Лора Гамильтон замолчала. Ошеломленный рассказом, я сидел, неподвижно уставившись на ее усталое лицо. Она рассказала все в таких подробностях, что мне казалось, будто я сам прожил эту сцену на пляже, – может быть, в другой жизни. В горле образовался комок, который не давал мне заговорить.

– Вы когда-нибудь кому-то рассказывали об этом вечере?

Она положила руку мне на колено.

– Нет, и особенно тем полицейским, которые пришли меня допрашивать после исчезновения Элизабет. Я же ей обещала в тот вечер… мне было страшно. Не буду тебе лгать, Дэвид: я умирала от страха. Я ни капли не верила тем инспекторам и не была уверена, что они верят мне. Но еще больше я опасалась, какие последствия могли бы иметь эти откровения в моей жизни. Элизабет меня предостерегала. Я знала: она сердится на себя, что открылась мне. В те времена я была наивной, но не настолько глупой, чтобы не понять, что компрометирующую информацию надо хранить в секрете. Я промолчала, о чем потом сожалела все эти сорок лет. Увидев тогда, что ты приехал ко мне, я была охвачена паникой, хоть и не показала этого тебе. Затем я испытала нечто вроде облегчения: я знала, что пришло время заговорить…

– Но сейчас у вас на это нет сил?

– Скорее, у меня на это нет храбрости. Уже больше недели я не могу спать… Я не перестаю думать о том вечере. Что бы ты ни мог подумать обо мне, я счастлива, что рассказала тебе правду.

Мы смотрели на черепаху, которая вылезла из водоема и неподвижно замерла меньше чем в двух метрах от нас. Она долго и пристально смотрела на нас, будто хотела присоединиться к нашему странному дуэту.

– В чем я мог бы вас упрекнуть, Лора? Я знаю, как трудно вам было жить с этой историей. В любом случае я не уверен, что, даже если бы вы рассказали им все, расследование двинулось бы в другом направлении…

Она нахмурилась.

– Как ты можешь это утверждать?

– Я тоже кое-что от вас скрыл. Я не только разыскиваю своего отца… точнее, поиски вызвали у меня пристальный интерес, как тогда проводилось расследование.

– Это правда?

– Я выяснил, что полиция Лос-Анджелеса действовала небрежно, если не сказать хуже. То ли полицейские знали о существовании мужчины из «Голубой звезды» – агента ФБР, – то ли получили приказ даже не пытаться его разыскать – что в конечном итоге то же самое. Департамент полиции Лос-Анджелеса и ФБР делились информацией: они сделали все, чтобы этот человек не оказался среди подозреваемых. Теперь я куда лучше понимаю, почему. И сказать, что я с самого начала был убежден, что речь идет о любовнике моей матери…

Внезапно кое-что меня царапнуло.

– Почему вы так уверены, что в пятницу вечером моя мать встречалась именно с Джоном Сеймуром?

– Вообще-то я еще не закончила свой рассказ… Когда в январе начались съемки, мои отношения с Элизабет изменились. У нас больше не было прежнего взаимопонимания. Она никогда не упоминала о том вечере на пляже: у меня было впечатление, что она хочет, чтобы я забыла об ее откровенностях… или чтобы я, по крайней мере, сделала вид, будто их забыла. Иногда я пыталась направить разговор в этом направлении, но она сразу же закрывалась. Я сочла благоразумным не настаивать – не хотелось, чтобы у меня в жизни стало одной заботой больше. К тому же этот букет гвоздик, который она получила. Я тебе уже рассказывала, что в тот день мы не были одни в гримерке, но перед ее уходом мы смогли обменяться несколькими словами. «Это он, не так ли?» – прошептала я, указывая на цветы.

– Что же она вам ответила?

– Она сказала мне: «Не беспокойся, я все улажу. Я еще не знаю как, но обязательно найду средство отделаться от этого человека». Когда позже я узнала, что она отправилась на свидание с незнакомцем, я, конечно, вспомнила об этом разговоре. Я и сейчас уверена, что это был тот агент.

– Думаете, она хотела прекратить его шантаж?

– Я ничего не знаю, Дэвид. Не представляю себе, что она могла бы сделать. Для нее существовало гораздо худшее, чем сотрудничество с ФБР.

