Слежка

Не случайно главными персонажами в популярных сюжетах об обманщиках и мошенниках оказываются студенты, дети, иммигранты, любовницы, самозванцы и выскочки или заключенные. Их выходки не приносят значительного материального ущерба, они скорее опасны для социального статуса и самоуважения потенциальных жертв. Судя по поведению игроков в экономических играх, можно предположить, что страх оказаться в дураках – универсальное явление, не зависящее от культурных маркеров и социальной иерархии. Так оно и есть, но здесь легко впасть в заблуждение, потому что те, кто собирается вас обмануть, могут по-разному воспользоваться вашим страхом.

Первая реакция на чью-то попытку вас облапошить может быть весьма эмоциональной и сопровождаться восклицанием: «Да как вы смеете?!» Однако эти слова можно произнести и с другим логическим ударением: «Как смеете вы?» Когда приходит осознание, что вами манипулирует кто-то ниже вас по положению – собственный ребенок! ваши студенты! – вы записываете себя в ряды неудачников. Сама мысль, что мы можем получить обидное прозвище простофили, пешки, олуха, раззявы, приводит нас в ужас, и мы отчаянно пытаемся отодвинуть от себя перспективу пасть так низко. Риторическое оружие сильно тем, что оно сеет вражду и обиду между всеми участниками события. По одному выражению лица доктора вы понимаете, что он хочет сказать, что ваш ребенок лжет, а вы позволяете ему себя дурачить. Невзначай брошенное саркастическое замечание коллеги – и вы понимаете, что он хочет сказать, что студенты не заслуживают уважения, впрочем, как и вы сами.

Это чрезвычайно изощренное оружие. Рассмотрим пример с моей студенткой. Если она действительно пытается обмануть меня, я чувствую себя глупо и знаю, что произвожу впечатление человека, который слабее. Я крайне болезненно воспринимаю вероятность манипуляций с ее стороны, поскольку это большая угроза для моего статуса: я не хочу оказаться слабее тех, для кого я должна быть авторитетом. С точки зрения служебных отношений для меня это более серьезная угроза, чем обман со стороны руководства университета или банка, потому что, если вас пытаются обмануть собственные студенты, это подрывает ваш авторитет преподавателя. Когда я начинаю обстоятельно размышлять об этом, меняется мое поведение по отношению к студентам – я постоянно жду от них подвоха. Я начинаю относиться к ним настороженно и с подозрением, и это сбивает их с толку, поскольку изначально я нахожусь в более выгодном положении, чем они.

Эту причинно-следственную связь между расстановкой сил и действиями можно представить как логическое доказательство с помощью условной математической формулы. Возможно, такой подход покажется несколько формалистским, но поскольку он позволяет установить некоторые важные связи, я попытаюсь это сделать.

Допустим, у нас есть две ключевые фигуры: мошенник и его жертва.

1. Успешно проведенная афера определяет характер соотношения сил: статус мошенника повышается, статус слишком доверчивой жертвы понижается.

2. Чем ниже начальный статус мошенника, тем серьезнее угроза для потенциальной жертвы: когда тебя обманывает тот, кто ниже тебя по положению, падать всегда больнее.

3. Чем больше ресурсов тратится на то, чтобы смягчить удар противника, тем больше ресурсов потребуется, чтобы взять под контроль потенциальные угрозы со стороны противника, чей статус ниже.

На основании этих посылок можно вывести социокультурную гипотезу: страх оказаться одураченным побуждает людей бдительно охранять свою жизнь от посягательств тех, кто наименее защищен экономически и политически. Это характерная модель поведения отдельной личности и системы в целом. В США те, кого систематически подозревают в обмане системы, не принадлежат к высшим кругам общества. Это в основном те, кто вынужден доказывать свое право на налоговые льготы и чей годовой доход не превышает 20 000 долларов, причем они подвергаются финансовым проверкам куда чаще, чем миллионеры. Это работники доставки в компании Amazon, которые вынуждены постоянно проходить биометрический контроль в начале и в конце рабочей смены. Это жители города Фергюсон в штате Миссури, где Министерство юстиции выявило случаи массового злоупотребления полномочиями со стороны полицейских по отношению к чернокожим.

