Цивилизация и варвары
Он – пророк космической эры, бесстрашный соблазнитель. Кошмар для одних, откровение для других.
The Kovenant «Sindrom», альбом «Animatronik», студия Nuclear Blast, 1999
Даже в рамках одной страны уровень технологий может быть совершенно разным, и такой разрыв будет только увеличиваться. Например, в США у южанина, ходящего на лодке по реке Миссисипи с ловушками для крабов, доступ к технологиям отличается от старшего разработчика технологической компании из Кремниевой долины. Образ жизни и быт, особенности культуры и уровень технологического развития этих людей заставляют их по-разному воспринимать друг друга. Второй назовет первого «реднеком» и «быдлом», а тот ответит, что он «белоручка» и «неадекватный либерал». Но если бы эти люди поменялись местами в юном возрасте, то полностью влились бы в соответствующие общества.
Есть риск того, что с развитием «подрывных» технологий определенные локации (даже не обязательно целые страны, скажем, Кремниевая долина в Калифорнии) слишком опередят в развитии остальные. И мыслить они станут совершенно иначе, потому что технологии будут диктовать им совсем другой взгляд на мир.
Общество исторически склонно воспринимать группы людей, находящиеся на другом этапе культурного или технического развития, как варваров и недочеловеков. Приведу лишь пару трагических примеров обращения «цивилизованных» народов с «варварами».
Русский живописец Василий Васильевич Верещагин, один из самых известных баталистов второй половины XIX века, автор картины «Подавление индийского восстания англичанами» (1884 год), на которой изображена казнь членов секты Намдхари в 1872 году, утверждал: «Сотнями привязывали возмутившихся против их владычества сипаев к жерлам пушек и без снаряда, одним порохом, расстреливали их – это уже большой успех против перерезывания горла или распарывания живота».
Такой тип смертной казни, когда приговоренного привязывали к дулу пушки и стреляли сквозь его тело ядром, картечью или зарядом пороха, назывался «дьявольский ветер». После залпа артиллерийской батареи кровавый дождь и падающие с неба сотни голов и конечностей производили ужасающее впечатление на неподготовленных зрителей, повергая их в шоковое оцепенение. В контексте общественных и религиозных традиций Индии того времени такая казнь имела весьма негативные последствия: разорванное на куски тело мгновенно теряло ритуальную чистоту для живущих в строгих правилах кастовой иерархии индусов.
Верещагин описывает: «Смерти этой они не боятся, и казнь их не страшит; но чего они избегают, так это необходимости предстать пред высшим судьею в неполном, истерзанном виде, без головы и рук. Европейцу трудно понять ужас индийца высокой касты при необходимости только коснуться собрата низшей: после этого, чтобы не закрыть себе возможность спастись, он должен омываться и приносить жертвы без конца. А тут может случиться, что голова брамина ляжет на вечный покой около позвоночника парии! От одной этой мысли содрогается душа самого твердого индуса».
Независимое государство Конго существовало в Африке в 1885–1908 годах, являясь «личным владением» короля Бельгии Леопольда II. Местное население сдавало властям собранный каучук, а каждый мужчина должен был бесплатно отработать на плантациях сначала 40 часов в месяц, а позднее – 20–25 дней в месяц. Бельгийцы в Конго бесчеловечно обращались с местным населением: для принуждения работников брали в заложники женщин, которых держали под арестом в течение всего сезона сбора каучука, а за невыполнение плана поставок сжигали селения. Европейская пресса представляла такое обращение с местными племенами как необходимую реакцию на жестокости самих конголезцев, особенно тех, что практиковали каннибализм.
Многомиллионное население Конго контролировали «Общественные силы» – частная армия под командованием европейских офицеров, сформированная из ряда местных воинственных племен. Для доказательства «целевого» расходования патронов бойцы предъявляли отрубленные руки убитых. Если солдаты тратили патроны сверх нормы, то отрубали руки у живых людей. Неудивительно, что отрубленные руки стали местной валютой: если в одной деревне нормы по сборам каучука оказывались слишком высокими, то она нападала на другую деревню, чтобы откупиться от бельгийского короля.
Пик добычи каучука в Конго пришелся на 1901–1903 годы, когда количество отрубленных рук начали измерять корзинами. Конечно, объем производства каучука в Конго вырос многократно: с примерно 30 тонн в 1887 году до около 1300 тонн к 1897 году (в 40 с лишним раз), а в 1903 году уже достиг 5900 тонн. Только вот за пару десятилетий существования «независимого» государства Конго погибли миллионы человек, и в 1920 году население страны составляло лишь половину популяции 1880 года.
Из этого примера видно, что ценность одних и тех же ресурсов неравнозначна для обществ, находящихся на разных этапах технологического развития. В древности и средневековье нефть была строительным или горючим материалом: ею наполняли глиняные горшки и бросали в противников. Когда из нефти научились производить бензин и керосин, чтобы заправлять ими двигатели, она стала крайне важным и ценным ресурсом, но только для тех обществ, где были технологии внутреннего сгорания и реактивного топлива. А для американских индейцев нефть особого значения не имела, хотя в некоторых местах их обитания ее было, как грязи.
