Глава 8
ТРЕТИЙ РАЗДЕЛ
1
После праздничных торжеств по случаю заключения мира с Турцией Петербург ещё долго оставался, выражаясь современным языком, в состоянии эйфории. Всем казалось, что наступило наконец время, когда можно расслабиться и не думать больше о возможных невзгодах. Мир! Ничто не побуждает столько приятных надежд, как это короткое, приятное всем слово.
Всех радовало не только восстановление добрососедских отношений с Оттоманской империей. Была приятна и тишина, воцарившаяся после бурных событий на территории Польши. Решившись на второй раздел этой страны между соседними с нею державами, министры её величества вначале побаивались, что поляки взбунтуются, возьмутся за оружие, но ничего этого не произошло. Ни одного мало-мальски заметного антирусского выступления! Слава Богу, образумились...
Так тихо и мирно ушёл в прошлое 1793-й год. Так же тихо и мирно начался новый, 1794-й... И вдруг из Киева, это случилось уже после Пасхи, появился курьер с ужасающим известием: в ночь на страстную пятницу поляки напали на русские команды, расквартированные в Варшаве, и учинили настоящую резню. Спастись удалось только тем, кто успел покинуть город и перейти российскую границу.
Вскоре появился ещё один курьер - на этот раз от самого генерал-аншефа Кречетникова. В своём донесении командующий русскими войсками в Польше представил более полную картину. Оказалось, вооружённое выступление поляков готовилось давно под руководством тайных организаций, имевших связь с мятежной Францией. Мятеж возглавил некий Костюшко, объявивший себя правителем государства. Мятежники сумели привлечь на свою сторону почти всю королевскую армию. Они уже заняли Краков, а теперь угрожают взять под свой контроль и Варшаву. Король Станислав не в состоянии им что-либо противопоставить. Не в силах восстановить порядок в стране и российские войска. Кречетников просил её величество ввести в Польшу дополнительные части, без чего исправить положение невозможно...
Ознакомившись с донесением, императрица вызвала к себе Безбородко и Салтыкова.
- Известно ли вам, что произошло в Варшаве? - спросила она.
- Да, ваше величество, - отвечал президент военной коллегии, - копию донесения вашему величеству Кречетников прислал и на моё имя.
- Что вы можете сказать о Костюшко, объявившем себя правителем королевства?
У графа Салтыкова сведений об этом человеке не оказалось. Короткую информацию смог представить только первый министр Безбородко. Он сообщил, что Тадеуш Костюшко происходит из шляхетской семьи. Выпускник Варшавского кадетского корпуса, четыре года обучался военному делу во Франции. Имеет звание бригадного генерала.
- По всему, мы имеем дело с опасным противником, - резюмировала императрица. Она потянулась рукой к табакерке, два раза чихнула и затем вернулась к прерванному разговору:
- Что имеете предложить?
- Я подготовил рескрипт князю Репнину, - доложил Салтыков. - Мы дадим в его распоряжение две дивизии, силами которых он сможет нанести удар по мятежникам со стороны Вильно. Кроме того, можно повести наступление со стороны Бреста, где тоже расквартированы войска.
Высказанный план действий императрица не отвергла, но и не одобрила. Она долго молчала, обдумывая, какое принять решение, и наконец заговорила:
- Наши лучшие войска всё ещё находятся неподалёку от турецких границ. Не так ли?
- Да, ваше величество.
- Ежели мы снимем эти войска и пошлём на Варшаву, то, думаю, удобнее сделать сие через Малороссию. Я знаю, что делать, - вдруг озарилась она идеей, - я поручу сие дело фельдмаршалу Румянцеву.
Безбородко без колебаний одобрил её решение. Он выразил уверенность, что граф Румянцев, из нынешних военачальников самый опытный, сумеет быстро разгромить армию мятежников и усмирить страну.
- А как быть с Репниным? - подал голос Салтыков. - Оставить его в покое?
- Пусть он тоже примет участие в деле. Главная задача для него - не допустить мятежников в Вильно и другие прибалтийские земли.
Когда все вопросы, казалось, были уже обговорены, императрица вспомнила о западных соседях Польского государства.
- Встречались ли вы с посланниками Пруссии и Австрии? - обратилась она к первому министру.
- Пока ещё нет.
- Пригласите. Пусть их правительства представят нам свои соображения, касаемые мятежа, а также решений, которые следует принять после усмирения Польши.
