Перейдем теперь ко второму утверждению, гласящему, что у некоторых народов и рас в определенные периоды времени суеверие укрепляло почитание частной собственности, совершая вклад в дело ее неприкосновенности.

Нигде, пожалуй, это не прослеживается так явно, как в Полинезии, где система табу достигла величайшей высоты. Само табуирование, по мнению местных жителей обладало сверхъестественной, магической энергией, и предмет запрета становился неприкосновенным. Так табу превратилось в мощное средство укрепления или – говоря языком наших друзей социалистов – закрепощения частной собственности. Так, те, кто жил в Полинезии, подтвердят, что табу имело именно такое применение, и никакое иное. Вот о чем свидетельствует ирландец, живший среди маори как один из них и пристально изучивший их обычаи: «Первой целью обычного тапу, вероятно, было сохранение собственности. Таковым по преимуществу было обычное личное тапу. Данная форма тапу была неизменной и содержала в себе некую священную сущность, которая прилеплялась к личности вождя и всегда была при нем. Оно было его правом по рождению, частью его самого, которой он не мог лишиться и которую явственно сознавали и признавали во все времена как нечто неопровержимо данное. Воины и мелкие вожди, а также все те, кто мог притязать на то, чтобы именоваться рангатира. Слово это в том смысле, в котором я сейчас его употребляю, означает человека благородного, и в той или иной степени обладает налетом тайны. Оно распространялось на все их движимое имущество, особенно одежду, оружие, украшения, орудия и вообще на все, к чему они прикасались. Таким образом, их имущество не могло быть украдено, утеряно, испорчено детьми, использовано каким-либо образом другими людьми. А поскольку в старые времена, как я уже говорил, всякая собственность такого рода была ценной вследствие огромного труда и времени, которые, за неимением железных орудий, обязательно затрачивались на ее изготовление, такая форма тапу была, конечно, до крайности полезна. Нарушение ее навлекало на провинившегося всякого рода жуткие мнимые наказания, одним из которых был смертельный недуг». Виновный также подлежал тому, что можно было бы описать как гражданский иск, который сводился к ограблению и избиению; но писатель, чьи слова я только что привел, рассказывает нам, что худшей частью наказания за нарушение табу была мнимая часть, поскольку даже когда преступление было совершено неумышленно, преступник, узнав о содеянном, умирал от испуга . Схожим образом другой писатель, рассказывая о маори, отмечает, что «нарушителей тапу наказывали боги, равно как и люди. Первые насылали болезнь и смерть; вторые карали смертью, потерей имущества и изгнанием из общества. Тапу зиждилось на страхе перед богами, а не перед людьми. Можно обмануть глаза человека, но не богов» . «Вожди, как можно ожидать, вполне сознают преимущества тапу, находя, что оно наделяет их в известной степени правом давать законы, а суеверие, на котором тапу зиждется, обеспечивает их соблюдение. Того, кто преступит тапу, будет убит аттуа (Божеством), и вера в это столь всеобъятна, что теперь можно или, скорее, ранее очень редко можно было встретить человека, осмелившегося совершить святотатство. Дабы это влияние всецело удерживалось среди людей, от природы столь проницательных и умных, необходимо, несомненно, проявить большую осторожность. Иное привело бы к частому нарушению правил, а стало быть, и к потере их влияния. До того, как туземцы вступили в сношения с европейцами, тапу, вероятно, действовал с наибольшим успехом; ибо ходило убеждение, что всякое пренебрежение им непременно обречет нарушителя на гнев аттуа, и следствием будет гибель. Впрочем, вопреки подпитке суеверными страхами людей, в тапу, как и в большинстве других законов, заложен призыв к физической силе в случае необходимости. Провинившегося, если его раскроют, лишат всего, чем он владеет, а если он раб, то, по всей вероятности, предадут смерти, и такие случаи действительно имели место. Суеверное чувство это столь крепко, что рабы не решаются есть ту же пищу, что их хозяин, или даже готовить на том же огне, полагая, что аттуа убьет их и за это. Все, что связано с вождем или принадлежит ему, рабы считают священным. Какой бы сильной ни была их любовь к табаку, он в совершенной сохранности, если был оставлен на крыше дома вождя. Никто не осмелится к нему притронуться» .