– Что будут опубликованы те фото… или будет обнародовано мое существование?

Она утвердительно кивнула.

– Сегодня такими снимками никого не шокировать, но тогда… Никакой актрисе нельзя было оказаться фигуранткой такого скандала, особенно Элизабет, карьера которой едва начинала складываться.

Мысль о том, какой стыд могла испытывать моя мать, была для меня особенно тягостной. Однако какой бы эгоисткой она ни казалась, знание, что я не был единственной причиной ее неприятностей, немного смягчало и так жившее во мне чувство вины.

– А на следующий день вы об этом не говорили?

– Нет. Гримировать ее понадобилось не так долго, а Элизабет устала. Настал уикенд, и я много раз звонила ей, чтобы узнать, как у нее дела, и побольше узнать о свидании, но никто не ответил. Я не на шутку забеспокоилась. Если бы я была в Лос-Анджелесе, я бы, безусловно, пошла к ней.

– Где вы были?

– В Палмдейле, на свадьбе одной из двоюродных сестер. Там я и провела уикенд. Вечером в воскресенье я снова попыталась позвонить ей… разумеется, безуспешно. Бог знает, где и с кем была тогда Элизабет…

В это мгновение я вспомнил о бабушкиных словах: «Я уверена, что Лиззи умерла в тот самый день, когда исчезла». Теперь я был в этом уверен так же, как и она.

– Следующие недели были ужасны, – снова заговорила Лора. – Я жила в страхе. У меня не было никого, кому я могла бы довериться, и, не переставая, снова и снова прокручивала в голове разговор, который у нас был на пляже… Съемки были прерваны больше чем на неделю. Оставаться одной у себя в ожидании было настоящим кошмаром. Когда мы все вернулись на студию, никто больше не осмеливался говорить об Элизабет. Как будто стоило лишь произнести ее имя, и этим можно навлечь несчастье. Это глупо, но в мире кино все очень суеверны… Однажды, месяц или два после ее исчезновения, я позвонила твоей бабушке в Санта-Барбару.

– Она мне об этом сказала.

– Когда я набрала ее номер, я толком не знала, что у меня в голове. Я хотела сказать ей о том вечере в Малибу, о том, что мне доверительно сообщила Элизабет, но, едва услышав ее голос, я передумала. У меня не было права досаждать ей этими историями. Твоя бабушка и так достаточно страдала.

– Думаете, моя мать рассказала ей про этого агента?

– Я почти уверена, что твоей бабушке ничего неизвестно. Насколько я знала, Элизабет поддерживала с ней отношения скорее на расстоянии.

– Потому что она не одобряла ее карьеру?

– Думаю, в первую очередь потому, что Элизабет не любила говорить ей о своих проблемах. У нее была склонность все приукрашивать, чтобы не разочаровывать ее и заставить поверить, что ее карьера идет в точности так, как она и предполагала.

Мы немного посидели молча. Потеряв к нам интерес, черепаха снова погрузилась в воду прудика.

– Мне нужно немного походить, – сказала Лора, вставая с места. – От этого мне станет лучше. Хочешь еще немного составить мне компанию?

– Охотно.

Пока мы продолжали нашу прогулку по ботаническому саду, я размышлял. Хэтэуэй предупредил меня, что наши предположения слишком основываются на догадках и что мы сильно пренебрегаем доводами. Больше чем когда-либо я нуждался в определенности.

– Я хочу кое-что попросить у вас, Лора. Не могли бы вы оказать мне услугу?

– Я сделаю все, что ты захочешь…

– Не согласитесь ли вы, когда будет удобно, записать ваше свидетельство? Думаю, того, что вы мне сказали, и того, что я сам раскопал, может оказаться достаточно, чтобы снова открыть дело.

Она резко остановилась.

– Снова открыть дело… после стольких лет? Как же это возможно?

– Расследование не было закрыто официально. Судя по тому, что я понял, даже если те, кто должен ответить за исчезновение моей матери, сегодня мертвы, для закрытия дела должно быть вынесено заключение, что дело прекращено в силу других обстоятельств. А пока что все остается возможным. Это не будет легкой задачей, но у меня нет ни малейшего желания терять всю надежду именно теперь.

