Страсти накаляются

Названия статей об игре «Ультиматум» выбиваются из привычного сдержанного стиля, принятого в научных исследованиях, и напоминают скорее таблоидные заголовки: «Несправедливость, гнев и неприязнь: эмоциональный отказ от предложений в игре “Ультиматум”» или «Эмоции, отказы и охлаждение страстей в игре “Ультиматум”». Градус напряжения в игре и правда высок. Именно поэтому игрокам надо «дать остыть», выражаясь языком Ирвинга Гофмана, слишком уж силен накал страстей.

Действительно, в некоторых случаях игроки открыто выражают свой гнев. В экспериментах, которые проводили профессора Эрте Сяо и Даниэль Хаузер, Получателям разрешалось писать сообщения своим партнерам. Один из них, получив предложение, в котором его доля составляла 20 долларов, а доля партнера 80 долларов, написал следующее: «Прости, но я тоже человек. Раз все зависит от моего решения, тебе следовало бы быть со мной помягче, а не обижать. Ты мог бы предложить поделить сумму поровну. Что может быть проще. Но раз уж ты решил, что ты чем-то лучше меня, то оставайся ни с чем. Так тебе и надо». В этом гневном ответе затрагивается самая суть страха стать жертвой обмана: «Ты думаешь, что ты лучше меня?»

Наблюдая такие реакции, мы видим, что делает с нами гнев. Каноническое определение гласит, что гнев – это социальная эмоция; он возникает в ответ на ошибочное мнение одних о намерениях и мотивациях других и заставляет этих других мыслить и действовать иначе. Гнев зарождается как реакция на осознание, что предложение в два доллара – это не просто предложение денег, это стремление унизить, намекнуть, что другой «лучше тебя». В ходе эволюции гнев приобретает социальную направленность: он заставляет любителей прокатиться за чужой счет серьезнее относиться к интересам других. Как утверждает одна группа исследователей, функция гнева заключается в том, чтобы «защититься от тех, кто пытается использовать или втянуть вас в нечестную игру, заставляя обидчиков относиться к вам с должным уважением». Стандартные правила игры «Ультиматум» оставляют Получателям мало шансов заключить выгодную сделку, но дают возможность использовать свой гнев, чтобы сорвать ее.

Похожая динамика наблюдается и тогда, когда рассерженные потерпевшие действуют в отместку не инстинктивно, а осознанно. Этот стереотип поведения особенно хорошо знаком юристам (и приносит им неплохой доход). Люди, которые чувствуют, что их «надули», готовы судиться даже по ничтожному поводу, даже если в итоге им это дорого обойдется, – лишь бы «заставить обидчика заплатить». В 2002 году ученые Эрнст Фер и Симон Гехтер, чьи работы о справедливости признаны эталоном в области поведенческой экономики, предприняли попытку спрогнозировать реакцию мести в лабораторных условиях. В их версии игры «Общественное благо» игрокам было разрешено наказывать эгоистичных участников. Наказание в виде штрафа могло применяться лишь при условии, что тот, кто назначает штраф, должен сам немного заплатить.

Представим, например, что один из четырех участников игры «Общественное благо» замечает, что, пока он и двое других игроков делали щедрые взносы и в результате получили прибыль в 6 долларов, четвертый игрок, не вложивший ни цента, получил прибыль в 10 долларов. Стандартная игра на этом бы и закончилась – по принципу «живи и давай жить другим», как это было всегда. Однако в версии Фера и Гехтера, у потерпевших есть возможность уменьшить выигрыш эгоистичного игрока, заплатив за это из собственного кармана. В модели Фера и Гехтера за каждый доллар, внесенный кооператором, «безбилетник» или уклонист штрафуется на 3 доллара – таким образом, делая взнос в 2 доллара, любой игрок нивелирует разницу в выигрыше между собой и «безбилетником». Более половины одураченных игроков оценили такую форму взыскания штрафа.

На самом деле требование справедливой расплаты для тех, кто использует других, вызвано не просто желанием наказать из принципа. В нашем случае это своего рода способ свести на нет динамику одураченного. Когда расходы кооператора и уклониста уравниваются в результате наказания, то исчезает и несправедливое расхождение в результатах игры. Если вновь обратиться к героине фильма «Кэрри», то у нее, безусловно, были все основания желать мести – ее оскорбляли и унижали, – но в приступе гнева она сжигает дотла и школу, и весь городок, гибнут десятки людей, и в конце концов гибнет и она сама. Однако в этом хаосе прослеживается одна довольно банальная тема: если потенциальная жертва может отплатить тем же своим мучителям, то она перестает быть жертвой. Кэрри отплатила своим обидчикам ценой собственной жизни, но это не повод считать ее пострадавшей; она не единственная, кто погибла, та же участь постигла и остальных; словом, не повезло всем. Классический тип неудачника – человек, который не протестует и покорно принимает ситуацию, а желание отомстить ослабляет удар, нанесенный противником. Тот, кто наказывает эгоистичного игрока, отказывается от нечестной сделки, даже если это предполагает взаимно гарантированное уничтожение.

Если гнев, жажда мести и стремление восстановить справедливый общественный порядок – предсказуемые реакции на жульнические уловки, то их крайним проявлением, как можно догадаться, будет насилие. На одном конце этого спектра – люди, которые моментально теряют контроль над собой по любому пустяку, – те, кто кричат на продавцов или висят на хвосте у машины, мешающей им проехать. На другом – некая темная сила, влекущая за собой тяжелые последствия, – яростная борьба за восстановление статуса, связанная с насилием, жертвой которого становятся женщины, иммигранты, угнетенные расовые и этнические меньшинства. Если ставки в игре высоки, а общественный статус – это всегда высокая ставка, ответные меры могут быть катастрофическими.