Стало быть, верно сказано, что «данная форма тапу была превосходным способом охранения собственности. Обыкновенно самые ценные вещи могли быть оставлены в отсутствие владельцев на любой срок» . Если кто-то хотел сохранить урожай, дом, одежду или что-либо еще, ему довольно было наложить на эту собственность табу, и оно оказывалось в безопасности. Утверждением табу был особый знак. Так, если человек хотел использовать определенное дерево в лесу для изготовления каноэ, он привязывал к стволу пучок травы; если он хотел присвоить участок камыша на болоте, то втыкал в него шест с пучком травы на конце; если же он оставлял свой дом со всеми ценностями, то подпирал дверь куском льна, и место сразу становилось неприкосновенным, никто туда не лез .

Поэтому, хотя ограничения, налагаемые табу, часто были неудобными и нелепыми, а вся система порой осуждалась европейцами как вредное суеверие, те, кто заглядывал немного глубже, справедливо отмечали, что его действие, подкрепленное всего более воображаемыми, но все-таки могущественными мерами, оказывалось благотворным. «Новозеландцы, – рассказывает один из авторов, – не могли бы управляться без свода законов, подобного тапу. Воины, которые бы с презрением отвергли приказы людей, подчинялись предполагаемым волеизъявлениям богов, и во всяком случае лучше, когда народом управляет суеверие, нежели грубая сила» . Еще один многоопытный миссионер, хорошо знающий народ маори, пишет: «обычай тапу во многом был благотворным. В свете отсутствия законов, особого состояния общества, свирепого характера людей обычай этот оказался хорошей заменою твердой формы правления, став лекалом для организованного устроения общества» .

В других частях Полинезии система табу с сопутствующими выгодами и недостатками, употреблением во благо и во зло была без малого такой же, и всюду, как и в Новой Зеландии, она скрепляла во благо или во зло узы частной собственности. В этом, пожалуй, самое явное действие данной институции. Рассказывают, что на Маркизских островах табу было наделено божественным содержанием как выражение воли богов, явленной жрецам; как таковое оно устанавливало границы вредным излишествам, предотвращало грабежи и сплачивало народ. Замечательно, что благодаря табу табуированные привилегированные классы становились землевладельцами; земля принадлежала только им и их наследникам; простой народ жил ремеслами и рыболовством. Табу было оплотом землевладельцев; оно возвышало их по некоему божественному праву над толпой; оно обеспечивало их безопасность и защищало от посягательств бедных и завистливых соседей. «Без сомнения, – отмечают писатели, у которых я почерпнул эти наблюдения, – первая задача табу заключалась в том, чтобы утвердить собственность в качестве основы всего общества» .

Важную роль в укреплении частной собственности суеверие играло и на Самоа. О том свидетельствует миссионер, доктор Джордж Тернер, который долгие годы жил среди самоанцев и оставил нам весьма ценный отчет об их обычаях. Он пишет: «Я спешу отметить вторую особенность, которая, как я уже указывал, служила вспомогательным средством для поддержания мира и порядка на Самоа, а именно суеверный страх. Если вождь и главы семейств при рассмотрении в суде какого-либо дела о краже затруднялись определить виновного, они принуждали всех причастных поклясться, что они невиновны. Во время клятвы перед вождями подозреваемые клали горсть некоей травы на камень, представлявший божество их деревни, и, положив поверх руку, произносили: ‘‘В присутствии наших вождей, собравшихся здесь, я возлагаю руку на этот камень. Если я украл, пусть меня ждет скорая смерть’’. Таков был обычный способ клятвы. Трава была еще одной безмолвной клятвою, означая, что вся семья может умереть и что потом трава вырастет над их жилищем. Если все поклялись, а виновник так и не был обнаружен, вожди заканчивали дело, передавая дело деревенскому богу и торжественно призывая его отметить злоумышленника. Впрочем, вместо того чтобы обращаться к вождям и призывать к всеобщей клятве, для запугивания воров многие использовали свои особые клятвы. Завидев, что у него украли несколько кокосов или гроздь бананов, хозяин участка вставал и кричал во весь голос два или три раза: ‘‘Пусть огонь выжжет глаза тому, кто украл мои бананы! Пусть опричь его глаз огонь сожжет и глаза его бога!’ Крик этот разносился по соседним плантациям, заставляя вора трепетать. Люди боялись таких клятв… Но был и иной, более обширный род проклятий, которых тоже боялись и которые служили мощным средством против воровства, особенно плодов фруктовых деревьев, а именно безмолвное иероглифическое табу, или тапуи, как они его зовут. Их было великое множество» .