Отвечая согласием, Безбородко низко поклонился.
Когда посетители ушли, императрица села за стол и занялась письмом фельдмаршалу Румянцеву. Письмо получилось сравнительно коротким, но, как ей самой показалось, достаточно убедительным. «Довольно небезызвестно, думаю, Вам самим, - писала она, - сколь странное сделалось происшествие с войском моим в Варшаве и сколь ослабление, допущенное к тому, должно чувствительно быть для меня. Ничто так не прискорбно мне, как то, что поляки, имея всегда лучший и удобнейший случай предпринять, что они могли предпринять теперь, когда среди самого войска моего находились. Но я оставляю говорить Вам о сём: скажу здесь только то, что я слышала о лучшем состоянии теперь здоровья Вашего; обрадовалась и желаю, чтоб оно дало вам новые силы разделить со мною тягости мои. Ибо Вы сами довольно знаете, сколь Отечество помнит Вас, содержа незабвенно всегда заслуги Ваши в сердце своём; знайте также и то, сколь много и всё войско самое любит Вас и сколь оно порадуется, услышав только, что обожаемый Велизарий опять их приемлет, как детей своих в своё попечение. Я, уверена будучи не менее о Вашем благорасположении к ним, остаюся неизменно в ожидании теперь о принятии Вами всей армии в полное распоряжение Ваше, пребывая впрочем навсегда Вам усердная и доброжелательная Екатерина».
Кончив писать, императрица вызвала секретаря и приказала, сняв с письма копию, тотчас отправить его с фельдъегерем в Киев графу Румянцеву.
«Ну вот, распоряжения сделаны, - удовлетворённо подумала она. - Теперь остаётся ждать, как развернутся дальнейшие события».
2
Весть о массовом восстании в Польше дошла до Риги несколькими днями позднее, чем об этом узнали в Петербурге. Репнин сначала не придал сей вести особого значения, думая, что это всего лишь нападение одного из конфедератских отрядов, но когда получил письмо от Столыпина, понял, что дело серьёзное. Не мешкая, он сразу же поехал в расквартированные в губернии войска, имея целью сформировать из них достаточно боеспособный корпус.
Поездка по войскам заняла около двух суток. Когда он вернулся в управление губернии, на его рабочем столе оказалось новое письмо президента военной коллегии. К письму был приложен сенатский указ, коим он, Репнин, назначался главнокомандующим действующей армии, создаваемой для подавления Польского восстания. Местом пребывания главной штаб-квартиры армии назначался город Брест. Репнина, однако, удивило то, что в письме президента военной коллегии ему предписывалось покуда не ездить в Брест, а занять с войсками город Вильно и оставаться там в ожидании новых указаний из Петербурга.
- Ничего не понимаю, - пожаловался Репнин своему помощнику. - Вроде бы назначили главнокомандующим армией, а в штаб-квартиру сей армии не пускают. Уж не другого ли человека вместо меня подобрали? В военной коллегии, похоже, все с ума посходили.
Новоиспечённый главнокомандующий напрасно сетовал на военную коллегию. Дело в том, что императрица, послав Румянцеву письмо с предложением возглавить армию для подавления польского восстания, вдруг засомневалась в том, что тот согласится взять на себя такое поручение. Вот она и приказала перестраховки ради создать вторую армию во главе с князем Репниным - так, на всякий случай... Сам Репнин узнал обо всём этом только после завершения польской операции. Но тогда, негодуя и теряясь в догадках, он вынужден был делать то, что предписывалось инструкциями.
К тому времени город Вильно уже был занят повстанцами. Однако их силы оказались не столь велики, и Репнину с его регулярными частями не стоило большого труда разогнать плохо обученные толпы, захватив при этом до ста пленных.
Заняв город, Репнин, как ему и было приказано, дальше не пошёл, а расставил всюду посты и стал ждать, что будет дальше.
Письма из Петербурга более не приходили. О положении в Польше он узнавал теперь от беженцев, которых с той стороны шло великое множество. Именно от них стало известно, что кроме Брестской армии, кстати, пока ещё ничем не проявившей себя, на территорию Польши вступила другая армия, больше, чем Брестская, и что эту армию по поручению фельдмаршала Румянцева возглавил генерал-аншеф Суворов, который уже бьёт мятежников «ив хвост, и в гриву»...