Когда научный прогресс позволил производить батарейки и электроавтомобили, ценность лития выросла для развитого общества, но осталась прежней для стран, не имеющих таких технологий. Для них литий ценен лишь постольку, поскольку его можно продать и купить козу или что-то применимое в той реальности. Но для покупателей ценность лития намного выше. Таким образом, отстающее в технологическом развитии общество может не только не видеть ценности определенных ресурсов, но даже не замечать их на своей карте. Например, из человека, который не был воспитан в обществе с ценностью приватных сведений и конфиденциальности, будут извлекать данные не по справедливой цене, а в обмен на «стеклянные бусы».
Наконец, не понимая принципов действия технологии, общество будет принимать субъективно корректные, но объективно неверные решения. Так, незнакомые с техническим прогрессом коренные жители Меланезии, группы островов в Тихом океане, воспринимали представителей современной цивилизации как сверхъестественных существ, которые получали «небесные дары» в грузовых ящиках, сбрасываемых с самолетов. Местное население не осознавало происхождения самолетов, особенностей производства товаров, логистики грузовых ящиков до места назначения, но усвоило определенные «ритуалы» белых людей, повторение которых предшествовало появлению даров.
Такое проявление магического мышления получило название «карго-культа» – поклонения грузу, и распространилось после Второй мировой войны, когда десантники высаживались на островах в океане. Пытаясь подражать им, местные жители строили из пальмовых веток копии взлетно-посадочных полос и аэродромов, имитировали переговоры в наушниках из половинок кокосов, проводили строевые учения с палками вместо винтовок, наносили на тела рисунки военных орденов и надписи «USA». Все эти манипуляции они производили для того, чтобы привлечь транспортные самолеты, заполненные дарами в грузовых ящиках. А когда дары не появлялись, многие продолжали считать, что просто недостаточно хорошо молились, полностью отказываясь от прежних верований и переключаясь на «самолетную» религию.
Сегодня большинство карго-культов исчезли, но не все. На острове Танна в государстве Вануату, которое долгое время находилось в составе Британской империи, до сих пор живы культ Джона Фрума и поклонения принцу Филиппу. Первый возник в 1930-х годах с появлением в регионе христианских миссионеров и значительно окреп после высадки около 300 тысяч американских солдат в Вануату. Американцы давно ушли с острова, а туземцы до сих пор ждут явления самолета Джона Фрума с дарами. Приверженцы второго культа считают принца Филиппа, герцога Эдинбургского, супруга королевы Великобритании Елизаветы II, божественным существом: хранят его фотографии, а некоторые даже лично видели своего кумира во время официального визита королевской четы в 1974 году.
Проявления карго-культов можно наблюдать и вокруг нас. Кто-то увлекается криптовалютами, не понимая их технологических и экономических аспектов, и продает единственные квартиры, чтобы купить немного Dogecoin после очередного твита пророка Илона Маска, последователи которого готовы скупать не только монеты, но и огнеметы с кибергрузовиками. А выход нового iPhone во времена мессии Стива Джобса неизбежно сопровождался ночными очередями и драками за ограниченное количество даров. Освоившие магию общения с ChatGPT, зачастую без какого-либо понимания принципов работы искусственного интеллекта, создают и продают обучающие курсы по новой профессии «промпт-инженер» широким массам, боящимся пропустить следующую доставку «груза».
Это наглядные примеры поведения людей, внешне и без глубокого понимания сути копирующих действия представителей технологически более развитых обществ, имея крайне фрагментарные представления о необходимом комплексе технологических, религиозных, экономических и социальных аспектов. Феномен карго-культа – результат огромной разницы в технологическом развитии обществ, когда они настолько различаются, что одно не понимает принципов, по которым работает другое. Туземец из Вануату способен ощутить эмоциональную притягательность самолета, но без знания принципов аэродинамики или логистики не поймет, почему он прилетает и откуда берется груз.
Прав был изобретатель, фантаст и футуролог Артур Кларк, когда еще в 1968 году сформулировал один из трех своих законов: любая достаточно развитая технология неотличима от магии. Искусственный интеллект и квантовые вычисления очень сложны для понимания неспециалистами, и каждая следующая технология будет еще сложнее. Сегодняшние и завтрашние карго-культы не признают себя религиями, хотя будут напоминать религиозные секты. Да и их адепты не поймут, что следуют карго-культу, пытаясь использовать системы, внутреннего устройства которых не понимают. Например, станут разрабатывать собственную нейросеть, на самом деле имитируя ChatGPT, но без учета ошибок и преимуществ его создателей, а также задействованных ими ресурсов. Другими словами, из-за восторженного отношения к технологии, похожей на магию, фанатики будут пытаться применить ее везде, где надо и не надо, невзирая на расходы, возможный ущерб или риски.
