4
Вот уже полчаса я сидел за рулем своего «Астон Мартина» на Малхолланд-драйв в пятидесяти метрах от дома Лоры Гамильтон. Мои глаза не отрывались от помпезного фасада из красного кирпича на другой стороне улицы. Я был в ступоре, в то же время зная, что, если вот так прятаться в машине, здесь чересчур усердный сосед запросто может вызвать полицию.
Весь остаток ночи я прокрутился с боку на бок; в голове у меня царила полнейшая неразбериха, я совершенно не представлял себе, что теперь делать. К шести утра, когда Эбби еще спала, я вышел из комнаты и покинул город, направившись вдоль побережья по дороге, ведущей в Окснард. На столе в гостиной я оставил лишь короткое послание: «Извини, я должен уехать. Надо сделать кое-что важное. Вернусь так быстро, как только смогу». Проехав Малибу, я припарковался в окрестностях Пойнт-Дум, а затем по мостику прошел к маленькому ручью. Только что начало вставать солнце. В это время здесь никого не было, кроме мужчины, прогуливающего старого лабрадора, напомнившего мне собаку Харриса. Поравнявшись, мы обменялись приветственными жестами. Океан и прибрежные скалы были восхитительны. Измотанный бессонной ночью, я прошел берегом; в голове не было ни единой мысли.
* * *
Когда у меня на часах наконец было 9 утра, я решил выйти из машины. Я пересек улицу, вспоминая тот единственный раз, когда был здесь. Первое впечатление о ком-то может быть ошибочным, но именно оно остается намертво врезавшимся в память: я видел в Лоре Гамильтон только безобидную женщину, копающуюся в своем саду. Я не держался настороже. Хэтэуэй был прав: я всего лишь любитель.
Секунды, отделяющие мгновение, когда я позвонил, от того, когда открылась дверь, показались мне самыми долгими за всю мою жизнь. Я задержал дыхание.
На Лоре была домашняя одежда в зеленый цветочек. При виде меня на ее лице не отразилось особенного беспокойства. Я же не испытывал никаких определенных эмоций.
– Я была уверена, что ты снова приедешь ко мне. Я купила вчерашние газеты. Боже мой, все эти статьи…
– Я могу войти?
Она отступила. В доме витал запах свежесрезанных цветов, к которому примешивались ароматы корицы.
– Это ты оповестил прессу?
– Нет. Эта история полностью вышла у меня из-под контроля…
– Мне очень жаль. Должно быть, тяжело испытывать такое давление.
– Я знаю все, Лора.
– Что ты хочешь сказать?
– Я знаю о своей матери… и о вас.
Она резко опустила глаза. Довольно долгое время мы молча стояли друг напротив друга.
– Идем на кухню, там нам будет удобнее разговаривать.
Я сел на то же самое место, что и в прошлый раз. Лора села рядом, теребя рукава и по-прежнему избегая встречаться со мной взглядом.
– Кто в курсе?
– Никто. Я узнал обо всем благодаря этому.
Я вынул из кармана письмо и придвинул к ней по столу. Лора медленно и внимательно прочитала его. Может быть, она уже искала слова, которые смогли бы врачевать наши раны. Затем она в упор посмотрела на меня своими бледно-голубыми глазами, которые годы почти лишили цвета.
– Я никогда не получала этого письма…
– Это всего лишь черновик, не думаю, чтобы мать переписала его начисто.
Она положила морщинистые руки на листок бумаги.
– Что тебе подсказало? Как ты догадался, что оно адресовано именно мне?
– Вначале я подумал, что моя мать подписалась обычным уменьшительным именем – Бесс. Но это была не подпись.
Лора вздохнула.
– Нет.
– И к тому же было бы странно, если бы она подписала черновик, – никто так не делает! Она написала: «Я всегда буду любить тебя, Бесс». Это ваше второе имя, не так ли? Лора Бесс Гамильтон.
