Глава 8

Одураченный и его внутреннее «я»

В первый год пандемии мы с дочкой, которая тогда училась в четвертом классе, часто гуляли по Филадельфии. Это была моя инициатива: хотелось подышать и размять ноги. Во время таких прогулок я занимала ее разговорами. Один раз я попросила ее объяснить мне в подробностях расположение локаций в компьютерной игре «Среди нас» (Among Us) – «Спускаешься вниз и попадаешь в медицинский отсек. Слева – вентиляционный люк. Выходишь, поворачиваешь направо и попадаешь в электрощитовую. Дальше можно пройти по коридору… И снова еще один вентиляционный люк!» – пока она подробно описывала мне все локации, мы прошли восемь кварталов.

Чтобы развлечь ее во время таких прогулок, однажды я предложила ей поучаствовать в психологическом эксперименте и начала с классики – старой проверенной игры «Ультиматум». Я старалась, чтобы она почувствовала драматизм игры. «Игроков распределяют по парам. У твоего партнера есть десять долларов, которыми он должен с тобой поделиться. Ты читаешь его предложение и не веришь своим глазам: как, он предлагает тебе всего ОДИН ДОЛЛАР? Как ты поступишь???» Используя весь свой актерский талант, я пыталась передать переживания игрока.

Мои потуги ее не впечатлили. «Ну, один доллар – это все-таки лучше, чем ничего. Я возьму эти деньги», – невозмутимо сказала она. Я запротестовала: «А как же справедливость? Честность?! Надо взять реванш!!!»

«Да ты что, мам? Зачем? – Она посмотрела на меня с любопытством. – Тебе-то что за дело, если другие получат больше?»

Хороший вопрос! Действительно, мне-то что за дело?

Когда она была помладше и ходила в детский сад, мы часто в шутку называли ее маленьким прагматиком. И теперь ей действительно хотелось понять, какую выгоду я получу, отказавшись от одного доллара. Ну и что с того, что я окажусь в дураках? Каковы ставки? Почему мы приходим в отчаяние, когда чувствуем, что нас одурачили, и успокаиваемся, когда срабатывает самозащита? Нам очень важно получить ответы на эти вопросы, потому что с их помощью можно докопаться до сути нашего внутреннего «я». Каким человеком я хочу быть? Каковы мои обязательства и перед кем? Как мы определяем наши истинные цели и как страх оказаться одураченным мешает достижению этих целей? Все это составляет основу нравственных рассуждений.

Рациональные дураки

Когда я разговариваю с людьми о страхе оказаться в дураках, я довольно часто сталкиваюсь с тем, что они хотят обсудить тему рационального. Разве не рационально человеческое стремление избежать ситуаций, в которых вас могут одурачить? Считаю ли я, что страх иррационален? Профессиональный долг ученого диктует мне реакцию: «На этот вопрос нет однозначного ответа». И в этом случае мое мнение совпадает с профессиональным долгом. В известной степени страх можно назвать рациональным, все зависит от того, что вы собираетесь делать. Чтобы анализировать проблемы одураченного, нужно ясно представлять свои цели.

Например, если я участвую в игре «Общественное благо» или «Дилемма заключенного», я не смогу оценить правильность своей стратегии, не зная, чего я хочу от игры. Какие ценности я пытаюсь отстоять, принимая то или иное решение? Теория игр начинается с формирования представления о рациональном игроке. В качестве пояснения скажу, что, с точки зрения экономистов, большинство людей – максимизаторы, преследующие собственные интересы, то есть при прочих равных люди принимают решения, чтобы извлечь максимальную пользу для себя. Иногда это могут быть деньги, но само по себе понятие рациональности, даже в экономике, более емкое. Оно скорее подразумевает наличие цели и выбора тактики поведения в соответствии с этой целью. Цели могут быть разными. Например, вам важнее не забрать все деньги себе, а распределить их поровну. Или вас интересует не столько выигрыш, сколько возможность найти новых друзей. У меня нет четко сформулированной теории о том, рационален или иррационален страх оказаться в дураках; я думаю, что все зависит от ситуации.

