Игра 2. Победа
Утро стояло ясное, тихое. Такое, какое никогда не забудешь. Вид бескрайних пшеничных полей, протянувшихся от горизонта, до горизонта, и небесная бездна, настолько глубокая и бесконечная, насколько глубок и бесконечен сам Господь Бог, производят особенно сильное впечатление именно в тот день и в то утро, когда жизнь, возможно, закончиться, и человека поглотит другая бездна, настолько же бездонная, но гораздо более тёмная и унылая.
Утро стояло — двенадцатого сентября.
Малярийкин грыз завтрак: ржаной сухарик и половинку арбуза. Локация «Твардовщина» располагалась очень далеко от Скайбокса, на самой окраине зоны, подконтрольной Новосибирской Территориальной Администрации. Объяснялось это двумя причинами: во-первых, прощальный бой командора Шапронова должен был идти с некоторым нарушением правил и проведение его на самой границе бандитского региона призвано было сглаживать эксцессы. А во-вторых, локация Твардовщина являлась тупо — самой большой из доступных в Сибирских КТО.
Полигон развернулся под тёплым солнышком на площади без малого в пятьдесят тысяч гектар. Без всякой ошибки, именно — в пятьдесят тысяч. Это была площадь небольшого европейского государства. Ну, а в сибирских постсоветских реалиях прошлого века — площадь колхоза-миллионера.
Такую гигантскую территорию было невозможно ограничить не то что бетонными плитами, как некоторые «нубские» локации, но даже проволокой или флажками. Поэтому Твардовщина была — полностью открытая.
Привычных сетевых камер, способных запечатлеть рожу муравья под гусеницами танков и паучиную улыбку, когда он жрёт какую-нибудь муху-дуру, установленных повсюду на земле, деревьях, холмах, в норках сусликов и в коровьих лепешках, тоже не было. По той же причине.
Эксперты и судьи засевшие в сотнях километров от локации в телевизионной башне должны были следить за происходящим через видеокамеры со спутника, с потрясающим разрешением и фантастической оптикой. А также через две сотни камер в БПЛА, которые совсем недавно освещали действия малярийкиновской команды в локации Моховое.
Из географического расположения полигона проистекала ещё пара интересных моментов. Так называемые «таёжные колхозы» (если выражаться точнее — общины одичавших беженцев, занимавшихся примитивным сельским хозяйством, типа трёхполья) были тут повсеместно. В принципе, земли колхозников и являлись самой локацией. Просто никто не обращал на местных внимание и никаких компенсаций за испорченный урожай, естественно, выплачивать здешним голодранцам не собирался. Соответственно, арбузы, один из которых сейчас жрал Малярийкин, росли прямо под ногами. Арбуз был незрелый, но Малярийкину, не успевшему позавтракать из-за раннего пробуждения (до локации ехали в автопоезде от города почти три часа), было похрен.
Спустя ещё полчаса арбузная бахча наконец-то сменилась жёлтым ковром зерновых. Колонна остановилась. Игроки — прибыли на место будущей бойни. Через несколько минут танк Малярийкина уже шёл по ровному, ещё не тронутому гусеницами полюшку, подминая островки пшеницы, с тяжёлыми, налитыми колосками. Солнце поднялось уже довольно высоко. Почти в центре огромного золотого пространства Гойгу, возглавлявший автопоезд их бравой команды дал знать, и колонна застыла снова.
Реклама прощального мегашоу началась три недели назад. Что интересно — на следующий же день, поле того как «Маляр и его команда» одержали сложную победу на Моховом. И, таким образом, ворвались условный «топ» Красных Танков. То есть список команд, способных вести коллективную игру на гигантских «топовых» локациях.
Никакого отношения к рейтингу и большому чемпионату КТО эта ситуация не имела. Малярийкин не мог ни при каких обстоятельствах за два боя стать претендентом на титул или хотя бы вывести своё место на первые позиции в рейтинге, который складывался годами и сотнями побед-поражений тысяч танкистов. Это — было невозможно чисто технически. Как если бы какой-нибудь удачливый КМС по боксу, выиграв чемпионат в родном ДЮСШ в Мухосранске, сразу поехал бы на Олимпиаду.
Возможным, однако, было другое. За огромные деньги, с нуля сколотить команду. С хорошими корпусами и с хорошей подборкой рейтинговых игроков. С этой командой выиграть единственный коммерческий бой, который в КТО обычно проводился вне рейтинговых сражений за «ступеньки к вершине». И записать новоиспечённую команду в условный «топ». Топ Команд, как спортивно-игровое понятие, был близок по своему значению к чемпионскому рейтингу. Но отличался. Большинство игроков топа — входили в рейтинг. Большинство игроков рейтинга — входили в топ. Однако топ состоял не из игроков, а из команд. Команд, готовых проводить коммерческие бои не за титул, а за спонсорский приз. Разница состояла — исключительно в этом. Топ считался значительно менее престижным списком, чем рейтинг. Но для Лены и Малярийкина это был тот самый ключ, с помощью которого они должны были подобраться к Шапронову.
Ибо двенадцатого сентября сего года Сибирская Федерация Красных Танков Онлайн проводила самый главный коммерческий бой за последние двадцать пять лет. Как и обещала Элена, новое шоу было особым. С проекционных экранах, установленных на площадях, с больших экранов домашних стереовизоров и даже с мониторов наручных часов, все информационные агентства громогласно заявляли, что нынешний бой — последний в карьере непобедимого командора Шапронова. С этим боем он закончит вить бесконечную ниточку своих побед и свалит на покой. Навсегда!
Особый бой не проводился за титул. Великий Мастер Танков, уходя, должен был унести это звание вместе с собой. Это был бой-прощание. Бой, которым бессмертный Шапронов, вошедший в рейтинг танкистов КТО двадцать пять лет назад, и в течение последних пяти лет являвшийся абсолютным чемпионом Сибири, благодарил своих зрителей.
Реклама предстоящего шоу-боя гремела с бешеной интенсивностью, по всем сибирским каналам!
Особое прощальное сражение было определено как «командное». С каждой из сторон должна была участвовать минимум тысяча бойцов и, соответственно, тысяча бронированных машин. При такой невиданной масштабности предстоящего сражения, об отборе танкистов исключительно из бойцов чемпионского рейтинга, лучших из лучших, обладателей званий и прославленных ветеранов КТО, речь не шла и идти не могла. Отбор пилотов в обе команды вёлся почти произвольно. Не по положению в рейтинге, не по славе и удаче, а по специализации и способности работать в отряде. Решение брать или не брать того или иного пилота принимали лидеры команд. И вот тут, зрителей центрального Сибирского округа ожидал сногсшибательный сюрприз. Капитаном противоборствующей Шапронову команды был назначен воскресший из могилы экс-нуб Маляр.
Маляр не бросал вызов Шапронову. И не претендовал на титул чемпиона (хотя, говоря откровенно, в случае гибели Шапронова и одновременной победы Малярийкина титул должен был технически, по правилам Федерации КТО перекочевать к нему). Маляр был просто выбран комиссией по организации коммерческих поединков на эту должность. Выбран административно, как самый подающий надежды начинающий командир игровой команды. С точки зрения комиссии. В общем, никакого отношения к спорту, к большому чемпионату КТО и чемпионскому рейтингу здесь не было. Сугубо частный спонсорский проект!
Случилось это не сразу, не с полпинка. Примерно две недели по стереовизору гоняли ролики с лучшими боями Малярийкина. Не забыли и про фотографии, где он валялся пьяный в своей каморке после больницы. Тем самым демонстрируя всю глубину человеческого падения и последовавшего взлёта. Вторую неделю усилено вспоминали Юнгу, разборки с чехами. Даже продемонстрировали документальную короткометражку, посвященную юному дохлому танкисту. В общем, делали всё, что угодно, чтобы привлечь внимание зрителя. Триумфальное возвращение игрока низших уровней и превращение его претендента на чемпионский титул не везде проходило гладко. Малярийкин не стал в одночасье кумиром миллионов. Но этого и не требовалось. Вопрос предстоящей схватки состоял для него и тех, кто сейчас вливал в него деньги совсем в другом, не связанном с популярностью. На Малярийкина ставили мало. Но ставки на Шапронова росли просто словно на дрожжах!
На большинстве игровых машин в команде Малярийкина были установлены радиоприёмники, чтобы ловить трансляцию из Скайбокса. Но связываться между собой с помощью штатных бортовых приёмников боевые (или игровые) танки также могли без проблем. Однако, кроме раций, пилоты каждой машины ориентировались ещё на то, как действует экипаж впередиидущей коробки, наблюдая за ним через мониторы или, как в случае Малярийкина, непосредственно через открытый люк. Малярийкин ехал с открытым «забралом» просто для того, чтобы вдыхать свежий воздух. Душный, по сравнению с внутренним микроклиматом танковой кабины, созданной кондиционером и ароматизатором, зато настоящий. С запахом травы и земли, леса, колосящегося пшеничного поля, васильков, полыни, а также, как сказал бы, например, Калмышев, ненавидевший деревню, — наполненный изысканным ароматом навоза.
Воспользовавшись короткой паузой перед боем, Малярийкин стянул с себя гермошлем, протёр платком взмокшие волосы и натянул гермошлем обратно. Покрутил головой, разминая шею. Несмотря на судьбоносность сегодняшнего дня, он не чувствовал никакой особой значимости происходящего, никакого особого подъема боевого духа, либо, напротив, особого волнения или ужаса. Все было … обыденно. Даже банально. Как всегда. Уж именно, — как всегда. Только локация новая, да и ставки на бой куда выше.
Но ведь всё это — относительно. Всё это может осознать разум, мозг, ЦНС. А вот непосредственно организму с его эндорфинами и прочим адреналином, гипофизом и прочими мозжечками глубоко пофиг.
Выспался. Умылся. Поел. Солнышко светит. Что ещё нужно?
Только красиво умереть. Или красиво победить. То есть в принципе — ничего.
Неожиданно на горизонте, у самой кромки неба, показались облака то ли дыма, то ли пыли. Они поднимались всё выше и выше. Малярийкин заглушил двигатель. Люк его был открыт, и он смотрел через него вдаль, на те зловещие облака, интуитивно чувствуя, что ничего хорошего они не сулят.
— Походу, танки идут! — проорал показавшийся в люке Гойгу из головной машины, опережавшей Малярийкина в колонне на один корпус.
— Похоже! — проорал в ответ Малярийкин. — А может колхозники собрать урожай собрались?
— Пошутил? Колхозники как заслышали, что к ним из Скайбокса гости, свинтили из своих землянок в грёбаную тайгу, в самые глубокие свои схроны. Для них КТОшник — что сифилис. Сиречь смерть неотвратимая и ужасная.
— Мы ж не трогали никого.
— Ты не трогал! А раньше, бывало, перед боем на дальней локации, КТО проводило тренинг. Такой, знаешь, без телекамер. Потом трупы местных голожопых скатывали кубометрами в овражек. Бульдозерами с тракторами. В глинозём, сука. А ты говоришь!
— Я понял. Но дым в нашу сторону. Приближается. Посмотри на ветер. Он дует от нас. Но столб дыма, идущий от пшеницы, всё ближе и ближе.
— А ведь точно подметил. Верно! — Согласился Гойгу, глядя то на длинное чёрное облако впереди, то на собственную колонну. — Стало быть, началось!
Слова старшего старшины, словно по мановению волшебной палочки или по злобному матерку какого-нибудь магрибского колдуна, немедленно подтвердились. Дальше, в самой глубине облака, что-то стукнуло, ухнуло, засопело. Это не был обычный звук, что воспринимается ухом как слово или музыка или естественный звук природы. Это был лишь звук-отголосок. Отголосок чего-то далёкого, потому неслышного, но настолько мощного, что не может стать совершенно беззвучным. Это была «тень выстрела». Рокот, скорее, от дрожания земли и небес, чем реальный звук, который бойцы способны были услышать.
Спустя секунду после этого отголоска грохота, как и следовало ожидать, за спинами малярийкиновских бойцов начали рваться снаряды. Сразу позади его танка, за грунтовкой, пронзающей поле с запада на восток, раздался душераздирающий визг и вспыхнули фонтаны земли.
— По машинам! — приказал Гойгу. — Командуй, сынок. Не томи!
Старший старшина скрылся в башне, захлопнул люк и дал газ, увеличивая интервал до следующей за ним машины.
— Внимание! Это шкатулка-первая! — проорал Малярийкин в микрофон общей связи. — Циркулярно, всем коробочкам! Разворот в цепь вдоль поля ордером четыре! Атака встречная, лобовая! Огонь по готовности! Порвём их ребята! В клочья!!!
— Коробка седьмая, принял!
— Коробка девятая, принял!
— Коробка шестая, принял!
— Коробка двадцать четыре, принял! — заверещали динамики.
Колонна мгновенно распалась. Ориентируясь на крайний в ряду корпус Гойгу, машины выстраивались в атакующую цепь.
Маляр, между тем, оставался на месте. За общей атакующей линией. Его собранное наспех «войско» пёрло через пшеничную гладь двумя колоннами, слившимися в одну. Интервал между машинами составлял метров пять (шли вплотную). Интервал между колоннами — около сотни. Повинуясь его приказу, вторая колонна автоматически, как предписывалось классическим четвёртым ордером, выстраивалась в собственную цепь вдоль поля. Таким образом, оборона Малярийкина становилась как бы эшелонированной. И Малярийкин думал: стоит ли настолько упрощать собственную позицию? Напор напором, но товарищ Шапронов был волком тёртым. Уже само появление атакующей вражеской цепочки на поле прямо перед ними, выдавало в нём мастера. С одной стороны ничего особенно — оба автопоезда с машинами и командами противников прибыли на локацию почти одновременно (Шапронов чуть раньше). Но за то время, пока Малярийкин элементарно вывел своих на поле, Шапронов успел своих не только вывести, но и выстроить в атакующий ордер, определить направление удара и начать накат. Причём Малрярийкин вовсе не тупил этим утром и делал всё быстро. Просто Шапронов делал быстрее. Вернее, думал быстрее, так как многотонные боевые машины с опытными пилотами разворачивались и сворачивались из ордера в ордер буквально за пару минут. Нужна была лишь — команда.