Репнин с сочувствием относился к беженцам - ни в чём не повинным людям, из-за страха за свою жизнь вынужденным бросать родные жилища и искать спокойного места, где не стреляют и не убивают. Поскольку губернская казна была пуста, он убедил Наталью Александровну, приехавшую к нему в Вильно, выделить из семейной кассы тысячу рублей для приготовления бесплатных обедов нуждающимся.
Следил он и за тем, чтобы не обижали пленных. Однажды ему доложили, что бунтовщики, содержавшиеся в городской тюрьме, стали отказываться от пищи, требуя встречи с самым главным русским начальником.
- Зачинщик известен? - спросил Репнин.
- Известен, ваше сиятельство: пан Огинский.
- Не тот ли Огинский, который некогда был маршалом коронных войск?
- Не ведаем, ваше сиятельство. Знаем только, что сами поляки называют его графом.
- Хорошо, приведите его ко мне, я поговорю с ним сам.
Огинского, который был маршалом коронных войск, Репнин знал хорошо. Он познакомился с ним ещё в то время, когда жил в Варшаве в качестве полномочного российского посланника. Очень скользкий тип. Сначала служил королю Станиславу, клялся ему в верности, а потом вдруг вместе со своим войском переметнулся на сторону конфедератов, объявил себя борцом «за свободу Польши». После того, как его войско было разбито, исчез и больше о нём ничего не было слышно. И вот снова Огинский...
Зачинщика беспорядков в тюрьме Репнину доставили прямо в кабинет. Перед ним предстал красивый молодой человек лет двадцати семи - тридцати. Никакого сходства с тем маршалом коронных войск. Тому сейчас было бы лет шестьдесят, не меньше.
- Как ваше имя? - начал допрос Репнин.
- Граф Михал Огинский, - представился пленный.
- Как попали в отряд бунтовщиков?
- Мы не бунтовщики, мы борцы за свободу своей Отчизны.
- Какой свободы?
- Свободы от иноземного засилья, в том числе и русского.
- Вы офицер?
- Когда меня спрашивают о моей склонности к занятиям, то я обычно называю себя музыкантом. Я играю на скрипке, клавесине и пишу музыку.
- Я тоже играю на клавесине и люблю музыку. Кстати, в своё время я имел в польском обществе много знакомых музыкантов, с которыми поддерживал хорошие отношения.
- Приятно это слышать. Однако я добивался встречи с вами не для того, чтобы говорить о музыке. Я имею жалобу на ужасные условия, в которых содержатся заключённые. Камеры так тесны, что всем не хватает места для сна. Приходится спать по очереди.
Репнин оказался в затруднительном положении. Он понимал, что претензии пленённых бунтовщиков справедливы, но в то же время не знал, как эти претензии можно удовлетворить: свободных казённых помещений для содержания арестованных в городе не было.
- Я отпустил бы всех вас на волю, - сказал он, - если бы был уверен, что, получив свободу, вы не возьмётесь больше за оружие. Вы лично можете в этом поклясться?
- В чём?
- В том, что, получив свободу, не примкнёте больше к бунтовщикам.
- Такого обещания я дать не могу.
- В таком случае вам придётся набраться терпения и ждать, когда в стране снова наступит мир. Только после этого откроются перед вами тюремные ворота.
- Смею напомнить, генерал, я явился сюда не просить свободу, а требовать улучшения условий содержания в неволе пленённых вами.
- Что до условий содержания, - помедлив, сказал Репнин, - то мы постараемся их улучшить. Я вам это обещаю.
После того как Огинского увели, Репнин вызвал к себе коменданта города и приказал ему вместе с начальником тюрьмы принять все необходимые меры для улучшения условий содержания пленённых бунтовщиков, если даже для этого придётся освободить под тюремные камеры часть служебных помещений.
- Завтра всё будет сделано, - пообещал комендант.
- Не завтра, а уже сегодня, - предупредил Репнин.
В этот день он вернулся домой таким усталым, каким давно уже себя не чувствовал.
- В городе появились слухи, будто в тюрьме преступники устроили бунт, - сказала встретившая его Наталья Александровна. - Ты из-за этого расстроился?
- Никакого бунта не было, просто было недовольство заключённых. Сейчас уже всё улажено.
- Тогда почему ты такой? На тебе лица нет.
- Я просто устал, - сказал князь. - А потом меня угнетает неопределённость. Я считался главнокомандующим Брестской армии, а ехать в Брест, где главная квартира сей армии, мне не дозволяют, желая, чтобы я оставался в Вильно. Впечатление такое, что Петербург мне более не доверяет.