– Когда ты меня об этом попросишь, я запишу все, что я тебе сказала. Это меньшее, что я могла бы для тебя сделать.

Она снова медленно двинулась вперед и улыбнулась маленькой девочке с куклой в руке, которая шла рядом с нами.

– Хотелось бы тебе когда-нибудь завести детей?

Вопрос меня удивил. Чтобы ответить на него, мне понадобилось некоторое время.

– Как раз об этом я никогда всерьез не думал. Честно говоря, у меня еще нет ощущения, что я к этому готов…

– Такое говорит большинство мужчин.

– Вот как?

– Думаю, они боятся потерять свою драгоценную свободу… Я никогда не могла иметь детей.

Ее лицо омрачилось.

– Для вас это повод сожалеть?

– Был – и сейчас, конечно, является им, даже несмотря на то, что время смягчает такого рода вещи. Мы со Стивеном смирились. Но когда я вижу маленькую девочку, как вот эта, я не могу не думать о том, какие у меня сегодня могли быть внуки. Мои немногие оставшиеся родственники живут далеко отсюда.

– Вы чувствуете себя одинокой?

– Это не чувство одиночества. Трудно объяснить… У меня есть друзья… но друзья никогда не заменят семью. Ты должен это знать лучше, чем кто-либо другой.

Невольно мне вспомнилась бабушка. Я был единственным родственником, который остался у Нины; по крайней мере, я смотрел на это под таким углом, не задумываясь, что в тот день, когда она уйдет, это у меня больше не будет родственников. И что никто и ничего не сможет мне ее заменить.

Я вернулся к себе совершенно выбитый из колеи, только и думая, что о декабрьской ночи 1958-го на пляже Малибу. Мое нынешнее состояние немного походило на то, в каком я пребывал, работая над сценарием: в моем распоряжении были куски истории, разрозненные сцены, но я пока был не в состоянии соединить их между собой в единую логичную систему.

Не теряя времени, я устроился за компьютером, чтобы провести кое-какие поиски в интернете. Неудивительно: запрос «Джон Сеймур, ФБР» ничего не дал. К тому же было вполне вероятно, что тот назвался не настоящим именем. Я наивно добавил в строчке поисковика к этому имени имя моей матери, как если бы компьютер мог одним кликом мышки расследовать это дело вместо меня. Затем я попытал удачи с «Пол Варден» – именем писателя, с которым Элизабет прожила с 1956 до 1957 года. О нем смутно упоминалось в нескольких страницах, что позволило мне очень кратко отследить его биографию. Родившись в 1929 году, Варден в начале 50-х работал на телевидении – в том числе он участвовал в первом сезоне сериала «Альфред Хичкок представляет», а затем сотрудничал в нескольких сценариях для «Парамаунт». Параллельно с деятельностью сценариста он издавал в «Баллантайн букс» сборники рассказов о будущем, которые завоевали некоторую часть читательской аудитории. На сайте он был представлен как «один из самых многообещающих писателей 50-х, работающих в жанре научной фантастики». Кстати, я не нашел ни малейшего намека ни на то, что он был близок к коммунистическим кругам, ни на то, что он был каким-то образом связан с ФБР. Его книги не переиздавались и нигде не остались в наличии. Варден умер в середине 60-х, причем я не смог найти ни подробностей, ни обстоятельств смерти. Это было почти все.

Расстроенный, я не мог не чувствовать обиду на этого человека. Из эгоизма он вовлек Элизабет в свои политические столкновения и послужил источником ее неприятностей. Мне вообще не приходило в голову, что она могла находиться под наблюдением федералов. Я не только не знал свою мать, но и представлял собой для нее обузу.

Теперь единственным важным вопросом было: причастно ли ФБР к ее исчезновению? То, что этот человек был одним из последних, кто ее видел, не могло быть простым совпадением. Что он сказал в тот знаменательный вечер пятницы в «Голубой звезде»? Моя мать сопротивлялась шантажу Сеймура? Она бросила ему вызов? Если так, что произошло потом? Можно ли предположить, что ФБР опасалось того, что она может обнародовать? Чтобы даже во времена «холодной войны» агенты получили приказ избавиться от актрисы с такой растущей известностью потому, что она слишком много знала, – откровенно говоря, в такое трудно поверить.

