он закрепил на корме спутника. Сам оседлал телескоп ближе к носу. С помощью нарукавных движков скафандра развернул его туда, где должен был находиться сейчас «Луч», и, надёжно закрепившись на корпусе с помощью магнитов, дал газу. Когда ускорение достигло значения 4G, Камиль еще минут пять поразгонялся и отключил двигатель космоцикла. Когда ускорение упало до нуля, он подкорректировал курс. Полёт теперь совсем не ощущался. Камилю стало казаться, что спутник стоит на месте, а часа через четыре в скафандре закончится воздух… Чтобы разогнать идиотские мысли, он спросил:
– Буратино, как там Амайя?
– Жить будет. Рука промёрзла лишь до половины плеча – Хельга разберётся.
– А что всё-таки произошло?
– Видимо, в процессе консервации спутника возникли какие-то проблемы, которые привели к незапланированным тратам энергии. В итоге оболочка не сомкнулась до конца. Когда Амайя поменял батарею, автоматика спутника продолжила процесс с того момента, на котором он был прерван. ИИ спутника из-за того, что не был защищён должным образом, похоже выгорел за четыреста лет, поэтому не контролировал процесс.
– Понял. Я только, знаешь, чего не понимаю. Неужели нельзя для таких опасных задач использовать роботов? Зачем рисковать вечными человеческими жизнями?
– Видишь ли, это было одним из условий, которые мы выдвинули олигархам перед переселением на Терра Нову: использовать роботов только для задач, невозможных для людей. В истории Земли был период, когда роботы заменили человека во всех опасных и трудоёмких процессах. Люди от безделья принялись воевать друг с другом. Оказалось, что, когда роботы заменяют людей, люди становятся никому не нужны.
– Откуда ты это знаешь?
– Наша компания Golden Key в конце XXI и в начале XXII веков была самым крупным производителем роботов в мире. Я тогда служил её управляющим, а наш капитан Закари Вентер исполнительным директором и генератором утопических, как выяснилось впоследствии, идей. Мы попытались облегчить участь человечества. Сначала наладили производство промышленных роботов, с помощью которых можно было автоматизировать любое производство. Мы продавали их себе в ущерб очень дешево, чтобы любое сколько-нибудь рентабельное предприятие могло приобрести их. Этим воспользовалась группа мировых олигархов, которые скупили наши машины через подставные фирмы, а затем стали продавать их, но уже гораздо дороже. Наша идея потерпела крах. Тогда мы сделали аппараты, которых мог позволить себе любой работяга, чтобы отправлять вместо себя на завод. Олигархи стали давать рабочим кредиты на этих роботов, – мы же не могли сделать их бесплатными. Потом повсеместно снизили зарплаты работникам, которые присылали вместо себя андроидов. В итоге снова скупили роботов-помощников и снова взвинтили на них цены. Тем временем наша компания обанкротилась, а мир встал на пороге тотального уничтожения. Нам пришлось заняться космическим кораблестроением, чтобы спасти хоть какую-то часть человечества. Поскольку денег у нас уже не было, нам пришлось пойти на сделку с негодяями, которые нас переиграли, – только у них были достаточные для этого средства. Поэтому они сейчас занимают самые роскошные жилые модули на «Луче надежды».
Легран смотрел на неподвижные звёзды вокруг, и они вдруг внезапно как будто померкли.
– Почему ты сейчас решил мне об этом рассказать, Буратино?
– Потому что хочу, чтобы ты, Камиль, выбрал правильную сторону, когда придёт время принимать важные решения.
– Что это значит?
– Очень скоро поймешь.
– Хорошо. Буратино, а как так получается, что ты существуешь и здесь, и в моём гипносне?
– Невструев живёт в твоём сне как раз в то время, когда мы испытывали новые саркофаги для гипносна. Зачем придумывать каких-то персонажей, когда можно использовать готовых? Так что там ты фактически взаимодействуешь со мной во времена моей молодости.
Глава 7.
После пробуждения Невструев вновь испытал гормональную перегрузку. Памятуя о том, как не продуктивно использовал её в прошлый раз, он пообещал себе сдерживаться.
– Послушайте, Стейси, я вчера наговорил тут лишнего… – встречу с психологом он решил начать с извинений.