- Напрасно ты мучаешь себя такими мыслями. С бунтовщиками в Варшаве, наверное, уже покончено, поэтому надобности в твоей армии больше нет, потому тебя и не беспокоят.
- Нет, нет, - стоял на своём князь, - тут что-то не так. Подожду ещё неделю. Ежели за это время не получу письма от графа Салтыкова, сам поеду в Петербург.
Княгиня согласилась. Ехать в Петербург? Что ж, она тоже поедет. Но она уверена, что ехать никуда не придётся. Курьер с письмом может приехать уже завтра. Она это чувствует, а чутьё её ещё никогда не обманывало.
3
Польское восстание, начавшееся весной 1794 года, продолжалось до глубокой осени того же года. На первых порах удача сопутствовала повстанцам. Вскоре после овладения Краковым у деревни Рацлавицы они вступили в бой с крупным российским войском и учинили ему полный разгром. Победа всколыхнула многие слои населения. «Борцы за свободу» поняли, что русские части можно побеждать, и стали быстро увеличивать свои ряды за счёт крестьянских ополченческих отрядов. Желая убедить крестьян, что участие в «освободительной войне» необходимо им самим, руководитель восстания Костюшко в мае обнародовал так называемый «Поланецкий универсал», которым объявлял крестьян лично свободными, разрешал им выход из поместий после выплаты ими всех долгов и налогов. Что до земли, то она оставалась в руках тех, кому она принадлежала, а принадлежала она главным образом шляхетству. Своим «универсалом» Костюшко надеялся поднять народный энтузиазм и на волне этого энтузиазма увеличить число своих воинов. Но, вопреки ожиданиям, результат получился обратный. Крестьяне рассудили: личная свобода - это, конечно, хорошо, но что делать с этой самой свободой, когда нет земли-кормилицы? Без свободы прожить можно, а без земли не проживёшь, и придётся снова свободному крестьянину идти в кабалу к землевладельцам...
10 октября 1794 года в сражении под Мацеевицами армия Костюшко потерпела сокрушительное поражение. Сам Костюшко был в этом бою ранен и взят в плен. А вскоре русские войска вошли в Варшаву. Восстание было подавлено. Правда, оставалось ещё разоружить мелкие разрозненные отряды, но это уже было делом времени.
Раненого Костюшко, после того как его жизнь стала вне опасности, повезли сначала в Киев к Румянцеву как главному руководителю российской армии, а оттуда через Москву в Петербург. Императрица Екатерина, а по примеру её величества и сановники видеть его не захотели, и он был сразу помещён в Петропавловскую крепость.
4
Между тем князь Репнин всё ещё оставался в Вильно. Главной причиной, заставившей его отложить поездку в Петербург, был начавшийся обратный отток беженцев из Литвы в глубинные районы Польши. Беженцы каким-то образом узнали о полном поражении повстанцев и аресте их главаря Костюшко раньше, чем люди, находившиеся на должностях, и, не мешкая, устремились в родные места в надежде успеть найти дома свои ещё не разграбленными. Снова напомнили о себе пленённые бунтовщики, но теперь они требовали освобождения.
- Может быть, их и в самом деле отпустить? - предложил Репнину комендант. - Всё равно нечем кормить: у нас кончаются продукты.
- Хорошо, - подумав, сказал Репнин, - прикажите начальнику тюрьмы, пусть всех отпустит.
Комендант отправился выполнять приказание, а Репнин подошёл к окну и долго стоял, глядя на городскую улицу, по которой реденькими группками шли люди в сторону Варшавской дороги - кто с тачками, а кто всего лишь с заплечными котомками. Репнин смотрел на это и думал... Думал о судьбе Польши и польского народа, на долю которого выпало столько несчастий. Да, внутренняя война закончена, но означает ли это, что теперь наступит тихая мирная жизнь? Вряд ли... А если и наступит, то не скоро. Войны без последствий не заканчиваются. Может случиться даже так, что Польша вообще лишится своей государственности. Обер-майор, приезжавший из Бреста, рассказывал, что австрийские войска уже успели захватить значительные части территорий Люблинского, Краковского и Сандомирского воеводств. Дело идёт к новому разделу Польши, и помешать этому вряд ли кто сможет.
Репнин направился к себе домой: он обещал жене вернуться до наступления темноты, а сумерки были уже где-то рядом.