На поле между тем происходило следующее.
Машины Шапронова, во всяком случае, их самая слабая первая линия, которую Маляр с Гойгу заметили в поле благодаря чёрному пылевому облаку, очевидно, имели на вооружении обычные рядовые Громы. Поскольку открыли огонь болванками километров с полутора (дальномер Малярийкина определил это расстояние как примерную границу чёрного дыма). В то время «малярийкинцы» могли стрелять своим более мощным, но менее дальнобойным оружием только с дистанции метров восемьсот. Таким образом, Шапронов их уже бил. А вот они его — совсем нет.
Подбили кого вражеские танкисты или нет, Малярийкин пока не знал. Всё его внимание на несколько секунд захватил монитор фронтального наблюдения. Как всегда, статистику Маляр помнил. Основную массу первой атакующей линии «шапроновцев» составляли средние и тяжёлые танки с длинноствольными, дальнобойными орудиями. Грозные машины весом в пятьдесят, шестьдесят, восемьдесят тонн. В отличие от Шапронова, Малярийкин включил в свою первую линию танки не по принципу тяжести бронирования, а по типу орудий. Отличие стволов Малярийкина от стволов командора в среднем заключалось в том, что у «малярицкиновцев» преобладало вооружение для близкого боя. Очень мощное, но для коротких дистанций.
Через несколько минут вражеские машины приблизились настолько, что стали отчётливо видны знаки на башнях. В основном это была символика КТО. Владельцам машин и спонсорам пилотов запрещалось рекламировать продукцию и товары, прежде всего из соображений демаскировки — яркие брэнды могли стать слишком заметными в артиллерийском бою. А вот символика КТО, не яркая, не броская (серый танк на сером щитке с соответствующими литерами кириллицы) с одной стороны — украшала боевую машину, с другой стороны, не индивидуализировала её, делая возможными переходы из команды в команду после завершения коллективных чемпионатов.
Грохот выстрелов уже не звучал отголоском. Он в буквальном смысле долбил молотом в перепонки. Малярийкин ещё подумал, что, возможно, понимает причину, по которой местные дебило-колхозники мгновенно оставляли дома при выборе их района в качестве локации КТО. Даже если бы развеселые КТОшники не вырезали колхозы целыми поселениями, оставаться в зоне боевых-игровых действий было невозможно хотя бы из боязни оглохнуть. Гермошлемы защищали уши танкистов от разрыва перепонок, но полностью избавить от оглушающего эффекта взрывов никак не могли.
Любоваться вражескими танками во всей их убийственной красоте (и, одновременно, убийственной отвратительности) мешал лишь густейший дым. Это уже была не только пыль из-под гусениц и не только копоть движков. Горела пшеница.
Для управляемости в бою, команда Малярийкина, как и в локации Моховое, имела дифференцированное деление. С одной стороны, полностью повторяя структуру Мохового, танки Малярийкина распределялись по классам. Самые быстрые и легкобронированные машины составляли так называемый Первый вымпел. Средние танки с хорошими пушками — так называемый Второй. Тяжёлые танки, а также разнокалиберные машины со смешанными ТТХ (например, тяжёлый корпус и среднее орудие, средний корпус и лёгкое орудие, мощная пушка и плохое бронирование) — так называемый Третий.
Поскольку количество коробок сейчас было значительно больше и львиная доля пилотов никогда не играла вместе, внутри каждого вымпела основу управляемости составляли бойцы, которые уже выступали вместе с Малярийкиным в Моховом. Их было немного. Поэтому Первый и Второй вымпелы, способные работать, только будучи сплоченными и относительно небольшими коллективами, по численности были почти в три раза скромнее Третьего вымпела, являвшегося по сути «объединяющей» группой танков, в которую входили все, кто не вошёл в первые две группы по остаточному принципу.
В то же время, возможность предварительного отбора бойцов для прощальной игры с Шапроновым давала Малярийкину возможность, унифицировать ТТХ своих машин хотя бы отчасти. Именно это позволяло превратить Третий вымпел не в случайный набор разномастных танков, а хотя бы в некоторое подобие полноценного танкового полка.
Как бы «поверх» этого деления на вымпелы, ложилось ещё одно деление — на линии или цепи. Смысл деления на цепи для Малярийкина имел только в первые часы боя, для крупномасштабного столкновения на поле. Работать вымпелами при столкновении больших танковых масс было нецелесообразно (просто потому, что маневрирования как такового в этих условиях не было — только накат и откат), а вот длинные походные колонны превращались в цепи идеально. И, главное, не сложно. Особенно, когда в кабинах сидели опытные пилоты. В свою очередь, каждая цепь делилась на два крыла — левый и правый фланг. Это деление было также — сугубо полевым. Таким образом, деление на вымпелы предназначалось для маневрирования. А деление на цепи — для атакующего, эшелонированного наката.
В отличие от «вымпелов», командиров в цепях и крыльях не было. Но были «ведущие машины» — ставшие таковыми просто вследствие построения. В правом крыле второй цепи таковым был номер пятьдесят второй, в левом крыле той же цепи — номер семьдесят шестой.
— Внимание! Это шкатулка-первая. — проорал Малярийкин в микрофон общей связи, — Номерам пятьдесят два и семьдесят шесть! Повторяю: номерам пятьдесят два и семьдесят шесть! Выполнить обходной маневр по ордеру пятнадцать! Повторяю: обходной маневр по ордеру пятнадцать! Ведомым группам следовать за ведущими! Ведомым следовать за ведущими! Как поняли, приём?!
Некоторое время радиостанция издавала только шумы и скрип. Наконец, ответ последовал:
— Коробочка пятьдесят два шкатулке первой. Приказ понятен: выполнить обходной маневр по ордеру пятнадцать! Выполняю!
— Коробка семьдесят шесть шкатулке первой. Приказ понятен. Повторяю: приказ понятен.
— Выполняйте! — Выдохнул Маляр.
В пособии по коллективному бою, которое он внимательно в своё время изучал в процессе подготовки танковым сражениям КТО, и по которому его без жалости гонял занудный Гойгу, описывалась почти сотня различных боевых ордеров. Наиболее применимыми из них были примерно двадцать. Бойцы топового уровня, которые сейчас и играли с ним и Шапроновым в локации Твардовщина были обязаны знать основы боевого маневрирования и помнить хотя бы первые двадцать ордеров на зубок. Именно поэтому маневрирование на начальном этапе боя (то есть пока) выполнялось довольно слаженно. Но из тех же наставлений старого Гойгу, Малярийкин знал — все указанные в учебниках ордера и типы перестроений можно применять либо в самом начале боя, либо в случае коренного изменения обстоятельств. Например, буквально, при ретирации, то есть организованном бегстве от противника. Либо при атаке, увенчавшейся успехом на одном из направлений и требовавшей, соответственно, усиления натиска. Во всех иных случаях изменение изначальных ордеров и вообще, любое массовое перемещение единиц техники на поле боя под огнём противника было чревато поражением и потерями.
Сигналом к «завершению» этапа, на котором были возможны перестроения массивных боевых цепей, был, естественно, сам бой. Его начало. Как только противник открывал огонь перестраиваться становилось опасно и бесполезно. В этом смысле Малярийкин отдал приказ второй линии об отходе даже с некоторым опозданием — ведь фактический обстрел подконтрольного ему отряда уже начался. С другой стороны, шапроновцы долбили сейчас передовую линии его маленькой армии, и вторая линия, то есть машины второго эшелона, могли свободно уйти с направления удара ничем не рискуя. В этом смысле Малярийкин как командир никаких правил не нарушил. Вопрос же к чему это приведет оставался почти риторическим. Можно было приводить сколько угодно доводов за или против подобного маневра, но решить правильно или нет, мог только один аргумент. Практика. Фактическая победа. Или — её отсутствие.
И всё же самому себе Малярийкин некоторые аргументы автоматически приводил. Плюсом принятого им решения было то, что глубокое эшелонирование обороны в танковом поединке того типа, который они вели было ни к чему. Более того — оно было излишним и чреватым дополнительными потерями. Пушки Шапроновской линии шмаляли вперёд почти без разбора. И чем гуще было построение Малярийкина, тем больше была вероятность попаданий. Соответственно, убрав вторую цепь с линии огня, Маляр «разрядил» собственные позиции и снизил вероятность попаданий.
Обычно эшелонирование танковой обороны применялось либо для прорыва, либо для воспрепятствованию вражескому прорыву. В данном случае перед Малярийкиным не стояла ни та, ни другая задача. За кормой двух его цепей не было населенных пунктов или объектов (например, флага), которые следовало удержать. Соответственно, упорствовать в обороне пшеничного поля и развернувшейся за ним арбузной бахчи не было ни малейшей необходимости. С другой стороны, никаких подобных целей не было и за линией Шапронова. Соответственно рисковать и глубоко вклиниваться, а уж тем более «пробивать» вражеские шеренги было излишне.
Но у решения Малярийкина был и минус. Маляр все же существенно сокращал (да что там существенно — ровно в два раза) численность своих машин на главном направлении вражеского удара. В условиях интенсивного и яростного противостояния, когда дело могло пойти на принцип и машины одной команды стали бы в упор выбивать машины противника, не жалея себя, численный перевес Шапроновцев на поле мог привести к тому, что первую цепь Малярийкина просто выбьют, воспользовавшись численным превосходством.
Так какой из аргументов более верный?
Рулетка. Предугадать тут ничего было нельзя. Только ждать.
Почти обрадованный подобным итогом собственных размышлений, Малярийкин решил оставить аналитику на время в сторону и непосредственно вступить в бой. Как показывала практика на прошлой локации, использование «Мамонта» не в качестве командного пункта, а в качестве обычной «строевой» машины, было обычно крайне эффективным. Недаром его танк являлся самым дорогим! Хоть как то это должно было оправдаться.
Интересно, подумал Малярийкин, а где сам Шапронов? Блестящим финалом массовой схватки по идее должен был стать бой между лидерами команд — малярийкиновским «Мамонтом» и машиной командора Шапронова (интересно, на чём он?). Однако в действительности всё выходило не так. Очевидно, что как и Малярийкин, командор разделил свой отряд на две части. Одна из них атаковала Малярийкина в поле, а вторая оставалась в качестве резерва. Малярийкин непосредственно ввязался в бой во главе своего обороняющегося отряда, активно способствуя общей победе своим самым сильным корпусом в команде. А вот командор Шапронов, напротив, остался вместе с резервом, делая на время бесполезным уникальные возможности элитного корпуса. Если конечно, он был на элитном корпусе, а не на быстроногом васпе, что также считалось приемлемым для командира игровой команды. И даже — хорошим вкусом.
Отвернувшись от фронтального экрана, Малярийкин внимательнее вгляделся в прицельный монитор. Если раньше его интересовала больше общая композиция, то ныне, перед вступлением в индивидуальный бой, привлекали детали. Шапроновские танки двигались «кучками». Впереди или в центре этих «кучек» ползли прокачанные до М3 Викинги или иные относительно мощные машины. Сзади и по бокам «кучек» — разнообразное и разномастное зверье поменьше.
Неожиданно Малярийкин услышал, как без всякой команды заработал его собственный автоматический гранатомёт. Робот-прибор, управляющий навесным гранатомётом и закрепленный на «Мамонте» на вершине башни работал самостоятельно, без участия пилота. Малярийкин мог дать команду «спать» (например, если «Мамонт» сидел в засаде), или «работать» (в случае открытого боестолкновения). В настоящий момент робот-гранотомёт действовал в режиме «работать», активированном Малярийкиным для навесного компьютеризированного вооружения ещё в самом начале боя. Цели гранатомёт-робот автоматически выбирал себе сам. Крупным машинам вреда он причинить не мог, потому мишенями для потока гранат становились в основном дешевые старые корпуса вроде васпа, на котором в первый раз выступал Малярийкин в отборочном бою с нубами, и которым тогда очень гордился. Обладая «Мамонтом» на васпы просто не следовало обращать внимания — их по ходу дела, словно мелких надоёдливых насекомых уничтожал робот, орудующий самым слабым типом навесного вооружения дорогой боевой машины.
Малиновые трассы гранотомёта потянулись к лавине массивных Хантеров, летели мимо них прямо в густую мешанину устаревших корпусов, следовавших за их спинами в клубах густой пыли и сизого дыма. Загрохотала спаренная пушка. Ей также управлял самонаводящийся робот. Спаренная пушка предназначалась для корпусов чуть мощнее. И также — абсолютно не требовала участия пилота Мамонта в разделке «мелочёвки». Трассы спаренной пушки шли ниже малиновых линий гранатомёта, почти над самой землёй. Выходило, что Малярийкин учатвовал в бою даже не целясь и не нажимая гашетку …
Наконец, обе атакующие танковые линии — малярийкиновская и шапроновская как бы столкнулись друг с другом. Таранов как таковых не было. Как и прямых столкновений, объездных маневров, противостояний вплотную и иных видов физического соприкосновения корпусами. Обе линии встали друг напротив друга на расстоянии метров в сто (непрерывно маневрируя вдоль фронта отдельными корпусами) и принялись долбить друг друга выстрелами практически в упор. Тут игра шла на нервы. Чтобы нормально прицелиться требовались секунды. Но когда в тебя целится враг, секунды скользят слишком быстро.