Страх оказаться одураченным смещает нравственные ориентиры, сквозь его призму мы воспринимаем окружающее в искаженном свете: видим подвох в жилищной программе для бездомных и проявление слабости в желании сотрудничать с другими. Все примеры, которые я привожу в этой книге, будь то распределение социальных пособий, расовое насилие или экспериментальные игры, каждый раз заставляли меня задуматься над ситуациями, в которых люди предпочитают идти своим путем. Когда родители моей мамы начали стремительно деградировать, нас ставило в тупик то, с какой параноидальной настойчивостью они отказывались принимать помощь тех, кто больше всего был им нужен. Их подозрительность мешала им получить то, чего они так сильно хотели, – как можно дольше жить в собственном доме. Для них, как и для многих других, свобода действия и морального выбора оказалась ограничена проявлениями сугрофобии.

Например, если в игре «Ультиматум» цель – получить побольше денег, то рациональным решением будет согласиться даже на скромное предложение. Отказ в лучшем случае можно назвать пирровой победой. Вы не дали себя одурачить – вот и вся награда за то, что вы сделали хуже себе и кому-то еще. Если ваша цель – оставаться добрым человеком, то в примере с автомастерской Ральфа, который я приводила в начале книги, рациональным решением будет позвонить и сообщить о случившемся, как просил незнакомец.

Когда я заканчивала магистратуру по психологии, нам рассказывали про игру «Наименьшее усилие» (Minimal Effort Game). Простая на первый взгляд, но не без своих хитростей, она строилась на страхе оказаться одураченным, который служил своеобразным сдерживающим фактором. Матрица выигрышей могла так поменять ход игры, что любое решение могло оказаться рискованным, кроме того, которое было продиктовано страхом.

Правила игры довольно просты, а вот мотивы игроков порой кажутся противоречивыми, впрочем, те, кому приходилось участвовать в командных играх со слабым звеном, быстро осваивают ее принципы.

Представьте, что вы участвуете в групповом проекте, за который команда должна получить оценку. В проекте занято семь человек, и каждый отвечает за свой раздел презентации. Все разделы оцениваются по отдельности, однако в итоге каждый участник получает ту оценку, которая была присвоена за наихудший раздел презентации. Таким образом, если проект получает шесть пятерок и одну тройку, все участники получают оценку три. Общий результат команды полностью зависит от слабого звена.

Это совсем не похоже на игру «Трагедия общинного поля», в которой эгоистичный игрок может «выиграть», воспользовавшись тем, что другие охотно идут на сотрудничество. «Трагедия общинного поля» скорее напоминает стандартный групповой проект, который я упоминала в главе 1, где оценка – среднее значение показателей каждого участника; это значит, что человек может делать свою часть работы плохо, но в итоге получить пять с минусом. В играх по принципу слабого звена уклоняющийся получает тройку, хотя на самом деле он предпочел бы получить пятерку. Однако он все равно оказывается в лучшем положении, чем его партнеры. Некоторые вкладывают усилия, за которые они могли бы получить пятерку, однако получают тройку, в то время как слабое звено получает ту же оценку просто так.

Внезапно становится понятно, каковы шансы оказаться в дураках. Ваш первый порыв – заработать оценку пять, приложив к этому все усилия, вам очень важна эта оценка, и вы готовы поработать ради нее. Оценка три, которую можно получить, не прикладывая усилий, – неприятная перспектива. Тем не менее, даже если вы приложите все усилия и заработаете пятерку за свою часть презентации, есть риск, что в итоге вы все равно получите тройку вместе с остальными игроками. Тогда получается, что вы тот самый трайхард, трудяга, который старается изо всех сил, а в результате получает низкую оценку. Вам ставят тройку, и вы оказываетесь в дураках.