Копия водительских прав Лоры, которую Хэтэуэю удалось раздобыть и с помощью которой он ее нашел, – вот что я искал в коробке у себя в кабинете. Документ, который я в начале нашего расследования только бегло просмотрел, но который остался в уголке моей памяти.
– Бетти не верила в совпадения. Когда мы были одни, она никогда не называла меня «Лора». Она думала, что мое второе имя – это знак судьбы: Элизабет… Бетти… Бесс. Думала, что мы созданы для того, чтобы встретиться и любить друг друга. Однажды я заметила, что она читает книгу «Пир» Платона… она все время оставляла ее валяться в гримерке. Не знаю, кто ей посоветовал. Я была не способна читать книги такого рода, но Бетти рассказала мне легенду, которая в этой книге. Изначально человеческие существа были как сферы с четырьмя руками, четырьмя ногами и двумя головами. Среди них были мужчины, женщины и андрогины. Однажды боги в гневе решили разделить их напополам, чтобы сделать слабыми…
– Я знаю этот миф. С тех пор каждая половинка всю жизнь ищет другую, чтобы снова с ней соединиться.
– Да. Когда друг к дружке влечет двух женщин – это потому, что они хотят обрести свою изначальную женскую сущность. Бетти и Бесс были двумя частями одного и того же существа, созданные для того, чтобы встретиться…
Лора улыбнулась и снова сложила письмо.
– Затем Бесс удалось замести следы. Никто не знал моего второго имени. Когда я звала ее к телефону или писала ей, я всегда пользовалась им, чтобы наше сближение было незаметно. Это стало чем-то вроде игры. Меня вовсе не удивляет, что в этом письме она назвала меня так.
– Я хочу, чтобы вы рассказали мне все, Лора, в мельчайших подробностях. Вы уже достаточно мне лгали!
На ее лице появилось жесткое выражение.
– А как по-другому? Как ты себе это представляешь: чтобы я тебе вот так все выложила, когда ты в первый раз приехал ко мне? Думаешь, тебе бы понравилось услышать правду? Эту правду!
«Иногда люди не хотят слышать то, что они жаждут услышать», – как-то сказала мне Нина. Лора была права: я не был готов к такому открытию и не был уверен, что готов ее принять.
– Мне очень жаль, что все это доставляет тебе огорчение, но я не собираюсь извиняться за то, что мы с ней пережили. Я любила твою мать, как не любила никого и никогда. Я была вынуждена держать эту любовь в тайне даже после исчезновения твоей матери. Об этом никто ничего не узнал. Нет ничего более жестокого, чем необходимость прятаться, чтобы оплакивать тех, кого любишь. Поверь, это рана, которая не заживает.
– Расскажите мне все. Мне необходимо знать.
– Если ты этого хочешь… Я тебе говорила, что встретила твою мать в сентябре пятьдесят восьмого на пробах грима; это была неправда. Шестого марта пятьдесят восьмого, в четверг – вот день, когда я впервые увидела Бетти. У меня вместе с другими членами съемочной группы была встреча в офисе в центре города. Тогда я была на зарплате в «Уэллс Интернейшнл Пикчерс», и Гарри снова оказал мне доверие. Это было подготовительное собрание, где среди прочего утверждались гримеры и визажисты. Я не знала, что в тот день мне предстоит встретить твою мать. Она вошла в офис, на короткое мгновение наши взгляды встретились. Может быть, глупо так говорить, но я поняла, что моя жизнь только что бесповоротно изменилась.
Лора закрыла глаза и сложила руки.
– Меня потрясла не ее красота. Это была скорее… скрытая грусть в глубине ее глаз. Да, грусть, которая меня взволновала и которую невозможно было угадать ни на одной из ее фотографий. Все собрание я не отрывала от нее взгляда. И смущалась: я заметила, что все видят, какое действие она производит на меня. Мы обменялись всего несколькими словами. Был установлен день на следующей неделе, когда надо будет начать пробы грима. В тот день Бетти была спокойной. Она показалась мне любезной и внимательной, как если бы умела держаться с незнакомыми людьми. Мы много говорили и смеялись… К моему большому удивлению, в конце дня она дала мне свой номер телефона. Она мне просто сказала, что будет счастлива увидеться со мной вне работы. Именно в то мгновение я и поняла, что у Бетти нет друзей и что, должно быть, она чувствует себя одинокой. Я тоже дала ей свой телефонный номер.