То тут, то там среди вражеских коробок взлетали огненные языки — это горели подбитые машины. А над гремящим, лязгающим полем ни ветерка, ни единого дуновения. Пыль и дым буквально висели гигантскими малахаями над танками Малярийкина и его противников. В коробке становилось невмоготу. От жара стрельбы броня нагревалась, кондёр и вентиляция не справлялись, дым и копоть царапали горло и ноздри.
Неожиданно раздался оглушительный звон, танк встряхнуло. Малярийкину показалось, что бронированная машина даже качнулась назад. В ушах резануло, словно раскаленной иглой. В «Мамонт» угодил снаряд, но к счастью, броня выдержала удар.
Выдвинув одну из видеокамер, Малярийкин осмотрел место попадания: снаряд «боднул» наклонный лист брони, срикошетировал, зацепил выступ орудийной маски и ушёл в небо. Вокруг по-прежнему гремел бой. Шла настоящая дуэль танков и людей. Ни артиллерии, ни авиации в игровой локации, конечно же, не было. Танки противостояли друг другу на протяжении нескольких километров. И выбивали друг друга судя по турнирной таблице со страшной скоростью. С обеих сторон боевых машин уже выбыла почти сотня!
Уже сто десять.
Сто восемьдесят.
Вот и двести!
Подобная скорость выбывания коробок довольно легко объяснялась — враги расстреливали друг друга почти в упор. В кровавой мешанине и в хаосе взаимного обмена ударами на короткой дистанции преимущество как ни странно теперь приобрели малярийкиновцы. Их оружие, менее дальнобойное, менее точное, но более мощное разило противников наповал, выщелкивая с поля словно орешки. Малярийкин пожалел, что отправил вторую цепь на охват флангов. Возможно, если бы сейчас вторая цепь была здесь — схватка бы уже завершилась. Двукратное численное преимущество шапроновской команды не позволяло даже при тотальном превосходстве в огневой мощи на короткой дистанции одержать быструю и фиксированную победу. Но сражались обе команды перед лицом Малярийкина как минимум на равных. Число подбитых с обоих танков было почти одинаковым. Более того, был даже небольшой перевес!
Наконец, спустя ещё несколько минут, Малярийкин заметил, что вражеские машины, начали пятиться, пытаясь постепенно выйти из боя. У этого могло быть несколько причин, не обязательно отступление. Шапроновские танки в начале атаки стреляли гораздо интенсивнее малярийкиновских и с более дальнего расстояния. Маляр помнил, что у него самого, например, из бронебойных снарядов осталась единственная полка-хранилище, порожняя наполовину. Остальные три были уже пусты. Что же говорить о шапроновцах, выплёвывавших в первые минуты боя бронебойные заряды почти как пулемёт? Теперь, израсходовав запасы (или экономя их), соперники медленно отступали. Возможно, по индивидуальному решению, чтобы сменить позицию и пополнить боезапас. А возможно — по централизованному приказу, чтобы перегруппироваться и начать накатывать снова.
Буквально через мгновение вопрос разрешился. На противоположном конце пшеничного поля, почти у самого горизонта загрохотали выстрелы. Это двигались навстречу своим, танки Малярийкина, завершившие, наконец, фланговый охват.
* * *
Свою вторую линию, вышедшую в тыл противнику, заметил не только Малярийкин. Один за другим, машины «шапроновцев» осознавая полную бесперспективность «двухсторонней дуэли» стали выползать из боя. При этом, как отметил уже ставший цепким взгляд Малярийкина-командира, из боя выходили организованно и не все. Повреждённые танки, слабые танки и медленные танки — оставались в линии, продолжая бессмысленное сопротивление и выбивая «малярийкиновцев» одного за другим, неся страшные потери от двухстороннего огня, но, тем ни менее, не сдававшие позиции. А вот в ретирацию бросились как раз наиболее мощные машины. Либо с хорошими ходовыми качествами либо с наиболее сильным вооружением. Тяжелобронированные аппараты также медленно отходили, но, не имея преимущества в скорости, не столько пытались спасаться бегством, сколько пытались прикрыть более быстрые корпуса. В том, что отход организует опытный командир, не было никаких сомнений. Вероятно, заключил Малярийкин, сам Шапронов, лично, находился там. Во главе или в теле отступающей колонны, руководя с помощью чата, голосовой или визуальной связи действиями взводов. Манёвр Гойгу, конечно, оказался очень удачным — шапроновцы понесли просто колоссальные потери. Однако к поражению противника этот маневр не привёл. До победы было ещё далеко.
Ну что ж. Мысленно сплюнув, Малярийкин настучал в командном чате сообщение (делать это голосом было дольше, так как в чате он просто вывесил заранее подготовленный реестр быстроходных машин) и вызвав к себе, таким образом, весь Второй вымпел и наиболее вооружённые танки Первого, Малярийкин начал быстро перемещаться левее относительно основной фронтальной линии, вдоль которой велась — а точнее уже заканчивалась, — жестокая артиллерийская дуэль двух его линий и одной линии Шапронова, зажатой между ними.
Именно в этом направлении отходила организованная масса вражеских танков.
Мысль Малярийкина была крайне проста: его расширенный Второй вымпел, действуя в качестве передового отряда, должен был стремительным движением по маршруту, параллельному маршруту отхода вражеской колонны, отрезать ей путь к границе локации.
Отдав приказ и начав движение сам, Малярийкин уже на ходу изучил карту местности, прилегавшей к возможному направлению отступления «шапроновцев».
От границы локации обе сражающиеся команды отделало не менее ста пятидесяти километров. Примерно в середине этого отрезка, почти на самом краю «Твардовщины» располагалось несколько концентрических пятен. На топосьемке так обозначались возвышения. Судя по конфигурации линий высот, это была группа холмов.
Самый высокий из них отмечался на карте как «выс. 134, 7».
Высота 134.
Было очевидно, что Шапронов отводит войска именно туда.
Выводы?
Они напрашивались сами собой. Малярийкин видел, что среди отходящих танков заклятого врага преобладают не только скоростные, но и тяжёлые, хорошо вооружённые танки. Значит, средняя скорость отходящего отряда Шапронова будет в среднем ниже, чем скорость малярийкиновского Второго вымпела. В то же время, Второй вымпел уступает отряду Шапронова в бронировании и вооружении. То есть в прямом открытом бою — слабее.
Но вопрос в том, как ставить перед бойцами задачу.
При маневрировании Вторым вымпелом, задача «победить» перед Малярийкиным на стояла. Ему надо было лишь «задержать».
После бойни, которую устроила на пшеничном поле линия Гойгу, атаковавшая «шапроновцев» с тыла, общее командное преимущество было явно на стороне Малярийкина. Теперь он имел огневое превосходство — едва ли не вдвое. И превосходство в броне — раза в три. Фактически, Шапронов уже проиграл, если … Если не дать ему шанс укрепиться на удобной позиции с которой сбивать его придётся упорно, долго и с большими потерями, вполне способными сравнять счёт погибших.
Высота 134,9 подходила Шапронову для этой цели как нельзя лучше. Располагаясь почти у края локации, эта высота лишала Малерийкина возможности тылового обхода. Брать Шапронова там бы пришлось «в лоб». Учитывая, что у Шапронова остались сейчас только топовые машины, просчитать последствия такой, с позволения сказать, тактики атаки, было совсем не сложно.
Выход у Малярийкина по сути оставался один. Опередить отходящую колонну более лёгкими и слабыми корпусами. Занять оборону на высоте 134,9 первым. Не дать Шапонову на ней закрепиться. Потом дождаться подхода главных сил во главе с Гойгу и опять с двух сторон вдолбить Шапронова в дёрн.
Вот только успеет ли Малярийкин?
Чёрт знает. Во всяком случае, чтобы успеть, надо быстрее принимать решение, меньше мяться. И быстрее мчаться.
«Ходу, резвые, ходу!» — подумал Маляр.
Его Мамонт двигался четвёртым в походной колонне. Первыми шпарили, как предписывал классический походный ордер передовой арьергард в составе одного взвода, то бишь, трёх лёгких машин. Тот же ордер предполагал выдвижение вперёд по маршруту движения разведывательного дозора в составе двух взводов на удалении одного километра от главных сил («передовая походная застава», два взвода) и трёх километров от главных сил («передовой дозор», один взвод).
Однако, выдвижение из боя на пшеничном поле производилось резко. Строить правильный ордер не было времени. Вышли как вышли, сделав ставку не на каноны уставного искусства, а тупо на скорость.
Тем временем, прошло ещё полчаса.
Малярийкин нервничал. Глядел то на часы, то на обзорные экраны. Иногда прилегал правым лазом к прицельной оптике — чтобы изучить удалённые объекты. Благо Мамонт был до неприличия компьютеризирован и заданное направление держал чётко, управлять такой машиной было просто удовольствие. Но только в обычное время, например на полигоне. В данный конкретный момент у Мальярийкина чуть не дёргались пальцы. Колонны шли в напряжении уже долго. Напряжение боя сменилось напряжением погони. При этом, Малярийкин понял, что допустил небольшую ошибку при выборе маршрута.
Изначально, в первые десять минут преследования он и его бойцы прекрасно видели отступающую колонну Шапронова. Та шпарила на удалении километра в четыре. По прямой было видно хорошо. Не столько машины, сколько поднимаемые ими столбы пыли.
Сначала две колонны двигались действительно параллельно. Но потом, когда обоим танковым группам удалось обогнуть поле боя, на котором Гойгу топтал оставшихся шапроновцев, и линия движения обоих колонн превратилась в прямую (шли то не по шоссе уже, а по полю), положение стало стремительно меняться. Малярийкин, имея преимущество в скорости начал Шапронова догонять. Уже через пять минут после начала сближения, расстояние до отряда Шапронова сократилось до отрезка прямого огневого контакта. Никто, конечно, не стрелял. Шапронов — был занят отступлением своего отряда. Малярийкин — преследованием. Но следовать за врагом почти нос в нос на дистанции поражения было крайне неприятно. Кроме того, отряд Малярийкина уступал Шапроновскому в огневой мощи. И в случае догонки ничего хорошего его не ожидало. Соответственно, Малярийкину надо было Шапронова не догнать, а обогнать. Укрепиться на оборонительном рубеже поперёк вектора движения и пресечь отступление к высоте. Обстрел «хвоста» отступающей колонны мог привести лишь к бессмысленному обмену залпами между головными (лёгкими) машинами Малярийкина и арьергардными (тоже лёгкими) машинами Шапронова. Никакого смысла такой маневр заведомо не имел. Проанализировав обстановку таким образом, Малярийкин решил увеличить боковой разрыв между колоннами до выхода из зоны видимости и обойти Шапронова на скорости, описав дугу километров на десять больше. Расчёт дельты скорости это позволял.
Приняв решение, Малярийкин озвучил его головной походной заставе и его колонна, резко отвернув влево, начала стремительно ускользать из зоны видимости отступающих «шапроновцев». Если Шапронова этот маневр и заинтересовал, то вида он не подал никакого. Колонна по-прежнему пёрла по прямой, как ни в чём не бывало. Только пыль из под трэков тучей поднималась в воздух.
Отойдя от Шапронова на значительное расстояние, исключающее артиллерийский обмен, Малярийкин велел ускориться. Его более лёгкие отлично подобранные друг под друга машины рванули почти на форсаже. В составе отряда Шапронова тоже были резвые машины. Но более сложный и смешанный состав как бы усреднял общую скорость колонны, делая её меньше «малярийкиновской» почти в полтора раза. Малярийкин понимал, что это вовсе не ошибка опытного командора. Просто Малярийкин делал ставку на скорость — ему надо было обогнать противника. А вот командор — на совмещение скорости и мощи. В случае, если Шапронов достигнет заветных холмов у края локации, вполне можно было рассчитывать, что более тяжёлый состав его сборного отряда себя вполне оправдает.
Спустя ещё буквально минут десять колонна Шапронова полностью скрылась из вида. Малярийкин знал, что Шапрон идёт рядом, параллельно. Но визуального контакта уже не было. Это и была ошибка. Теперь Малярийкин не знал, насколько он обгоняет Шапронова и обгоняет ли вообще. В целом, он сознавал, что его расчёт был по-прежнему верный. Сделать крюк по более длинному маршруту. Гарантированно обогнать, не беспокоясь за огневой контакт. Гарантированно первым выйти к заветным высоткам. Всё так. Но невозможность видеть противника напрягала.
Поёрзав в кресле, Малярийкин снова глянул на электронную карту. Местность была относительно ровной — поля и луга. Но тут и там электронная карта выделяла низины и высоты. Чуть правее маршрут движения — высота 31,1. Чуть левее маршрута движения — высота 15,7. Именно за последней (а также за высоким ковылём и рощицами, кучковавшимися повсюду до горизонта), вероятно, скрывалась колонна Шапронова.
Подумав ещё немного, Малярийкин приказал всё же трём машинам впереди Мамонта выдвинуться правее. А двум прокачанным васпам — самым лёгким, быстрым и с самыми лёгкими пушками («изида» и «твинс»), на максимальной скорости рвать вперёд, чтобы разведать обстановку. Головная походная застава двух сверхлёгких скоростных васпов выходила так себе. И вряд ли годилась хоть на что-нибудь кроме как «скакать галопом». Но, учитывая обстановку, у Малярийкина просто не было вариантов.
