Книга: О духовной жизни и молитве Иисусовой (сборник)
Назад: Письма святителя Феофана Затворника к схимонаху Агапию (Молодяшину)[6]
Дальше: Письмо шестое

Письмо четвертое

Милость Божия буди с Вами, достопочтеннейший о. Агапий!

Получил Ваше последнее письмо. Благодарствую, что Вы не серчаете на меня за моё неписание.

Вы всё спрашиваете и желаете слышать о духовном, а я по этой части недоучен. Почему и нахожу, что лучше помалчивать, чем говорить, не зная дела. Ведь очень худо, если бы кто спросил: «куда дорога на Валаам?» – и я указал бы ему такую, по которой он, не знать куда зашёл бы. В духовной же жизни эти неподходящие указания ещё пагубней.

Память Божия, память смертная, дух сокрушен… и болезненное к Богу припадение: «О, Господи, спаси же! О, Господи, благопоспеши же!»

Се – прямая дорога! Не моё это слово, а всех старцев, прямо на дело смотрящих. Кто попадёт на это, тому нечего охать!

Посылаю Вам книжки «Невидимая брань». Вам, о. Александру, что теперь схимник, и о. Агафангелу. Желаю, чтобы Вы в этой книжке нашли всё Вам нужное.

Прошу Ваших святых молитв!

Благослови, Господи, всех вас!

2 октября 1886 года.

Ваш богомолец

Е. Феофан

Письмо пятое

Милость Божия буди с Вами, достопочтенный о. Агапий!

Очень рад начать опять с Вами беседу. Бог да благословит Вашу братскую о Господе любовь!

Очень утешительно видеть, что Ваша ревность о делании внутреннем пребывает в Вас в силе и занимает внимание Ваше.

По силе моей разрешу Ваши недоумения и вопросы.

«Можно ли, при молитве Божией Матери и святым стоять вниманием в сердце?» – Можно. Где же стоять, как не там? Молитва всякая должна из сердца идти. Следовательно, там и внимание должно быть. Разность же молитвы состоит только в смысле и вере, с коими молимся. Всё одно как поклон: кланяемся пред иконою Спасителя, – Спасителю; пред иконою Божией Матери, – Божией Матери. Поклон как поклон, разности не имеет: разность вся в духе и значении поклона.

«Есть ли какая разница молиться со вниманием внутри сердца, или при устах внимая словам молитвы, со смиренным и покаянным чувством, при неотходном памятовании Бога Вездесущего и Всезрящего со страхом и благоговением?» – Последние слова (что я подчеркнул) составляют дух молитвы. И у кого это есть, тот стоит в сердце: ни о словах, ни об устах помышлять ему некогда, и на ум не приходит. Эти слова, – «при устах внимая», – новая выдумка, нигде у святых отцов не встречаемая. Кто-то ещё придумывает: «стоять вниманием на конце языка». Прежде когда-то были умники, которые внимание держали на пупе, и их прозвали пупниками, а этих наших модников надо прозвать язычниками и губниками… Вот Ваши же слова, подчёркнутые, составляют существо молитвы; всё прочее, – наклонение головы, стеснение дыхания, сидение на стульце, введение слов молитвы через ноздревое дыхание, – и эти – конец языка и губы – будь-нибудь, это простая обстановка, ничего существенного не имеющая. Образец для молитвенного труда дал Максим Капсокаливит (в Добротолюбии). Два года молился, пока огонёк уканул в сердце.

Это был дар благодати: и отселе у него стала непрестанная молитва, истинно духовная. И доселе у него была тёплая и усердная молитва, но настоящая молитва стала после огонька.