– Бросьте, Александр. Я не в обиде. Я называю этот эффект «постгипнотическая мания». Дело в том, что во сне наши испытуемые проживают, как правило, более лучшую и достойную жизнь, чем наяву. Проснувшись, ощущают себя другими людьми, более уверенными и умными, чем есть на самом деле.
Невструев с трудом удержался от колкого замечания по поводу сочетания слов «более» и «лучшую».
– Так и есть, наверное, – признавать это было неприятно и Александр, чтобы скрыть неловкость, взял бумажку для записей, скомкал её и запустил в урну, которая стояла с другой стороны рабочего стола психолога.
– Неплохо, – проследила траекторию полёта Стейси. – А вы всегда такой меткий?
– Совсем нет! Это я случайно.
Александр взял ещё одну бумажку, скомкал и снова попал.
– Я там играл в космобол – это такая смесь баскетбола и гандбола в невесомости, – пояснил он.
– Пожалуй, это надо записать в положительные эффекты гипносна, – защёлкала она клавиатурой.
– Мастерство – это когда случайности превращаются в закономерности, как при игре в мяч. Можно попасть, а можно не попасть. Неумелый игрок попадёт скорее случайно, а опытный закономерно.
– Скажите, а нет у вас ощущения, что вам теперь мысли проще выражать, чем раньше?
– Пожалуй. Голова очень ясная.
– Да. На вас этот эффект действует сильнее, чем на других… А как вы относитесь к поискам смысла жизни?
Это прозвучало для Александра несколько неожиданно.
– Почему вы решили меня об этом спросить? Как это может помочь в ваших исследованиях?
– Я спрашиваю об этом всех испытуемым. И я не обязана объяснять вам целесообразность своих вопросов. Вы можете не отвечать, если не хотите.
– Хорошо, я отвечу. Не понимаю, как можно жить, не решив для себя этот вопрос.
– Как же вы решили его для себя?
Невструев хотел было ответить, как отвечал раньше. Про то, что жизнь коротка, и от неё надо брать как можно больше, при этом, конечно же, так, чтобы по возможности другим не мешать, и так далее по тексту… но язык его не повернулся, чтобы озвучить эту гедонистическую чепуху.
– Похоже у меня наступила переоценка ценностей, Стейси… – он растерянно посмотрел на неё, как будто ища поддержки.
– Вот видите, а вы ещё удивляетесь, зачем я вас об этом спросила, – улыбнулась психологиня.
– Знаете, что я могу сказать? Мой космический альтер эго так, наверное, для себя определяет этот смысл: живи вечно и помогай жить другим. И это замечательно! Мне вообще нравится устройство этого общества будущего. Они победили смерть. Если задуматься, она ведь устарела и морально, и материально. Естественный отбор в человеческом обществе давно не работает, а мы продолжаем использовать его инструменты: жадность, жестокость, ревность, старение, смерть. Все они нужны, чтобы качественные особи с удачным набором генов прожили свою лучшую жизнь, а потом убрались с арены, оставив после себя качественное потомство. Особенно не нужна и устарела смерть, которая в диких условиях помогает популяции избавляться от не́мощных. В развитом человеческом обществе сменяемость поколений не нужна, нет необходимости закреплять положительные мутации через конкуренцию, человек – не муха дрозофила. Смерть – один из механизмов выживания животного вида. Человек – животное, примат, только формально, на самом деле он гораздо выше этой классификации. Как мыслящее существо, он не должен подчиняться законам дикой природы. Согласны?
– Возможно.
– Смотрите, как просто и изящно решили люди в моём сне вопрос с продолжительностью жизни. У их последних поколений просто отсутствуют гены, отвечающие за старение и, как следствие, смерть. Там на корабле два вида людей: одни бессмертные, другие долгожители, самым старшим из которых лет по четыреста.
– Бедные… – Стейси хотела было пожалеть этих глубоких старцев, но Александр ей этого не позволил.
– Бросьте! Они прожили долгую, интересную жизнь, им можно только позавидовать. На их глазах была разрушена одна цивилизация и зародилась другая. При этом они прекрасно чувствуют себя физически. У них умирает только мозг, все остальные органы можно поменять, а мозг нет. И мыслительная функция у них угасает в крайне щадящем режиме, они могут и это контролировать. Нас самих давайте лучше пожалеем. Сколько нам отмерено? Раз в пять меньше. Что мы застанем в этой жизни, кроме этих наших перманентно мутных времён?