Эффект от этой задумки, ожидаемо, получился слабый. Передовые васпы были самыми скоростными, но и вся основная колона шла резво. Так что отрыв между васпами арьергарда и основной колонной увеличивался очень медленно. Зато три васпа, отклонившиеся от колонны вправо отработали хорошо. Через несколько минут после их убытия Малярийкин получил столь нужный ему голосовой доклад. Шапроновская колонна шла так, как и расписывали скромные способности Малярийкина к предвидению и экстрасенсорике — параллельно его отряду, но уже со значительным отставанием.
На этом, впрочем, хорошие новости кончились.
Фланговый дозор Малярийкина доложил ещё кое-что.
Восточнее отметки 15,7 разведывательный дозор обнаружил ещё одну быстро перемещающуюся колонну. Колонна двигалась в том же направлении, что и первые две — Малярийкиновская с Шапроновской. Дозор с перепугу принял новой фактор за Гойгу, который каким-то невероятным образом обогнал всех остальных. Потом вообще за какую-то третью команду, вопреки всем правилам, выпущенную спонсорами на поле. Но потом, взяв мозг в кулачок, удосужилась посчитать шапроновские машины. Выяснилось элементарное. Командор, явно просчитав намерения противника, выделил из своего относительно медленного отряда самые шустрые корпуса. На полном форсаже — точно так же как сейчас Малярийкин, этот «летучий» отряд мчался всё к той же высоте 134,9.
Это был капец.
Сердце Малярийкина застучало. Даже в бою, когда по броне лупили снаряды, он, пожалуй, так сильно не волновался. Сейчас речь не шла о физической опасности и именно в данную секунду, ни жизни, ни здоровью Малярийкина ничего не угрожало. Однако, речь шла о победе. А также о тактическом преимуществе, которое, если окажется на стороне противника приведёт к гибели. Не самого Малярикина, а его бойцов. Такой расклад напрягал даже сильнее.
Малярийкин снял гермошлем. Вытер холодный пот. Обстановка, и правда, менялась крайне быстро. И крайне оригинально.
Не долго думая, он запросил состав передового отряда шапроновцев. Ответ не воодушевил. И был предсказуем. Большая часть — Хантеры, Хорнеты, один прокачанный Диктатор. Скоростные.
Некоторые машины Малярийкина, например те же васпы головной походной заставы, а также васпы флангового дозора были быстрее передового отряда Шапронова. Вот только толку от этого? Даже если им удастся обогнать передовой вражеский отряд и первыми занять высотку у границы локации, противостоять Хантерам, а уж тем более Хорнетам с Диктатором лёгкие быстроходные и слабобронированные машинки не смогут. Это верная смерть. Кроме того сам обгон уже был под сомнением. Отойдя от колонны Шапронова на десять километров, Малярийкин сам дал командору фору. Передовой отряд шапроновцев был значительно впереди как основной колонны Малрийкина, так и его передовой походной заставы.
Похоже, гонка была проиграна. В сухую.
Печальные размышления Малярийкина в этот момент прервал доклад в голосовом аппарате связи.
— Шкатулочка первая, приём! Шкатулочка первая, приём!
— Да, слушаю, — просипел Малярийкин.
— Докладывает коробка седьмая, фланговый дозор. Вижу остатки железно-дорожного полотна северо-восточнее отметки 31,0. Расстояние от меня два километра. С железкой пересекается шоссе, а перед шоссе отсыпка. Обе линии — и железка и отсыпка шоссе пересекают направление движения вражеской колонны. Предполагаю, они замедлят движение на пару-тройку минут. Каждая машина. Передовой отряд противника в данный момент это препятствие преодолевает, почти заканчивая перемещение через жэдэ. Расстояние от меня до основной колонны противника примерно километр, километр-шестьсот в строну, противоположную вектору на жэдэ. Вражеская колонна находиться в движении юго-восточнее высоты 49,1. Будут распоряжения?
Малярийкин задумался.
Новые данные ситуацию, казалось бы, не меняли. Однако, только на первый взгляд. Малярийкин снова взглянул на карту, оценивая обстановку. Обстановку, которая ничуть не изменилась, но, в то же время, стала совершенно иной!
Препятствие в виде нитки железной дороги и старого, не эксплуатируемого шоссе на карте было отмечено. Примерно через восемь километров по вектору вперёд железная дорога и насыпь шоссе пересекали и маршрут Малярийкина. Просто, благодаря изгибу это было позже, чем у колонны Шапронова. И это — давало преимущество в скорости! Пусть не значительное, но всё же.
Его колонна не может упредить передовой отряд противника в овладении 134й высотой. И пусть. Ведь целью его команды являются вовсе не несколько Хантеров и Хорнетов, которые буквально через пять-шесть часов займут несчастную высотку и изготовятся к упрямой обороне. Целью команды является сам Шапронов. Его основные силы. Целью команды является ПОБЕДА.
А значит, есть варианты. Не обязательно рвать когти на высоту. Достаточно обойти саму колонну Шапронова. И остановить её — в любом месте!
— Внимание! — прокричал Малярийкин в микрофон общей связи. — Головной походной заставе и фланговому дозору приказ: выдвинуться вперёд, до точки пересечения шоссе с железной дорогой. Всеми силами воспрепятствовать движению основной вражеской колонны. Это шкатулка первая. Выполнять! — И, подумав, добавил. — Ребята, всего несколько минут! Нам нужно всего несколько минут, пока мы обойдём шоссе чуть левее. Колонна, делай как я!
Как живая, основная колонна отвалила вправо. Резко, градусов на тридцать. Расстояние до вектора, по которому двигалась колонна Шапронова, стало стремительно сокращаться. Вражеской колонны, разумеется, видно не было, так как та существенно отставала. Основной отряд Малярийкина сейчас находился как раз где-то посередине между передовым отрядом Шапронова (Хантеры и Хорнеты) и его основной медленной колонной.
Головная походная застава и фланговый дозор тем временем, выполняя приказ Маляра, сдвинулись также правее, но под углом почти в шестьдесят градусов. В направлении точки пересечения железной дороги и шоссе. Малярийкин вёл свой основной отряд почти туда же, но чуть дальше, вперёд. За точку пересечения. Судя по карте, там располагалось широкое поле, зажатое меж двух рощиц. Именно эта точка стала магнитом для Малярийкина на ближайшие полчаса.
Его план был прост. Отказаться от задачи захвата высоты 134. Позволить отряду Хантеров-Хорнетов закрепиться там, окопаться и тем самым ещё больше раздробить и без того достаточно не многочисленные, хотя и отборные силы Шапронова.
Потом перекрыть основной колонне Шапронова вектор движения на 134ю высоту. Отрезать. Закрепиться на новой линии, прямо в поле. Не допустить беспрепятственного прохода. Сработать от обороны буквально несколько часов. Ну а затем — всё по той же схеме: дождаться Гойгу, вступить с Шапроновым во встречный бой. Зажав, таким образом, его отряд в тисках с двух сторон.
Не замедляя движение ни на миг, Малярийкин внимательно изучил местность по электронной карте, потом осмотрел ту же местность через обзорные экраны.
К северу и югу от шоссе были леса, а западнее, в метрах восьмистах, за высотой 17,4 — небольшое озеро. Перед озером — тоже лес.
Эти особенности рельефа давали неплохой шанс.
Частью сил можно было закрыть выход противнику из горловины, образованной лесными участками. А другой частью сил — вероятно, большей и наиболее тяжеловооружённой (Хотя какое там тяжёлое оружие? Кроме Мамонта серьёзных пушек не было ни у кого — все гонщики, не стрелки) нанести фланговый удар с северной опушки леса, что юго-западнее высоты 17,4.
Определив место, где произойдет огневой контакт, Малярийкин ускорился ещё больше. Для эффективной работы в обороне, танкам следовало вести огонь с места. Для этого — им нужно было закопаться. Чтобы закопаться — требовалось время. Чтобы выиграть время — нужна была скорость.
Одновременно, выжимая газ, Малярийкин не переставал считать и анализировать.
Рассчитав по карте расстояние, отделяющее собственную основную колонну от основной колонны противника, а также от того места, где необходимо было заставить Шапронова вступить в бой, Малярийкин принялся спокойно и чётко раздавать приказы по головной связи и чату. Установил, как и в каком темпе надо действовать тем или иным тройкам (взводам), какие отдельные машины, куда и с какой скоростью направить. Чтобы не упустить противника, не дать ему прорваться. Некоторые решения тут были очевидны. Вдоль отрезка, расположенного между лесными массивами шли незначительнее возвышения. То ли маленькие холмики, то ли гигантские кочки. По линии этих «кочек» шла и линия водораздела, то есть самая высокая линия поля, за которой или на которой могли укрыться в оборонительной позиции его танки.
Там и встали.
Общая задача была такой.
Исходя из замысла на предстоящий бой, основная колонна ускоряла движение и под углом, существенно опережая основную колонну противника (передовой отряд противника к этому времени уже покидал предполагаемое место боя и следовал на полном форсаже к высоте 134) должна была выйти перекрестку дорог южнее озера.
Там колонна разворачивалась в линейный оборонительный ордер (фронтом на восток). И огнём с места, с укреплённой позиции должна была постараться не допустить прорыва (отхода) противника в направлении высоты 134.
Бегло, задача была проста. На деле — откровенно нет.
Малярийкина очень сильно беспокоили возможные действия передового отряда шапроновцев — те самые Хантеры и Хорнеты. А что, если они развернуться и вместо того, чтобы занять высоту 134, ударят ему в тыл? Вариант был маловероятен, но возможен. Маловероятен прежде всего потому, что передовой отряд шапроновцев был относительно не большой и молниеносно уничтожить основную колонну Малярийкина не мог при всем желании. Даже совместно с основной колонной Шапронова. Это означало затяжной бой, поход Гойгу и, как результат, поражение Шапроновской команды. Гораздо более выгодным с точки зрения стратегического подхода представлялось занятие высоты — для передового отряда Шапронова. И прорыв к уже занятой высоте (прорыв любой ценой) — для основной вражеской колонны Шапронова. Успокоив себя такими довольно слабыми умозаключениями, Малярийкин приступил «к работе».
На его экране по электронной карте расползались значки его боевых машин. Выполняя приказ, одни подразделения выползали на рубеж дороги (юго-восточнее высоты 17,4). Другие, расчленяясь поротно, закапывались в землю. Все танки поголовно закапывались в землю самостоятельно, благодаря «отвалам», прикреплённым к нижнему броневому листу. Отвал в обычных условиях имел два стандартных положения — походное и рабочее. В походном положении, отвал крепился к днищу боевой машины на автоматизированный зацеп (откреплялся из кабины кнопкой, одним пальцем) В рабочем положении (после отцепа) представлял собой почти классический бульдозерный ковш, с регулировкой угла наклона вперёд-назад и вправо-влево от продольной оси машины. С управлением пилотом непосредственно из боевой кабины. В среднем на закапывание одной машины требовалось две-три минуты. Скорость тут зависела скорее от навыков танкиста как бульдозериста, чем от автоматики или характера грунта. При среднем весе боевой машины от тридцати до восьмидесяти тонн, любой танк с ковшом мог срезать скалы как кусок масла.
Так что, спустя минут пять после занятия позиции, машины основной колонны были зарыты в землю, как говориться, «по уши». На пологом скате, идущем от линии водораздела в сторону противника, торчали только танковые башни. Остальные, наиболее уязвимые части — корпус, трансмиссия, были скрыты в эскарпе.
Малярийкин тоже закопался. Принцип работы на бульдозере он знал, ещё будучи автомехаником Наш-ангара. Да и на полигоне Гойгу неоднократно показывал как это делается. Так что с окапыванием всё прошло оперативно, не хуже чем у других. После этого, впервые с начала погони оказавшись в неподвижном танке, не мчащемся по шоссе и не трясущемся на ухабах, Малярийкин заглушил двигатель и вслушался в тишину.
Ребята вокруг него, сидя в своих машинах также не издавали не звука. Все знали — приближался бой. Иногда звучали короткие переговоры по внутренней связи, но говорили все коротко. Не до болтовни. Над головой хулиганил ветер. Уже довольно прохладный для ранней осени. Возможно, где-то щебетали птицы. Но гермошлем поглощал слабые звуки. Ведь рассчитан он был на гром канонад.
Наконец, родная для танковых гермошлемов музыка разлилась над лугом и озером.
Вдали, с направления шапроновской колонны загрохотали орудия!
Это работали васпы.
Васпы отрабатывали на все сто, хотя было понятно, что изиды и твинсы головной походной заставы и фланговых разведчиков не представляют угрозы для медленных монстров Шапроновкого отряда. Особенно на таком расстоянии. Но васпы работали не на поражение. Они просто обозначались. Само наличие «обороны» перед пересечением железнодорожной ветки и шоссе должно было замедлить движение шапроновцев, вызвать в их ордере какие-то перемещения (например, перемещение вперёд более мощных аппаратов, с более мощным вооружением), а также чисто психологическое замешательство, связанное с анализом и просчётом вариантов. Так и случилось.
Движение шапроновцев существенно замедлилось. Но ненадолго. Шапронов не зря был «командором» — в обстановке он ориентировался почти молниеносно и решения принимал подобным же образом — на лету.