В игре «Наименьшее усилие» участвовало семь игроков. Каждого из них попросили выбрать число от 1 до 7, которое бы соответствовало его «уровню усилий». Каждый уровень оценивался в 10 центов, и участники получали выигрыш в соответствии с общим количеством очков, которые они могли набрать за несколько раундов игры.

Интрига заключалась в матрице выигрышей. Выигрыш каждого зависел от того, как он ответит на два вопроса: как действовал игрок, который вкладывался меньше всех, и как действовали вы сами? За каждый уровень усилий выше усилий слабого звена с игрока снимали баллы.

Очевидно, что лучшим решением для каждого игрока было выбрать 7 – это ничего им не стоило. При этом если каждый выбирает 7, то все получают по 130 очков – максимальное количество. В этой игре нет шансов «победить», если вести себя эгоистично, единственный способ заработать много баллов – выбрать цифру 7. Это затрудняет любые попытки рационально объяснить отказ сотрудничать. Хотите получить больше денег сами? Сотрудничайте. Хотите максимально увеличить общественное достояние? Сотрудничайте. Хотите быть добрыми и щедрыми к другим? Сотрудничайте.

Однако если вы посмотрите на таблицу, то увидите, что в любом раунде игрок, который сильнее всех старается сотрудничать, в результате оказывается в дураках. Представим, что я выберу 6. Двое других игроков выбирают 5, и один – 4. Посмотрите, как это будет выглядеть в таблице: собственный выбор – 6, минимальный выбор – 4. Я получаю 80 очков, а все остальные по 90 и выше.

Что же происходит на самом деле? В условиях эксперимента игроки начинали с разных уровней и проводили несколько раундов игры, постепенно корректируя свою стратегию. В итоге они почти всегда сходились на 1. Страх оказаться в дураках неизбежно приводил к тому, что проигрывали все.

В этой игре есть два типа «ошибок», которые может совершить игрок, однако похоже, что только одна из них оказалась поучительной. Те игроки, которые сотрудничали и «обжигались» на этом, изменяли свою стратегию на понижение, при этом уклонисты, которые упускали большой выигрыш, на повышение свою стратегию не меняли. Запутавшись в своих страхах, они со временем концентрировались на относительном выигрыше, совершенно упуская из виду максимальную выгоду: они так боялись проиграть, что совсем прекращали попытки выиграть, не говоря уже о том, чтобы сотрудничать. И хотя сотрудничество ничего им не стоило, страх остаться в дураках был настолько сильным, что это не могло не отразиться на общем результате.

С точки зрения психологии главная загвоздка в дилемме лоха состоит в том, что это сложная проблема сознания, связанная с субъективным опытом. Вы пытаетесь поступать правильно, следуя определенным критериям, но это требует от вас включения в сложную систему отношений, в которой вы зависите от того, как вас воспринимают другие, оцениваете риски и переживаете много эмоций. Игра «Наименьшее усилие», как и другие игры, – это модель общечеловеческих отношений в миниатюре. Игрок, который выбирает самую высокую ставку и в результате остается с самым маленьким выигрышем, оказывается «крайним» и превращается в пешку в чужой игре.

Но тут я вспоминаю слова моей дочери: не все ли мне равно, если я окажусь в дураках, по крайней мере в такой ситуации? Это очень субъективный подход к игре, который в конечном счете губит ее; игроки, которым важнее личная победа, а не общий успех, заканчивают игру с плохим результатом для всех участников. Плохо играет вся группа, и это плохо для каждого игрока, особенно относительно тех результатов, которые они могли бы и хотели бы получить (130 очков каждому!).

