Мамские махинации

В США принято считать, что материнство служит на благо общества, однако, как только женщины обращаются за государственной поддержкой, общественная значимость утрачивается, и материнство становится личным делом каждой женщины.

Когда я училась на юридическом факультете, среди обязательных предметов был курс по правовой рациональности. Мы читали много политических и философско-правовых текстов, очень сложных и наводивших скуку, и с каждой неделей разбираться в них было все труднее. Как-то в одной из статей мне попался отрывок, имевший отношение к теории общественного договора, и я была поражена доступностью изложения и возмущена логикой рассуждений.

Автор статьи Дэвид Готье ранее писал о том, что обязательство отдавать больше, чем получать, должно быть общим для всех членов общества. Для подтверждения своей теории он выбрал следующий наглядный пример:

Позвольте мне проиллюстрировать реализацию этого условия с помощью намеренно провокационного примера. Представьте себе, что женщина, живущая на пособие, решается родить ребенка или, узнав, что она беременна, отказывается делать аборт. В наши дни такое решение выставляет женщину в неблагоприятном свете, и, если судить с позиции договорных отношений, это вполне оправданно. Решаясь завести ребенка, несмотря на отсутствие достаточных материальных средств и, во многих случаях, эмоциональных ресурсов, необходимых для того, чтобы его вырастить, женщина тем самым нарушает действие непременного условия соглашения, которое запрещает любой стороне действовать для своего блага в ущерб другой стороне.

Подыскивая наглядный пример для иллюстрации эксплуататорского характера, который могут принимать общественные отношения, автор остановил свой выбор на матерях – но показал их не в роли жертвы, а в роли того, кто использует жертву в своих интересах. (Большое спасибо одному из студентов на моем семинаре, который, когда его спросили о том, что он думает по этому поводу, сказал: «А что, если из них получились хорошие матери?»)

Матери оказываются словно под увеличительным стеклом при малейшем подозрении в попытке обмануть общество. Порой их обвиняют в том, что они решаются родить ребенка из «корыстных соображений»: чтобы получать пособия, а не с любовью взращивать будущее поколение.

Этот скептицизм особенно остро проявляется в отношении матерей с низким материальным достатком, родившихся за пределами США, а также в отношении чернокожих, цветных, представительниц коренного населения и маргиналов. Дороти Робертс по этому поводу пишет: «Причиной нынешней кампании против бедных одиноких матерей является образ неработающей мамаши, живущей на пособие, которое она получает за счет налогоплательщиков, и рожающей детей только для того, чтобы это пособие увеличить. В глазах нашего общества это, безусловно, чернокожая женщина».

Подобно тому как сексизм может быть доброжелательным и враждебным, так и в отношении к матерям может присутствовать, с одной стороны, снисходительное почтение, а с другой – страх, что женщина может воспользоваться своим положением в корыстных интересах. С этой точки зрения дети дают женщине определенную власть, с помощью которой она может добиваться для себя определенных привилегий – от более удобных рабочих смен до американского гражданства. Они могут использовать беременность, чтобы заманить мужчину в ловушку. Они могут использовать требования о признании отцовства, чтобы добиться материальной поддержки для своего ребенка. Они могут заводить детей только для того, чтобы получать дополнительные пособия. Другими словами, они могут цинично использовать нравственный императив материнства, чтобы обманным путем заставлять других – мужчин, государство, своих коллег – их содержать.

На протяжении многих лет все дискуссии о проблемах социального обеспечения сводились к предостережениям о том, что женщины, особенно чернокожие, строят козни против честных граждан. В одном социологическом исследовании о проблемах социального обеспечения приводится пример, как одна афроамериканка, расплачиваясь в магазине продуктовыми талонами, говорит: «Каждый раз, когда выбираешь продукты в магазине, приходится слышать ехидные замечания по поводу твоего выбора, вроде “А мы за это платим”».