На васпы в этих условиях была действительно возложена не просто трудная, а откровенно запредельная задача. Они должны были со значительного расстояния обстрелять приближающуюся колонну (чисто психологическое воздействие), а затем произвести демонстративную атаку переднего края обороны противника. Завязать с ним огневой бой, выманить наиболее «вооружённые» танки из общей колонны и, увлекая их за собой, отойти к основным позициям Малярикина. На луг, вдоль двух лесных массивов. В так называемую «горловину», как окрестили её бойцы. От умелых действий васпов почти целиком зависел успех замысла Малярийкина. Надо было вести боевые действия так, чтобы всё время создавать у противника уверенность в том, что ему удастся окружить и уничтожить головную походную заставу малярийкинцев. Шанс на это имелся. Танки Малярийкина, зарытые на скате холмов, закрытые травой и кустарником были почти не видны с большого расстояния. Во всяком случае, до начала огня. И, во всяком случае, как надеялся Малярийкин.
Надо сказать, надежды его оправдались. По крайней мере, васпы отыграли отменно.
Атака пятью легкими аппаратами серьёзной вражеской колонны с «высшими» корпусами КТОшной табели о рангах была сумасшествием, но смотрелась обалденно. Используя маскирующие свойства местности и постоянно маневрируя среди кустарника, васпы выдвинулись к противнику с обоих флангов. Произвели до десятка успешных попаданий (ожидаемо никого не выбив). И тут же отскочили назад, пользуясь своей маневренностью и способностями к бодрому рывку.
То ли увидев малочисленность наступающих, то ли уже просто задравшись бегать, и решив просто силой прорвать оборону противника, Шапронов повёлся на замануху. Десяток отборных, прокачанных средневесов с Рельсами и Громами отделились от основной колонны, чтобы одной упорной встречной атакой раскатать охамевших легкачей в понос.
Как васпы десятью минутами раньше, шапроновские средневесы разделились на две группы танков (по пять в каждой) и двинулись на васпы, буквально в лоб. Причём, в аналогичной тактике: маневрируя по кустам, с двух флангов, якобы на охват.
Малярийкин тут же подумал, что в отличие от флангового манёвра его заставы, охват средними танками Шапронова васпов мог возыметь успех. Во всяком случае, если бы против Шапронова в данной ситуации играли одни передовые васпы.
Скользящие удары по флангам должны были отрезать пути отхода васпов как на юг, так и на север. Но васпы отыграли достойно до самого конца. Головная застава вышла из-под удара Шапронова, и, вдавив гашетку в пол, помчалась в сторону укреплённых позиций основной малерийкиновской группы.
Противник, пребывая, видимо, всё в том же раздражённом замешательстве, немедленно развернул в атакующий ордер сразу все свои танки. И, увеличив скорость, в боевом порядке принялся преследовать быстроходные машины Малярийкина. Догнать, конечно, он их не надеялся. Но мог поразить огнём с дистанции.
Так и случилось.
В течение почти пяти минут весь шапроновский отряд хаотически шмалял и пиндошил в сторону отступающей заставы васпов из всех орудий.
В результате, один васп был подбит. Причём прямо на глазах Малярийкина. Точнее — в его прицельном мониторе.
Сначала Малярийкин увидел в мониторе ярчайший взрыв. Потом звук — но уже из динамиков экрана, приглушённый, не впечатляющий. Затем от подбитой машины потянулся густой чёрный дым. Но, опять-таки, с невысоким столбом, на фоне смолящего и чадящего поля боя. А потом танк вспыхнул словно большой бенгальский огонь! Глядя на сверкающее пламя, Малярийкин выругался. Васп, подбитый дальнобойным орудием, ставший бессильным и безвредным, кто-то очень добрый погладил струёй из огнемета. Это было подло. Даже если танкист был жив после удара «дальником», его прикончил огонь. Или боль. От поджаривания живьём.
Увлекшись преследованием, вражеские танки разом втянулись в узкую «горловину» между лесными массивами. И стали продвигаться вперёд, всем атакующим ордером. Правильно, ровно и чётко, словно картинка в мультфильме.
Как только противник приблизился на расстояние трёхсот — четырёхсот метров к скату водораздела и, соответственно, к засадным танковым эскарпам, Малярийкин выстрелил. Первым.
«Делай как я!»
По этому сигналу машины основной колонны начали беглый, безостановочный огонь по противнику.
Машины Малярийкина, развернувшись фронтом на восток, буквально смели несколько вражеских машин! Безусловно, это была ещё одна крупная «промежуточная» победа. Потеря нескольких прокачанных и опытных средневесов являлась сильным ударом по без того немногочисленному отряду Шапронова.
Но противник не думал сдаваться!
Потрёпанные долгим бегством и постоянными стычками то с заставами, то с дозорами Малярийкина, танки Шапронова, следовавшие в голове походной колонны, сразу за ордером средневесов, развернулись в собственный боевой порядок. И перешли в атаку, надеясь с ходу уничтожить оборону Малярийкина и прорваться к высоте 134.
Это были эмоции.
Шапронов не следил за перемещениями Малярийкина и не мог знать о том, какие силы и как ожидают его на новой линии обороны. Возможно, он принял сопротивление за ещё одну небольшую головную заставу. Просто состоящую не из васпов, а из более «высоких» корпусов КТО. За что и поплатился.
Стоило основному ордеру шапроновцев чуть плотнее втянуться в промежуток между лесными массивами, как на него обрушился огонь двух взводов, развёрнутых Малерийкиным на противоположных опушках леса.
Спустя ещё две минуты, в тот момент, когда противник почти все свои силы уже развернул для ретирации, на северной опушке леса появились васпы. Те самые, заманившие врага в ловушку. Сгруппировавшись за линией водораздела, васпы развернулись и поспешили обратно, в бой, чтобы терзать столь жестоко обманутого противника. Интенсивность огня малерийкиновской команды в этот момент достигла своего пика. Огонь шапроновской артиллерии, напротив, был фактически подавлен и сведен на нет. Машины в ужасе метались внутри ловушки, стреляя почти наугад и стараясь не столько попасть, сколько выскочить из ужасного боя. Оказавшись под перекрёстным огнём с обоих флангов, а также под губительным воздействием прямых попаданий от вкопанных в землю и почти неуязвимых «танков-в-эскарпах» вражеские танки несли просто страшные потери несколько минут подряд.
Затем, ожесточенно огрызаясь, шапроновцы дружно попятились назад.
Как и в случае с боем на пшеничном поле семью часами ранее, в отступлении шапроновской команды чувствовались дисциплина и организация.
Тяжёлые и средние танки тянулись назад в середину дальней позиции. Лёгкие маневренные машины развёртывались по обоим флангам, привлекая огонь лесных засад на себя. Танки, успевшие выйти из боя и прямой досягаемости малерийкиновских орудий, тут же принимались палить навесом издалека. Пусть без особого результата, но беспокоя и отвлекая.
Наконец, вырвавшись из ловушки, силы противника полностью отползли назад, на прежние позиции, с которых так бодро начали атаку тридцатью минутами ранее. Число шапроновского отряда сократилось не меньше чем наполовину. Те, кто выжил, были серьёзно повреждены.
После завершения яростной канонады, над полем ватным одеялом вновь повисла давящая тишина.
Так прошло несколько часов.
Малерийкин наблюдал. Шапроновцы сначала мелькали в зоне видимости. Но потом, получив несколько близких попаданий навесом, скрылись за складкой местности. Дважды Малярийкин высылал вперёд и на оба фланга лёгкие машины в дозор, но обе попытки окончились неудачно. Дозорные легковесы были жестоко расстреляны. Было подбито два васпа. Дальше Малярийкин решил не рисковать, так как лёгких быстроходных машин у него почти не осталось. Их следовало беречь. А посылать медленные танки в разведку было не целесообразно. Высота 134 и подступы к ней уже довольно чётко просматривались с позиции Малярийкина (во всяком случае, через оптику). Поэтому, теоретически, отряд Малярийкина мог контролировать, рвутся туда шапроновцы или нет. Пока не рвались. Во всяком случае, попыток не принимали.
По подсчётам Малярийкина до появления Гойгу ждать оставалось совсем немного. Ну а там, до победы было достать уже рукой.
И всё же, хотя позиция казалась почти стопроцентно выигрышной, сидеть на месте Малярийкину было неспокойно. Шапронов был слишком умным старым педерастом, чтобы просто ждать расправы и ничего не предпринимать.
Примерно в 21.00 стало ясно, что противник отступил окончательно и атаковать более не станет. Учитывая, что вот-вот (в течение, возможно, пары часов) на место прибудет Гойгу с превосходящими силами, у Шапронова просто не было времени, чтобы готовиться к следующей атаке так долго. Малярийкин рассудил, что, судя по паузе, Шапронов явно бросил попытки прорваться через его «заслонку» и совершил привычный (уже который в этом бою) обходной маневр, чтобы миновать позиции Малярийкина и прорваться к высоте 134 более северным маршрутом.
На мгновение мелькнула мысль, что Шапронов вообще мог попытаться сменить цель движения и попытаться окопаться на какой-нибудь иной высоте, но проанализировав ситуацию, Малярийкин эту мысль отбросил. На высоте 134 уже окопался шапроновский арьергард и бросить его, ещё больше раздробить итак немногочисленные после недавней бойни силы Шапронов бы просто не решился.
«Ну что же, — подумал Малярийкин, — такой финал их последнего противостояния вполне можно было рассматривать как очередную (уже которую?) „промежуточную“ победу. Малярийкин ставил своему отряду задачу задержать продвижение Шапронова к будущему укрепрайону, чтобы позволить Гойгу добить остатки окружённых шапроновцев на пшеничном поле. Это — в полной мере удалось. Шапронов не был отброшен, не был уничтожен, но был задержан почти на четыре часа (это не считая времени самой „гонки“).
Судя по сообщениям в чате, Гойгу полностью раздавил остатки окружённого врага на пшеничном поле больше двух часов назад. И с минуты на минуту мог появиться на горизонте в столь обожаемом им походном ордере.
А пока Гойгу не было, маневр „с заслонкой“ Малерийкину следовало повторить. Ещё раз задержать Шапронова. Дождаться подхода основных сил. И добиться, наконец, столь желанного, но столь недосягаемого, второго окружения за день. Сам себе Малярийкин признавался, что Шапрон тёртый лис. После разгрома на пшеничном поле Маляр уже третий раз за стуки строил планы по окружению командора. Но тот снова ускользал. Тоже уже — в третий раз.
В какой-то мере это было логично. И Малярийкин и Шапронов прекрасно понимали, что второго окружения за день шапроновцы точно не переживут.
Выслав дозоры в северо-восточном и юго-восточном направлениях (симметрично), Малярийкин дождался их докладов, потом свернул оборонительный ордер, выстроился в колонну и погнал — уже не мудрствуя лукаво, прямо по шоссе, по насыпи, в сторону высоты 134. Далеко позади, как раз на линии горизонта уже появились первые дымы догоняющих танков Гойгу. И это был — приговор. Было очевидно, что для опережающих Гойгу (незначительно опережающих, всего лишь на часы) Шапрона и Малярийкина смысл дальнейшего поединка сводиться к одному — все же достичь высоты 134. И закрепиться. В этом случае у Шапронова ещё оставался шанс. Незначительный, но всё же. Гонка продолжилась. Теперь уже, можно сказать, летальная. До развязки оставалось всего несколько часов.
Над головой тем временем сгущалась ночь. А ночь в Сибири штука забавная. Приходит резко. Особенно осенью. Вот сияло над тобой солнце, озаряя небо, мир и танковые башни лучистой благодатью. А вот — уже на небе зияет гальюнным отверстием мутный плафон Луны. Будь не ладен.
Сегодняшняя ночь была не совсем обычной и от большинства сибирских ночек отличалась. Темень, опустившаяся на землю, оглашалась на многие километры рычащим грохотом — храпом старых движком, гудением новых двигателей, гулом выхлопных труб, писком танковой электроники. Казалось, двигались в лесу не только танки. Казалось, сама тайга, сама локация пришли в движение и начали кружиться вокруг Малярийкина хороводом. Сказывалась усталость. День был нервным и никак не мог кончиться. Это Маляра это напрягало.
Оставшееся светлое время, несмотря на походное движение, Малярийкин успел использовать чётко. Он набросал на местности задачи танковым взводам на случай внезапного столкновения, вновь разделил отряд по группам (вместо выбывших), чтобы организовать взаимодействие. Затем Малярийкин провёл по громкой связи опрос, тщательно проверив готовность своих машин к дальнейшим действиям в ночное время. Машины с существенными повреждениями (не существенные имели почти все) были отправлены в хвост колонны. Наиболее боеспособные — наоборот, в авангард.
Думая о приближении ночи, Малярийкин вспоминал нехитрую науку старика Гойгу. О методах ведения боя в тёмное время суток, тот рассказывал много. Прежде всего потому, что имел опыт не только ведения танковых боёв в КТО, но и реальных танковых сражений во время Войны-смерти. А на войне, насколько знал Малярийкин, ночное время было активнее, чем дневное. Закрывая глаза, Малярийкин словно воочию видел раздражённого наставника, диктовавшего ему заунывным скрипучим голосом:
— Надеюсь, сынок, ты понимаешь, что тёмное время суток, требует более тщательной организации танкового боя? — шамкал гнилыми зубами Гойгу. — Кроме того, он требует привлечения большего количества танков с добротной оптикой. А проще — современных танков с мощными орудиями, так как хорошая оптика с приборами ночного видения и соответствующими системами прицеливания и наводки устанавливается преимущественно на дорогих пушках. Далее. Чтобы ночью достигнуть внезапности и снизить потери от встречного огня, надо занимать исходное положение для атаки на удалении около трёхсот метров от переднего края вражеской обороны. Этот показатель меньше, чем дистанция для броска при дневной атаке. Надеюсь, причины тебе понятны? Ночью даже с помощью ноктовизора деятельность в трёхстах метрах от тебя за редкими деревьями или складкой местности становиться практически не заметной. Далее. Занимать позиции для атаки следует в ночь перед атакой или за сутки до неё. Это значит — ты можешь перемещать в зоне визуальной доступности от противника только в тёмное время суток. Это важно! Сейчас, в КТО ночные битвы большая редкость. Так как состязания на локациях начинаются преимущественно рано утром, а длятся не больше десяти — двенадцати часов. Но то, что является непреложным законом для одной локации и для одной команды, может быть абсолютно неправильным для другой! Не раз и не два я видел, как сражения между упорными противниками растягивались на сутки. Скажу даже больше: некоторые масштабные сражения между большими командами на гигантских локациях могут идти и два, и три дня подряд. Без сна. Без отдыха. Без дозаправки и пополнения боезапаса. Хочу обратить внимание: подобные тяжёлые единичные бои являются исключением для общей статистики КТО. И характерны лишь для самых яростных и принципиальных противостояний. Ты понимаешь, о чём я? О рейтинговых боях за чемпионские титулы! Поэтому, ты должен быть готов к ночному сражению. Обязательно!
