Отделение пятое

Молчаливое претерпение нами оклеветаний, лжесвидетельств и других порицаний нашей чести и доброго имени со стороны наших завистников и врагов

Пятый признак, указывающий на то, что наша воля согласна с Божественною, есть перенесение нами всенародных поношений, оклеветаний и других порицаний нашего доброго имени и добрых дел наших в молчании смиренномудренном.

Нет более чувствительнейшего удара для прямой христианской души, как наглое оскорбление порицанием и клеветою прямых ее намерений и действий, которые она предпринимает и совершает ради славы Божией и спасения, вразумления и пользы своих ближних. Но и такие жестокие удары истинный Христов последователь переносит молча, взирая всегда умственным оком с благоговением на многотерпеливого Иисуса, молчавшего среди бесчисленных поношений и мучений во время беззаконного суда над Ним. Собрались в суд над Иисусом Христом еврейские первосвященники, старейшины и книжники, усильно обвиняя Его – Иисус же молчал; многие ложные свидетельства и преступления возводили на Него – Иисус же молчал; настаивали с великим криком, требуя Его распятия, – Иисус же молчал; уже распятого и ко Кресту пригвожденного они уязвляли бесчисленными укоризнами и насмешками – Иисус же молчал. Подобно Господу Иисусу преблагословенная Дева Мария, Богоматерь, находясь в величайших стеснениях и скорбях, была мужественно-терпеливою, кроткою и молчаливою. Она поступала при этом не иначе, как и Сын Ее поступал, то есть Мария же молчала и все это предоставляла воле Божией и Его Божественному Промыслу о Ней; слышала Она, как Человека совершенно невинного, возлюбленного Ее Сына, ложно поносили, досаждали Ему многочисленными укоризнами – Мария же молчала. Видела Она Его под тяжестию Своего Креста изнемогающим и падающим, пригвожденным ко Кресту, в страшных мучениях взывающим к Богу Отцу Своему: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? (Мф. 27, 46), – и затем в бесчисленных язвах и тяжких муках умирающим, – Мария молчала. Этому Сыну и этой Матери преимущественно многие благочестивые люди подражали, когда были они поносимы клеветою в величайших беззакониях, – они же молчали. Этим отличался в свое время кроткий пророк и царь Израильский Давид, славившийся дивною силою смиренного молчания при нанесении ему личных оскорблений; в таких случаях говорил он в сердце своем самому себе: я буду осторожен на путях моих (в своих поступках), чтоб не согрешить языком моим, стану обуздывать уста мои, доколе нечестивый (оскорбитель) предо мною: я был нем и безгласен даже о добром (то есть добром ответе оскорбителю); немного далее повторяет он то же: Я нем, не открою уст моих, ибо Ты нанес мне удар (ср.: Пс. 38, 2–3, 10–11). Причиною же своего молчания считает он не иное что, как только то, что «Ты (Господь) нанес мне сей удар; умолчал я потому, что без Твоей воли, без Твоего попущения никто не мог бы оскорбить меня; Твоя, Господи, воля наложила на меня молчание».

Северин Боэций, отличный писатель западный и по своей жизни добродетельный муж и философ, сказал: «Кто другой, кроме Единого Бога, может быть охранителем добродетели и отгонителем всего лукавого и недоброго? Он как управитель и устроитель наших сердец, взирая на всех с высоты Своего Божественного предведения и Промышления, знает о всяком человеке, что для него прилично и спасительно, то именно и назначает каждому, и если нам кажется иногда, что иное (например, относительно наград и наказаний) происходит во вселенной не по должному (праведному) порядку и чиноположению, то это есть только кажущийся нам (ограниченным существам) беспорядок, в существе же своем этот самый порядок и есть истинный и праведный во всем объеме Божественного мироуправления». И всяк, покорный воле Божией, удостоверяется в этом, замечая, как истинны и справедливы Божий определения о каждом человеке в частности и о племенах, народах и царствах вообще, верит мудрому Божию Промыслу о всех и о всем и одобряет его своим покорным молчанием.