– Вы позвонили ей?
– Нет, я так и не осмелилась. Это она мне позвонила. Три дня спустя мы увиделись…
Март 1958 года
В «Романофф» было полно народу. Лора крутила головой во все стороны, будто испуганная птичка. Безупречно чистые скатерти, удобные диванчики, украшенные геометрическими узорами, официанты – незаметные, но достаточно внимательные, чтобы гости ни в чем не испытывали недостатка… к такого рода местам она не привыкла. Впрочем, здесь все было скорее как в клубе, а не в ресторане.
Элизабет заказала себе «Олд фэшн». Лора такого никогда не пила, но, чтобы не показаться невежей, взяла то же самое. Она заметила, что актриса пытается следить взглядом, что происходит в зале, как если бы она почувствовала ее смущение.
– Может быть, нам стоило пойти в какое-то другое место…
Лора почувствовала себя еще более сконфуженной.
– Нет, ты хорошо поступила, просто я никогда здесь не была.
– Я сочла забавным показать тебе место, где собирается весь модный Голливуд.
– Вокруг нас есть знаменитости? – шепотом спросила Лора.
Элизабет наклонилась к ней.
– Не думаю, но Кэри Грант на прошлой неделе здесь ужинал, как раз за столиком рядом. Знаешь, владелец ресторана утверждает, что он потомок царя…
– Это правда?
– Мой агент говорит, что это всего лишь шутка: Романов даже не его настоящая фамилия!
Им принесли бокалы. Лора почувствовала, как сладкий алкоголь обжигает горло; приятное жгучее тепло, которое не замедлило опьянить ее. Элизабет положила руку ей на волосы, поиграла портсигаром, лежащим рядом с ее тарелкой.
– Как ты стала гримершей?
– На самом деле почти случайно. Моя мать работала на студии монтажа «Консолидейтед Филм Индастриз». Сортировать и раскладывать по местам негативы… ничего такого увлекательного. Но она знала людей из мира кино. Уйдя из лицея, она поработала на «Метро Голдвин Майер».
Внезапно она замолчала, устыдившись, что говорит о таких незначительных вещах.
– Тебе нравится эта профессия?
– Да, очень.
«Ведь благодаря ей я встретила тебя», – подумала Лора и в течение последующих нескольких секунд опасалась, что произнесла это вслух.
Они поговорили ни о чем и обо всем на свете. Элизабет рассказала ей о своих первых месяцах в Лос-Анджелесе. Еда – раз в день – из дешевых мини-маркетов, бесконечные очереди и ожидание в агентствах, целая толпа победительниц всевозможных конкурсов красоты, которые, подобно ей, приезжали сюда попытать счастья… «Голливуд неудачников», – говорила она. И мужчины… жалкие бабники, якобы продюсеры, агенты без клиентов, импресарио без связей, предлагающие золотые горы, чтобы затащить к себе в постель…
Лора слушала ее, изображая внимание, но единственное, что сразу же заворожило ее, было лицо Элизабет: гармония его черт, которую нарушал чуть вздернутый нос, очертания ее губ, разрез грустных глаз почти бирюзового цвета, воплощающих волнующую хрупкость. «Вот женщина, на которую я никогда не буду похожа даже с самым искусным гримом», – подумала она. В этой мысли не было ни малейшей зависти: Лоре просто хотелось бы приблизиться к ней, получить хоть каплю ее магнетизма, притронуться к исходящему от нее непостижимому очарованию. Лора попыталась выкинуть из головы эти глупые мысли. Что такой актрисе, как Элизабет, делать с какой-то несчастной гримершей? То, что она ее вообще пригласила, было чудом.
