9
Млекопитающие ледникового периода

Кто открыл первое ископаемое млекопитающее? Ответ на этот простой вопрос неизвестен. Люди тысячелетиями находили окаменелости, но до недавнего времени мало кто подробно фиксировал, что найдено и когда. К тому же неясно, что именно понимать под «открытием». Кому принадлежит заслуга? Тому, кто первый увидел окаменелость? Тому, кто забрал ее? Или тому, кто первый правильно идентифицировал ее и понял, что она принадлежала конкретному типу когда-то существовавшего животного?

Но кое-что мы знаем. В Северной Америке первыми людьми, которые нашли и точно определили ископаемые остатки млекопитающих, а также зафиксировали свои впечатления в письменном виде, были чернокожие рабы. Начало всей американской палеонтологии позвоночных восходит к группе подневольных людей, чьи имена история не сохранила, – их оторвали от родины, с территории нынешних Анголы или Конго, и заставили трудиться на малярийных болотах прибрежной Южной Каролины.

Это открытие произошло около 1725 г. на плантации Стоно, расположенной в окрестностях Чарльстона. Чуть более десятилетия спустя название Стоно станет печально известным – там произойдет одно из самых кровавых восстаний рабов в американских колониях, которое унесет более 50 жизней и приведет к жестокому подавлению и без того скудных прав на свободу собраний и образования для чернокожих. Потом, во время американской Войны за независимость, там будет битва местного значения, постыдно проигранная янки; в ней погибнет брат будущего президента Эндрю Джексона. Так уж сложилась история этих краев – в Гражданскую войну Стоно снова стал ареной боевых действий. На реке Стоно конфедераты захватили пароход северян. Это была одна из череды их побед, прежде чем в ходе войны наступил перелом и рабы получили свободу.

Задолго до грядущих битв одна команда рабов в Стоно рыла землю на болоте, вероятно, под посадки хлопка или риса. Раскапывая илистую почву под жужжание кишащих в сыром воздухе комаров, они наткнулись на что-то твердое. Затем еще и еще. Это были штуковины величиной с кирпич, покрытые блестящей эмалью, одна из поверхностей – вся в складчатых гребнях, расположенных параллельно. Нам этот рельеф напомнил бы подошву кроссовки. Однако рабы в аналогиях не нуждались – они сразу точно определили, что это такое.

Они показали находки хозяевам плантации. Ошеломленные хозяева поняли, что они имеют отношение к какому-то большому зверю. Но какому? Они прибегли к объяснению, весьма популярному в те времена у всех, кто сталкивался со странными диковинками, извлеченными из земли: должно быть, это останки библейских чудищ, утонувших во время Ноева потопа. Можно себе представить, как рабы закатывают глаза. Нет, настаивали они, они знают, что это такое.

Это были зубы. Слоновьи.

Если точнее, это были коренные зубы, так называемые терки, которыми слоны перемалывают траву и листья. Со слонами рабы были знакомы, ведь они жили бок о бок с ними у себя на родине в Африке. Однако в болотах Каролины, да и вообще на Американском континенте слоны не водились, насколько было известно в то время. Это были экзотические, чужеземные животные. Можно представить себе недоверие на лицах плантаторов. Ерунда! Рабы, несомненно, ошибаются.

Но рабы не ошибались, и вскоре всем пришлось это признать. На северных и восточных окраинах американских колоний стали все чаще находить терки, нередко вместе с длинными изогнутыми бивнями из слоновой кости. Стало очевидно, что среди коренных зубов выделяются два типа: один со складчатыми гребнями, как образцы из Стоно, другой – с рядами остроконечных пирамидальных бугорков. Поначалу все эти окаменелости отнесли к «мамонтам», по сходству с аналогичными слоноподобными зверями, чьи кости вытаивали из вечной мерзлоты в Сибири. Позже анатомы поняли, что существуют два разных вида американских слонов: собственно мамонты, обладатели складчатых зубов для поедания травы, и мастодонты, откусывающие и растирающие листья бугорчатыми зубами.

Один американский колонист буквально помешался на мамонтах. На излете XVIII в. у Томаса Джефферсона хватало забот: он написал Декларацию независимости, выиграл Войну за независимость, предотвратил распад своей новой страны, дважды победил в наиболее спорных президентских кампаниях в истории США и содержал (или по крайней мере создал) две семьи. И все это время он не переставал думать о мамонтах. Он писал о мамонтах, упрашивал людей присылать ему мамонтовые кости, приказывал генералам добывать скелеты мамонтов. Отчасти это был эскапизм. Джефферсон любил природу и, по его собственным словам, предпочитал «мирные занятия наукой» политическим схваткам. Но были у него и более высокие мотивы. Французский дворянин-натуралист, граф Бюффон, в своей снискавшей большую популярность книге изложил «Теорию американского вырождения» (Theory of American Degeneracy), в которой утверждалось, что из-за прохладного и влажного климата животные в Северной Америке «слабы», а люди «холодны» – в отличие от великолепного Старого Света. Пылая патриотизмом, Джефферсон рассматривал мамонта – слона крупнее африканских и азиатских! – как свой решающий аргумент. Это было доказательством того, что Америка – не захолустье, а земля, полная жизненной силы, со светлым трудовым будущим.

В своем стремлении опровергнуть Бюффона Джефферсон увлекся и другими гигантскими костями. 10 марта 1797 г. он выступил перед Американским философским обществом в Филадельфии. Всего за шесть дней до того он принес присягу в качестве второго вице-президента США, досадно проиграв Джону Адамсу в гонке за преемничество на посту президента США после Джорджа Вашингтона. И вот он уже рассказывает о костях конечностей, найденных в одной из пещер Виргинии. Среди них было три когтя – огромные, острые и страшные. С цветистостью талантливого оратора Джефферсон объявил их принадлежащими «животному из рода львов, но необъятных размеров». Это был, по его мнению, колоссальный американский лев – в три раза превосходящий по размерам тех высших кошачьих, что предположительно были в Старом Свете. Столь свирепый зверь заслуживал подобающего имени, и Джефферсон назвал его «мегалоникс» (Megalonyx), «большой коготь». Реальность оказалась еще более странной, чем он думал. Через несколько месяцев Джефферсон – заядлый читатель – наткнулся на туманное сообщение из Парагвая о каком-то «огромном животном когтистого вида». У него были такие же когти, как у его мегалоникса, но в остальном скелет соответствовал скелету ленивца чудовищных размеров. Впоследствии натуралисты согласились с этим мнением, и мегалоникс был официально описан как вид гигантского наземного ленивца с видовым названием «мегалоникс Джефферсона» (Megalonyx jeffersoni) в его честь.

Джефферсон никак не мог смириться с тем, что мамонты и гигантские львы (или ленивцы) вымерли. Вымирание, по его мнению, было невозможно: оно нарушает естественный порядок вещей; выпадение одного звена из цепи бытия обрушило бы все мироздание. Горячо отстаивая эту точку зрения, он нажил себе еще одного противника, снова француза – Жоржа Кювье, преуспевающего анатома-виртуоза, который официально признал различие между мамонтами и мастодонтами. Кювье счел, что оба настолько отличаются от известных африканских и индийских слонов, что должны представлять собой отдельные виды. Но никто не видел мамонта или мастодонта во плоти; попадались только кости, зубы да изредка замороженные туши. Для Кювье простейшее объяснение заключалось в том, что эти млекопитающие, представители мегафауны, когда-то жили, но больше не живут. Джефферсон, однако, не хотел в это верить. «В нынешних внутренних областях нашего континента, безусловно, достаточно места для слонов и львов, для мамонтов и мегалониксов», – заявил он в своем выступлении 1797 г., выразив надежду, что при дальнейших исследованиях американского Запада обнаружится живая мегафауна.