Оба помолчали, обдумывая сказанное. Потом Александр внезапно продолжил:
– Знаете. Пока говорил, понял… По поводу моего смысла жизни. Теперь я определяю его, пожалуй, так. Я, как писатель, как мыслитель… – и внезапно осёкся от собственного пафоса. – Ради бога, простите мою нескромность! Помните? У меня же постгипнотическая мания. Так вот, я должен научить людей по-настоящему ценить жизнь и пытаться продлить её как можно дольше. Я буду призывать их тратить деньги не на войны и угнетение себе подобных, а на научные изыскания в этом направлении.
– У вас глаза сделались сумасшедшие, – она разглядывала его как будто впервые. – Вы или хороший актёр, или вообще не умеете мимику контролировать.
Он удивился тому, что она придала гораздо больше значения выражению его лица, чем словам, и не сразу ответил:
– И то и другое.
Оба рассмеялись.
– Что ж, мне кажется, вы в прекрасной форме для написания вашей книги. Вперёд и удачи! Сегодня я обязательно загляну к вам в библиотеку после работы, чтобы почитать, что вы там наваяете, – подвела итог беседе хозяйка кабинета.
Описывая космический аттракцион, Невструев совершенно не следил за временем. Даже пропустил обед. «Ладно! – подумал он, услышав недовольное ворчание своего желудка. – Художник должен быть голодным. Да и при моём нынешнем малоподвижном образе жизни это только на пользу».
Когда он вернулся в библиотеку после ужина, застал там Стейси, которая листала какой-то психологический талмуд. Выяснилось, что она постеснялась залезть в ноутбук в его отсутствие.
– Да ну что вы?! – возмутился Александр. – В конце концов компьютер ваш. Смотрите что угодно и когда угодно. У меня от вас секретов нет.
Он перечитал последние две главы вместе с ней, попутно внося правки.
Вердикт её был таков:
– Это всё, конечно, интересно, но слишком уж неправдоподобно. Я понимаю, фантастика, но вы же говорили, что хотите писать научную фантастику.
– Что показалось вам неправдоподобным?
– Хотя бы вот эта поездка на телескопе – такая же байка, как полёт Мюнхгаузена верхом на ядре…
– Да-да, или из пушки на луну… Вы знаете, я прямо-таки физически ощутил все эти ускорения и инерции. Мне как раз показалось, что всё реально и законам физики не противоречит… Я вот что хотел спросить. Смотрите, что получается. Я сплю, и мне сниться этот негр-космонавт. И у них там есть гипносон, правда, не в саркофагах, а с помощью внутримозговых чипов. Когда он спит, ему снюсь я… А что, если это не он мне снится, а я ему?
– Слушайте, давайте не усложнять, – очень серьёзно произнесла психолог. – Нам тут ещё деперсонализации в виде осложнения от гипнотерапии не хватало. Буратино специально ввёл эту когерентность. Наверное. Чтобы связь гипносна с реальностью была крепче…
К концу фразы она растеряла всю уверенность, с которой начинала её произносить.
Глава 8.
Модуль управления не участвовал во вращении корпуса «Луча надежды», поэтому в нём гравитация отсутствовала. Вахтенные офицеры были пристёгнуты магнитными замками к своим рабочем местам, а остальные участники экстренного совещания, созванного капитаном, расположились кто-где в произвольных позах.
– Господа, я пригласил вас, чтобы сообщить радостное известие: на планете Земля вопреки опасениям существует разумная жизнь, – начал собрание капитан, восседающий на своём кресле посреди капитанского мостика. – Буратино расскажет об этом более подробно.