Для личности работают те же принципы и существуют те же вызовы, что и для целых стран. Уровень понимания технологий между разными поколениями, безусловно, различается, но большинство людей относится к компьютеру именно как к компьютеру, а к смартфону – как к смартфону, не считая их результатом магии или даром богов. Каждый из нас примерно представляет, как срубить дерево, даже если никогда не держал в руках топор. Однако для понимания принципов работы конвейера по вырезанию из дерева садовых гномов уже понадобится несколько месяцев или даже лет обучения.
С развитием научно-технического прогресса на изучение конкретной технологии приходится уделять все больше времени и внимания. Я не инженер и, проезжая на автомобиле мимо ТЭЦ-22 им. Н.И. Серебряникова в Москве, понимаю, что крайне поверхностно представляю технологические процессы, выпускающие облака пара из градирен, – в отличие от специалиста, который специально учился на инженера теплоснабжения и вентиляции, чтобы работать на подобных предприятиях.
Как и туземцы Меланезии, многие нынешние потребители могут быть бенефициарами, но не операторами технологий: из грузового контейнера можно вытащить продуктовый паек или майку с надписью «USA», но без глубинного понимания процессов и технологий сборки и доставки ящика организовать получение груза невозможно, даже если построить из соломы целый аэродром. И с этим связана крайне чувствительная зависимость от технологического оператора: если он перестанет доставлять блага, то привыкшее к ним население либо взбунтуется, либо попытается решить проблему при помощи магического мышления. Если кто-то другой решает, что положить в контейнер и куда его отправить, то бенефициары получают блага ровно до тех пор, пока дружат с оператором.
Не окажемся ли мы в очень специализированном обществе, где профессиональный трек будет зависеть от социального и экономического положения конкретной семьи и выстраиваться с момента рождения, критически влияя на возможность человека сменить род деятельности? Не понимая, как технология работает, мы не способны ее воспроизвести. В системе, где все заказы человека выполняются нажатием одной кнопки, общество начинает зависеть от моральных качеств людей, стоящих за технологией. Последняя остановка такого сценария выглядит пугающе: сотня человек во всем мире худо-бедно понимают, что происходит внутри черного ящика, а остальным вполне достаточно того, что труба в Капотне дымит, а дроны-доставщики самовоспроизводятся.
В подобном технократическом обществе сотня умников, контролирующих технологии, становится новой элитой, которая назначает президентов. А выход из такой системы практически невозможен, так как связан со снижением уровня благосостояния, экономическими и социальными потрясениями. Если отобрать у людей привычную кнопку, то они обязательно выйдут на улицы, требуя доставку благ за 15 минут. И обязательно найдется политик, готовый услужить технологически продвинутому сюзерену.
Возможный сценарий «Техношаманизм»
Новая кастовая система – Техноцентризм
2025 год – Прогресс в области искусственного интеллекта, квантовых вычислений, био– и нанотехнологий значительно ускоряется.
Все большее усложнение технологий приводит к тому, что обыватели теряются в потоке технических инноваций и научных открытий. Разрывы в знаниях и понимании технологий и последствий их внедрения между техноэлитой и обычными пользователями превращаются в пропасть, и дистанция все увеличивается. Повседневная жизнь все больше зависит от «магических» устройств и алгоритмов, которыми можно пользоваться, совершенно не понимая принципов их работы.
2026 год – Большинство интеллектуальных задач передается ИИ, который вытесняет людей из высокотехнологичных индустрий.
Первые коммерческие нейроинтерфейсы, недоступные простым смертным, достаются самым обеспеченным. Вкупе с эффективным биохакингом элиты расширяют возможности мозга, все сильнее отдаляясь от масс. В массовой культуре такие ИИ-евангелисты и техногуру становятся пророками новой эры, которые видят недоступное обычным людям и ведут ко всеобщему благоденствию.
2030 год – Квантовые компьютеры решают проблемы, недоступные человеческому пониманию.
Большинство людей уже не понимают принципов окружающих технологий, но хотят оставаться «в обойме», что только подогревает иррациональную веру в «чудодейственные» свойства высокотехнологичных устройств и ИИ-систем. После возникновения первых культов, обожествляющих технологии и их создателей, слепая вера в технологии, как панацею от всех проблем, вытесняет критическое мышление. Технологические карго-культы становятся доминирующей формой мировоззрения для миллиардов людей, которые поклоняются гаджетам и алгоритмам, не понимая их сути, но веря в сверхъестественную силу. Формируется новое мифологическое мышление.
Техноэлита окончательно закрепляет за собой статус «шаманов» и «жрецов», способных управлять непостижимыми технологиями, без которых общество пропадет. От них зависит судьба человечества, поэтому их роль и статус выше любого формального руководителя или политика. Общество фактически регрессирует в новые «темные века», где большинство служит карго-культу, иррационально обожествляя и мистифицируя науку, но не понимая ее основ. Невиданные высоты технологического развития парадоксальным образом соседствуют с тотальной деградацией – культурной и интеллектуальной.