Среди самоанских табу, служивших для защиты собственности, бытовали следующие:

1. Табу барракуды. Дабы предотвратить кражу плодов хлебного дерева, человек выплетал из листьев кокоса барракуду и вешал одно или несколько таких изображений на деревья, которые хотел защитить. И всякий обычный вор боялся прикоснуться к дереву, охраняемому таким образом, так как знал, что если он украдет плод, то барракуда смертельно ранит его, стоит ему оказаться в море.

2. Табу белой акулы. Человек плел из листьев кокоса чучело акулы и вешал ее на дерево. Это означало: своровавший с того дерева будет съеден акулой в следующий раз, как пойдет ловить рыбу.

3. Табу поперечной палки. На дерево горизонтально вешалась палка. Она означала, что тот, кто украдет плод с дерева, будет поражен болячкой, проходящей по всему телу и в конце концов приводящей к смерти.

4. Табу язвы. В землю закапывали несколько кусков раковины моллюска и устанавливали на том месте немного тростника, связанного в пучок, подобно голове человека. Это означало, что вор весь покроется язвами. Если после этого вора действительно беспокоили язвы, он признавал вину и посылал хозяину земли подарок, который в ответ посылал особую траву – и как лекарство, и как залог прощения.

5. Табу грома. Человек сплетал листочки кокоса в форму маленькой квадратной циновки и подвешивал ее на дерево, добавляя несколько белых лент из туземной ткани. Вор верил, что за посягательство на такое дерево он или его дети могут быть поражены молнией, или может статься, что молния ударит в его собственные деревья. «Из этих нескольких иллюстраций, – пишет доктор Тернер в заключение, – видно, что Самоа не являет собою исключения из на удивление широко ходячей системы суеверных табу; и можно легко представить себе, в какой степени она помогала блюсти честность и порядок среди дикого народа» .

В Тонга говорили, что человек, повинный в краже или ином преступлении, нарушил табу, а значит, он особенно подвержен укусам акул. Всех, на кого падало подозрение, принуждали войти в воду там, где часто видели акул: тот, кого покусали или съели, и считался виновным .

В Меланезии также бытует система табу (тамбу, тафиу). Это «запрет с выраженным или подразумеваемым проклятием», проистекающий из веры в то, что вождь или иное лицо, налагающее табу, пользуется поддержкой могущественного призрака или духа (тиндало). Если обычный человек брался наложить на что-то табу, люди всегда наблюдали за тем, не заболеет ли нарушитель данного табу; если заболевал, то это являлось свидетельством поддержки человека, наложившего табу, могущественным призракам, и его репутация сообразно росла. Каждый призрак воздействовал на определенный сорт листьев, который и считался знаком табу . В Новой Британии плантации кокосовых пальм и другое имущество защищают от воров прикрепленными к ним знаками табу, и считается, что того, кто табу нарушит, постигнет болезнь или другое несчастье. Род болезни или несчастья зависит от знака или магического предмета, воплощающего мистическую силу табу. От одного растения, используемого для этой цели, у вора будет болеть голова, от другого – опухнут бедра, от третьего – сломаются ноги и так далее. Считается, что даже произнесение заклинания над забором есть гарантия того, что у вора, посягнувшего на штакетины, распухнет голова . На Фиджи табу был тайным инструментом власти, подкрепляя деспотическое правление. Оно распространялось чудесным образом, воздействуя на большие и малые вещи. Тут оно следило за выводком цыплят, а там направляло энергию целого королевства. Обычай этот был в чести у вождей, ибо они могли пользовать его с наибольшей выгодой для себя. Благодаря ему они приобретали влияние, обеспечивали свои нужды и командовали по своему усмотрению подчиненными. При наложении табу вождь должен был руководствоваться только древним прецедентом. Простые же люди пытались с помощью системы табу оградить свои ямсовые грядки и банановые делянки .