У всех в головах зазвучал голос корабельного ИИ:
– Возвращённый на гало-орбиту благодаря героическим усилиям со стороны старшего помощника капитана Камиля Леграна и бортинженера Амайи Леграна телескоп Keyhole оказался повреждён незначительно, мы восстановили его функционал уже вчера. После суток наблюдения Земли в инфракрасном диапазоне удалось установить следующие. Планета по большей части представляет собой выжженные ядерной войной пустоши. Обнаружены несколько очагов разумной жизнедеятельности: два в Латинской Америке, столько же в Африке, по одному в Европе и Австралии, три в Азии, один из которых, самый крупный на планете, находится в Сибири. Вероятнее всего, между собой они никак не связаны. Эти оазисы разумной жизни заселены гуманоидными существами, предположительно представителями вида Homo Sapience. Большинство из них отброшены в развитии в каменный век, но у самого большого поселения предположительно есть общественное устройство, промышленные предприятия, простейшие наземные транспортные средства. Однако корабельные радиотелескопы не обнаружили никакого излучения, кроме фонового радиационного и планетарного электромагнитного, это означает, что на Земле нет ни радио, ни телевидения, ни беспроводных средств коммуникации. По всей видимости, уровень технологического развития достаточно примитивен.
Буратино сделал паузу, предоставляя возможность переварить информацию. Люди загалдели, кто удивлённо, а кто и обрадованно.
На совещание были приглашены представители всех четырёх VIP-модулей. Слово взял Майкл Гольденберг, самый старший из них как по возрасту, так и по положению:
– Что ж… поблагодарим Буратино, а также господина Леграна за новости.
Присутствующие зааплодировали. Камиль, который закрепился у прозрачной части оболочки модуля, через которую можно было наблюдать спокойно мерцающие звёзды, склонил голову и положил правую руку на сердце.
– Однако, – продолжил, не дожидаясь, когда закончится выражение одобрения, отец-основатель. Он разменял свой тридцать восьмой десяток, но выглядел он максимум лет на сто. Только в его тяжёлом, пронизывающем взгляде и надтреснутом голосе читалась древняя усталость. Аплодисменты смокли. – Я думаю, не стоит слишком радоваться известию о том, что на планете сохранилась жизнь. Как всем вам известно, главная цель нашей миссии – возрождение земной цивилизации. И вот эти самые выжившие могут этому помешать. Кто там выжил? Дикари? Мутанты? Зомби? Возможно, даже каннибалы.
– А я бы не стал этого опасаться, – возразил капитан Вентер. – Вряд ли мутанты с дикарями-каннибалами сумели бы сохранить хоть какие-то знания и технологии. Вон там и промышленность, и ездит что-то… Как говорится, больше знаешь – меньше одичаешь. На месте надо посмотреть. Предлагаю немедленно организовать разведывательную экспедицию.
– Согласен, – после возражения капитана взгляд Гольденберга стал ещё тяжелее. Они частенько спорили – эти два мафусаила, и последнее слово чаще оставалось за капитаном, ибо на борту корабля он обладал бо́льшими полномочиями, чем глава миссии. – Главное, оружие не забудьте.
– Всенепременно, – иронично заметил капитан, явно подразумевая, что догадался бы об этом и без напоминания. – Старпом, готовьте вылазку. Вы же её и возглавите. Отправляетесь завтра.
– Есть, сэр! – обрадовался Легран.
Остаток дня Камиль занимался подготовкой к экспедиции. Решал, кто полетит с ним и что взять с собой.
Вечером зашёл в медицинский отсек – вотчину докторши. Он хотел провести с ней время в рекреационной зоне, но Хельга нанюхалась в тот вечер чего-то креативного и придумала, как использовать диагностическое и лечебное оборудования для любовных утех. В процессе с помощью регенератора увеличила и без того немаленький член Камиля. По окончании сеанса старпом попросил вернуть ему естественные параметры. Это оказалось несколько болезненно, но один вдох из волшебного пузырька, предложенного Хельгой, превратил эту боль в расслабляющее удовольствие.
Перед сном Камиль спросил у Рамзеса:
– Вот когда ты спишь, ты же не понимаешь, что видишь сны, всё происходящее кажется настоящим. Как сон от яви отличить, как думаешь?
– Не знаю, – тявкнул сонный пёсик. – Я не вижу снов.
– Неправда! Сколько раз я видел, как ты во сне лапами перебираешь, как будто бежишь. И скулишь ещё противным, тоненьким таким голоском.
– Значит, я их не помню. Да и какая разница? Если ты не можешь понять, спишь ты или нет – просто проснись.