– У тебя есть кто-нибудь?
Лора почувствовала, что краснеет. Вопрос, которого она не ожидала, привел ее в замешательство.
– О нет.
– Правда никого?
– Был один недавно. Но он, как выяснилось… слишком настойчив.
– Настойчив? – повторила Элизабет, как бы не расслышав.
Но у Лоры было впечатление, что это игра, хитрость, к которой та нарочно прибегла.
– Это иногда бывает с мужчинами. С так называемыми дамскими угодниками…
Улыбнувшись, Элизабет продолжала играть своим портсигаром. Она хранила молчание. Когда же Лора захотела взять свой стакан, их пальцы случайно соприкоснулись – или, может быть, это была и не случайность. Прикосновение длилось какую-то долю секунды, но оно породило у нее в животе непонятную дрожь, Лора и сама не знала, что было причиной – радость или страдание. Эта новая эмоция встряхнула ее, вернула к жизни. Они смотрели друг на дружку дольше, чем следовало. Лоре хотелось бы остановить это мгновение, закрыться в нем, как в мыльном пузыре, помешать движению жизни.
– Ты бы не хотела прямо сейчас пойти ко мне?
Лора почувствовала, что ее сердце забилось с бешеной скоростью. Услышь она такой вопрос от мужчины, она бы, конечно, ужаснулась, но тон Элизабет был таким естественным, что она сочла глупым вообразить себе что-нибудь в таком духе. И потом… соприкосновение их пальцев теперь казалось ей репетицией в миниатюре будущих движений, более личных, которые она не могла выкинуть из головы.
– Я недавно переехала, – снова заговорила Элизабет. – Дом еще похож на поле битвы, но я хотела бы показать тебе его.
Сделав глоток коктейля, чтобы придать себе храбрости, Лора снова осмелилась посмотреть ей прямо в глаза.
– Ничего не доставит мне большего удовольствия…
* * *
– Вот так все у нас и началось.
Я слушал Лору, удерживаясь от малейшего осуждения, хотя ее рассказ глубоко потряс меня. За всю свою жизнь я так и не узнал, кем на самом деле была моя мать – и никто, за исключением Лоры, этого никогда не узнал. Я снова вспомнил фразу из письма: «Как ты себе это представляешь: мы будем жить в доме семейной парой, как ни в чем не бывало, воспитывать ребенка?» Действительно, что они могли сделать? Если тогда косо смотрели на мать-одиночку, то что было бы с двумя женщинами, состоящими в связи? Не ждать же им было семидесятых, когда в Калифорнии отменили законы против лиц нетрадиционной ориентации?
– Когда вы узнали, что она беременна?
– Бетти призналась мне в этом через несколько недель после нашей встречи. Она была подавлена. Можно подумать, что в ней уживалось две женщины: одна дала жизнь этому ребенку, другая же была в отчаянии, что ее карьера будет разрушена…
– Думала ли моя мать, чтобы избавиться от ребенка?
– Она бы никогда не сделала подобного!
– Вы в этом действительно уверены?
– Она ни за что на свете не отказалась бы от тебя! В апреле мы, к своей большой радости, узнали, что съемки откладываются на несколько месяцев. Для Бетти это был словно спасательный круг. Недели шли, мы избегали встречаться в общественных местах. Лос-Анджелес большой город, но многие там знакомы друг с другом. Мы прятались. Чаще всего я приходила к ней: видеться у меня в квартире было куда рискованнее. Однажды мы вдвоем уехали на уикенд в Оушенсайд. Мы поселились в очаровательной маленькой гостинице, где я зарезервировала номер на свое имя. Разумеется, мы взяли себе отдельные комнаты, чтобы выдать себя за сестер, но Бетти была расстроена.
– Почему?
– Ей показалось, что мужчина на стойке раскусил наше представление. В тот день я поняла, что мы никогда не будем счастливы, что осуждение других неминуемо погубит наше счастье, что бы мы ни делали.