Система табу, основанная на суеверии, царит на всех островах Малайского архипелага, где его принято называть памали, помали или пемали, хотя в иных уголках используются такие слова, как посо, поту или бобосо . В этом обширном регионе суеверие, связанное с табу, также служит могущественным инструментом для обеспечения прав частной собственности. Так, на острове Тимор «распространен обычай помали, который в точности равнозначен табу жителей тихоокеанских островов и пользуется таким же почитанием. Он используется в самых обычных случаях, и несколько пальмовых листьев, воткнутых рядом с садом, сохранят его от воров так же надежно, как обычные для наших широт предупреждения о ловушках, пружинных ружьях или злой собаке» . На острове Амбон употребляют слово памали. Человек, желающий защитить свои фруктовые деревья или иное имущество от кражи, может добиться этого несколькими путями. Например, он может сделать белый крест на горшке и повесить горшок на плодовое дерево; тогда вор, укравший плоды с того дерева, станет прокаженным. Или под дерево кладут чучело мыши; тогда у вора на носу и ушах останутся следы, как будто их прогрызла мышь. Или он может сплести сухие листья саго в два круглых диска и привязать их к дереву; тогда тело вора раздуется и лопнет . Схожие методы находим у жителей острова Серам. Например, в ветвях своего фруктового дерева человек пристраивает свиную челюсть; после этого всякий, кто осмелится украсть с того дерева плод, будет разорван на куски диким кабаном. Не менее действенным считалось изображение крокодила с ниткой красного хлопка, повязанной вокруг шеи; вор будет съеден крокодилом. Если поставить деревянное чучело змеи, виновник будет ужален змеей. Фигурка кошки с красной полосой на шее вызовет у всех, кто приблизится к дереву с дурными намерениями, мучительные боли в животе, будто кошка когтями дерет их внутренности . Если изобразить ласточку, вор будет испытывать страдания, будто ласточка выклевывает ему глаза; ветка с шипами и красный губчатый камень причиняют колющие боли, так что все его тело становится красным и испещренным мельчайшими отверстиями; выжженное клеймо приведет к тому, что его дом загорится без всякой видимой причины, и тому подобное . Точно так же на островах в море Серам человек защищает свои кокосовые деревья или пальмы саго, размещая у их подножия зачарованные предметы. Например, он ставит под дерево чучело рыбы и произносит следующее: «Дедушка рыба, сделай так, чтобы тот, кто украдет мои кокосы, заболел и его стошнило». У виновного, соответственно, начинаются боли в животе, и облегчить их может только хозяин кокосовых орехов, который плюет соком плода арековой пальмы на больное место и дует в ухо страдальцу, говоря: «Дедушка-рыба, возвращайся в море. Там у тебя довольно места, там большие коралловые скалы, где ты можешь плавать». Или еще делают миниатюрный гроб и ставят его на землю под деревом; тогда вор будет страдать от одышки и удушья, будто его действительно закрыли в гробу. Есть и много других способов, с помощью которых на этих островах владельцы фруктовых деревьев защищают плоды от хищения. В каждом случае у подножия дерева кладется магический предмет, который, как считается, наделен сверхъестественной силой, а затем его призывают на помощь для охраны собственности .