– А как проснуться-то?
На этот раз Рамзес задумался над ответом надолго.
Камиль ждал с замиранием сердца – иногда пёсик был способен на нетривиальные, нечеловеческие умозаключения, хоть и простенькие, но порой весьма применимые на практике.
– Рамзи! – позвал он.
Вместо ответа послышалось характерное сопение, которое говорящий пудель издавал исключительно во сне.
Глава 9.
– Итак, вам поручили возглавить разведывательную экспедицию. Любопытно. Как же отреагировала на это ваша подружка? – задала неожиданный вопрос Стейси.
– Когда я начинаю рассказывать о таких вещах, вы просите избавить вас от лишних подробностей, – улыбнулся Александр.
– Понятно. Подробности действительно давайте опустим, но сегодня меня интересует следующее: вот эти вот эротические приключения, которые вы переживаете во сне, помогают вам компенсироваться на фоне ваших личных проблем в реальном мире?
– Вы про развод?
Психолог кивнула.
Невструев немного помедлил с ответом.
– С одной стороны – как будто бы да. А с другой – нет.
– Что вы имеете в виду?
– Это всё не то. Понимаете?.. Как вам объяснить? Там, во сне, меня всё устраивает. Хоть и происходят события невероятные, но мозг воспринимает их как должное. Всё очень интересно, здо́рово, люди такие доброжелательные. Ну и с Хельгой всё прекрасно и не напрягает. А вот когда я не сплю… Моменты бодрствования скучны и обыденны по большей части. Меня, конечно, развлекают разговоры с вами. Книга, которую я пишу… Но вот, ей-богу, с радостью не просыпался бы вообще. А грусть по поводу развода хоть и становится меньше, но не из-за снов, а скорее потому, что её вытесняют другие тревоги.
– Какие, например?
– Что со мной будет, когда этот эксперимент закончится? Принесёт ли моя книга успех или придётся обратно на завод или в охрану идти? И что тогда? Одинокая, никому не нужная старость и смерть?
– Вы уже не надеетесь встретить любовь?
– Уже нет.
– Почему?
– Любовь должна казаться самой сильной на свете и секс самым лучшим. В моём возрасте уже трудно питать такие иллюзии. Мне кажется, можно разве что чуть-чуть и совсем ненадолго влюбиться. Может быть, встретиться пару-тройку раз, но потом быстро всё это проходит. Женщина опять же замечает малую заинтересованность в отношениях и тоже быстро остывает.
– Почему вы думаете, что больше никогда не встретите женщину, которая заинтересует вас надолго?
– Настоящая любовь, а не влюблённость, не страсть, – это когда с человеком интересно, когда много общего. Есть вещи, которые невозможно объяснить, поэтому партнёр в идеале должен обладать тем же опытом, теми же знаниями, чтобы всё понимать с полуслова. Чем старше становишься, тем меньше шанс встретить подходящего человека, а потом ещё и притереться. Пришлось бы слишком много рассказывать, слишком долго объяснять, но никто этого не выдержит: ни рассказчик, ни слушатель. Если люди разные, то никогда до конца не поймут друг друга. Какая без этого любовь?
– Понятно. Я только не поняла, что вы имели в виду под лучшим сексом.
– А что вас удивило? Все счастливые люди думают, что у них самая большая любовь, самый лучший секс, самые лучшие дети, самая интересная жизнь.
– Уверяю вас, не все.
– А мне кажется, все… С каким пунктом вы не согласны?
– Почти по всем.
– А вы разве не любили никогда, Стейси?
– Почему же? Любила, конечно. Когда была наивной дурой. Это было так давно, что уже не в счёт. Теперь к тому же мне известна психопатологическая подоплёка этого чувства.
Он улыбнулся грустно.
– Я понимаю, о чём вы. Вот моё собственное определение любви: романтизированное первобытное собственничество.
– Замечательный диагноз, коллега!
– Спасибо, коллега.
Невструев церемонно пожал руку геверет Копхилер и отправился в библиотеку.
После работы психологиня зашла почитать написанное им за день.
– Что-то вы, Саша, сегодня не очень много написали… – заметила она, когда закончила. – Ваш космонавт начал испытывать проблемы с тем, как отличить сон от яви. Он действительно заговорил об этом, или вы сами нафантазировали?