Политолог Чарльз Мюррей, автор книги «Кривая нормального распределения» (The Bell Curve), четко обозначил назревшую проблему в статье 1994 года под названием «Социальная политика и рождаемость» (Does Welfare Bring More Births?). Он утверждает, что социальное обеспечение является главным мотивом материнства: женщины заводят детей, чтобы получать пособия. Он рассуждает так:

Удивительным образом самые высокие показатели внебрачной рождаемости характерны для женщин с низким уровнем дохода. Приведу следующий пример. Если взять белых женщин – мы не говорим сейчас о чернокожих – у белых женщин, которые находились за чертой бедности за год до рождения ребенка, около 44 % детей рождены вне брака. У белых женщин, находившихся над чертой бедности за год до рождения ребенка, 6 % детей рождены вне брака. А теперь подумаем, что за странная причина заставляет очень бедных женщин заводить детей, в то время как не очень бедные женщины этого не делают.

Другими словами, женщины, которые могут рассчитывать на социальную поддержку, используют свой репродуктивный потенциал для обмана системы.

Даже если отмести взгляды Мюррея как несостоятельные, а его нередко критиковали за «увлечение псевдонаучными теориями о расе и IQ», нельзя не признать, что он открыто озвучил мнение, которое втайне разделяли многие. Реформа социального обеспечения президента Клинтона 1996 года позволила некоторым штатам ввести так называемые «семейные лимиты» или ограничения на максимальный размер социальных выплат, и риторика ее сторонников мало чем отличалась от риторики Мюррея. Правительство, явно не одобрявшее появление детей у матерей с низким доходом, поддерживало общее мнение о том, что такие матери заводят детей только для того, чтобы использовать государство в своих интересах.

Действительно, если исходить из того, что матерям в целом приходится балансировать на грани, то чернокожим и цветным матерям приходится противостоять не только предвзятому мнению об их профессиональной некомпетентности, но и подозрениям в мошеннических намерениях. Дороти Робертс пишет: «В американской культуре не принято поклоняться чернокожей мадонне, в ней отсутствует образ чернокожей матери с младенцем на руках». Она утверждает, что обвинениям в мошенничестве в основном подвергаются матери, которые не производят на свет белых младенцев: «Рождение белых детей рассматривается как общественное благо, которое приносит женщине радость материнства и способствует процветанию нации. Воспроизводство черных, напротив, рассматривается как форма дегенерации. Принято считать, что чернокожие матери наносят ущерб процессу воспроизводства нации на всех его этапах».

Робертс отмечает, что наиболее полно расовая сегрегация проявляется в социальном обеспечении матери и ребенка. Интересы белых матерей находятся под охраной и контролем государства, при этом размер получаемой ими помощи во многом определяется степенью их лояльности. Они «способствуют процветанию нации», поэтому, даже если они злоупотребляют продуктовыми талонами, уходят с работы раньше положенного времени и представляют ложную информацию об отцовстве, к этому относятся снисходительно. Однако те же нарушения воспринимаются как злостные, если их допускают женщины, чей вклад в общественное благо – рождение и воспитание чернокожих детей – не ценится и не признается обществом.

В некотором смысле опасения, связанные с мнимой угрозой, исходящей от матерей с другим цветом кожи, отчетливо проступают в отношении иммигранток, главным образом из Латинской Америки. Репродуктивность и фертильность латиноамериканок всегда являлась основанием подозревать их в стремлении незаконно получить гражданство, что в итоге может привести к масштабному демографическому сдвигу. Уничижительный термин «якорный ребенок» (англ. anchor baby) используется преимущественно в отношении детей нелегальной иммигрантки, которая воспользовалась их рождением для получения гражданства на всю семью, которая в иной ситуации не могла бы претендовать на легализацию. В 1994 году, когда в Калифорнии рассматривался законопроект, лишавший нелегальных иммигрантов социальной и медицинской помощи, одна из его сторонниц выдвинула следующий аргумент в защиту этой инициативы: если власти штата будут и дальше обеспечивать мерами социальной поддержки нелегальных мигранток, то они будут использовать свою плодовитость для незаконного получения материальной помощи. «Они приезжают сюда, рожают детей, а потом получают гражданство, а все эти дети получают доступ к системе социального обслуживания населения», – заявила она.