Фотография скелета принадлежит MCDinosaurhunter

Через несколько лет у Джефферсона наконец появилась возможность это проверить. В 1800 г. он в очередной раз баллотировался в президенты, чтобы взять реванш у Джона Адамса, ставшего теперь его злейшим противником. Но из-за правил работы коллегии выборщиков основным соперником Джефферсона оказался человек, который должен был в случае его победы стать вице-президентом, – Аарон Бёрр (тот, кто впоследствии убьет на дуэли Александра Гамильтона). В феврале 1801 г., когда в столице бурлили интриги, а политическое будущее Джефферсона оставалось неопределенным, он вел переписку с одним доктором, пытаясь заполучить очередные кости мамонта, на этот раз из Нью-Йорка. Тем временем выборы были переданы в Конгресс, и после 36-го голосования в конце концов Джефферсон был избран президентом. Получив в свое распоряжение государственную казну, он в 1803 г. купил у французов обширную область на западе Северной Америки – Луизиану – и отрядил политика и офицера – Мериуэзера Льюиса и Уильяма Кларка – исследовать ее. В число их многообразных поручений входила личная просьба Джефферсона отыскать животных, которые «считаются редкими или вымершими», чтобы опровергнуть Кювье.

Увы, на своем пути от Миссисипи до Тихого океана Льюис и Кларк не встретили ни одного живого мамонта, гигантского ленивца, льва или другого представителя мегафауны. Джефферсона это не обескуражило. Вскоре после возвращения из западной экспедиции Кларк получил от президента новое задание – собрать кости мегафауны в месте под названием Биг-Боун-Лик у реки Огайо на севере Кентукки. Индейцы находили там бесчисленные скелеты, которые считали останками гигантских бизонов и прочей аппетитной добычи, убитой «огромными животными», которых впоследствии поразил молниями «Великан» с неба. Выкопать окаменелости было проще, чем найти живого мамонта, и миссия Кларка увенчалась фантастическим успехом. Он вернулся с тремя сотнями костей, которые Джефферсон разложил на полу Восточного зала в Белом доме. В перерывах между государственными делами президент забегал в зал с костями и принимался складывать позвоночники, бедренные и берцовые кости в скелеты, словно собирая исполинскую головоломку.

Когда второй президентский срок Джефферсона подходил к концу, он, несомненно, предчувствовал неизбежное. Американский Запад становился все более исхоженным, но никто до сих пор так и не встретил живьем мамонта или мастодонта. С каждым днем шансов на эту встречу становилось все меньше, а на победу Кювье – все больше. Уходя из Белого дома, Джефферсон забрал часть своей коллекции костей в построенный по его собственному проекту особняк в Монтичелло, где до сих пор хранятся некоторые из образцов. Остальные отправились в Академию естественных наук в Филадельфии, куда я, будучи аспирантом, приезжал ради изучения динозавров. Там мне довелось пережить один из самых ирреальных моментов в жизни – надеть стильные белые перчатки, как у Майкла Джексона, открыть шкафчик и достать когти мегалоникса. Те самые находки, которые держал в руках сам Джефферсон – изучал, идентифицировал и 225 лет назад объявил остатками отважного американского льва.

В 1823 г. стареющий Джефферсон написал письмо своему былому врагу Джону Адамсу, теперь снова ставшему его другом. Среди прочих рассуждений Джефферсон неохотно признавал, что «некоторые породы животных вымерли». С его признанием их спор завершился.

Некогда Северную Америку населяло множество громадных млекопитающих. Некоторые из них были увеличенными подобиями современных видов, например бобры. Другие были разновидностями животных, которые все еще существуют, но не в Северной Америке, например слонов и ленивцев. Третьи же были причудливыми созданиями, лишь отдаленно напоминающими современных млекопитающих. Гиганты жили и в других частях света, причем совсем недавно, всего несколько десятков тысяч лет назад. Многие из них вымерли лишь около 10 000 лет назад – когда на Ближнем Востоке люди уже начали строить храмы и города, одомашнивать скот и сеять зерно. Да, млекопитающие представители мегафауны вымерли, но наши предки их видели.

Поживите подольше на севере Иллинойса, где я вырос, и вы начнете верить теориям заговоров. Она. Действительно. Плоская. Настолько, что чувства притупляются и хочется забыть, что мы живем на шарообразной трехмерной планете. Поля кукурузы и фасоли уходят в бесконечность, а где-то вдалеке раскинулся Чикаго. Дороги на десятки километров прямые, как бритва, и монотонность нарушают лишь одиноко стоящие элеваторы. Настолько плоская, что ее ровность кажется чуть ли не противоестественной, словно кто-то взял великанский утюг и выгладил рельеф. И в некотором смысле так оно и было.

В детстве окружающий пейзаж меня не вдохновлял. Мне хотелось выкапывать динозавров в ущельях, переходить пустыни, карабкаться по горам. Затем на втором году старшей школы я записался на курс геологии, и моя точка зрения изменилась. Мистер Якупчак – тот самый учитель, благодаря которому наступило озарение, – научил меня не только обращать внимание на геологию наших мест, но и читать ее, и разбираться в ее тонкостях. Да, север Иллинойса плоский, потому что десятки тысяч лет назад его покрывали ледники, которые сползали из Арктики при похолодании, во времена всемирной глубокой заморозки, которую мы называем ледниковым периодом. Толщина ледников составляла более полутора километров, и они двигались, растекаясь, как вязкий сироп, то растягиваясь, то сжимаясь вместе с повышением и понижением температуры. Наступающие ледники выравнивали землю, сдирая камни и грязь, засыпая долины, шлифуя холмы. Действуя не столько как утюг, сколько как кухонная мочалка, они уничтожили рельеф и сделали его горизонтальным.

Точнее, по большей части. В конце концов, эти континентальные ледники не были гладкими, без единой щербинки, как безупречный слой глазури на торте. Они были изрезаны расщелинами и полыми туннелями, по которым, как кровь по жилам, бежали потоки жижи. Они разламывались на куски и грохотали, как тектонические плиты, когда ледник полз по неровной земле. И они были очень и очень грязными. Передний край ледника представлял собой талую слякоть вперемешку с песком, гравием и пылью, захваченными с земли, – увеличенное подобие кучи, которую сгребает на обочину снегоочистительная машина. Все эти сложные процессы отразились на рельефе. Таявшие ледники оставляли за собой следы вандализма – местность в основном плоскую, но кое-где испещренную шрамами, едва заметными ранами, которые сведущему глазу геолога служат визитной карточкой оледенения.