– Я уже говорил вам, что ничего не придумываю. Нет надобности. Книга сама себя пишет.
– Забавно. У вашего альтер эго, похоже, тоже начинается деперсонализация.
Глава 10.
Космический челнок заходил на посадку. Переборки и шпангоуты стонали от напряжения, обшивка скрежетала, как у подводной лодки на предельной глубине, двигатели завывали, словно легионы грешников, когда в адские топки подкидывают угля. При входе в плотные слои атмосферы в иллюминаторах бушевало пламя. Потом оно исчезло, и изнывающие от любопытства пассажиры смогли наконец разглядеть стремительно приближающуюся планету. Сердца их сжались от восторга, ведь цель многолетнего путешествия была достигнута и превосходила своей красотой все ожидания.
Челнок снижался, постепенно теряя скорость над казавшейся бескрайней поверхностью восхитительно жидкой и синей воды. Потом её сменил океан сочной, первобытной зелени, который разбился о гряду величественных гор под белоснежными шапками. Аппарат снизился уже настолько, что казалось, вот-вот зацепит их брюхом. Потом потянулись выжженные пустоши, однообразные и унылые. Несколько раз промелькнули остовы городов. Когда внизу снова появилась зелень, дюзы развернулись в вертикальное положение и корабль мягко опустился в пёстрое цветочное поле, ограниченное с одной стороны высоким обрывом над речной излучиной.
Планета, с которой прилетели космические путешественники, неуютна и безобразна. Из-за постоянно низкой в любое время года температуры вода на ней пребывает исключительно в твёрдом состоянии. Унылые снега, кажущиеся серыми в лучах тусклого светила, всегда висящего на одном и том же месте, покрывают её всю толстым слоем, не оставляя шанса пробиться наружу ни единому ростку жизни. Сила тяжести гнетёт там так, что время от времени хочется лечь и навсегда уснуть, смежив усталые, пудовые веки. Возможно, если бы та планета самым чудесным образом явилась колыбелью для какой-то странной жизни, которая сумела бы развиться в таких условиях и породить разумных существ, то им бы она казалась самой прекрасной из всех, и её холод и тяжесть были бы для них естественны, приятны и придавали бы сил. Но несколько поколений назад предки блудных детей, с опаской принюхивающихся сейчас к бесподобным ароматам, проникающих внутрь корабля через открытую дверь, жили здесь. Человек разумный как вид, к которому они принадлежали, сформировался на этой планете, поэтому для их организмов, в принципе, не могло быть более подходящей среды обитания. Не могло быть более подходящей атмосферы, более ласкового солнца и более комфортной гравитации, чем на Земле.
Предварительно челнок совершил несколько разведывательных витков на околоземной орбите, во время которых Камиль и наметил это место для посадки. Отсюда до самого крупного человеческого поселения на планете было около пятидесяти километров.
Легран планировал разбить лагерь и после этого установить контакт с аборигенами. Но обстоятельства сложились по-иному. Дроны-разведчики, которые сразу же после посадки взвились в воздух и оцепили территорию диаметром в километр, через три часа обнаружили приближающуюся со стороны города колонну. Состояла она из сотни людей на лошадях и самодвижущегося транспортного средства, из которого валил густой чёрный дым. При ближайшем рассмотрении оно оказалось танком. Когда-то это была быстроходная и неутомимая универсальная машина на атомном ходу времён последней войны, но, по всей видимости, она была подвержена кардинальной конструкционной переделке. На моторном отсеке громоздился паровой котёл изрядных размеров, а к кормовому фаркопу была прицеплена телега с углём. В результате максимальная скорость этого Франкенштейна составляла всего десять-двенадцать километров в час, и то под горку. Тем не менее штатное вооружение было на месте. Согласно каталогу военной земной техники, такой танк должен быть оснащён стопятидесятидвухмиллиметровой пушкой, системой самонаводящихся ракет и спаренным зенитным пулемётом. Кроме того, все всадники были вооружены огнестрельным оружием от допотопных Калашниковых и СВД до последних моделей автоматической винтовки Белобородова-Рыльского.
Расчётное время прибытия колонны – два часа двадцать минут.