Лора будто разглядывала что-то находящееся очень далеко. Я чувствовал себя уязвленным ее словами: я был еще более жестоко лишен того счастья, которое она искала с моей матерью.
– В мае Бетти вернулась в Санта-Барбару. Все эти два или три дня мы перезванивались, несмотря на то что она опасалась, как бы твоя бабушка чего-то не заподозрила.
– Так это вам она звонила… Бабушка рассказала мне об этих звонках.
– Почти сразу же после родов она снова вернулась в Лос-Анджелес. Мы снова начали видеться. Но когда к ней пришел тот человек из ФБР, все изменилось. Компрометирующие фотографии, давнишняя связь с Полом Варденом… прошлое снова вторглось в ее жизнь.
– Но о вашей связи этот агент ничего не знал?
Лора покачала головой.
– Бетти считала, что за ней идет постоянная слежка, но я думаю, что ФБР ограничилось сбором компромата. Никто за ней не следил. Все, что я могла ей сказать, не возымело никакого действия. Она постоянно была настороже, а усталость делала ее состояние только хуже: приближались съемки, полным ходом шли репетиции. Мы виделись не так регулярно и за пределами наших редких свиданий принимали кучу предосторожностей.
Лора мне уже солгала с невероятной самоуверенностью. Я ни разу не усомнился в том, что она мне доверительно сообщила во время двух наших предыдущих встреч.
– Вечера на пляже Малибу на самом деле никогда не было?
– Напротив, он был, но все произошло не так, как я тогда рассказала. Бетти не сказала мне ничего такого, чего я уже не знала. Но именно там я почувствовала, что она меня избегает…
– Моя мать порвала с вами?
Мой ответ породил враждебность в ее взгляде.
– Нет!
– Но, однако, у нее было такое намерение. Письмо наводит именно на такие мысли.
– Это письмо… я же сказала тебе, что никогда его не получала! Да, Бетти вела себя все более отстраненно, да, наша история потихоньку угасала, но собственно разрыва у нас не было. Когда начались съемки, мы были настороже, чтобы не допустить ошибку. Мы избегали находиться где-нибудь вдвоем, кроме сеансов грима. Бетти не хотела, чтобы я приходила к ней. От этого я очень страдала, но знала, что она меня по-прежнему любит. Давление, которое она испытывала, было сильным, я не могла за это на нее сердиться.
– Почему вы мне в тот раз рассказали все это о ФБР? Для чего вам было нужно, чтобы я продолжал копать в ту сторону?
Лора встала. Обойдя стол, она остановилась у окна, повернувшись ко мне спиной.
– Потому что я боялась, как бы ты в конце концов не открыл правду, касающуюся меня. Я подумала, что, направив тебя по этому следу, я сделаю так, чтобы расследование не затронуло любовных связей твоей матери.
Одним словом, тогда Лора крутила мной как хотела. И я не мог быть уверенным, что в данный момент она не продолжала то же самое.
– Где вы были в тот уикенд, когда исчезла моя мать?
Лора резко обернулась.
– Я тебе об этом уже говорила: на свадьбе двоюродной сестры в Палмдейле.
– Извините, Лора, но мне надо бы чего-нибудь посерьезнее.
– Что ты думаешь? Что я могла сделать зло твоей матери? Что ответственность за ее исчезновение на мне?
– Вы мне лгали с самого начала! Я не могу удовольствоваться таким расплывчатым алиби.
И это еще мягко сказано. Неожиданно именно Лора стала моим главным подозреваемым. Преступление по личным мотивам: первая наша с Хэтэуэем версия. «В восьмидесяти процентах случаев убийств жертва и преступник были знакомы. И в четверти случаев у них была любовная связь…» Я еще помнил эти цифры, приведенные детективом.
– Очень хорошо, – сказала она, направляясь к двери кухни.
– Куда вы идете?
– Я должна тебе кое-что показать.