На школьных полевых экскурсиях и во время летних поездок с Якупчаком на его «бьюике» за окаменелостями он учил меня распознавать эти знаки. По мере того как мой глаз становился все более наметанным, из сельскохозяйственных угодий, словно симпатические чернила на свету, проступали следы ледников, превращая скучную на вид местность в хитросплетение ледникового рельефа. Километрах в пятнадцати к югу от моей родной Оттавы, на краю долины, 19 000 лет назад затопленной талой водой из ледника, расположен длинный изогнутый земляной вал, возвышающийся над равниной примерно на 60 м. Это одна из нескольких концентрических морен, которые на карте разбегаются от озера Мичиган, словно круги от брошенного в воду камня. На самом деле это следы волн отступления, и они направлены внутрь: каждый вал обозначает место, где ледник замер, сбросил свой осадочный груз и с потеплением отступил еще дальше на северо-восток. Другие формы рельефа еще более незаметны. Крошечные прудики, которые я считал сельскохозяйственными стоками, оказались так называемыми золлями – озерцами, образовавшимися после таяния обломков отступившего ледника. Небольшие извилистые гряды, эскеры, – это песчаные отложения на дне ручьев, протекавших под ледниками, а конусовидные сопки, камы, – песок и гравий, накопившиеся в углублениях на поверхности ледника.

Многие морены, гряды и сопки в окрестностях Оттавы используются для добычи щебня, который добавляют в бетон тех самых прямых дорог от фермы до фермы. В детстве мы называли эти карьеры гравийными, но в них есть не только гравий. Внутри можно найти все, что вмерзло в ледник и выпало при таянии льда. Там встречаются и более мелкий материал – песок, и нанесенная ветром пыль, ныне образующая плодородные почвы Иллинойса, и более крупные камни – галька и валуны, а порой… ископаемые остатки. В хаотичной мешанине ледникового мусора погребены кости всех любимцев Томаса Джефферсона – мамонтов, мастодонтов, наземных ленивцев, а с ними целый набор прочих диковинок: гигантских бобров, бизонов, овцебыков и оленелосей. Это были животные, выжившие в ледниковую эпоху. Они глазели на ледяные горы выше небоскребов, дрожали, отыскивая корм в снегу, и ощущали пронизывающий до костей ветер от надвигающегося ледника.

Только подумайте: чуть более 10 000 лет назад половина Северной Америки была мерзлой пустыней. Нынешние Чикаго, Нью-Йорк, Детройт, Торонто и Монреаль были покрыты километровой толщей льда. Это было не только американское явление – лед сковал и немалую часть севера Евразии, ледники покрывали Дублин, Берлин, Стокгольм и Эдинбург, в котором я живу сейчас. Антарктический ледник к югу от экватора не сумел пройти зеркальным путем и наползти на континенты с юга на север, но лишь потому, что большие массивы суши были слишком далеки от него. Однако ледники спустились с Анд и накрыли часть Патагонии. И хотя юг оставался по большей части свободным ото льда, многие регионы стали холоднее и суше, превратившись в своеобразные пустыни.

Еще удивительнее то, что эта глобальная заморозка – которая началась около 130 000 лет назад, достигла пика похолодания 26 000 лет назад и закончилась 11 000 лет назад – не была ледниковым периодом как таковым. Это была всего лишь одна из фаз ледникового периода, один из десятков циклов наступлений и отступлений ледников за последние 2,7 млн лет (пришедшихся в основном на плейстоцен), которые в совокупности и образуют то, что мы называем ледниковым периодом. Ледниковый период был не длительным периодом адского холода, а американскими горками похолоданий, когда ледники распространялись с полюсов далеко на континенты (ледниковые эпохи), и потеплений, когда лед снова таял (так называемые межледниковья). И это были изнурительные горки – с экстремальными климатическими перепадами и крутыми скачкáми из жара в холод. Только за последние 130 000 лет бывали времена, когда Британию покрывал ледник полуторакилометровой толщины, и другие времена, когда там было настолько тепло, что львы охотились на оленей, а в Темзе плескались бегемоты. Переходы между этими биполярными состояниями происходили быстро, часто за считаные десятки или сотни лет. Иногда даже в пределах жизни одного человеческого поколения.

Но всего удивительнее один простой факт. Мы все еще живем в ледниковый период. Просто нам выпало межледниковье, когда ледники взяли тайм-аут. Еще немного, и нам впору опять вернуться в ледниковую фазу, когда льды снова задушат Чикаго и Эдинбург. Однако парниковые газы, которые мы в таком количестве выбрасываем в атмосферу, вероятно, помешают этому – вот один положительный и, возможно, непредвиденный побочный эффект глобального потепления.

В истории Земли лишь немногие периоды можно назвать настоящими ледниковыми – когда ледники, покрывающие полюса, становятся сверхамбициозными и распространяются в более низкие широты, далеко вглубь континентов. Для этого требуются серьезные климатические изменения. Корни нашего сегодняшнего ледникового периода уходят к эоцен-олигоценовой границе, 34 млн лет назад, когда – как мы узнали в предыдущей главе – Антарктида переместилась на Южный полюс и покрылась ледниками. Тем самым на Земле был преодолен климатический порог, за которым тепличный мир превратился в прохладный. Это обеспечило исходный низкий уровень мировых температур, который еще больше понизился в плиоцене, 3,3–2,7 млн лет назад. Тогда был перейден следующий порог, и на Северном полюсе образовалась большая ледяная шапка. Итак, на обоих полюсах появились ледники, которым не терпелось расти и расползаться, и Земля официально вступила в ледниковый период.

Что вызвало похолодание в плиоцене? Основных факторов, по-видимому, было два. О первом мы бегло упоминали в предыдущей главе – это долгосрочный кризис главного термостата, управляющего температурой планеты: снижение уровня углекислого газа в атмосфере. Косвенно оно было связано, вероятно, с ростом Гималаев, Анд и Скалистых гор в последние десятки миллионов лет. Когда горы растут, они неизбежно подвергаются эрозии. При эрозии породы растворяются и вступают в реакцию с углекислым газом, образуя новые минералы, тем самым связывая углекислый газ и не давая ему разогревать атмосферу. Чем выше горы, тем больше эрозия и тем больше углекислого газа изымается из атмосферы, что ослабляет парниковый эффект и охлаждает планету.

Вторым фактором, наложившимся на этот долгосрочный тренд, стало неожиданное географическое событие – случайная встреча незнакомцев, которая направила мир по новому пути. Еще до того, как упавший астероид погубил динозавров, Южная Америка оставалась изолированным островным континентом с собственной эндемичной фауной, богатой сумчатыми, но бедной плацентарными, за исключением доморощенных чудиков типа ленивцев и южноамериканских копытных да потомков тех грызунов и приматов, которые приплыли из Африки на плотах через Атлантический океан. Но 2,7 млн лет назад одиночество Южной Америки закончилось. Образовался Панамский перешеек, соединивший Северную и Южную Америку: оконечности материков сошлись, как руки Адама и Бога на фреске Микеланджело из Сикстинской капеллы. Когда Север и Юг мягко соприкоснулись, новый сухопутный перешеек в Центральной Америке запрудил межокеанское течение, проходившее через Мексиканский залив и соединявшее Тихий океан с Атлантическим. Течение поменяло маршрут, и атлантические воды устремились на север, неся больше влаги к полюсу. Чем больше влаги, тем больше сырья для намерзания льда, и ледники стали разбухать.

