Благотворительность преподобного Феодосия Печерского

Одним из самых светлых и отрадных явлений в жизни наших подвижников благочестия была горячая любовь их к страждущему или неимущему человеку. Удалившись от мира, они не забывали, что этот мир полон не только нравственной скверны, но и скорбей и бед, под бременем которых страждут их братья. Забота о своем нравственном усовершенствовании и парении духа в лучезарные обители Небесного отечества не только не препятствовали им заботиться об уврачевании нравственных недугов и удалении бедствий из среды людей, пребывающих в мире, но, напротив, еще более побуждали их прийти на помощь бедствующим и молитвой, и делами благотворения. В годы неурожаев, моровых поветрий, пожаров, нашествия свирепых врагов страждущие находили в подвижниках самый горячий отклик на свои мольбы, и люди Божии нередко отдавали им все, что у них было, всегда памятуя о велениях Господа творить милостыню в уповании, что всесильная помощь Божия не оставит ни их самих, ни их обители без своего благодатного покровительства.

Таким подвижником-благотворителем был преподобный Феодосий Печерский. Обитель, в которой Господь указал ему быть руководителем и отцом, была бедна.

Для того чтобы доставить себе пищу, состоявшую из простого ржаного хлеба, печерские иноки сами возделывали принадлежавшую обители землю, и преподобный был первым неустанным работником: сам молол хлеб и разносил муку по келиям. Но этим не ограничивались его хозяйственные заботы: он часто заходил в пекарню, вместе с пекарями месил тесто и пек хлеб и в награду за эти труды ограничивался тем, что вкушал сухой хлеб и вареную зелень без масла. Заботясь о нравственном совершенствовании братии, он строго преследовал всякое поползновение к стяжанию. Часто обходя келии, он находил иногда у иноков излишек съестных припасов против уставных правил. Он видел в этом чревоугодие и непослушание и найденное тут же бросал в печь, причем всякий раз напоминал ослушникам, что, отрекшись от мира, монах не должен делать для себя никаких запасов, а всей полнотой мыслей совершать служение Богу.

Бывали случаи, когда эконом или келарь доносили ему, что на следующий день не на что купить хлеба. В ответ на это преподобный напоминал слова Спасителя, что не должно заботиться о завтрашнем дне, и приказывал молиться и возлагать надежду на Бога, и всякий раз чудесной силой являлись обильные приношения.

Небогата была обитель, которой управлял преподобный, но так велика и неизменна была забота его о бедных, что он отвел для них особый двор и сам раздавал им милостыню или кормил их приготовленной монахами пищей. Он даже отделил для них десятую часть монастырских доходов и свою заботливость простер до того, что каждую субботу отсылал воз хлебов в темницы для прокормления несчастных, впавших в преступления.

Странное дело! Нашлись люди, которые роптали на благотворительность преподобного и упрекали его в том, что он питал бедняков! Откуда мог явиться такой неожиданный упрек? Преподобный ясно видел источник подобного недовольства добрыми делами. Этот источник скрывался в праздности и отвращении к труду, которые, к сожалению, уже и в эту первобытную эпоху русского иночества начинали проникать в мир отшельников и осквернять обители подвигов и молитвы. На это ясно указывает преподобный в своих поучениях.

«Прилично было бы нам, – говорил он в одном из таких поучений, – кормить убогих и странников, а не пребывать в праздности или переходить из одной келии в другую. Вы слышали слова апостола Павла: ни у кого не ели хлеба даром, но занимались трудом и работою ночь и день (2 Фес. 3, 8). А мы ничего такого не делали. Если бы не покрывала нас благодать Божия и не питала чрез боголюбивых людей, то что приобрели бы мы своими трудами? Скажем ли, что за наш пост и бдение все то приносят нам? Но мы ни за кого из приносящих не хотим молиться… Не следует нам, возлюбленные, беречь только для себя, что посылается Богом через боголюбивых людей на пользу душевную и телесную. Мы должны подавать и иным нуждающимся. Блаженнее давать, нежели принимать, – сказал Господь (Деян. 20, 35). Блажен, – сказано, – разумеваяй на нища и убога, в день лют избавит его Господь (Пс. 40, 2). И еще: Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут (Мф. 5, 7). Не будем подобны тем строптивым, которые за чрево пали в пустыне… Что принесли из имений в это место? Или чего требовал я от вас, принимая в обитель? Человеколюбие Божие подает нам, бедным, все по молитвам Святой Богородицы». Таковы высокие христианские заветы, которые преподал преподобный Феодосий своим инокам, а в лице их и всем христианам, и первым любвеобильным исполнителем которых он был сам.