Маргарет Этвуд описывает свой разговор с другом, которого она однажды спросила, почему мужчины чувствуют угрозу, исходящую от женщин:

«Я имею в виду, – пояснила я, – что мужчины, как правило, крупнее, они быстрее бегают, лучше дерутся и в среднем у них больше денег и власти». – «Они боятся, что женщины будут над ними смеяться, – ответил мой приятель. – Это полностью перечеркивает их картину мира». Потом я поинтересовалась мнением студенток, у которых я проводила короткую серию семинаров по поэзии: «Почему женщины чувствуют угрозу, исходящую от мужчин?» – «Они боятся, что их могут убить», – услышала я в ответ.

В сущности, оба страха имеют логическое обоснование. Сбитый с толку мужчина представляет реальную угрозу для женщины, которая, как ему кажется, смеется над ним. Насилие в отместку – способ восстановить свое превосходство, а женская сексуальная свобода представляет главную угрозу для мужского превосходства; жесткое ограничение свободы женщин составляет суть и основу патриархата.

Девушки постоянно слышат истории о том, что может привести мужчин в состояние, когда они теряют контроль над собой: их заводит обычная майка-алкоголичка, а стоит подразнить бойфренда, как он приходит в возбуждение, близкое к оргазму. При этом обман вызывает приступ ярости. Узнав об измене, мужчина уже не способен контролировать свою ревность. Обманутым мужчиной владеет одно желание – отомстить за свой позор.

Да, реальность такова, что обвинения (обоснованные или беспочвенные) в женской неверности, как правило, предшествуют актам насилия со стороны полового партнера, включая причинение насильственной смерти. Марго Уилсон и Мартин Дейли, занимающиеся эволюционной психологией, на протяжении многих лет изучали явление уксорицида – женоубийства – и пришли к следующему выводу: «Во всех культурах существует устойчивая связь между мужским сексуальным инстинктом обладания и насилием. Неверность жены воспринимается как недопустимая провокация, способная вызвать приступ ярости, как в обществах, где к подобной реакции относятся как к предосудительной потере контроля над собой, так и в обществах, где это расценивается как достойный поступок ради восстановления честного имени».

Месть за измену – это далеко не всегда месть за сексуальную измену. В 2014 году студент Эллиот Роджер убил шестерых и ранил тринадцать жителей Санта-Барбары в штате Калифорния. Его ярость была вызвана даже не тем, что его отвергли, а тем, что, как ему показалось, женщины вообще играют не по правилам. Они заявляют, что им нравятся хорошие парни, а вместо этого крутят любовь с «альфа-самцами». Перед тем как совершить убийство в припадке ярости, Роджер записал видеообращение: «Я не знаю, что вас не устраивает во мне, но я накажу вас за это. Я – совершенство, а вы кидаетесь на этих уродов и хамов и не видите, что перед вами истинный джентльмен».

Роджер проникся идеями красной таблетки, когда вступил в онлайн-сообщество «невольно воздерживающихся от секса», или инцелов, члены которого – мужчины, потерпевшие фиаско в сексуальных отношениях. Они обратили его в свою веру, основанную на том, что женщины видят в таких, как он, легкую добычу, которую в лучшем случае можно использовать как источник финансовой и эмоциональной поддержки. Когда они «сталкиваются с реальностью» и понимают, что женщины лгали им, уверяя, что хотят любви и доброго отношения, хотя прежде всего их интересовала физическая привлекательность, они начинают предаваться фантазиям о насильственной мести или хватаются за оружие. Роджер надеялся самоутвердиться через насилие: «Вы животные, и я буду убивать вас как животных. Я стану Богом…»

Дело не только в том, что насилие со стороны мужчины – это ответ на попытку его одурачить. Агрессивная реакция, особенно если ее проявляет доминирующий белый мужчина, санкционирована самим обществом. Уилсон и Дейли, описавшие типовую модель домашнего насилия, также изложили свои выводы, сформировав некую нормативную базу. Убийство жены мужем – факт, встречающийся в разных культурах, однако следует отметить, что мужчины поступают так отчасти потому, что их гнев поощряется общепринятыми нормами. «Действительно, принято считать, что подобное проявление гнева настолько обоснованно, что частично снимает ответственность за убийство, совершенное обманутым мужем». Антрополог Джейн Шнейдер отмечает, что в обществах, где существует «культ чести», родственники проявляют крайнюю бдительность по отношению к женщинам, которых по малейшему поводу подозревают в измене: в таких культурах принято наказывать девушек, выдающих себя за девственниц, и жен, вероломно заявляющих о своем целомудрии. Женская сексуальность воспринимается в этих обществах как врожденное коварство, с помощью которого женщина использует мужчину в своих интересах.

Можно успокоить себя тем, что патриархальная политика ограничения сексуальной свободы чужда американскому обществу, однако и у нас процветает отношение к насилию как к необходимой мере воздействия для нарушителей порядка и неверных супругов. Насилие всегда воспринималось как естественная реакция мужчины на попытки его одурачить. В нашей культуре есть немало примеров того, как насилие, особенно если его совершает белый мужчина, чтобы проучить тех, кто вознамерился использовать его в своих интересах, встречает сочувственное понимание у общества. Насилие по отношению к женщинам, которые ведут себя вызывающе или пытаются соблазнить мужчину, имеет долгую и постыдную историю. При этом закон снисходительно относится к убийству на почве ревности и, как правило, смягчает наказание для убийцы, квалифицируя это преступление как «защиту от провокации» (англ. provocation defense).