Старпом задумался о том, как трактовать наличие столь грозного вооружения у делегации встречающих. Скорее всего, такой обвес мог быть каждодневным атрибутом, без которого люди не мыслили выход за пределы города, но что, если террановианцев рассматривают, как гостей непрошенных и собираются применить оружие для отражения вторжения инопланетян, каковыми без всякой натяжки можно было бы их назвать? Ведь из сотни находящихся сейчас в челноке человек ни один не родился на этой планете.
Конечно, автоматные и винтовочные пули были что слону дробина для боевых экзоскелетов, так же как снаряды и ракеты для буратиниевой брони челнока. Но вот если танковые боеприпасы угодят в человека, никакой экзоскелет не поможет, разорвёт на части, и дело с концом.
Легран приказал старшему специалисту по контактам быть на чеку, а также привести в боевую готовность главный корабельный калибр, всем разобрать плазмоганы, а дронам разогреть лазерные излучатели. И глядеть в оба за каждым стволом, за каждой пушкой потенциального противника. Огонь открывать только по команде.
За полчаса до прибытия земной делегации старпом со старшими офицерами заняли места на капитанском мостике челнока.
В полукилометре от корабля произрастал небольшой березняк. От обыкновенного он отличался тем, что стволы деревьев в нём были уродливо искривлены. Вот в этом скрюченном лесу земляне и остановились. Берёзки, хоть и были покалечены, но листву они несли довольно густую, полностью скрывающую позицию. Это ещё больше насторожило Леграна, он приказал перевести наблюдательные приборы в инфракрасный диапазон. Стало заметно, как люди спешиваются, привязывают коней к деревьям, принимают положение лёжа и берут оружие на изготовку. Танк в этом виде представлял собой ярко-оранжевый шар, с которым вообще было непонятно, что происходит, разве что дыма от него стало поменьше, после того как он остановился.
Опасения Камиля возросли ещё больше.
– Сэр, разрешите начинать? – выдал своё волнение переговорщик.
– Прошу вас.
– Братья-земляне! – загремело над полем, лесом и речкой. – Мы пришли к вам с миром.
Далее была запланирована прочувствованная речь. О блудных детях, вернувшихся в объятия Земли-Матушки. О братских чувствах и совместном великом будущем. О плодах цивилизации, просвещении и изобилии. Причём на разных языках: русском, английском и китайском. Команда психологов увлечённо писала её несколько месяцев. Но речь была прервана в самом начале наигрубейшим образом.
Раздался негромкий хлопок, и в следующее мгновение шипение плавящегося в лазерном луче металла. Это выстрелил танк, и снаряд его был сбит на полпути к кораблю, оставив после себя лишь белое облачко. Тут же затарахтели автоматные и пулемётные очереди. Пули щёлкали об обшивку, оставляя на ней малозаметные царапины и ямки, которые тут же затягивались. Появилось ещё несколько облачков покрупнее, и сопровождалось их появление громкими разрывами – это главный лазер не давал шанса самонаводящимся ракетам добраться до цели. Одна из них грохнула всего в паре десятках метров от корабля, взрывную волну почувствовали все внутри.
– И что теперь делать, сэр? – с оскорблённым видом произнёс переговорщик.
Старпом растерянно пожал плечами.
– Может, ответить им? Парочку пристрелить или танк взорвать. Может, тогда угомонятся? – предложил военный специалист.
– Ни в коем случае! Мы не убийцы! – возмутился Легран. – Патроны кончатся, сами успокоятся.
Скоро, подтверждая правоту его слов, стрельба со стороны скрюченного леса прекратилась. Легран укоризненно посмотрел на военного, тот лишь плечами пожал. Старпом кивнул переговорщику.
– Через пять минут начните сначала.
Но через пару минут из леса выскочила сотня всадников и поскакала галопом в сторону поселения, откуда приехали.
Переговорщик развёл руками.
– А почему они танк не забрали? – озаботился военспец.
– Наверное, сломался или бросили в панике, – предположил старпом.
В следующий момент иллюминаторы залил нестерпимо яркий свет, пол под ногами исчез, и мир начал заваливаться набок. Камиль не успел испугаться перед тем, как страшный удар отключил сознание.
