«Я» по-русски

Россия в этом отношении занимает особое место. С одной стороны, для нее характерна такая же коллективистская ментальность, в рамках которой человек рассматривает себя как часть общности более высокого порядка. С другой — ей исторически присуща многоукладность, когда на одной территории соседствуют экономические и социальные модели отношений разных эпох — от традиционного натурального хозяйства до глобализированной постиндустриальной экономики.

Вплоть до начала ХХ века бо́льшая часть населения Российской империи жила в сельской местности — с характерной для нее ментальностью аграрного общества, в которой личные компетенции и опыт человека не имеют существенного значения. Дополнительным фактором, затрудняющим отделение и противопоставление «Я» и «не-Я», личных интересов и общественных, были более суровые, чем в Западной Европе или Азии, климатические условия. Бо́льшая часть территории России лежит в зоне рискованного земледелия, урожайность основных культур здесь значительно ниже, чем на Западе или Востоке, а период, в течение которого можно обрабатывать землю, cущественно короче. Это обстоятельство делало русского крестьянина исключительно зависимым от помощи общины. Кроме того, большие расстояния и относительно слабая инфраструктура не позволяли государству рассчитывать налоги и собирать с каждого по отдельности. Поэтому брали их с общины в целом, что дополнительно закрепляло в обществе принцип коллективной ответственности.

Кроме того, несмотря на постепенное внедрение в России элементов капиталистической экономики, полноценной буржуазной революции, которая позволила бы создать новую парадигму взаимоотношений личности и общества, так и не произошло. Не случилось этого и после социалистической революции: советская власть основывалась на тех же коллективистских принципах, добавив к ним, однако, ценностные установки и модели отношений, характерные для индустриального общества с его большей степенью личной свободы.

Таким образом, в России сформировалось свое понимание соотношения личного и коллективного и, соответственно, собственная концепция «Я».

В отличие от Запада в целом и особенно от США, где люди предпочитают идентифицировать себя, а точнее свое «внешнее Я», через род занятий или компетенций, россияне чаще оперируют понятиями, обозначающими их принадлежность к какой-либо группе.

Так, на вопрос «Кто вы?» американец, скорее всего, ответит: «Я — врач» или «Я занимаюсь инвестициями в недвижимость». Житель России с большой вероятностью обозначит свою национальность, место рождения или проживания. Если вопрос задан в деловом контексте, он назовет компанию или подразделение, в котором работает, или упомянет имена людей, которых, по его мнению, должен знать собеседник. Иными словами, если для американца «Я» — это «Я», то для русского «Я» имеет заметные черты «МЫ». Как следствие, в России не принято делить «Я» на «внешнее» и «внутреннее». И табуированы как раз те социальные нормы, которые американец или японец воспринимает как сами собой разумеющиеся.

Так, стремление скрыть свою частную жизнь от окружающих — то самое privacy — воспринимается как признак дурных намерений и вызывает настороженность. Если для американцев нормально иметь секреты даже от супруга, в России наличие каких-либо секретов само по себе становится поводом для подозрений, потому что нарушает концепцию «Я — Мы». Скрывать свои подлинные цели, чувства и мысли можно только перед «чужаками», для «своих» это недопустимо. Аналогично «внешнее Я» по-американски в России однозначно воспринимается в лучшем случае как хвастовство и позерство, а в худшем — как двуличие и попытка ввести в заблуждение, что закономерно вызывает негативную реакцию окружающих.

Как следствие, среднестатистический россиянин имеет гораздо более расплывчатое представление о своем «Я» по сравнению с европейцем или американцем. Большинство вообще не задумываются о необходимости как-то систематизировать свои представления о себе.

Культура работы с психологами и психотерапевтами в России развита гораздо меньше, чем на Западе, поэтому за внешней поддержкой россиянин обычно обращается только в случае возникновения каких-нибудь серьезных проблем — и крайне редко для того, чтобы максимизировать отдачу от своих социальных связей. Такая непроработанность и недифференцированность «Я» от «Мы» отражается как на понимании личностью своих интересов, так и на принципах выстраивания отношений с окружающими. Поэтому, хотя в центре структуры как классического американского, так и русского нетворкинга находится личность его «бенефициара», эти различия в итоге порождают принципиально различные конструкции.

15