Стоит отметить и то, что само по себе подозрение в обмане порождает отчуждение и разобщенность. Когда моя студентка узнает, что от нее требуются документы, подтверждающие, что пропуск занятий действительно связан с потерей близкого родственника, она понимает, что ей указывают на ее место, и чувствует, что ее унизили, и она совершенно права. Моя вдруг возникшая подозрительность заставляет ее думать, что она не принадлежит к тому кругу людей, которые заслуживают снисхождения и доверия.

Повышенный страх оказаться обманутым теми, кто занимает более низкое положение, приводит к нежелательным последствиям, в результате которых объектом подозрения и слежки становятся те, чья социальная значимость меньше. Это подводит нас к последнему звену логической цепочки – о роли надзора и слежки в вепонизации, которая заключается в том, чтобы отвергать любые притязания на равный статус.

4. Если условные мошенники с низким социальным статусом – это те, над кем осуществляется контроль, то находиться под надзором или являться объектом слежки в этом случае значит подвергаться социальному унижению. Это свидетельствует о том, что их социальная значимость настолько мала, что делает их борьбу за влияние слишком заметной, а это не приветствуется.

Если бы мне по долгу службы пришлось попросить коллегу представить документ, в котором бы указывалась причина, по которой он пропустил важное мероприятие – например, заседание кафедры, – это бы означало конец отношений, настолько глубока была бы его обида. Сама мысль об этом столь возмутительна, что мне даже как-то неудобно писать об этом. (Однажды, на короткое время, в преподавательской появилось объявление о том, что за холодильником установлено видеонаблюдение, потому что кто-то опустошал запасы газированной воды. Преподаватели, прекрасно понимавшие, что никакого видеонаблюдения нет, тем не менее были вне себя от возмущения, хотя объявление было явно адресовано не им. Вскоре объявление было снято.)

Даже те, кто так или иначе соглашаются с необходимостью тотального слежения за другими, сразу же чувствуют угрозу собственному статусу, стоит им увидеть, что камера направлена на них. После убийства Майкла Брауна в Фергюсоне, штат Миссури, и последующих массовых протестов Министерство юстиции США провело расследование и составило пространный обвинительный акт в адрес местной полиции. Среди прочих ужасающих фактов в деле полиции Фергюсона упоминался инцидент с полицейским, который под формальным предлогом заставил семью остановить машину, а затем чуть было не набросился на них в приступе ярости.

Когда мать семейства стала записывать происходившее на камеру мобильного телефона, офицер пришел в бешенство и рявкнул: «Не смей меня снимать!» Он задержал отца по обвинению в «неисполнении родительских обязанностей» и повез его в отделение полиции, а мать, следуя за его машиной, продолжала снимать. Тогда полицейский арестовал и ее, обвинив в нарушении правил дорожного движения… Когда муж попросил о снисхождении для нее, полицейский ответил: «Никакого снисхождения, раз она захотела снимать».

По факту никакого нарушения правил дорожного движения и неисполнения родительских обязанностей не было. Однако в этом инциденте нельзя не заметить оголтелой реакции полицейского, в которой угадывается настойчивая подозрительность. Наблюдение и слежка организуются для того, чтобы укрепить субординацию; нельзя допустить, чтобы потенциальные обманщики системы (например, пешеходы, которые нарушают правила дорожного движения, или водители, которые неправильно паркуются) могли воспользоваться даже минимальными преимуществами.

Наблюдение и слежка превращаются в оружие борьбы с одурачиванием, каждый раз напоминая нам о том, кто под подозрением, а кому это не грозит. Охранник в магазине, по пятам следующий за покупателем, полицейский, под ничтожным предлогом задерживающий водителя, который везет куда-то всю свою семью, видеокамеры в подсобном помещении офиса – все это примеры демонстрации силы. Существуют люди и организации, которые могут позволить себе навязывать другим невыгодную сделку, и те, кто не может этого сделать. Существуют мошеннические схемы, которые настолько прочно вросли в экономическую и социальную систему, что уже не вызывают подозрений в том, что в их основе эксплуатация людей и злоупотребление доверием. Те же, кого подозревают, хорошо понимают, чем это грозит непосредственно им и их социальной значимости. Другими словами, как сказал тот офицер, задержавший семью и тем самым продемонстрировавший власть полицейского государства: «Никто не смеет снимать меня на камеру».