Запомни: наиболее удачным методом действий в ночное время является атака. Обороняться в тёмное время сложно — в безлунную ночь видимость нулевая, враг подбирается к тебе вплотную. Вспышки залпов и освещения лагеря ослепляют. Любые сигнальные огни на твоих машинах или периметре, столь необходимые твоим дозорам и заставам для наблюдения — являются мишенью.
Поэтому ночью — надо лишь нападать.
С другой стороны, походный марш ночью, без огней и по неизвестной дороге — это сущий ад, хуже которого только плаха. Вести наступление ты должен лишь после тщательной подготовки и с той решительностью, с которой только и можно преодолевать самые сложные жизненные препятствия! Перед наступлением ночью лидер команды обязан чётко, прежде всего для себя самого, определить объект или рубеж, который он хочет преодолеть. Потом, задолго перед ночной атакой — засветло, он должен провести тщательную разведку выбранной для движения местности. При постановке задач лидер команды указывает: направление движения — обычно движение по ясноразличаемому или помеченному направлению; порядок атаки; сигналы для извещения о выполнении задачи, причём такие, которые будут видимы в темноте; порядок закрепления на захваченном рубеже. Наконец, мероприятия для отражения возможных контратак противника.
Сближение и наступление ночью происходит обычно в полной тишине. Когда глаз не видит, слух обостряется, поэтому соблюдению тишины следует уделять самое пристальное внимание. Секретность — твой шанс. Команда двигается в колонне по два или три танка в одну линию на сокращенных интервалах. Для подравнивания и ориентировки делают короткие остановки. В отделениях назначаются замыкающие — лучшие бойцы. Для непосредственного охранения вперед высылались дозорные. Для связи с ними и соседями устанавливаются условные сигналы. И так далее — бесконечно …
Малярийкин встряхнул сонной головой.
Гойгу рассказывал о ночном бое много и со знанием дела. Вот только слишком много, пожалуй. Малярийкин не успевал запоминать. Выделить из всего этого потока информации рациональные зёрна, применимые к конкретной боевой ситуации, было очень сложно.
К тому же хотелось спать. Мозг просто отказывался работать. Усилием воли и энергетиком и вспышкой адреналина в случае опасности боя, Малярийкин мог заставиться себя бодрствовать, не закрывать слипающиеся глаза, вести танк, наводить орудие, стрелять и отдавать приказы подчинённым. Но вот мыслить творчески, вернуть хотя бы на пару минут ту ясность ума, что бывает свойственна человеку после отдыха и глубокого сна, — заставить уже не могло ничто.
Маляр понимал одно: противник был явно ошеломлен неожиданным поражением в ловушке между лесных массивов. То ли шапроновцы были сильно расстроены случившимся, то ли у них просто не было времени оставлять заслоны, но отряд Малерийкина без потерь и событий прошёл в направлении 134й не менее десяти километров от места последней схватки. Ни с флангов, ни с фронта враг себя не проявлял. Более того, за всю дорогу колонна Малярийкина ни разу не встретила даже противотанковых мин. А уж поставить мину для опытных танкистов Шапронова было делом пары секунд. Про засады и заставы не стоило даже говорить. Всё это обещало Малярийкину неплохие шансы на ночной бой. Противник — явно паниковал.
Тем временем, помянутая ночь сгущалась больше и больше с каждой минутой.
К двадцати трём часам ночь сгустилась настолько, что без ноктовизора, невооруженным взглядом увидеть было ничего просто невозможно. Малерийкин приказал экипажам двигаться в колонне более плотно, с меньшими интервалами. И без того незначительную скорость продвижения пришлось сбавить ещё больше. Танки ползли с выключенными фарами. Чтобы хоть как-то контролировать окружающее пространство Малярийкин назначил ответственных за секторы наблюдения. Каждый экипаж, учитывая сложный рельеф местности и смешанный растительный покров (кустарник, высокая трава, лесные массивы, рощи), а также, разумеется, ночные условия, должен был вести круговое наблюдение и быть готовым в любой момент открыть огонь по противнику. Свой танк Малерийкин поставил во главе колонны, четвёртым по счёту, сразу за авангардным взводом. Уже привычно. Как всегда.
Вскоре заморосил дождь. И без того плохая видимость ещё больше ухудшилась. К удивлению Малерийкина дорога ближе к высоте 134 оказалась сильно разбитой. Стали появляться воронки. Старые. Возможно от прошлых боёв. Это было интересно. Быть может, Шапронов уже вёл на этой позиции оборонительный бой когда-то? Возможно. Воронки, однако, затрудняли машинам движение. Скорость по изуродованной трассе уменьшилась до минимума. Малерийкин приказал экипажам закрыть люки на башнях и все люки корпуса. Включить приборы ночного видения и ориентироваться по ним. По подозрительным местам на опушках леса и вдоль дороги головной взвод неоднократно открывал огонь. Таковы были меры предосторожности. Они ещё больше задерживали колонну. Стало понятно, что Шапронова им при всем желании не догнать. Шапронов тупо двигался первым. А значит — двигался быстрее, без оглядки на возможные засады, заставы, мины и ловушки. Обозлившись на невезение, Малярийкин дал приказ ускориться. Было уже совершенно очевидно, что в подобных условиях никто не станет отвлекаться на установку мин или постановку каких-то иных пассивных препятствий. Шапронов явно спешил к своему передовому отряду Хорнетов и Хантеров, обогнавших обе колонны ещё в обед и первыми прибывших на заветную высотку. Ни на что более он внимания не обращал. Как и люди Малярийкина, бойцы Шапронова устали. Машины пёрли на последнем издыхании, почти каждая (как и в отряде Малярийкина) наверняка имела те или иные повреждения.
По радио Малярийкин то и дело слышал резкий голос Гойгу, который давал распоряжения относительно движения танковой массы в походном ордере. В отличие от быстроходного отряда Малерийкина (его Мамонт был, возможно, самой тихоходной машиной в группе), корпуса у Гойгу были собраны разные и средняя скорость его колонн равнялась скорости самого медленного танка группы. Гойгу, кстати, из-за многочисленности своего отряда двигался тремя колоннами. Не по шоссе, а через луга и поля. Это также сказывалось на темпе. Колонны Гойгу шли сначала параллельно, но потом — всё с большим интервалом одна от другой. Команды, отдаваемые старшим старшиной, это взаимное расположение регулировали: правофланговому взводу ускорить продвижение, а левофланговому — держать больший интервал. И так далее.
Судя по отдельным фразам, вопросам Гойгу и ответам его командиров, их отряд также видел колонну Малярийкина и отмечал всё, с ней произошедшее.
Вскоре, Малярийкин услышал в аппарате громкой связи свой позывной. Гойгу считался младше по статусу в игровой команде, но требовал доложить обстановку. Слушал внимательно, задавал вопросы. Под конец спросил:
— Как ты, сынок?
— Ничего. Как вам последний бой?
Гойгу усмехнулся в микрофон.
— Ничего. Надеюсь, ты не слишком гордишься, что надрал Шапронову задницу. Это всего лишь эпизод.
— Я понимаю.
— Ты быстро думаешь и быстро принимаешь решения, сынок. Это хорошо. Но торопишься. Это плохо. Иногда над решением стоит подумать чуть дольше, чем тебе хочется. Просто остановиться. Не мельтешить. Скорость — ещё не всё, поверь мне.
— О чем вы, товарищ старший старшина?
— Да подождал бы ты меня, сынок. Вместе и веселее.
— Никак нет. Чем дольше будем ждать, тем больше форы дадим Шапронову. Больше времени на подготовку и укрепление оборонительной позиции на высоте 134. Больше жертв, больше крови, тяжелее будет выбивать. Я подойду, хотя бы свяжу его боем до вашего прихода … Кстати, Вы ведь поняли, что он шпарит к 134й?
— Понял, конечно. Более того, я скажу тебе ещё одну вещь. Ты ведь понял, что Шапронов в этой локации играет не в первый раз?
— Догадался.
— Молодец.
— И что это нам даёт?
— Нам ничего. Но это даёт кое-что ему. Шапронову. А тебе одну мысль. Не спеши!
— Ладно, — Малярийкин был убежден в своей правоте, а потому проявлял упрямство. — Я всё понял про осторожность и торопливость. Однако ждать вас всё равно не буду. У вас в колонне средняя скорость ниже моей в два раза. К тому же вы отстаёте от нас почти на три часа. Мои вымотались сильно, если они сейчас остановятся, то просто уснут. А до утра эту катавасию лучше не растягивать. У Шапронова машин то — с гулькин нос осталось. Найти и добить!
— Решай.
Не став спорить, Гойгу отключился.
Получив, таким образом, то ли одобрение, то ли осуждение от наставника, Малярийкин приказал ещё больше ускорить темп. Шапронов, вероятно, удирал с такой скоростью, что не отвлекался ни на что вообще. Ближе к полуночи впечатление буквального „бегства“ прославленного чемпиона усилилось ещё больше. Шапронов — стал откровенно бросать своих.
Около 24.00, когда отряд находился уже в пятнадцати — шестнадцати километрах от 134й высотки, Малерийкин увидел два вражеских слабовооружённых танка идущие навстречу (или просто стоящих на дороге) с включёнными подфарниками. Это уже наводило мысль о безумии.
— Вижу два танка! — доложили с головной машины авангарда. Но Малярийкин сквозь оптику видел и сам.
— Снимайте! — приказал он.
Грохнув дуплетом, головная машина выбила оба вражеских танка почти в упор.
Бац! Бац!
Обе коробки вспыхнули.
„С ума сошли, что ли? — подумал Малярийкин. — Кто же двигается ночью в условиях возможного боестолкновения с включёнными подфарниками, да ещё прожекторами?“
В этот момент он обратил внимание, что подфарники не погасли. Во-первых, судя по высоте от дороги, они находились под нижним краем корпуса, где-то на уровне бульдозерного щита — огонь на крышке корпуса танка, соответственно, их не повредил. А во-вторых, они, очевидно, имели автономный источник питания вроде отдельного аккумулятора, спрятанного под бронёй и независимого от батарей самой бронированной машины. Но главное, это были не просто подфарники. Это были именно мощные уличные прожектора. Которые на машины — не ставят …
— Мать вашу!!! — заорал что есть мочи Маляр в микрофон громкой связи. — С дороги, сука!!! Боевая готовность!!! Увеличить интервал между коробками!!!
В то же мгновение ушах громогласно рявкнуло. Малярийкина бросило вперёд и ударило головой об один из мониторов. Ни голова, ни плазма не пострадали. Однако эффект был что надо. Сон сняло как рукой.
* * *
Погоня, которая преследовала Шапронова вот уже восьмой час подряд, порядком трепала нервы. Маляр, этот молодой сосунок, оказался упорным осликом. Давил грамотно, наседая на плечи, тревожа дозорами, выставляя заставы. То есть, всячески проявляя инициативу. Возможно, лет двадцать назад это произвело бы на Шапронова впечатление. Но не сейчас.
Для победы в большой локации кроме инициативы и энтузиазма требовалось кое-что ещё. Даже не опыт, наверное. Просто чутьё. Звериное чутьё, накопленное годами практики, возрастом и старыми ранами, полученными на сотнях локаций по всей Матушке-Сибири.
Эти раны, каждая из которых оставляла рубец не только на теле, но, главное, на извилинах мозга, были сами по себе энциклопедией. Никаким лекциями и статистикой их было не заменить.
Малярийкин был отчасти прав — у Шапронова оставалось мало машин, мало людей, техника была истерзана, люди вымотаны. Никого из своих проверенных бойцов, после двух поражений подряд, ночью, после боя и погони, которые без перерыва длились почти сутки, Шапронов не поставил бы на дороге умирать, чтобы прикрыть поспешный отход (читай — бегство) основной колонны. Никого, кроме одного человека.
Самого себя.
Малярийкин был слишком молод, чтобы это осознать. И слишком уж „командир“. То, что легко даётся, цениться слабо. Элитная команда рейтинговых игроков, дорогой новый танковый корпус, место в топе и даже опыт мудрого наставника — всё это досталось Маляру просто так. Ни за что. Быть может за крепкий хер, которым он шпилил Элену Прекрасную. Но в любом случае, не за то бесценное, что отдал за это место Шапрон. За десятилетия жизни!
Маляр не жил годами в раздевалке нищих танкистов, не жрал из года в год плесневелый хлеб, питаясь даже не хлебом, а одной голимой надеждой, что возьмут в команду младшим пилотом на плохой корпус, почти на убой. Маляр не хоронил каждый год сверстников и друзей, сгоревших в броне заживо, как в духовке … Впрочем, дело состояло даже не в этом. Конечно, как и всякий житель послевоенной Сибири Малярийкин, возможно, испытывал голод, нужду, имел несбывшиеся желания. Но только танкист, отдавший этому кровавому спорту и страшной судьбе гладиатора двадцать пять лет жизни мог ценить её — эту самую поганую КТОшную жизнь — по-настоящему!