Вопреки очевидному, это не полностью обрушивало версии, которые разработали мы с Хэтэуэем. Теперь у меня была уверенность, что департамент полиции Лос-Анджелеса и офис окружного прокурора в сговоре и они были прекрасно осведомлены о существовании Джона Сеймура. Если начальник полиции и окружной прокурор знали все подробности истории, легко можно себе представить, что Джереми Коупленд и Тревор Фадден не могли не подчиниться приказам, не имея самого полного представления о деле. Какой бы ни была роль ФБР, не вызывало сомнений, что шантаж, который оказывали на мою мать, находится вне интересов нашего расследования. Если верить Лоре, многие в Голливуде сочли, что в их интересах будет оказать помощь ФБР в охоте на коммунистов. Если бы такая система слежки раскрылась, вполне вероятно, что общественное мнение повернулось бы против самых сильных проявлений маккартизма.

Я попытался представить себе правдоподобный сценарий. Элизабет торопливо уходит из ресторана, перед этим отшив Сеймура. Однако на следующее утро она возвращается в окрестности «Голубой звезды». Сеймур захотел встретиться с ней, чтобы попытаться убедить ее сменить мнение? Но почему она согласилась, если накануне все ему ясно дала понять? И где они встретились, так как мы знаем, что в ресторане их больше не было? Если отставить в сторону эти вопросы, можно представить себе, что Сеймур пытался вразумить ее в последний раз, показав ей, что она в противном случае потеряет. Моя мать упорствовала. Федеральный агент, который и не должен проявлять особой нежности, физически угрожал ей, чтобы напугать. Спор плохо закончился, моя мать была убита случайно. От тела незаметно избавились, позаботившись, чтобы следствие направилось по ложным следам, самым главным из которых был Эдди Ковен…

Если бы Хэтэуэй сейчас был передо мной, он, безусловно, нашел бы мою версию достойной скверного бульварного романа, но в данный момент ничего лучше мне в голову не приходило. Напротив, одно не вызывало сомнений: даже если бы я теперь знал, что на момент исчезновения моя мать состояла в связи не с мужчиной из «Голубой звезды» – черновик письма, который я нашел, как и подозрения Нины, послужили бы этому доказательством. К несчастью, в разговорах с Лорой она ни разу не затронула эту тему.

После малопродуктивных поисков в интернете я много раз свежим взглядом перечитал письмо. Теперь некоторые обороты речи обретали смысл. Отрывок об ошибках, которые преследуют ее всю жизнь, безусловно, был намеком на фотографии, которые были сделаны с нее в студии на Норд-Сюард, если только не на связь с Полом Варденом. Если она каждое утро приходила на студию «полная страха», то не столько из-за напряженности съемок, сколько из-за угрозы, которую представлял для нее агент ФБР. «Меня никогда не оставят в покое», как она написала. Если письмо было составлено за несколько дней до того, как она получила букет гвоздик, она, несмотря ни на что, прекрасно представляла себе, что федералы скоро снова за нее возьмутся и сломят ее сопротивление.

Потратив некоторое время на размышления, я решил позвонить Эбби, пребывая в убеждении, что, если я предъявлю ей свои недавние открытия, она поймет, что мое следствие – никакая не причуда. Ну, разумеется, она не ответила на вызов. Я отправил ей эсэмэску только со второй попытки и совсем потерялся в путаных объяснениях. Только отправив ее, я понял, что даже не извинился за свое поведение и говорил обо всем, за исключением наших отношений и неясности нашего общего будущего. Рассердившись на себя, я решил не расстраиваться заранее и неподвижно уставился на телефон в глупом ожидании, что она мне позвонит. Чего так и не произошло.

Сам не знаю почему, но мне не хотелось общаться с Хэтэуэем. Откровенный рассказ Лоры слишком меня потряс, и теперь у меня было ощущение, что я должен продолжить расследование в одиночку, чтобы попытаться понять, как моя мать могла попасть в такой переплет.

В ящике письменного стола, где я еще не закончил наводить порядок, я поискал телефонный справочник, чтобы позвонить единственному человеку, который способен мне помочь.