Я остался сидеть, не осмеливаясь помешать ей выйти. Отсутствовала она минуты две, а потом вернулась с альбомом, который показывала мне во время моего прошлого посещения.
– Вот фотографии со свадьбы, – сказала она, останавливаясь рядом со мной. – Суббота двадцать четвертого января пятьдесят девятого: вот здесь обозначена дата. Я собираюсь приготовить немного чаю. Не хочешь чашечку?
Этим предложением она давала понять, что мы еще далеко не закончили. Мне незачем было ее торопить, и к тому же с тех пор, как проснулся, я не сделал ни глотка горячего.
– Да, с удовольствием.
Восемь фотографий на развороте: приглашенные, собравшиеся перед церковью, портрет новобрачных в полный рост, несколько групповых сцен вокруг большого стола на свежем воздухе, где, судя по всему, было приготовлено свадебное угощение. И один снимок с Лорой – улыбающейся в компании незнакомой пары и ее брата, которого я уже видел на фотографиях.
Лора вынула чайник и начала кипятить воду.
– Я прибыла в субботу утром вместе со своим братом Уорреном. Церемония в церкви состоялась в одиннадцать. Гостей было добрых полсотни. Многие сейчас уже умерли, но некоторых из ныне здравствующих ты без труда сможешь найти. Я могла бы дать тебе их имена. Они все тебе скажут то же самое: я не опоздала в церковь и уехала только в воскресенье вечером. Тебя это устраивает в качестве алиби?
Я произвел быстрый расчет. Сегодня, чтобы добраться из Лос-Анджелеса в Палмдейл, требуется добрый час. В 1959 году, насколько я понимал, поездки были куда более длительными. Если моя мать вышла из дома в субботу в 9 утра, я не видел, каким чудом Лора могла бы встретить ее в городе, убить в результате ссоры, спрятать тело и вовремя присутствовать на церемонии такой свежей и нарядной, как на фотографии. Даже если не учитывать, что она туда отправилась не одна.
Правдоподобная версия отпадала, но мне это доставило лишь облегчение: я пришел бы в ужас, узнав, что Лора послужила причиной смерти моей матери.
Я снова закрыл альбом. Этот простой жест показался мне достаточным ответом на вопрос.
– Когда вы видели мою мать в последний раз?
– Я могла бы сказать, что на съемочной площадке в пятницу в середине дня, но тогда я снова бы тебе солгала. Мы с ней увиделись чуть позже…
– У нее?
– Да. Все, что я рассказала тебе о букете гвоздик, который она получила, правда. Если в двух словах, Бетти доверила мне тайну: цветы присланы агентом ФБР. На следующий день у нас не было времени поговорить: Бетти ушла со студии примерно в три, так как Харрис отказался снимать. Я ушла двумя или тремя часами позже. У меня было время, только чтобы заглянуть к себе, а затем направиться к ней в Сильвер-Лейк.
– Зачем вам понадобилось туда идти?
– Я с ума сходила от беспокойства, не хотела в такой момент оставлять ее одну! Когда я пришла, она была пришиблена и смертельно бледна. Уверена: перед самым моим приходом она принимала лекарства.
– Какого рода лекарства?
– Их столько было в ванной комнате: от бессонницы, антидепрессанты, против усталости. Твоя мать стала зависимой от них, Дэвид. Каждый раз, когда она их принимала, я видела, как в ее взгляде что-то угасает.
– О чем вы говорили?
– У нас разгорелся настоящий спор. Я просто узнала, что у нее встреча с агентом ФБР в «Голубой звезде» в 10 вечера. Я хотела сопроводить ее на встречу, чтобы морально поддержать, но она отказалась.
– Вы долго у нее оставались?
– Нет, четверть часа, не больше… Бетти сказала мне уходить и не вступать в общение до понедельника.
– Как вы и сделали?