Новоявленное бракосочетание Севера с Югом имело и другие, более прямые последствия для млекопитающих. Два мира, разделенные на протяжении более 100 млн лет, теперь связывала миграционная супермагистраль, и млекопитающие устремились в обоих направлениях, знакомясь друг с другом, как западные и восточные берлинцы в те лихорадочные моменты после падения Берлинской стены. Это было столь важное событие в истории млекопитающих, что оно даже получило звучное название – «Великий межамериканский обмен». Для южноамериканских видов, долгое время запертых на своем островном континенте, это было разрушение тюрьмы. Однако, как часто бывает со сбежавшими узниками, для них это кончилось не очень хорошо. Лишь немногим удалось закрепиться севернее – в их числе были броненосцы, ленивцы и опоссумы, первые сумчатые, родившие сумчатых детенышей на берегах Северной Америки после того, как миллионы лет назад они вымерли в Северном полушарии. Дарвиновы южноамериканские копытные попытались совершить это путешествие, и некоторое время один вид – миксотоксодон (Mixotoxodon) – обитал в Техасе, но удержаться там ему не удалось, и в итоге под конец ледниковой эпохи эти копытные вымерли по обе стороны Панамского перешейка.

Совсем иначе сложилась судьба млекопитающих Северной Америки. Для них это стало возможностью агрессивного захвата, и они вторглись в новые области, завладели южноамериканскими джунглями и пампами и вытеснили коренных жителей. На юг устремились тучи копытных – верблюдов, тапиров, оленей и лошадей. Давление со стороны этих захватчиков – в число их потомков входят два знаменитых вида млекопитающих Южной Америки: лама и альпака – вероятно, стало одной из причин конца Дарвиновых копытных. На юг пришло и множество хищников – предков современных ягуаров и пум, южных волков и медведей. Они, по-видимому, возвестили закат млекопитающих, занимавших тогда места высших хищников – спарассодонтов наподобие «сумчатого саблезубого» тилакосмила, хотя эти некогда господствовавшие сумчатые охотники в ту пору, скорее всего, уже и так были на пути к вымиранию.

Между тем, пока млекопитающие мигрировали и смешивались, океанские течения несли на север все больше влаги, и полярные шапки разрастались. Затем ледники стали пульсировать, то расширяясь, то сжимаясь при спадах и подъемах температур. Ритм задавали небесные циклы – мелкие повторяющиеся колебания земной орбиты, от которых зависит, сколько солнечного света получает наша планета. Орбита Земли не идеально круглая, а эллиптическая, причем этот эллипс со временем то вытягивается, то укорачивается. Ось вращения Земли наклонная, и угол наклона тоже изменяется во времени. Меняется и частота колебаний оси, если представить себе Землю как вращающийся волчок. Во всех трех циклах бывают моменты, когда Земля или часть ее поверхности оказывается ближе к Солнцу – и получает больше солнечного света либо дальше от него – и получает меньше.

Зачастую эти фазы не синхронизированы, как игра трех музыкантов из скверного школьного ансамбля, и они друг друга заглушают. Но иногда они выстраиваются в гармонию. Временами, словно контрабас, вступающий в такт барабанам и гитаре, чтобы прозвучала прекрасная мелодия, холодные фазы циклов совпадают и объединенными усилиями понижают температуру. С похолоданием ледники растут и расползаются на континенты. Это ледниковья. Затем циклы рассинхронизируются, температура растет, и лед снова тает – это межледниковья. Эти циклы работают всегда – даже сейчас, когда вы читаете эти строки, – но лишь тогда, когда льда достаточно много, они способны вызвать хаос и привести к ледниковому периоду.

Когда километровой толщины ледник надвигается на континент, последствия грандиозны. Лучше всего это видно на примере последнего наступления ледника, который достиг своего пика 26 000 лет назад, а отступая, оставил на севере Иллинойса морены и мамонтовые кости. Синхронизация астрономических циклов вызвала обвал мировых температур более чем на 12 ℃ по сравнению с межледниковым уровнем. Холодный воздух хуже удерживает влагу, поэтому мир стал не только холоднее, но и суше. Северная полярная шапка разбухла, высосав из океанов воду и превратив ее в лед, и уровень моря упал на 100 с лишним метров. Обнажились обширные участки континентального шельфа, соединив прежде изолированные массивы суши, например Азию с Северной Америкой через Берингов пролив или Австралию с Новой Гвинеей. Обширная полоса к югу от ледников – протянувшаяся от Британии и Испании через весь Азиатский континент и сухопутный Берингов перешеек до Северной Америки включительно – преобразовалась в новую экосистему. Эта так называемая мамонтовая степь представляла собой сухую прерию, продуваемую морозными ветрами с ледников, где могли выжить лишь самые стойкие травы, низкорослые кустарники, полевые цветы и травянистые растения. Деревья если и попадались, то лишь по берегам холодных рек, стекавших с переднего края ледника. Средние зимние температуры составляли минус 30 ℃, если не ниже.

Фотографии Франко Атирадора, Tommy from Arad, из статьи Mariomassone & Momotarou 2012, Райана Соммы и Дидье Дескуа соответственно

Мамонтовая степь была преобладающим биомом на Земле ледникового периода, но жить в ней было нелегко. Как всегда, некоторые млекопитающие приспособились. Многие из них были огромными и чудовищно лохматыми. Это и были основные представители мегафауны, в том числе и великаны, вдохновлявшие Томаса Джефферсона. В первую очередь, разумеется, мамонты, давшие название своей экосистеме. Бок о бок с ними жили шерстистые носороги, двухтонные зверюги с огромным рогом на носу и густой косматой шубой, совершенно непохожей на почти голую, словно у рептилий, кожу современных носорогов. Еще там были громадные бизоны и последние американские лошади, которыми питалась целая кавалькада хищников, таких как пещерные львы, более крупные и мускулистые, чем любой нынешний лев, и пожирающие кости гиены, которые прятались в пещерах. Несложно догадаться, что густой мех и массивное телосложение спасали этих млекопитающих от холода.

В более умеренном климате, дальше на юг от ледников, обитала не менее примечательная фауна. Там водились короткомордые медведи четырехметрового роста и весом в тонну – самые большие и злые медведи в истории планеты – и зубастые бобры крупнее человека. Были наземные ленивцы, как мегалоникс Джефферсона, которые, встав на задние лапы, могли достать ветви деревьев на уровне второго этажа или положить баскетбольный мяч в корзину, не подпрыгивая. Были саблезубые кошки, американские гепарды, ужасные волки и большерогие олени, которых ошибочно называют «ирландскими лосями» – с такими нелепыми громадными рогами, словно их создал безумный пластический хирург.

Фотография Хейли О’Брайе

В других местах, вдали от ветреного дыхания ледников, млекопитающим Южного полушария тем не менее приходилось выживать в сухом холодном климате. Многие из них тоже достигли огромных размеров. Австралию населяли сумчатые самых невероятных габаритов. Вомбаты весом в 3 т, например дипротодон (Diprotodon) – самое большое сумчатое всех времен. Короткомордые кенгуру весом в 225 кг, слишком толстые, чтобы прыгать. И сумчатые львы, с которыми мы познакомились в предыдущей главе, такие же большие, как современные настоящие плацентарные львы, с зубами-кусачками, которыми они убивали и разделывали добычу, словно какая-то ужасающая помесь льва и гиены.

В Южной Америке, по ту сторону Панамского перешейка, обитали броненосцы глиптодонты, размером и формой напоминавшие автомобиль «Фольксваген-жук», и наземные ленивцы, более крупные, чем мегалоникс Джефферсона. А также последний уцелевший и самый тучный представитель южноамериканских копытных, полуторатонный токсодон, чьи случайно сохранившиеся белки – как мы узнали несколько глав назад – доказали, что эти южные копытные, столь озадачивавшие Дарвина, были родичами лошадей и носорогов.