На Мадагаскаре существует сложная система табу, известная как фади . Она была тщательно описана в монографии г-на А. ван Геннепа , который утверждает, что первоначально вся собственность зиждилась на религиозном миропонимании и что метки собственности были, по сути, метками табу . Однако, насколько нам позволяют судить факты, не похоже, чтобы система эта использовалась малагасийцами для защиты собственности в той же степени, что и полинезийцами, меланезийцами и индонезийцами. При этом мы слышали о малагасийских амулетах, размещенных на полях, при помощи которых можно поразить проказой и другими недугами воров . Рассказывают также, что некоторые примеры фади «вероятно, предполагают любопытную основу для морального кодекса в отношении прав собственности среди последнего поколения малагасийцев. По всей видимости, воровство как таковое фади не подвергалось, но были определены некоторые предметы, за кражу которых полагались различные наказания. Так, кража яйца должна была вызвать у вора проказу; кража шелка (местной разновидности) вызывала слепоту или другие недуги. К телесному недугу приводила и кража железа» . Дабы возвратить украденное имущество, малагасийцы прибегали к помощи божества по имени Раманандроани. Владелец брал остаток похищенной вещи и, идя с ним к идолу, произносил: «Что до того, кто украл наше добро, о Раманандроани, убей его днем, уничтожь его ночью и задуши его / Да не будет меж людей такого, как он / Да не сможет он приумножить богатств, но пусть подбирает себе пропитание, как курица клюет рисовые зерна / Пусть глаза его перестанут зрить, а колени распухнут, о Раманандроани». Считалось, что все это с вором обязательно произойдет .

Подобные способы обеспечения прав частной собственности с опорой на суеверные страхи были приняты во многих других частях света. Богатые иллюстрации находим у д-ра Эдварда Вестермарка в его весьма содержательной работе о происхождении и развитии моральных представлений . Здесь я могу привести лишь несколько случаев из многих. На Цейлоне, когда человек хочет защитить свои фруктовые деревья от воров, он вывешивает вокруг сада страшные фигуры. После этого ни один туземец не посмеет прикоснуться к плодам; даже сам хозяин не решится воспользоваться ими, пока жрец не снимет с них чары, за что, естественно, получит часть плодов . Индейцы Куманы в Южной Америке окружали свои плантации хлопковой нитью, и того было довольно для надежной защиты, ибо считалось, что преступивший границу скоро умрет. Бразильские индейцы жури используют схожим образом свои заборы . В Африке суеверие также могущественный союзник прав частной собственности. Так, балондо размещают ульи на высоких деревьях в лесу и защищают их от воров, привязывая к стволам деревьев амулет или «лекарство». Такой защиты им довольно. «Туземцы, – пишет Ливингстон, – редко грабят друг друга, ибо все верят в то, что определенные лекарства могут вызвать болезнь и смерть; и хотя они считают, что известны они лишь немногим, но действуют по принципу: береженого бог бережет. Укрепляет суеверные чувства людей Мрачность тамошних лесов. В иных районах, где они не подвержены такому влиянию, я слышал, как вожди делали заявления о том, что в некоторых садах, откуда были похищены продукты, были разложены настоящие колдовские лекарства» .