Игра «Наименьшее усилие» – пример сложной проблемы. Она требует осознанных усилий: чтобы понять матрицу выигрышей, необходимо сосредоточиться. И вместе с тем эта игра необычна тем, что представляет собой пример положительной корреляции относительного и абсолютного успеха в знакомой обстановке. Существует известная юридическая максима: «трудные дела превращаются в плохие законы». Имея дело с неоднозначными фактами и противоречивыми мнениями, судья, может быть, и разрешит спор непосредственно в зале суда, однако созданный таким образом прецедент будет слабо соотноситься со стандартными делами, которые ложатся в основу правовых норм.

Аналогичный принцип действует при составлении оценочных суждений и принятии решений. Когда нам нужно объяснить сложное явление, мы в целях упрощения склонны полагаться на интуитивные догадки и предположения. Парадоксально, но они могут быть слабо применимы в конкретном случае, поскольку сформировались для работы с правилами, а не исключениями.

Интуитивные догадки, которые нередко называют эвристическими приемами, имеют легко узнаваемый алгоритм: они подменяют сложное понятие близким по смыслу, но более простым. Наш мозг делает это автоматически на уровне подсознания.

Представим, например, что я прошу вас оценить частоту повторяемости какого-нибудь явления, допустим: «Какова частота случаев госпитализации при COVID-19?» Ответ на этот вопрос можно найти в эпидемиологических источниках, не говоря уже об информации из Google, однако, если вы попытаетесь ответить на него самостоятельно, вам будет трудно это сделать. У многих в таких случаях обычно происходит своеобразное переключение в голове. Когда они затрудняются ответить на вопрос «Насколько часто повторяется та или иная ситуация?», они мысленно преобразуют этот вопрос так: «Насколько просто мне привести примеры подобной ситуации?» В результате «Как часто это происходит?» превращается в «Сколько таких примеров мне известно?».

Переключение – интуитивный процесс, известный как «эвристика доступности» (англ. availability heuristic). Замена статистических данных теми сведениями, которыми располагаем мы сами, помогает ответить на многие вопросы. Если я задаю себе вопрос «Как часто моя дочь приносит из школы несъеденный ланч?», я могу попытаться вспомнить недавние случаи, когда я находила в ее контейнере старый размокший сэндвич и выбрасывала его. Если мне не удается вспомнить, когда это было в последний раз, и приходится напрягать память, интуиция подсказывает мне, что это бывает нечасто. Если же на ум приходит сразу три таких эпизода, я делаю вывод, что это обычное явление.

Однако иногда эвристические догадки подсказывают нам заведомо неправильные ответы. Это объясняет тот факт, почему человек склонен переоценивать повторяемость резонансных событий: их показывают в новостях, их обсуждают, они находят эмоциональный отклик и поэтому оставляют яркие воспоминания. (Например, большинство из нас переоценивают вероятность стать жертвой авиакатастрофы и недооценивают частоту возникновения легочной эмболии. Оказывается, даже врачи, столкнувшись с редким заболеванием у одного пациента, склонны ошибочно диагностировать его в других случаях, главным образом потому, что даже экспертам трудно отделить реальную частоту повторения события от той, которая возникает под действием механизма когнитивной доступности.)

Возможно, вы замечали, что в неожиданных ситуациях выбираете легкий, но ошибочный путь, в том числе формируете эвристическое понимание загадки одураченного. В начале книги я высказывала предположение о том, что, вероятно, люди руководствуются некими конструктивными целями, например, действуют из чувства самосохранения. Если задать людям вопрос о том, что движет ими в сложных ситуациях, затрагивающих экономические, нравственные и социальные проблемы, они чаще всего будут говорить вот о чем: какой выбор позволит мне сохранить целостность? Однако иногда этот вопрос остается незамеченным и подменяется другим, более простым: какой выбор позволит мне укрепить мой статус? какое решение лучше принять в данный момент? Подобная замена иллюстрирует классический прием эвристики: сохранение целостности – это нечто сложное и ресурсоемкое, а статус – это что-то интуитивное и автоматическое. Я могу не знать, как поступить правильно, однако я знаю, как поступить лучше, чем ты.