Шапронов был именно таким. Танкистом. А Малярийкин? Кем он был? Автомехом? Аэрографом?
Вот вопрос. Шапронов Малярийкина безусловно уважал. Он вообще хорошо относился к талантливым и активным молодым людям.
Но вот, понимаешь, талант ведь это одно. А призвание — это другое.
Как бы ни было, в данный конкретный момент Малярийкин Шапронова немного бесил. Своей самонадеянностью. Своей самоуверенностью. Своей самоубеждённостью в победе. Ни на чём не основанной, кроме какой-то пресловутой логики и статистических подсчётов огневой мощи оставшихся у обеих команд танковых корпусов. Это было не правильно. Это претило самому вкусу КТО. Фундаментальным основам гладиаторской этики, если хотите. Логика, цифры … они имели значение. Ведь „Танки“, как спорт, были спортом техническим, вроде Формулы-1 или японского дрифта. Но разницу, всё же, следовало понимать!
Логика, цифры, толщина брони и количество снарядов в боеукладке — всё это относилось к преимуществам, к ТТХ боевых машин. А вот к госпоже Немезиде, Её Величеству, Её Божественности и Её Блядству — не имело отношения абсолютно никакого!
И рука Немезиды уже висела над Маляром.
Рука, в виде грозного ствола Рельсы.
Первоначально (сегодня утром), командор Шапронов вышел на локацию Твардовщина в том же корпусе, что и Маляр — в понтовитом Мамонте с пижонской раскраской. Однако, в процессе гонки после отступления с пшеничного поля, Шапронов свой Мамонт бросил, поменявшись с одним из членов команды и пересев на более универсальный и более подвижный Викинг. Последний позволял сочетать маневренность с достаточно мощным вооружением. На последних этапах боя это качество стало для командора решающим. А на броню он плевал.
Сильно пострадав в ходе сегодняшних многочисленных коллективных боёв и индивидуальных схваток на поле и в погоне, Шапронов, тем ни менее, вовсе не собирался укрепляться на высоте 134 и работать от обороны. Чтобы там ни думали по этому поводу Гойгу и Малярийкин.
Машина пострадала, но прятаться за спинами собственных бойцов, командовать в проигрышном сражении и пытаться спасти свой танк и свою шкуру, командор бы не стал никогда. Тем более — как раз в проигрышном сражении.
На протяжении двадцати пяти лет, на каждой локации, в каждом бою, Шапронов считал себя мастером индивидуальных сваток. И игра, вернее Игра-с-Большой-Буквы как таковая, признавалась им именно в этом качестве. И ни в каком ином!
После засадного боя в „горловине“ Шапронов с нетерпением ждал наступления темноты. Вся возня с высотой 134 была ложью и являлась лишь отвлекающим маневром. Ведь Малярийкин при всей своей тактической „гениальности“ забыл о самом главном. Игра велась не на кровь или сталь. А на деньги. А деньги — ставились не на команды, а на конкретных игроков. Не важно, сколько танков осталось у него и у Шапронова. Важно — остались ли они сами!
* * *
К концу дня в распоряжении Шапронова оставалось два отряда. Первый передовой отряд из скоростных машин был выслан к высоте 134 и находился там уже несколько часов. Отряд включал в основном скоростные Хантеры, Хорнеты, пять круто прокачанных васпов, а также очень опытного игрока на Диктаторе с Громом на горбу.
Этим ребятам Шапронов дал постановочный приказ: следовать к высоте 134, укрепиться, занять глухую оборону. Остановить продвижение противника, не пропустить его к границе локации, не дать обойти с фланга (с тыла обойти итак было невозможно). А также удержать дорогу на руинированное поселение, почти на самом периметре.
Конечно, это был блёф.
Второй отряд командора, с которым он шёл параллельно с преследующим его Малярийкиным, после избиения в „горловине“ включал всего шесть Титанов, четыре Мамонта (менее прокачанных, чем у Малярийкина), трёх Диктаторов (менее прокачанных, чем Диктатор в первом отряде), двух Викингов с Изидой и Рикошетом.
А также одного Викинга с Рельсой, прокачанной сверх всякой меры. Последний танк как раз был командирским, „шапроновским“.
Итого — маленькая армия в шестнадцать машин. Немного, всего на пяток взводов. Но в целом — очень богато. Эта маленькая команда при прочих равных условиях могла стоить по сотне васпов за каждый взвод.
Но это тоже был блёф.
После катастрофы в „горловине“ Шапронову с его Викингом не требовалось вообще ничего. Кроме темноты.
* * *
Викинг Шапронова имел повреждение трака. Передвигаться мог, но с трудом. Командор стоял в башне своего танка и внимательно наблюдал через ноктовизор за тем, как вражеская колонна танков двигается по ночному шоссе. В полной темноте, щупая разбитую снарядными воронками дорогу приборами ночного видения, а иногда — непосредственно траками машин, двигаясь буквально на ощупь и ничего не видя перед собой.
„Ведут себя так, словно уже выиграли этот бой“, — проворчал себе под нос командор, глядя на то, как бесстрашно и глупо рвёт вперёд Малярийкин — без авангарда, без охранения, без разведки, — но сейчас я покажу этому молокососу, как делается война!»
Время было уже двенадцать ночи (или ноль-ноль утра?), колонна бронетехники передвигалась по трассе прямо напротив Шапронова, на расстоянии примерно сто-пятьдесят, двести метров от его скрытой позиции. Шапрон уже не знал общей боевой ситуации на данный момент. Не знал где там бродит Гойгу, и лишь смутно представлял, что происходит в голове Малярийкина. Как заворожённый, он смотрел на колоссальную колонну Викингов и Хорнетов, беспрепятственно передвигавшихся в компании с первоуровневыми Хантерами и Диктаторами. По военным меркам это был полный бронетанковый полк. Страшная сила. Уже несоизмеримая с остатками его армии.
Позиция Шапронова была замаскирована. Отправив остальные машины к заветной высоте, командор выбрал себе ровный и прямой участок дороги, огороженный как раз в этом месте крутыми скатами насыпи с обоих сторон. Перегородить дорогу двумя поврежденными Хантерами, навесить под корпус танков мощные, ослепляющие прожектора, да подключить дистанционное управление электроникой — было делом двадцати минут. Шапронов не мог читать мыслей соперника. Но где он пойдёт, когда и как станет реагировать — командор знал наверняка, с точностью почти до секунды.
Приготовившись, Шапронов связался с лидерами двух своих выживших отрядов, поблагодарил за игру, попрощался и принялся ждать.
Почти минута в минуту по его расчётам на дороге показался малярийкиновский арьергард …
Шапрон знал: он будет атаковать.
В одиночку, один Викинг против целого бронеполка.
Также он знал, что в обычных условиях у него нет ни одного шанса против такой армады стали. По всем законам военной науки и при простом сравнении сил, возможная атака полноценной танковой колонны одной машиной являлась чистым самоубийством.
Безусловно, решение об атаке было очень и очень трудным. Шапронов, возможно, никогда в жизни (это при всём его опыте!) не был настолько впечатлён силой противника и его огневым и просто количественным превосходством над собой, чем в эту «ночь после битвы», глядя на движущиеся по дороге танки в Твардовщине. И всё же … он был обязан атаковать!
Командор завёл свой Викинг, до сих беззвучно и даже печально-одиноко дремавший в укрытии. Укрытие было не хитрым. Стандартный танковый эскарп, «самодельный», то есть выкопанный за пару минут самим танком для себя же. Двигатель ровно заурчал. И этот звук — звук надёжного, верного стального коня, звук, который сопровождал командора большую часть его громкой, славной, но, признаемся откровенно, довольно непутёвой жизни, сразу успокоил Шапронова.
Подождав, пока дистанция между его Викингом и колонной не сократится до ста метров, командор нажал на дистанционный пульт, заставив два битых Хантера, перегораживавших дорогу вспыхнуть светом прожекторов.
И дал залп из рельсы!
Два первых танка были снесены одним единственным выстрелом.
Затем, буквально следующими четырьмя залпами, следовавшими один за другим сплошным накатом, ещё три машины вспыхнули в хвосте колонны, ещё одна — в авангарде.
Таким образом, в течение тридцати секунд начавшегося внезапного боя, колонна на трассе была заблокирована, исключив как отход, так и движение вперёд. Самые крупные машины с самыми отважными пилотами теоретически могли попытаться скатиться по крутому косогору, с обеих сторон ограничивавшему шоссе. Однако в тесноте и в кромешной тьме, глядя лишь в ноктовизоры, сделать это было довольно затруднительно. Средняя скорость колонны по трассе была очень небольшой, километров от силы шестьдесят. Но этого хватило, чтобы при резкой остановке большая часть боевых машин если не врезалась впередиидущему в корму, то накрепко заблокировалась, уткнувшись в соседа впритык.
Без каких-либо эмоций, совершенно механически выполняя привычную для рук и мозга «работу» гладиатора-убийцы, Шапронов повернул башню Викинга чуть левее и уверенно перенёс огонь на бронебатальон сопровождения, находившийся в центре колонны. Минута — десять машин.
Затем командор переместил своё внимание ближе к задней половине колонны, пройдя по ней огненным гребнем.
Находившиеся в зоне прямой видимости враги пытались огрызаться. Но делать это им было трудновато. Викинг находился выше, за откосом и оврагом на противоположном, пусть не высоком но все же более высоком холме. И был по башенку зарыт в землю. Но главное — свет прожекторов от повреждённых Хантеров, а также всполохи пламени от горящих в колоне машин прекрасно освещали жертвы Викинга. И слепили тех, кто пытался в него стрелять, глядя в ноктовизоры. А без ноктовизоров, укрытый во тьме танк Шапронова, был просто не виден.
Наконец, пара самых отважных и разумных танков решилась. Оставив почти уничтоженную колонну, они съехали по скату, рискуя перевернуться. Тем самым вывели свои машины из освещенной и ослепляющей зоны. И смогли, наконец, с помощью оптики ночного видения приступить к поиску оборзевшего от храбрости врага.
Попытка была мудрой, но не удачной.
Шапронов во всяком случае, заценил. Осторожно скатываясь по скату оба танка представляли собой великолепную мишень, не попасть в которую не смог бы даже самый дикий нуб в учебке.
Воздав должное смелости противника, Шапронов двумя точными выстрелами превратил их в металлолом и фарш.
Но это — было началом конца.
Одна за другой машины Малярийкина вырывались из освещенной линии, съезжали по скату (многие переворачивались) и во тьме, снизу, из неудобной позиции начинали палить по скрытому в эскарпе Викингу.
Шапронов косил их пачками. Даже потерял счёт. Возможно, уже больше сотни вражеских машин пылало на этом братском кладбище, разорванные шапроновским выстрелом в клочья. Но количественное превосходство — работало. Два снаряда разорвались в опасной близости от эскарпа. Еще пара залпов и начнут попадать — осознал Шапрон. Но выхода у него не было. Начинать откапываться и бежать под шквальным огнём противника было самоубийством ещё более гарантированным, чем продолжение неравного боя.
Шапрон палил, превратившись в робота. Не думая уже ни о тактике, ни о собственном старом заде. Наводка по ближайшей цели. Прицел. Выстрел. Пауза, две секунды. Снова наводка. Снова прицел. Снова выстрел. И снова пауза.
Один за другим перед ним вспыхивали машины и умирали люди. Кто-то выпрыгивал из корпуса. Кто-то выпрыгивал и падал с горящей спиной. Или рожей. Шапронов не смотрел. Единственное что выцепляли из адской кратинки его глаза — это корпус приближающийся машины, самой ближайшей, сползающей в кювет по скату оврага. Или стоящей на дороге и наводящей на него ствол. Один за другим, один за другим. Работа. Как у станка. Все чаще гремели попадания. Зарытый в землю Викинг держался, но удары встряхивали машину, как погремушку. Шапронов почувствовал, что из ушей идёт кровь. Почувствовал, но внимания не уделил даже доли секунды. Некогда.
Наводка. Прицел. Выстрел. Пауза …
Неожиданно, всё закончилось.
Шапронов при подготовке к операции и выборе места атаки, теоретически, рассчитывал на такой результат. Но когда по Викингу стали попадать, а враги массово кинулись спускаться по скату, заключил, что его песенка спета. Ан нет. Арифметика не подвела.
Время боя казалось вечностью, но, взглянув на часы, командор понял, что с момента начала акции, в реальном времени прошло не более двадцати минут. За это время было уничтожено без малого две сотни танков. Огнём из укрытия в упор.
Но что же Маляр?
Поскольку в радио ещё не долбили сообщения из Скайбокса о победе или поражении одной из сторон, было очевидно, что Малярийкин жив!
* * *
Малярийкин сидел в Мамонте, вдыхая открытым ртом угарный газ, дым и копоть. Машина горела. Судя по тому, что звуки за пределами башенной брони перестали срываться в какофонию выстрелов, бой был окончен.
Чем?
Результат прекрасно наблюдался через открытый люк. Две сотни машин его «скоростной» танковой колонны преследования пылали свечками и пердели в небо дымком. Интересно, но упомянутый результат бойни наблюдался только через люк. В монитор камеры ноктовизора смотреть было бессмысленно — яркие всполохи огня слепили глаза.