– Нет. Я много раз пыталась позвонить ей из Палмдейл, в субботу и в воскресенье. Я была так расстроена, что она больше не хочет моей помощи… У меня было впечатление, что я ей больше ни к чему. Что было дальше, тебе известно… Бог знает, что произошло в тот уикенд! Только из газет на следующей неделе я узнала, что она исчезла в субботу утром, поприветствовав соседку…
Если отставить в сторону мои эгоистические соображения, Лора теперь вызывала у меня сострадание. Если бы даже моя мать не исчезла в тот уикенд в январе 1959-го, их история, несомненно, закончилась бы задолго до окончания съемок.
Однако я почувствовал себя обязанным не особенно расслабляться:
– Вы отдаете себе отчет, что я в ближайшее время проверю ваше алиби?
– Делай, что делаешь, я за это на тебя не сержусь. Я сейчас напишу тебе имена тех гостей, которые еще живы. Но ты теряешь время, Дэвид. Ты ищешь не в том направлении…
– Что вы хотите этим сказать?
– Ничего особенного, – сказала она бесцветным голосом, расставляя чашки на столе.
– Лора, я же вижу, что у вас есть что-то на уме. Вы должны мне это сказать, сейчас же! Дело принимает такой оборот, что в любом случае правда выйдет наружу! Вопрос только, это произойдет с вашей помощью или без нее?
Она отпила глоток чая. Я сделал то же самое, чувствуя, что в горле ужасающе пересохло.
– Я долго настаивала его… слишком крепкий, – произнесла она с гримаской.
В это мгновение мобильник сообщил мне, что я получил новую эсэмэску. «Все хорошо?» Я быстро отстучал на клавиатуре: «Да, скоро вернусь, не беспокойся».
– От Эбби?
– Откуда вы ее знаете?
– Ты мне говорил о ней в тот раз. Принимая во внимание, сколько сейчас времени, догадаться нетрудно.
– Разумеется… Эбби беременна.
Не знаю, почему у меня изо рта выскочила эта фраза. Может быть, потому, что, несмотря на всю эту ложь и мою глупую ревность, мне было хорошо в компании Лоры.
– Это великолепно, – с улыбкой сказала она. – Как ты себе представляешь своего ребенка? Помнится, в прошлый раз…
Мне на память пришел наш разговор в ботаническом саду.
– Вы были правы: мужчина никогда не чувствует, что готов стать отцом. Но, если оглянуться назад на последние несколько дней, это лучшее, что могло со мной произойти.
Лора продолжила пить чай. Глядя на нее, я подумал, что моей матери сейчас должно быть примерно столько же лет. Я представлял себе, как она живет в деревянном доме окнами на морскую набережную в Малибу или Санта-Монике, окруженная книгами и кошками. Долгими летними днями мы бы листали толстые альбомы, где я бы видел, как медленно, страница за страницей, она стареет, превращаясь в ту женщину, которую вижу перед собой сейчас, все такую же прекрасную и меланхоличную, – глядя изображения, которых никогда не существовало и которые я был не в состоянии ясно себе представить.
– А твой отец?
Лора вернула меня к действительности.
– Ты что-нибудь о нем выяснил? – продолжила она.
– Мой отец? Это его вы имеете в виду, говоря, что я ищу не в том направлении?
Она не ответила.
– Вы что-нибудь знаете, Лора? Вы всегда мне говорили, что вам не известно, кто это…
– Думаешь, в течение тех месяцев, когда мы с Бетти любили друг друга, она могла бы скрыть такое от меня?
– Хорошо подумайте над тем, что собираетесь мне сказать. Есть ложь, которая может иметь ужасные последствия.
Она уверенно выдержала мой взгляд, что окончательно убедило меня, что она намерена сказать мне правду.
– Теперь ты имеешь право это знать.
– Кто мой отец, Лора?
– Это друг Уоллеса Харриса… по правде говоря, его самый верный друг.
Мне показалось, что стул сам собой выскальзывает из-под меня.
– Его зовут Сэмюэл Кроуфорд, и я знаю, что он еще жив.