Русский паломник. 1897

Награжденное нищелюбие

Бот примеры нищелюбия, награжденного еще здесь, на земле. Один крестьянин Костромской губернии, удельного ведомства, отправляясь на промысел, чтобы честным трудом приобрести насущный хлеб себе и своему семейству, выходя из деревни, встретил нищего. С радостью и неподдельной любовью он подал ему случившуюся в кармане гривну и успел при этом заметить, что бедняк, приняв его жертву правой рукой, левую приложил к сердцу, а очи, на которых появились слезы, возвел к небу.

Безмолвно, с невысказанной радостью разошелся крестьянин с нищим, неизвестным ему ни по имени, ни по месту жительства. Легко сделалось на сердце отправлявшегося в путь крестьянина. За вестника Божия о своем благополучном предприятии он принял встретившегося ему нищего, и его надежда оправдалась. Надо заметить, что этот крестьянин имел судно, называемое расшивой, и занимался поставкой хлеба по реке Волге до Рыбинска. Промысел этот и всегда сопряжен с опасностями, а на этот раз упомянутый крестьянин-промышленник испытал и опасности особенные, и милость Божию, явно покровительствовавшую ему за милость, оказанную нищему.

Первая опасность, испытанная им, была та, что судно его под парусом, во время хорошего попутного ветра, набежало на большой камень; опасность разбиться судну, потопить чужую семнадцатитысячную кладь, погубить пять – десять человек рабочих и лишиться своей жизни – все это невольно располагало просить у Бога помощи. В эту молитвенную минуту он слышит слова: «Благодари Бога за спасение, полученное тобой ради молитв награжденного тобой нищего».

После того судно перешло камень, стуча об него дном своим. Велика была опасность крестьянина, но велика была и радость его, когда он очнулся после страха. Благодарность к Богу и к молитвеннику его была плодом его спасения.

Вторую опасность, гораздо большую, встретил крестьянин недалеко от Нижнего. Опять подул попутный ветер; на всех плывших судах начали поднимать паруса, велел поднять парус и он на своей расшиве, но не успел еще работавший окончить своего дела, как поднялся сильный вихрь.

На многих судах порвало паруса, поломало мачты, некоторые суда повредило, одно судно утонуло, а этот крестьянин при молитве к Богу получил опять милость Его: судно его шло тихо и благополучно, вихрь не пошевелил даже паруса, а работавший на мачте, видимым для крестьянина образом, поддерживался известным ему одному нищим.

Новое доказательство милости Божией, новая помощь, оказанная бедняком, уверили крестьянина, что чистосердечную милостыню его, поданную одному из меньших братий Своих, принял Сам Господь.

1859 год, в котором и проходили рассказанные события, остался памятным для судопромышленников на Волге, потому что многие суда, по случаю спада воды, не успели дойти до своего места, отчего были понесены большие потери. Трата времени, достояния, побег рабочих людей, судебные дела у поставщиков хлеба с хозяевами его, подрыв этого промысла пароходством – все это сделало многие приволжские семейства несчастными.

Но этот крестьянин, при угрожавших ему тех же опасностях, дошел до места своего благополучно. Помощь Божию и покровительство сопутствовавшего ему бедняка он чувствовал весь свой путь: особенное согласие было между рабочими, воздержание их от обычного в этом промысле сквернословия, охота и любовь к разговорам не только приятным и полезным, но и спасительным.

Так наградил Господь нищелюбца еще здесь, на земле, несравненно большая награда ждет истинных нищелюбцев там, на небе, когда на общем суде вечно правосудный Мздовоздаятель скажет им: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира (Мф. 25, 34).

Воскресный день. 1897. № 46

В Севастополе живет на покое генерал С. Ив. П-нов, с которым автор этой статьи нередко беседовал. В одну из бесед маститый воин вот что рассказал из своей жизни:

«Я служил в артиллерии. Бригада наша стояла в Изюме. Однажды мы, молодые офицеры, занимаясь гимнастическими упражнениями, прыгали через скамейку и другие подобные препятствия. Прыгал и я, и один раз так прыгнул, что вдруг почувствовал в колене как будто какой-то излом и затем страшную боль. В короткое время боль эта усилилась, и я не мог ступить на ногу.

Прибегаю к помощи докторов. Лечит один, лечит другой: ставят то горчичники, то пиявки, то мушки, мажут то одной мазью, то другой, но ничего не помогает; колено мое опухло, и боль стала жгучей, соединенной с ломотой.

Призываю третьего врача, он осматривает и говорит:

– Я скоро приду и сделаю что нужно.

Ожидаю. Является фельдшер с ящиком хирургических инструментов и говорит:

– Доктор сейчас придет.