Попадание в его машину было очень мощным. Рельса — что тут скажешь? Спасла лишь броня. Если бы Малярийкин был обычным бойцом, рядовым игроком команды, на этом попадании можно было бы поставить точку в сегодняшнем бою. Если честно — очень хотелось. День был страшно долгий. Малярийкин просто смертельно устал. Глаза слипались. Никаких сил, ни физических, ни моральных для продолжения схватки не было.
Однако, со «сливом» Маляру сегодня не везло. Он был лидером команды и проиграть мог, только умерев или потеряв машину. Потеряв полностью, лишившись хода и возможности стрелять из орудия.
Можно было попытаться дождаться Гойгу — тот, судя по ответному сообщению в чате на экстренный запрос Малярийкина, должен прибыть сюда уже минут через сорок. Однако, такое вряд ли бы позволил Шапрон.
Шапрон. Шапрон.
Для Малярийкина было очевидно, что огонь по его колонне вёл единственный танк. А раз так, сомневаться в том, кто сидел в кабине пилота этого танка-героя — не приходилось.
Шапронов, конечно, был молодец. Красавец.
Но тут возникал вопрос.
Малярийкин не сомневался в том, что Шапронов опознал его машину. Мамонт вообще было сложно спутать с чем-то иным. А уж Мамонт Малярийкина — тем более. Но в колонне Маляра было несколько Мамонтов. К тому же вокруг цвела подвальной дыркой глубокая ночь. В этих условиях — было возможно всё.
Однако Шапронов — его узнал. Сто процентов. Этот вывод подтверждал простой факт — второй залп, который дал по колонне командор-снайпер Шапронов, был сделан в машину Малярийкина. Таким образом, Малярийкин потерял сознание в первые же секунды боя. И активного сопротивления не оказывал. Интересно, что остальные машины, если не удавалось уничтожить их первым выстрелом, Шапронов немедленно добивал. А вот по танку Малярийкина ударили один раз и больше не трогали. Совпадение?
Может быть. Но Малярийкин, как уже говорилось, в совпадения не верил. Особенно если в совпадениях фигурировал бывалый командор КТО.
Выходит, Шапронов его пощадил. Оставил на сладкое. Для индивидуального поединка. А может и правда, совпало. Сколько ещё таких же полуподбитых машин горит сейчас в колонне? Десять? Двадцать? Ни одной?
По сути это было не важно. Важно было только одно — что сейчас делать. Машина Малярийкина была жёстко зажата между двух соседей спереди и сзади.
В то же время, сканирование систем показывало, что серьезных повреждений трансмиссии нет. Значит, вне зависимости от веса подбитых машин-соседей выбраться из этой «заглушки» труда не составит. Поковырять вперёд и назад, потолкаться. И мощный Мамонт вылезет. Без проблем. Вот только это займёт не меньше минуты. И привлечёт внимание противника. Если всё же командор не убил его, потому что не узнал, то всякое движение будет означать немедленную, почти неминуемую смерть.
Дилемма. С другой стороны, оставаться на месте, и сидеть мышью тоже было нельзя. Раз в динамиках нет сообщения о победе или поражении одной из команд, значит, оба капитана живы. И Шапронов, опасаясь приближения Гойгу, обязан начать искать своего врага. Сколько это займёт времени при внимательном изучении горящих и подбитых машин в прицельную оптику, с такого близкого расстояния, Малярийкин не имел понятия. Но сомневался, что поиск займёт больше пятнадцати минут. Это если не торопясь.
Ну а дальше — ещё один выстрел Рельсой. И досвидос.
Слава богу, в башне имелись обзорные экраны, позволявшие смотреть во все стороны, не поворачивая орудие и башню.
Малярийкин осмотрелся, стараясь не обращать внимание на всполохи горящих вокруг товарищей. Он пытался смотреть вдаль, за насыпь. Туда, где пятью минутами ранее вспыхивало пламя одиночных выстрелов его заклятого врага.
Хмыкнул.
Ситуация с маскировкой Шапронова по сравнению с первой минутой боя изменилась существенно. Несколько попаданий вокруг его земляного эскарпа, зажгли траву и кустарник. Теперь машина Шапронова также освещалась открытым огнём. Видно всё равно было плохо, но Малярийкин даже с расстояния в сто метров определил в зарытом в землю силуэте корпус Викинг и башню Рельса. Про Рельсу, впрочем, догадка была не велика. Доказательства применения Рельсы были рассыпаны вокруг Малярийкина весьма щедро.
А ещё Малярийкин не без досады обнаружил, что башня Викинга шевелиться. Викинг оглядывал поле, используя прицельную оптику. Кого он искал — было ясно.
Малярийкин выругался. Выходит, в начале боя его шмальнули все-таки случайно. А сейчас, едва он дёрнется, — мгновенно добьют. Но вот добьют ли? Мамонт — тяжелобронированный корпус. И даже Рельса с такого близкого расстояния его возьмёт не всегда. Тем более, в панике взаимного обмена ударами. Вот только будет ли Шапронов паниковать? Малярийкин что-то в этом сомневался. В любом случае, расклад шёл уже на минуты. И иного выхода, кроме как вступить в бой у Маляра не осталось. Вот-вот, и Шапронов отыщет его машину. И начнёт палить. Альтернатива тут имелась одна — начать палить первым и выиграть хотя бы первый залп.
«Постой! — остановил собственные размышления Малярийкин. — Первый залп! Не тут ли кроется залог будущей победы?»
На его Мамонте был установлен Шафт. Пушка с прицельным режимом боя и возможностью нанесения противнику колоссального урона. Шафт был штукой архи дорогой, но цена считалась — оправданной.
С одной стороны, Шафт рассчитывался на снайперскую тактику игры. С другой стороны — обладал колоссальной мощью при накоплении энергии.
Величина урона регулировалось длительностью нажатия на гашетку накопителя. Быстрое касание — слабый или «обычный» выстрел. Длительное нажатие — сокрушительный смертельный удар, способный уничтожить почти любую вражескую машину. Было бы время.
В стремительном танковом бою времени обычно никогда и никому не хватало. Но вот именно сейчас, именно у Малярийкина в его горящей машине времени было хоть зажрись. Во всяком случае, — до минуты и более.
Истинную свою мощь Шафт начинал проявлять в модификации М2 и выше.
У Малярийкина как раз было «выше» — безумно дорогостоящий М3 для миллионеров.
Более ни о чём не думая, Малярикин нажал на гашетку накопителя, изготавливаясь к стрельбе. Башню не поворачивал. Как только энергии будет достаточно, чтобы выбить дух из Викинга единственным выстрелом, он нанесёт удар навскидку, как техасский ковбой.
* * *
Шапронов искал Маляра среди трупов людей и остовов танков. Гадёныш был жив. Иначе бы динамики КТО уже разрывались ликованием или горем.
«Вот же упорный урод!» — даже с некоторым уважением подумал командор.
Чтобы сидеть вот так, тихо, в центре кладбища и не бздить, не дёргаться, надо было иметь железные нервы. У ветеранов выдержка была что надо. А вот молодёжь себя таким достоинством обременяла редко. Выходит, Малярийин был исключением из правила. И то верно. Не зря, видать, на него все внимание обращали. Словно на приснопамятного Юнгу. Мол, юная звезда КТО.
Мда, зачатки и способности есть, тут не поспоришь. Вот только зачатков одних маловато.
«Меня, — усмехался Шапронов, — в наскок не возьмёшь!»
Командор крыжил пылающую площадку с мертвецами слева направо — как учили. От головной части колонны — до хвостовой. Причина была проста — в голове (исключая лёгкий авангард) обычно шли самые умелые бойцы и самые лучшие танки. Их следовало при любом раскладе выцеплять первыми. Если не залпами, то просто вниманием.
И, разумеется, командор не ошибся. В головной части колонны прятался искомый Мамонт. Тот самый, Малярийкиновский, отвратительного цвета.
Плотно зажатый между двух горящих тяжеловесов (сейчас уже трудно было определить корпуса — они пылали как угольки в шашлычном мангале) Мамонт был неподвижен. Но опытный взгляд командора мгновенно определил: ходовая часть цела; орудие и система наводки целы; cерьёзных повреждений по броне нет.
И пушка. Орудие на броне было — Шафт. Почти невидимые в зареве окружающих пожаров на стволе башни мигали мелкие сигнальные огоньки. Шафт заряжался! Как же долго?
Шапронова пронзил леденящий пот. Шафт работал по накопительной системе. И в случае долгого накопления энергии мог разрядиться просто чудовищной мощью!
— Чёрт подери, твою мать!!! — заорал командор самому себе.
Башня Викинга развернулась. Рельса застонала, накапливая энергию для собственного удара!
* * *
Когда башня Викинга стала резко проворачиваться в его сторону, Малярийкин вздрогнул. Физически. Много раз в жизни ему было страшно. Но настолько страшно, пожалуй, не было никогда. В принципе Малярийкин не очень боялся смерти (гораздо больше инвалидности или пыток), но быть обнаруженным и погибнуть за несколько минут до решающего удара было обидно и жутко просто запредельно!
Бросив взгляд на датчик накопления энергии Шафта, Малярийкин понял, что до максимального уровня ещё не дошло. Но ждать времени уже просто не оставалось. Врубив режим снайперского прицела, Малярийкин прильнул к окуляру и нажал на спуск. Корпус вздрогнул. Даже сильнее чем, при последнем попадании Рельсы. Страшная энергия Шафта-М3, собранная с накоплением для единственной разрядки, рванула по направлению к противнику!
И Малярийкин знал: второго шанса — не будет.
* * *
Когда дым рассеялся, а наиболее яркие, первые всполохи пламени улеглись, Шапронов поднял вверх голову. Малярийкин опередил его буквально на долю секунды.
Результат был страшным. Башню Викинга снесло словно битой. Словно бейсбольный мяч. Возможно, Шапронова спасло чудо. Перед выстрелом, прицелившись, он чуть задержал нажатие на гашетку, ожидая, пока рельса зарядиться, и пригнулся вниз, словно по наитию. В это самое мгновение — Маляр выстрелил.
Башня, весом в три тонны стали, пролетела над головой как перо.
Не веря случившемуся, Шапронов нервным взглядом оглядел себя с ног до головы. На теле не было даже царапицы!
Высунув голову в гермошлеме из открывшегося в его танке огромного отверстия (разъём башни) Шапронов с удивлением осмотрел поле боя не через ноктовизор или прицел, а собственными, обычными, слабыми и слезящимися от дыма человеческими глазами.
Вражеский «Мамонт» — двигался. Сознавая полное бессилие противника, лишённого башни и зарытого в земляной эскарп (чтобы выкопаться требовалось время). Малярийкин раздвинул подпирающих его горящих соседей. Развернулся на месте. И двинулся в сторону шапроновсокй машины, чтобы добить. В упор. Всё было кончено. Не имея башни и орудия, зарытый в собственный эскарп, Шапронов отныне был бессилен против могучей вражеской машины. Малярийкин мог выстрелить ещё раз и покончить со столь давним и столь вожделенным противником навсегда. Не просто одержать «победу». Но сразить насмерть. Убить. Было даже страшно подумать, что могло сделать с хрупким человеческим телом, не защищённым ничем, кроме матерной ругани и нательного креста, прямое попадание крупнокалиберного противотанкового Шафта. Вероятно, Шапронова бы разнесло на молекулы. На субатомные частицы. Не осталось бы даже запаха. Даже тени. Но Малярийкин победой решил насладиться сполна. Гойгу рассказывал — месть подают холодным. Давние соперники в танковых боях не только стреляли, но и таранили друг друга, раскатывали уже поверженные машины по болтам и гайкам траками собственного танка. Втаптывали гусеницами коробки противника вместе с телами несчастных проигравших пилотов в глину, в забвение, в грязь, в унижение и в сырую землю. Малярийкин, очевидно, решил сделать именно это. Его ненависть к Шапронову была всем известна. Тем более сильной эта ненависть стала сейчас — после жуткого избиения, которое прославленный командор только что устроил почившему малярийкиновскому отряду. Где-то далеко за пределами игровой локации миллионы зрителей, наблюдавшие этот момент на экранах стереовизоров, ахнули как один!
Гений Шапронов — сейчас погибнет!
Гигантские суммы, поставленные на карту — исчезнут со счетов букмекеров, чтобы перекочевать в карманы победителей. И прославленный чемпион, державший в ужасе бесчисленных игроков великих сибирских КТО, канет в лету. Навечно.
Оптика БПЛА и спутников зажужжала, приближая изображение к усталому лицу командора. Шапронов был бледен как сама смерть. Он не пытался покинуть танк, не пытался бежать или выкопаться из эскарпа. Опытный ветеран понимал — бесполезно. Вытащив с пояса пистолет, он передёрнул затвор и приставил оружие к собственному виску. Как только Малярийкин приблизиться, чтобы закатать его траками, он выстрелит себе в череп!
Комментаторы замолчали. И тут, толпа у экранов ахнула второй раз.
«Мамонт-палач» Малярийкина выполз на скат и … почти перевернувшись в воздухе, что выглядело крайне сюрреалистично для многотонной машины … опрокинулся вперёд башней.
Примерно минуту после этого, командор Шапронов — а с ним ещё миллион человек у экранов КТОшного телешоу — сидели не дыша. Потом чемпион (а ведь он остался, чёрт возьми, ЧЕМПИОНОМ) отбросил от виска пистолет, задрал лицо вверх и что-то нечеловечески заорал, словно дикий, потрясая скрюченными от восторга пальцами.
Его враг, могучий и грозный, валялся в пятнадцати метрах под ним. Вниз головой и башней. Словно захмелевший майский жук, бессильно шевеля траками.