Африка тоже могла похвастаться собственным набором диковин. Там жили двухтонные быки под названием «пелоровис» (Pelorovis), самая мясная порода из когда-либо существовавших, с изогнутыми рогами, похожими на закрученные усы. Но самым странным животным был русингорикс (Rusingoryx), родич антилопы гну со вздутым куполообразным носом, полым внутри. Хейли О’Брайен, проводившая КТ черепа, чтобы заглянуть внутрь купола и разобраться в его функциях, описала его мне как «антилопу, которая могла издавать мордой пукающие звуки». Разумеется, в целях коммуникации.

В ледниковый период, где бы вы ни находились, независимо от того, насколько близко к ледникам, повсюду обитали странные, поразительные, лохматые и чаще всего огромные млекопитающие. Это было время величия млекопитающих, и по меркам земной истории это было считаные мгновения назад.

Из всей мегафауны ледникового периода больше всего внимания привлекают два вида. Мамонты и саблезубые тигры. Они суперзвезды – самые популярные экспонаты музеев; они стали метафорами (не кто иной, как сам Джефферсон, ввел в английский язык слово mammoth в значении «большой») и в буквальном смысле звездами Голливуда. Неудивительно, что главными персонажами бесконечной мультипликационной франшизы «Ледниковый период» были мамонт Мэнни и саблезубый тигр Диего. Как и с любыми знаменитостями, в отношении мамонтов и саблезубых кошек существует множество заблуждений. Давайте разберемся в истинной биографии этих двух символов ледникового периода.

Мамонты, вероятно, наиболее изученные среди вымерших животных. Внешний вид мамонтов, в отличие от тираннозавров, бронтозавров и практически всех описанных в этой книге доисторических млекопитающих, нам известен. Ведь мы – наши предки Homo sapiens и родственники-неандертальцы – видели их живьем и постоянно рисовали их на стенах пещер. Гроты во Франции и Испании сплошь покрыты изображениями мамонтов – древнейшими человеческими граффити. Похожи, наши предки были так же одержимы мамонтами, как и Джефферсон.

Рисунок Тодда Маршалла

Эти рисунки удивительно точны. Мы знаем это, так как можем свериться с реальными тушами мамонтов из Сибири и с Аляски. Замороженные на десятки тысяч лет, они представляют собой не просто скелеты, а ледяные мумии с шерстью, мышцами на костях, c сердцем, легкими и другими внутренними органами, c глазами, глядящими из глазниц, гениталиями и остатками последней еды в кишечнике. Они встречаются не так редко, как можно подумать. В Арктике лежат десятки тысяч, а то и больше мамонтов, и с таянием вечной мерзлоты они вываливаются, как орехи из растаявшего мороженого. Еще один неожиданный побочный эффект глобального потепления – и выгодный для тех, кому удается добывать в тундре мамонтовые бивни, чтобы продавать на черном рынке слоновой кости.

Пока вы читаете эти строки, легионы российских «охотников за мамонтами» идут по следу – начинающие седеть мужчины вроде золотоискателей старых времен, желающие сорвать большой куш, который спасет их от неизбывной нищеты. Это грязная работа. Охотники используют пожарные насосы, чтобы накачать воды из реки и размыть вечную мерзлоту; берега при этом обрушиваются, окружающая среда загрязняется. Кроме того, это опасная работа: в поисках бивней они углубляются в вечную мерзлоту и выкапывают пещеры, которые в любой момент могут обрушиться. Получил травму? Остается только пожелать удачи: ведь больница может оказаться в сотнях километров и нескольких днях пути. И ясности ради, это противозаконно.

Пещерные росписи и арктические мумии дают яркое представление о том, как выглядел настоящий живой мамонт. По размерам он был близок к современному африканскому слону: самцы достигали 3 м в холке и весили до 6 т, самки были чуть мельче. Высокий, плотно сбитый, с куполообразной головой, с горбом и покатой спиной, вздутым брюхом и массивными ногами – мамонта в степи ни с кем не спутаешь. Основной вес приходился на переднюю часть туловища: на морде выдавалась пара длинных изогнутых бивней, а хвостик – маленький, тонкий, как макаронина, крохотный – специально для того, чтобы не отморозить. По той же причине маленькими были и уши – намного меньше, чем «спутниковые тарелки» современных слонов, огромные размеры которых служат противоположной цели: охлаждению в жаркой саванне.

Самое заметное различие между мамонтами и нашими слонами – несомненно, шерсть. Мамонты были сплошь ею покрыты: под косматым слоем внешних остевых волос, каждый из которых достигал 90 см в длину, скрывался более короткий и пушистый подшерсток. К шерсти прилагались огромные сальные железы, выделения которых отталкивали воду и помогали сохранять тепло. Хотя в кино и книгах мамонтов часто изображают одинаково бурыми или рыжими, мамонты отличались таким же разнообразием мастей, как люди. Цвет шерсти у них варьировал от светлого и рыжего до бурого и черного; одни шерстинки были светлыми чуть ли не до прозрачности, другие – двухцветными, являя собой сочетание разных цветов в одной пряди. Светлая и темная шерсть имелась одновременно у одной и той же особи: светлым или бесцветным чаще всего бывал подшерсток, а более темным – остевой волос. Некоторые мамонты, возможно, выглядели пестрыми, окраса «перец с солью»; другие – пегими, с разноцветными пятнами. В целом светлые мамонты встречались намного реже темных, что может показаться странным, ведь в современной Арктике многие млекопитающие – например, полярные медведи – посветлели добела, чтобы сливаться со снегом. Но в действительности удивляться тут нечему – мамонты обитали не на ледниках, а в степи, которая была покрыта снегом только зимой.

Вы можете спросить, откуда все это известно. Отчасти благодаря тому, что шерсть сохранилась на мумиях, ее можно увидеть своими глазами. Но есть еще один источник информации о цвете мамонтов и о многих других сторонах их биологии – гены. Мумии настолько сохранны, что содержат генетический материал – ДНК вымершего вида! Одно из самых потрясающих достижений современной науки – завершенное генетиками в 2015 г. полное прочтение генома мамонта, более чем 3 млрд пар оснований: А, Ц, Т и Г – «букв», кодировавших инструкцию по построению, функционированию и воспроизводству мамонта как вида. Как ни странно, о ДНК мамонтов нам известно больше, чем о ДНК многих ныне живущих млекопитающих.

Геном мамонта раскрывает много секретов. Генетический анализ и построение на его основе родословного древа подтверждает, что мамонты – действительно слоны. Более того, это крайне прогрессивные слоны, по праву занимающие место в семейном альбоме и более близкородственные современному индийскому слону, чем африканскому. Мастодонты – вторая группа знаменитых толстокожих ледниковой эпохи, которых Джефферсон не отличал от мамонтов, – представляют линию, состоящую с ними в отдаленном родстве, не настоящих слонов, а их архаических родственников. Одно исследование показало удивительную степень родства мамонтов с африканскими слонами – 98,55 % общей ДНК. Многие различия связаны со специфическими особенностями, позволявшими мамонтам выживать в холодном климате. Генетики установили, какие гены отвечают за то, что уши и хвосты мамонтов уменьшились, сальные железы увеличились, шерсть стала пышной, а теплоизолирующего жира прибавилось. Были и такие гены, которые изменили их циркадные ритмы так, что мамонты приспособились к долгим темным зимам высоких широт, перенастроили их температурные сенсоры, чтобы они не мерзли, и модифицировали их гемоглобин так, чтобы их кровь могла переносить достаточно кислорода при низких температурах.