В этих заявлениях кроются опасения, что латиноамериканки причастны к теории заговора против белого населения. Сторонники так называемой теории замещения (англ. replacement theory), которую исповедуют ультраправые, считают, что в демографическом сдвиге виноваты женщины, которые не стесняясь злоупотребляют статусом матери. Белые женщины рожают слишком мало, недостаточно для поддержания расового баланса; цветные, напротив, рожают слишком много, что представляет угрозу для существующего положения вещей. Сам факт этнической принадлежности превращает латиноамериканок в мишень для расистских нападок и обвинений в том, что они «не настоящие американки», независимо от того, сколько поколений их семья живет в этой стране. Антрополог Лео Чавес видит в «обособлении латиноамериканцев и их фертильности главную причину негативных демографических изменений (пропорциональное уменьшение англосаксонского населения)». Он обвиняет их в том, что родительство – прикрытие, которое они используют для того, чтобы обманывать честных граждан.

Решение Верховного суда по делу «Доббс против Организации женского здоровья Джексона» (Dobbs v. Jackson Women’s Health Organization) фактически лишило женщин права на аборт и во многом осложнило положение беременных в правовом и социальном отношении. Я благодарна судьбе, что появление на свет моих детей было исключительно личным выбором. Решение стать родителем явилось отражением моих ценностей, наших отношений с мужем и других вещей, составлявших личную ценность. Я по-прежнему уверена в правильности моих решений относительно семьи и детей. Однако действия республиканского правительства и непрекращающиеся попытки внести консервативные поправки в правовую систему – я говорю здесь о тех, кто обладает реальной властью, а это в большинстве своем мужчины, к тому же белые мужчины, – превратили беременность и рождение детей в нечто принудительное, что заставляет по-другому взглянуть на прежнюю свободу выбора. Решение родить ребенка всегда воспринималось как основное проявление независимости, как возможность почувствовать себя гражданином и самореализоваться – впрочем, возможно, я не осознавала тогда, что пользуюсь не правом, а временной привилегией.

Динамика одураченного звучит даже тогда, когда женщинам приходится просить разрешения на аборт, убеждать в том, что они имеют на это право, что они знают, чем рискуют. Подобные просьбы обычно встречают с изрядной долей скептицизма, словно речь идет о школьницах, которые отлынивают от выполнения своих обязанностей. Женщины приводят отчаянные доводы: беременность угрожает моему здоровью; эта беременность связана со слишком большим риском; всякая беременность – это очень серьезно! Реакция отдельных лиц или системы в целом выглядит так: успокойтесь, неужели все действительно так серьезно? Насколько это опасно для вас? Вы можете доказать это? Во всех дискуссиях по поводу абортов чувствуется скрытое обвинение в адрес женщин, которые думают, что секс – это то удовольствие, за которое им не надо платить. Безусловно, это веский аргумент, если вы и вправду полагаете, что женщины должны платить за секс.

Я восприняла окончательное решение по делу Томаса Доббса с грустью и страхом, но что самое удивительное – я почувствовала, что оно оскорбительно лично для меня. Дело даже не в том, что в нем отразилась давно копившаяся сила патриархальных убеждений, четкое понимание, что наше общество способно заставить женщину сделать то, что оно не позволило бы в отношении мужчины (хотя и это тоже!). В этом поспешном непродуманном решении чувствовалось что-то близкое по духу сэру Мэтью Хейлу – помните того судью, который прославился своим участием в процессе над ведьмами? Было в нынешней ситуации что-то столь же средневеково зловещее. Я не знаю, что вы там думали, но начнем с того, что право, которое так легко отнять, никогда вам не принадлежало.