Случается иногда и в домашних отношениях между господами и служителями их нечто подобное, например, добродушного, веселого характера господин заходит в дом своего служителя и не находит никого в доме; чтобы дать заметить хозяину дома, что нельзя оставлять незапертый дом без надзора, все вещи, находящиеся в доме, переворачивает вверх дном, опрокидывает и все приводит в беспорядок, и уходит поспешно из дома, чтобы слуга не узнал, кто наделал беспорядок в его жилище. Слуга, возвратясь домой и видя все вещи свои разбросанными и опрокинутыми, воспламеняется гневом и приходит в негодование на сделавшего беспорядок в доме; но узнавши потом, что виновником этого беспорядка был его господин, успокаивается и молчит. Подобно этому слуге и Давид говорит себе: Я был нем и не открою уст моих; почему это? Потому что Ты (не кто другой) нанес мне этот удар. Равно и каждый человек, преданный воле Божией, чувствует в себе тяготу от приключившихся ему несчастий или обид и терпеливо переносит их, утешая себя Промыслом Божиим и зная хорошо, что печалью и напрасным ропотом себе нимало не поможет; он обращает очи свои на небо, говоря в себе: Возвожу очи мои горе, откуда приходит помощь мне: помощь мне от Господа, сотворившего небо и землю (ср.: Пс. 120, \—2). Когда царь Артаксеркс и Аман пировали, приглашенные Есфирью, в ее палатах, тогда все иудеи проливали горькие слезы; но как скоро обратилось это веселие Амана, радовавшегося о готовившемся назавтра пролитии невинной крови иудеев, на собственную его погибель: Бог чудно обнаружил для царя злобу Амана против Мардохея и всех иудеев, и царь приказал подвергнуть Амана тому же наказанию, какое приготовлял он для всех иудеев: приказал повесить одного Амана вместо всех иудеев (см.: Есф. 7). Повторяй каждый себе непреложную истину: «Когда озлобит (опечалит) тебя Господь, попустив какое-либо огорчение или потерю, в конце концов обратятся они во благо тебе». Если бы луна всегда была однообразна в своем сиянии и круге и не изменялась всякий день в своем возрастании или уменьшении, сохраняя постоянно вид полной луны, то астрономы никогда не открыли бы того, что она заимствует свой свет от солнца. Равным образом и мы узнаем из разных лишений и огорчений, что всякое доброе посылается нам от Бога. Заболел ли кто? Отсюда по опыту узнает он, как драгоценно человеку здоровье и как должно строго беречь и охранять его, чего никогда бы не узнал он, если бы вовсе не болел, ибо такова уже врожденная нам беспечность, что мы не ценим и не бережем доброго, полезного и приятного, пока его не лишимся, тогда только оценим свою потерю и пожалеем о ней. Потерпит ли кто бесчестье, нанесенное ему другим? Тогда только опытом на себе узнает он, сколь тяжкий грех вредить (порочить) доброе имя и славу ближнего. Впадет ли кто в бедность и нищету? Тогда только истинно поймет он, как сам (до обнищания) поступал с убогими и как должно, по заповеди Божией о любви ко всем, заботиться о всех, тем более о нищих и беспомощных; а потому он молчит и, размышляя обо всем сказанном выше, смиренно поручает себя во всем Божественной воле.

Но я не думаю, что каждый, носящий свое бремя, должен молчать в отчаянии, да сохранит тебя Бог от отчаяния! А потому, любезный брат во Христе, ты говори, но говори сердцем, говори Богу: пусть язык твой молчит, но молись умом! Углубись внутрь себя и благоговейно размышляй о молчании Иисуса Христа пред Пилатом, Пречистой Девы Марии – пред нечестивыми согражданами, Давида – пред его сопротивниками. Почетнейший и достойнейший ли человек злословит тебя? Молчи. Низкий ли и недостойный бесчестно укоряет тебя и поносит? Молчи. Злословит ли тебя равный тебе? И тогда молчи. Трудно это делать и скорбно, но весьма похвально, спасительно и полезно; оставь оскорбителя, обратись к Богу Утешителю и молись за своих противников, подобно Давиду и его же словами: за любовь мою они чернят меня, а я молюсь; платят мне злом за добро и ненавистию – за любовь мою (ср.: Пс. 108, 4–5): поступая так, своим молчанием укротишь своих противников, а молитвою умилостивишь Бога. Поэтому молчи и всецело предай себя воле Божией, имея постоянно в сердце своем Давидовы слова: Ты, Господи (а не враг мой), нанес мне удар.