Эти генетические мутации стали решающими адаптациями, так как мамонты произошли от слонов, мигрировавших из более теплых краев. Ледниковый шерстистый мамонт, по-научному Mammuthus primigenius, – не единственный вид мамонтов, а последний представитель некогда обширного рода с неутолимой страстью к перемене мест. Мамонты появились в Африке в эпоху плиоцена, около 5 млн лет назад, еще до того, как северная полярная шапка стала расползаться на континенты. Через пару миллионов лет они совершили бросок на север и распространились по Европе и Азии, с освоением новых территорий давая начало новым видам. Около 1,5 млн лет назад, когда ледники вызвали понижение уровня моря, один из этих видов мамонтов преодолел Берингов перешеек и оказался в Северной Америке, где от него произошел мамонт Колумба. Затем, чуть более миллиона лет спустя, представители той же предковой азиатской популяции во время очередного падения уровня моря снова забрели в Северную Америку. Они дали начало шерстистым мамонтам – одному из последних по счету видов мегафауны, мигрировавших в Северную Америку. Шерстистые мамонты встретились с уже обитавшими там мамонтами Колумба и поладили: шерстистые паслись преимущественно в степях у границы ледника, а колумбовы предпочитали более теплые прерии к югу. Иногда они пересекались посреди Северной Америки, и у них все еще оставалось достаточно общих генов для успешного скрещивания – как показывает сохранившийся генетический материал обоих видов.

Вдали от жаркой африканской родины, при больших размерах тела, быстром метаболизме и необходимости согреваться, у мамонтов развился зверский аппетит. Современный слон съедает до 135 кг зелени в день, и мамонты, должно быть, съедали не меньше, а то и больше. Они поедали все, что росло в степи, без разбора, и, как показывает содержимое кишечников мерзлых мумий, они предпочитали траву и цветы (например, лютики), особенно в длительный летний период вегетации, а зимой пополняли рацион хвоей, ветками и корой.

Для добычи и поедания своих любимых деликатесов у них имелось несколько инструментов. Во-первых, бивни, которые, несмотря на грозный вид, использовались не столько как оружие, сколько как лопаты, чтобы расчищать траву от снега и выкапывать из земли коренья и клубни. Эти бивни – видоизмененная первая пара резцов верхней челюсти – были исполинскими: до 4,2 м в длину, закрученные наружу и вверх красивым завитком, причем росли они на протяжении всей жизни мамонта, по десятку сантиметров в год. В некоторых отношениях они напоминали человеческие руки – они отличались огромным разнообразием форм и размеров в пределах популяций и были асимметричными, и можно предположить, что мамонты могли быть правшами или левшами.

Когда пища была добыта бивнями, оставалось перемолоть ее коренными зубами. Зубы были массивными – до 30 см в длину и до 2 кг весом – и сложными по строению, со складчатой поверхностью из параллельных эмалевых гребней, чтобы растирать зелень. Именно эта недвусмысленная морфология – размеры, форма, гребни – позволила рабам из Стоно тут же распознать слона, когда они извлекли из болота мамонтовые зубы-терки и осуществили первую в письменной истории успешную идентификацию североамериканского ископаемого млекопитающего. Как и современные слоны, мамонт обладал всего четырьмя действующими коренными зубами – по одному на каждой челюсти, – и новые прорезались позади конвейерным способом. У мамонтовых зубов есть еще одна интересная особенность – высокая коронка. Для этой особенности существует термин, который мы узнали в предыдущей главе, – гипсодонтия. Следовательно, мамонты повторили хитрость миоценовых лошадей американских саванн – дополнительно удлинили зубы, чтобы они снашивались медленнее, приспособившись к поеданию абразивной растительности наподобие трав.

Мамонты были общественными животными и по крайней мере часть времени проводили вместе за травяным ужином. В канадской провинции Альберта есть место, где сохранились отпечатки следов размером с тарелку – целое стадо мамонтов прошло по песчаным дюнам, которые нанесло ветром с ледникового фронта. Следы крупных взрослых особей, подростков среднего размера и малышей перемешаны практически поровну. Есть основания полагать, что в большинстве своем эти следы принадлежали самкам. Современные слоны матриархальны и собираются в небольшие группы из матерей с потомством. Самцы в детстве ходят со стадом, но в подростковом возрасте отделяются и становятся независимыми или объединяются в стада холостяков. Пещерная живопись изображает группы мамонтов помельче с типичным обликом самок, сбившихся вместе, – один из первых зафиксированных человеком примеров общественной жизни животных.

Материнство и детство для мамонтов были нелегкими. Это известно благодаря удивительно хорошо сохранившейся в мерзлоте мумии месячного мамонтенка, обнаруженной в 2007 г. на полуострове Ямал – ледяной окраине Сибири, выступающей в Ледовитый океан. Тушку величиной с крупную собаку нашел ненецкий оленевод Юрий Худи, затем ее украли и обменяли на два снегохода, она пострадала от зубов одичавших собак, ее спасли, поместили в музей, а экспонат назвали Любой в честь жены Юрия. Примерно 41 800 лет назад мамонтенок утонул, переходя через реку, – безнадежно увяз на берегу и захлебнулся холодной жидкой грязью. Недолгая и суровая жизнь, жертва безжалостной мамонтовой степи. Но, погибнув, детеныш стал посланием в будущее с информацией о том, как росли и развивались мамонты, которое по иронии судьбы сможет помочь воскресить целый вид, если мамонтов когда-нибудь клонируют.

Фотографии Рут Хартнап и Cyclonaut соответственно

Люба маленькая: детеныш ростом с сенбернара, при рождении она весила, должно быть, около 90 кг. Не случись с ней беда, она бы достигла веса в 4 т и прожила бы 60 лет – число получено на основе подсчета колец роста на костях и бивнях взрослых мамонтов, которые откладывались ежегодно, как на древесных стволах. Беременность мамонтих продолжалась более года, скорее всего, 21–22 месяца, как у современных слонов. Брачный сезон, вероятно, наступал летом или осенью, а детеныши рождались весной либо летом. На это указывает время года, когда погибла Люба, всего через несколько недель после того, как увидела свет. Ее живот был полон, но это не была трава в огромных количествах, как у взрослого мамонта, – ведь она была еще сосунком. Вероятно, ей предстояло питаться материнским молоком еще несколько лет и попробовать растительную пищу на втором или третьем году жизни. Другие окаменелости мамонтят фиксируют этот момент отлучения от материнской груди как сдвиг в изотопном составе костей и зубов. Современные слонята перестают сосать молоко раньше; позднее отлучение у мамонтов, по-видимому, связано с низким качеством и нехваткой пищи в более холодных и темных местах обитания. Впрочем, Люба потребляла не только молоко. В ее желудке нашли также остатки фекальных масс – вероятно, она поедала материнский помет. Хотя для нас это звучит неприятно, для многих млекопитающих это нормальное поведение: малыши таким образом развивают свою кишечную микрофлору.

Любу погубила природа, но, если бы она не увязла на берегу реки, ее могли настичь хищники. Мамонтовая степь изобиловала хищными зверями – пещерными львами, гиенами, волками, медведями, и мамонт представлял собой аппетитный обед. Здоровые взрослые особи были из-за своих размеров не по зубам даже самым свирепым хищникам, поэтому те выбирали детенышей и больных. Разве что один монстр, обожавший мясо, возможно, умел охотиться на полноразмерных мамонтов.

