В социальном плане даже лучшие из композиторов той эпохи были связаны условиями своего найма. Моцарт сообщал отцу, что его ненавистный начальник, архиепископ Коллоредо (подлинно просвещенный священнослужитель, как бы с ним ни враждовал Моцарт), «вышвыривает меня как уличного мальчишку», и был равно удивлен и оскорблен своим местом за столом – «Я же удостоился сидеть по крайней мере перед поварами». Когда в 1761 году Гайдн поступил на службу к знатной семье Эстерхази, он по условиями найма подчинялся «пожилому капельмейстеру Вернеру»; к моменту смерти князя Миклоша в 1790 году он сам был «капельмейстером князя Эстерхази» и имел возможность поддерживать свою репутацию за пределами княжеского дворца. Моцарт после разрыва с Коллоредо полагался на милость аристократии и среднего класса Вены. Гайдн в Лондоне был в том же положении, хотя и с куда большим успехом, поскольку ему это делать было проще, отчасти оттого, что он был фигурой первой величины, отчасти же потому, что такого рода аудитория – в особенности средний класс – в Лондоне была куда более многочисленна, нежели в Вене. В Лондоне возможность полагаться на щедроты слушателей существовала и ранее; в Вене такого рода предприятие выглядело почти революционным. Моцарт в первую очередь рекомендовался виртуозом, что обусловило предпочтение, отдаваемое им концертам для клавишных инструментов, в особенности в 1784–1786 годах (за это время он не написал ни одной оперы). К концу XVIII столетия посвящения, которые Бетховен писал на своих сочинениях, уже не были тем лизоблюдством, которым подобного рода вещи являлись пятьюдесятью годами ранее: среди тех, кому он посвятил свои опусы, есть титулованные особы, и даже весьма высокопоставленные, однако их имена здесь потому, что они были музыкантами (и/или же женщинами, которыми он восхищался), а не потому, что были знатью.