Среди нанди Британской Восточной Африки никто не смеет украсть что-либо у кузнеца, иначе кузнец раскалит свою печь, и когда он будет дуть в мехи, чтобы пламя ревело, он проклянет вора так, что тот умрет. И точно так же среди этого народа, у которого гончары – женщины, никто не смеет украсть что-либо у гончара, ибо, когда она нагреет свои изделия, то проклянет вора, произнеся слова: «Лопни как горшок, и пусть дом твой станет красным» . В Лоанго, когда человек собирается отлучиться из дома на длительное время, он защищает свою хижину, ставя перед ней амулет или фетиш, представляющий собою ветку с кусочками разбитых горшков или подобного рода мусором; рассказывают, что переступить порог, защищенный этими таинственными знаками, не осмелится даже самый решительный грабитель . На побережье Гвинеи фетиши иногда создаются с целью выявления и наказания за некоторые виды краж; и не только сам преступник, но и любой человек, знающий о его преступлении и не давший информации, может быть наказан. Когда такой фетиш создается, о нем предупреждают всю общину, чтобы тот, кто в дальнейшем не передумает воровать, делал это на свой страх и риск. Например, фетиш был установлен для предотвращения кражи овец, и люди были предупреждены. Вскоре после этого раб, не слыхавший об этом, украл овцу и предложил другу разделить ее с ним. Друг и раньше часто участвовал с ним в подобных предприятиях, но страх перед фетишем оказался слишком сильным, и он донес на вора, который был привлечен к ответственности и вскоре умер от затяжной и мучительной болезни. Никто в стране никогда не сомневался, что погубил его именно фетиш . Представители племен Эве с Невольничьего Берега Западной Африки дома и домашнее имущество охраняют особыми амулетами, которые обретают свою силу, будучи освященными или потому, что принадлежат богам. Делянки на укромных лесных полянах также оставляют под защитой подобных амулетов, обычно прикрепленных к длинным палкам на видном месте. На обочинах тропинок можно увидеть еду и пальмовое вино, выставленные на продажу и не защищенные ничем, кроме амулета. Несколько раковин каури, положенных на каждый товар, указывают его цену. Однако ни один туземец не осмелится взять еду или вино, не заплатив за них; ведь он боится неведомого зла, которое бог, владеющий амулетом, навлечет на него за воровство . В Сьерра-Леоне амулеты, называемые григри, часто размещают на плантациях, чтобы отвадить людей от воровства: «несколько старых тряпок, положенных на апельсиновое дерево, обычно, хотя и не всегда, защищают плоды так же надежно, как если бы их охранял дракон Гесперид. Когда некто заболевает, если по прошествии нескольких месяцев он вспоминает, что украл фрукты и т. д. или, как они это называют, «едва взял» их, он немедленно предполагает, что Вангка поймал его, и чтобы вылечиться, он должен пойти или послать к человеку, чью собственность он взял, и уплатить ему любое возмещение, которое тот потребует» . Суеверия того же рода были перенесены неграми в Вест-Индию, где магия называется «оби» или «обеах». Там, как нам сообщают исследователи, самые крепкие сердцем негры «дрожат при виде потрепанного свертка, бутылки или яичной скорлупы, которые засовывают в солому или вешают над дверью хижины или на ветку подорожника… Когда у негра похищают птицу или свинью, он обращается непосредственно к колдуну. И вскоре среди людей начинают поговаривать, что вора преследует обеах. Как только последний слышит страшную новость, его испуганное воображение начинает его мучить, и не остается ничего иного, кроме как надеяться на мастерство какого-нибудь более выдающегося колдуна по соседству, который сможет противостоять магическим действиям первого. Но если ему продолжает казаться, что чары действуют на него, он вскоре заболевает. Малейшее болезненное ощущение в голове, кишечнике или любой другой части тела, всякая случайная потеря или повреждение подтверждают его опасения, и он считает себя жертвой невидимых сил. Сон, аппетит и бодрость покидают его, силы убывают, беспокойное воображение преследует его, черты лица носят беспримесный мрак уныния; грязь становится его единственной пищей; он приобретает болезненную привычку тела и постепенно сходит в могилу» . Суеверие делает свое дело.

Подобных свидетельств, несомненно, можно было бы привести множество, но и вышеописанных случаев довольно, чтобы показать, что среди многих народов и во многих частях света суеверный страх действует как могущественный мотив, удерживающий человека от воровства. Если это так, то мое второе утверждение можно считать доказанным: у некоторых народов и рас в определенные периоды времени суеверие укрепляло почитание частной собственности, совершая вклад в дело ее неприкосновенности.