Думая об окаменелостях и о том, как их находят, вы, скорее всего, поддаетесь стереотипам телеканала Discovery. Где-то в пустыне, в безымянной глуши, чувак с внешностью Индианы Джонса смахивает песок с костей, то и дело останавливаясь, чтобы утереть со лба пот. Вряд ли вы представляете себе центр Лос-Анджелеса. Однако всего в нескольких минутах езды к югу от Голливуда и сразу к востоку от Беверли-Хиллз расположено одно из самых невероятных в мире местонахождений ископаемых остатков.

В ледниковый период по Беверли-Хиллз и долине Сан-Фернандо бродили звери. Приносим извинения Тому Петти, но млекопитающие, похожие на вампиров, разгуливали по всей долине и, вероятно, могли передвигаться на запад (и, надо полагать, на восток) по нынешнему бульвару Вентура и налетать – или, по крайней мере, выпрыгивать на свою добычу из засады – на пересеченной местности Малхолланд-Драйв. Это были крупные кошачьи, с клыками, которые, как ножи, выступали вниз за челюсть в зловещем оскале.

Рисунок Тодда Маршалла

Саблезубые тигры.

Во время последнего наступления ледника, от 40 000 до 10 000 лет назад, многие из них угодили в ловушку. В том месте, где сейчас находится район Ла-Брея, на поверхность земли просачивался битум, и в нем, как мухи в липучке, вязли толпы мамонтов, бизонов, верблюдов и гигантских ленивцев Джефферсона. Привлеченные, как им казалось, легкодоступным обедом, в битуме завязли и саблезубые тигры – не меньше 2000 особей отправились там в «свободное падение», судя по количеству скелетов, уже извлеченных из битумных ям Ла-Бреи, ныне популярной туристической достопримечательности. Битум законсервировал их кости, сделав их устойчивыми к разложению, и обеспечил не имеющую аналогов летопись жизни этих самых знаменитых хищников ледникового периода.

Саблезубые тигры. Название наводит страх, подсознательную тревогу, вероятно унаследованную нами от предков, которые всякий раз, когда они выходили на охоту, собирали ягоды или сплетничали друг с другом, знали: их подстерегают эти демоны с мачете в пасти. Хотя название, без сомнения, выразительное, оно лишь наполовину правдиво. Разумеется, у саблезубых тигров были зубы в виде сабель: каждый клык достигал 30 см в длину. Официальное название вида саблезубых кошек из Ла-Бреи, смилодон (Smilodon), означает «зуб-скальпель», и с полным на то основанием: клыки у них были длинные, острые и достаточно тонкие, как хирургические лезвия. Но смилодоны не относились к тиграм. ДНК из костей, найденных в Ла-Брее и других частях ареала смилодона в Северной и Южной Америке, подтверждает, что саблезубые были кошками, но принадлежали к архаической линии, отделившейся от родословного древа более 15 млн лет назад и лишь отдаленно родственной нынешним амурским и бенгальским тиграм.

Смилодон был последним представителем своего рода. Саблезубые кошки составляли целую династию, корнями уходящую в миоцен, и за время своего долгого эволюционного царствования дали десятки видов. На ранних этапах их царством была Евразия, но в плиоцене – до начала наступления ледников – один из видов перебрался в Северную Америку. На новой территории мигрант стал более крупным и прожорливым, а с распространением ледников разделился на два вида: смилодон фаталис (Smilodon fatalis), гроза Ла-Бреи, и еще более крупный – смилодон популятор (Smilodon populator), который принял участие в Великом межамериканском обмене, перебравшись через Панамский перешеек в Южную Америку миллион лет назад. Ростом с современного африканского льва, но более массивный и достигавший 400 кг веса, смилодон популятор был одним из самых крупных кошачьих всех времен. У него был достойный противник – смилодон фаталис. Саблезубый из Ла-Бреи тоже совершил путешествие через Центральную Америку. Это было двойное вторжение, заставившее ленивцев, броненосцев, южноамериканских копытных и сумчатых перейти к обороне. Два вида саблезубых достигли шаткого согласия: фаталис рыскал по тихоокеанскому побережью к западу от Анд, а популятор – в восточных областях Южной Америки. Порой их пути пересекались, и вы можете вообразить себе последствия. Севернее, однако, у фаталиса таких проблем не было: Северная Америка принадлежала ему безраздельно.

Смилодон фаталис был страшным зверем, и это не преувеличение. Да, он был мельче своего южноамериканского собрата смилодона популятора, но ненамного. Фаталис весил около 280 кг, примерно как современный амурский тигр, только кости у него были толще, тело массивнее и мускулистее, а лапы мощнее. Представьте себе тигра на стероидах, и получится смилодон фаталис. При ходьбе его высокий плечевой пояс вздымался над спиной как предупреждающий знак – наподобие плавника большой белой акулы, выступающего над водой. Был ли он полосатым, как тигр, пятнистым, как леопард, или уныло-однотонным, как лев? В отличие от мамонтов, замороженными мумиями смилодонов с хорошо сохранившейся шерстью мы (пока) не располагаем. Найти их непросто: смилодон плохо акклиматизировался в мамонтовой степи, где мог подвергнуться мгновенной заморозке, упав в ледяную реку или сугроб. Его ареал располагался дальше к югу от ледников, в более теплых и гостеприимных лесах и прериях.

Это означает – возможно, к разочарованию читателя, – что саблезубые тигры и шерстистые мамонты не были противниками. Возможно, они иногда случайно встречались на границах своих ареалов, где мамонтовая степь переходила в более теплолюбивые биомы. Однако это не были антагонисты вроде Бэтмена и Джокера, Шерлока Холмса и Мориарти или тираннозавра и трицератопса. Битва между ними была бы чем-то из ряда вон выходящим. Впрочем, как минимум некоторые саблезубые ели как минимум некоторых мамонтов. В Техасе есть пещера, служившая логовом родичу смилодона, гомотерию (Homotherium), и набитая под завязку костями детенышей мамонтов Колумба, покрытыми ямками и царапинами – доисторическими следами укусов. Поскольку мамонты Колумба были крупнее шерстистых мамонтов, а гомотерий мельче смилодона, их битва выглядела бы тем более впечатляющей.

Фотографии Ninjatacoshell и Bone Clones

Смилодон охотился на крупную дичь. Он предпочитал обитателей леса – оленей, тапиров и лесных бизонов. Хотя при случае он бы не отказался от лошади и верблюда, эти более быстроногие пастбищные животные чаще становились жертвами других хищников, которых во множестве находят в битумных ямах Ла-Бреи: ужасных волков, послуживших прообразом «лютоволков» из «Игры престолов», – диких псовых, немногим крупнее современных волков, но с гораздо более сильным укусом. Ужасные волки были настоящими загонными хищниками: они преследовали добычу на дальних расстояниях, их лапы были приспособлены к быстрому бегу, но не к хватанию или прыжкам. Чтобы хватать и убивать, они использовали только челюсти. Столь выносливые хищники в истории Земли появились поздно, лишь в плиоцене. Даже в миоценовых американских саваннах не было истинных загонных хищников волчьего типа – самого последнего изобретения среди плотоядных млекопитающих.