Я догадался, что мне хотят отрезать ногу. Это меня до такой степени потрясло, что я, несмотря на страшную боль, вскочил с кровати и выбросил ящик из окна, которое на этот раз было отворено, сказавши фельдшеру, чтобы немедленно оставил меня и объявил доктору, что он не нужен мне.

Нельзя умолчать при этом, что при падении некоторые из инструментов и сам ящик сломались, за что у меня впоследствии и вычитали из жалованья. Но чем бы поплатился доктор, если бы без нужды лишил меня ноги, возможности служить и зарабатывать себе кусок хлеба?

После этого ни один из докторов не навещал меня; боль в ноге увеличивалась, казалось, с каждой минутой. Так прошла неделя; и я, в полном цвете лет, с самыми радужными надеждами, предался полному отчаянию: я видел перед собой неизбежную, и притом мучительную, смерть.

Но вот я слышу удар колокола. Помню, это было в субботу. Заблаговестили в соборной церкви в тот колокол, который, по преданию, был подарен Петром Великим и, по общему мнению, отличался каким-то особым звуком: это был как будто некий голос, призывающий на молитву.

Призыв упал и на мою растерзанную душу, словно блеснул луч надежды на выздоровление. Говорю денщику:

– Одень меня и веди в церковь, хочу помолиться Богу.

С великим усилием, с невыразимой болью в ноге добрел я до церкви, которая была вблизи моей квартиры. Вошли мы в дом молитвы, перекрестился я, тяжело вздохнул перед Милосердым Отцом Небесным и говорю денщику:

– Веди меня назад, больше стоять не могу.

Идем, или, правильнее, кое-как волочим наши ноги. Но вот попадается нам нищий, – вероятно, шедший к церкви, чтобы стать на паперти с протянутой рукой. Я велел денщику подать ему несколько копеек. Он подал. Идем далее – смотрю: и нищий идет за нами. Я с сердцем закричал на него: – Чего еще надобно? Ведь тебе подали, и убирайся!

Слышу ответ:

– Идите, ваше благородие, я вам не мешаю и иду за вами не с тем, чтобы получить от вас какую-нибудь копейку, дай вам Бог доброго здоровья! Благодарю и за то, что вы дали мне, на старости лет безродному горемыке.

Вошли мы в квартиру. Денщик уложил меня в постель и вышел, затворивши за собой дверь. Но вдруг дверь отворяется, и назойливый нищий перед моими глазами. Кричу самым неистовым голосом:

– Пошел вон! Денщик! Выгони этого негодяя, попрошайку!

Но нищий на эти грозные слова, как тихий ангел, говорит:

– Успокойтесь, ваше благородие, я служил в полку костоправом, позвольте осмотреть вашу ногу.

Замечу, что в прежнее время в нашей кавалерии всегда находились костоправы, их обыкновенно брали из солдат, подучали, и из них иные выходили замечательными знатоками дела, благодаря которым многие остались при руках и ногах. Осмотрел мою ногу, потянул ее своими костлявыми пальцами со всех сторон и, ничего не сказавши, вышел.

Через две-три минуты входит с моим деньщиком, и оба они сажают меня на стул. Я сел, и вдруг денщик – замечу, здоровенный детина, – охватил меня обеими руками вместе со спинкой стула; в это же мгновение мой нищий взял мое больное колено в обе руки и одной ногой, именно голенью, так ударил в оконечность ступни моей больной ноги, что у меня искры посыпались из глаз и я почувствовал такую нестерпимую боль, что бросился на костоправа, желая вцепиться в его волосы, которых, как я впоследствии увидел, у него почти не было. Бросился, и, конечно, должен был ступить на больную ногу, и ступил, и – что же? Я почти не чувствовал боли. Боже мой! Кто опишет мою радость? Я кинулся на шею моего спасителя, стал обнимать и целовать его и предложил ему единственные бывшие у меня двадцать пять рублей. И что я слышу?

– Не могу взять так много, и рубля достаточно за такую легкую работу.

Едва я уговорил его разделить со мной эти деньги пополам.

Мать моя в это время жила в Санкт-Петербурге и, когда узнала эту историю, прислала моему незабвенному костоправу пятьдесят рублей. Доселе я считаю себя счастливым, что помогал ему в его нищенском положении, сколько мне позволяли скудные средства собственной жизни.

Что вы скажете, выслушав мое сказание? «Случай, – скажете, – натолкнул вас на костоправа». Но что же это за средство – «случай»? Кому приходилось бывать под градом пуль и ядер, верит, что Тот, Кто создал мир, и управляет им».

Курские епархиальные ведомости. 1891