Сие, отцы и братия, подобает иметь во внимании, заботе и попечении. Обстановка молитвенного труда – несущественное дело. И при сей обстановке некая теплота приходит в сердце; но это наша, трудовая, а не благодатная. Считать и эту благодатною есть прелесть. Так говорит Никифор, так Игнатий и Каллист… и другие…

Второго вопроса не понимаю. Говорите что-то о помощи уст и языка, а между тем слова говорятся в сердце… Если в сердце…, то зачем тут мысль об устах и языке? Надо всё внешнее выбросить… Имей то, что выше подчёркнуто, и всё тут. Стань так и клади поклоны, взывая: «Господи, помилуй!» – и другое…

«Можно ли говорить: Господи Иисусе Христе, Богородицею помилуй нас». – Можно. Но откуда родился вопрос? Не взываем ли в церкви: «Свят, свят, свят еси, Боже, Богородицею помилуй нас!»

Можно ли вместо слова: мя говорить нас? – Можно. Когда молитва о себе: мя, когда о всех или многих: нас.

Мысль о молчании и уединении – добрая мысль. Но ведь Вы и так сидите одни, а когда одни, с кем говорить? Иногда же поговорить с братом единомысленным куда как хорошо. К тому же бываете в церкви… Если при сем, при выходе, брат спросит о чём, ужели рыкнуть на него, яко лев? Так, я думаю, Вам вот как можно: церковь да келья – закон неотложный; без крайней нужды никуда не выходить; по братским кельям не ходить, а по лесу можно пройтись, чтобы вместе со всяким дыханием восхвалить Господа; особенно же, чтобы испытать, твёрдо ли душа стоит вниманием в сердце. И для здоровья это не худо.

Самому на беседу не навязываться, а когда кто в нужде духовной заведёт речь, – надо поговорить с ним добре. Это то же, что капитал пустить в оборот; а всё молчать, когда даже спрашивают, есть то же, что деньги в сундуке запрятать и беречь без всякой от них прибыли.

Когда при умилении слёзы приходят сами собою, пусть идут; а когда не приходят, и одного умиления сердечного достаточно. Можно себя раздразнить на слёзы и поплакать; но не следует этого считать чем-нибудь, хотя слёзы всегда умягчают сердце.

О. Агафангелу. – Одно дело – откровение помыслов, а другое – исповедь. Первое есть подвижническое правило старческое; второе – таинство Церкви. В каком смысле назначены к Вам ученики, – в том ли, чтоб Вы исповедали их, разрешали и епитимии на них налагали, или, чтоб только выслушав их откровение, Вы давали им руководство, рассеивали смущение, разъясняли недоумение, утешали? Только в последнем смысле. По сказаниям отцов, душеспасительно самоё откровение, без всяких прибавлений. Приемлющий откровение может сказать: «Ну, ничего, Бог простит, – и прибавит: – Положу немного поклонов»… Но это не то, что бывает в Таинстве Исповеди; это отеческое благожелание. Производство дела такое касается грехов простительных; тут само откровение даёт прощение. Явное же нарушение заповеди разрешается действием Таинства Исповеди.

При каких грехах можно ограничиться одним откровением, и какие требуют исповеди, это старцы пусть разрешат между собою, общим советом. Вам, как иеромонаху, можно совершать Таинство Исповеди для своих учеников, и это будет настоящее разрешение, и епитимия, если наложите, очистительна будет.

Но делать ли это самому по себе, или спросить настоятеля? – В монастыре есть общий духовник – исповедник. Исповедание кроме него есть новость в монастыре. Но ничего нового в монастыре никто вводить не может без воли настоятеля. Потому, Вам следует спросить настоятеля. Но, если Вы иной раз найдёте удобным совершить Таинство Исповеди, то тут греха не будет: ибо Вы имеете на то власть, а будет только нарушение порядка монастырского.

Как Вам быть, – уж сами смотрите. Я бы сказал: если не выйдет никакого нестроения в монастыре, совершайте Таинство Исповеди над своими учениками когда нужно… по требнику. Но лучше – спросить у настоятеля позволение.

Благослови Вас, Господи!

Спасайтесь!

Прошу молитв.

23 марта 1886 года.

Ваш доброхот

Е. Феофан

Назад: Письма святителя Феофана Затворника к схимонаху Агапию (Молодяшину)[6]
Дальше: Письмо шестое