Смилодон, безусловно, умел бегать на короткие дистанции, но он не был загонным хищником. Он был засадным и поджидал, затаившись – возможно, замаскировавшись среди деревьев и травы, – ничего не подозревающую жертву. Выскочив, он применял свои зубы-сабли – очень аккуратно. Орудие, столь далеко выпирающее из челюсти, легко могло сломаться, а смилодон был млекопитающим и не мог отрастить сломанный клык. Поэтому он не мог вести себя как маньяк, размахивающий ножом направо и налево. Не умел он и наносить оглушающие удары или вцепляться в горло и душить сопротивляющуюся добычу, как это делают львы. Нет, смилодон в охоте полагался на точность. Он выскакивал из укрытия, прижимал добычу к земле мускулистыми лапами, широко раскрывал пасть и наносил тщательно рассчитанный удар в горло клыками-саблями, а затем стоял, дожидаясь, пока жертва истечет кровью.

Таким образом, клыки служили не столько саблями, сколько ножами для колки льда. Они просто наносили последний удар – хотя это был скорее не удар, а укол. Это может показаться домыслами, но это подтверждается компьютерными симуляциями черепов смилодона, которые показывают, что подобный тип боя был не просто возможен, но и необходим. При всей своей мощи смилодон обладал слабым укусом заклыковых зубов и вкладывал всю силу удара в «сабли». Однако свободное сочленение челюстей позволяло ему открывать пасть невероятно широко и кусать в шею добычу намного более крупную, чем он сам, например бизонов. Возможно, даже мамонтов Колумба, особенно тех, что завязли в смоляных ямах (коварное обещание легкой добычи!).

Утонуть в битуме – не очень-то приятная смерть. Но и до того, как они встретили свой мучительный конец, жизнь саблезубых из Ла-Бреи была суровой. Их скелеты отмечены следами ранений. Палеонтологи, описывающие ископаемые остатки из Ла-Бреи, нашли около 5000 костей смилодонов с признаками ран, переломов и других травм. Количество патологий у них было вдвое больше, чем у их конкурентов – ужасных волков. Отчасти это объясняется тем, что засадный способ охоты был более рискованным, чем загонный, и на костях смилодонов действительно очень часто встречаются повреждения, характерные для схватки при нападении на жертву в прыжке, например на плечах и спинных позвонках.

У подобных отпечатков может быть и другое объяснение: смилодон, скорее всего, был более общественным животным, чем многие современные крупные кошачьи, и, возможно, вступал в жестокие конфликты за самок и территории. Свидетельства социальности смилодона скудные, но интригующие. Во-первых, если бы он вел одиночный образ жизни, вряд ли бы столько особей сразу оказалось в битумных ямах. Во-вторых, гиоидные кости голосового аппарата смилодона, к которым крепятся мышцы и связки гортани, обладают той формой, которая среди современных кошачьих характерна для рычащих. Рык – помимо того что он наводит ужас – служит социальным кошачьим средством общения: так они демонстрируют власть и предостерегают прайд об опасности. Если один смилодон, нападающий на жертву из засады и вонзающий в нее свои клыки, недостаточно ужасает, представьте себе целую стаю, которая убивает ее и устраивает совместную трапезу.

Однако и в суровой жизни смилодона было не только насилие – бывали и моменты лирики. Смилодоны были заботливыми родителями, как показывает одно местонахождение в Эквадоре, где были обнаружены кости самки и двух детенышей вместе. Это семейство южных представителей смилодона фаталис, потомков второй волны мигрантов, перебравшихся через Панамский перешеек, утонуло в прибрежной протоке и оказалось погребено вместе с морскими раковинами и акульими зубами. Детенышам было не менее двух лет, стало быть, они оставались с матерью долгое время после рождения. В этом они напоминали львов, которые становятся независимыми года в три, а не тигров, покидающих родителей намного раньше, в полтора. Однако по темпам роста детеныши смилодона созревали быстро, как тигрята, а не медленно, как львята. То есть развивались они своеобразно, совмещая быстрый рост, как у тигров, и растянутое детство, как у львов.

Почему они долгое время оставались подростками, зависимыми от матерей? Детеныши смилодона появлялись на свет с массивным и мускулистым телосложением взрослых, поэтому им не нужно было наращивать мощь. Но клыков-сабель у них с рождения не было, более того, молочные клыки полностью прорезались у них лишь к годовалому возрасту. Потом они выпадали и сменялись вторым, постоянным комплектом клыков, которые, однако, формировались полностью лишь к трем годам, а то и позже. Без полноценных клыков молодые смилодоны, по-видимому, не могли выполнять охотничий прием прыжка из засады и аккуратного прокусывания горла. Может быть, именно из-за столь специализированного стиля охоты они нуждались в длительном обучении, прежде чем опробовать его самостоятельно.

Как бы то ни было, достигнув трехлетнего, максимум четырехлетнего возраста, котятки становились взрослыми. Их клыки были тридцатисантиметровым оружием, готовым вонзиться в мясо бизона, оленя, возможно, мамонта Колумба и других представителей ледниковой мегафауны. Охота продолжалась.

Чуть более 10 000 лет назад численность мамонтов и саблезубых тигров стала стремительно сокращаться. Некоторым мамонтам удалось найти убежище на острове Врангеля, клочке мерзлой земли площадью меньше Ямайки, за полярным кругом к северу от Сибири. Там с ними произошло то, что часто происходит с млекопитающими на островах, по крайней мере со времен динозавров, – они уменьшились. На острове Врангеля мамонты продержались еще несколько тысяч лет, но не в лучшей форме. Остров мог прокормить популяцию лишь в несколько сотен, самое большее тысячу особей. У них стали накапливаться генетические дефекты, которые в столь малом сообществе распространялись со скоростью лесного пожара. Их обоняние атрофировалось, шерсть утратила блеск и стала тусклой. Примерно 4000 лет назад – во времена, когда фараоны строили пирамиды и оросительные каналы в долине Нила, – вымерли последние мутанты на острове Врангеля. Мамонты прекратили существование. Они отправились вслед за саблезубыми кошками, вымершими несколькими тысячелетиями ранее.

До того как мегафауну постиг этот печальный конец, в самом зените ледникового периода, вы могли наблюдать гигантских млекопитающих вроде мамонтов и саблезубых тигров по всему миру. Здесь я использую местоимение «вы» преднамеренно и не в каком-то воображаемом лекторском смысле. Мы – порождения ледникового периода, и представители нашего вида, Homo sapiens, видели многих из млекопитающих представителей мегафауны, сталкивались с ними, прятались от них и взаимодействовали с ними. Ныне, всего лишь десятки тысяч лет спустя, эти великаны практически вымерли. Уцелели лишь немногие виды наземных млекопитающих, заслуживающих названия мегафауны: в их число входят носороги, бизоны и лоси, наряду с ближайшими родственниками мамонтов и саблезубых тигров – находящимися под угрозой исчезновения слонами и крупными кошачьими, которые, если так дело пойдет и дальше, могут стать последними вздохами своих некогда гордых, разнообразных, завоевавших всю планету групп.

Если мир кажется сейчас несколько осиротевшим, это потому, что так оно и есть. Мегафауна должна была продолжать существование, и пищевые цепи еще не полностью приспособились к ее отсутствию. В тундре – пробел на месте мамонта, в Лос-Анджелесе – пробел на месте саблезубого тигра. Их призраки все еще бродят. Почему их больше нет?