У подъезда князя поджидал какой-то человек. Приблизившись, Репнин узнал графа Огинского, который был у него с требованием об улучшении условий содержания в тюрьме пленённых участников восстания.
- Как вы здесь оказались?
- Нас освободили, и я пришёл сюда, чтобы поблагодарить вас за всё, что вы для нас сделали.
- Не стоит благодарности. Да, - вдруг вспомнил Репнин, - ваш главарь арестован. Наверное, будут другие аресты лиц, причастных к организации мятежа. На вашем месте я бы на время уехал за границу, например в Италию или ещё куда-нибудь.
- Благодарю вас, я подумаю.
Они обменялись рукопожатиями и разошлись в разные стороны.
Дома Наталья Александровна встретила мужа вопросом, который задавала ему всё последнее время:
- Есть ли новости из Петербурга?
- Пока нет. О происходящих событиях мне по-прежнему приходится судить только по слухам, рассказам приезжающих с той стороны офицеров да по донесениям конных разъездов, посылаемых вглубь польской территории.
- Помнится, ты собирался ехать в Петербург, если в течение недели не получишь оттуда письма. Ты не раздумал?
- Мы выедем туда завтра или послезавтра. Сначала я должен сделать неотложные распоряжения относительно возвращения войск на зимние квартиры. Формально я всё ещё остаюсь главнокомандующим армией, поэтому не должен забывать о лежащих на мне обязанностях.
Кроме хлопот, связанных с размещением войск на зимние квартиры, у Репнина нашлись и другие дела. На несколько дней пришлось съездить в город Гродно, куда из Бреста переместилась главная квартира армии. Он принимал там участие в совещании командиров войск, размещённых на территории Польши. В Петербург Репнины смогли выехать только в первых числах декабря.
5
Президент военной коллегии граф Салтыков сидел за изучением карты Польши, когда Репнин вошёл к нему доложить о своём прибытии.
- А, князь!.. - обрадованно раскрыл объятия Салтыков. - Проходи и садись. Я тут прикидываю, кому что от Польши достанется.
Увидев на мундире графа фельдмаршальскую звезду, Репнин удивился:
- А я и не знал, что вы уже в новом чине.
- Государыня милостива. На войне судьба не дала мне случая показать себя большим полководцем, зато на этом месте моё усердие щедро вознаграждено.
- Я от души поздравляю вас с повышением.
- Спасибо. Впрочем, о подобных вещах удобнее говорить в другой обстановке. Один приехал или с женой?
- С женой.
- Очень хорошо. Завтра воскресенье, а по воскресеньям я принимаю гостей. Жду тебя с супругой в два пополудни. Надеюсь, не откажешься?
- Постараюсь прийти, если...
- Что если?
- У меня временами возникают сильные головные боли.
- Ничего страшного. Мой главный повар умеет делать такие настойки, что мёртвого оживить могут. Буду ждать. Договорились? А коль договорились, можно и о деле поговорить. Как там поляки, больше не бунтуют?
- Жизнь постепенно налаживается, но люди ещё не знают, что будет с их страной.
- Что будет? А ничего не будет, потому как не будет самого государства и им придётся принимать подданство соседних стран. Король Станислав уже отрёкся от престола и намерен принять российское подданство. Речь Посполитая, можно сказать, канула в прошлое. Ты посмотри на эту карту, - возбуждённо продолжал Салтыков, - тут выделены районы, которые переходят к нам и которые войдут в состав Австрии и Пруссии. Видишь, от прежней Польши даже рожек и ножек не остаётся.
- Надеюсь, этот раздел международным договором ещё не оформлен?
- Пока нет, но за этим дело не станет: не успеем в этом году - оформим в будущем. Со своей стороны государыня уже приняла твёрдое решение: она берёт под свой скипетр Курляндию, Литву, Западную Белоруссию, Западную Украину и Подолию.
- А в чьи руки попадает Варшава?
- Варшава будет находиться под скипетром прусского короля. Да ты сам посмотри, на карте всё помечено.
- У меня болят глаза, и без очков не смогу разобрать ни одной буквы.
- Жаль, - сказал Салтыков. - Кстати, насколько мне известно, перешедшими к нам польскими землями придётся управлять тебе.
Репнин вспыхнул:
- Но мне и без того хватает работы. Я генерал-губернатор Лифляндской и Эстляндской губерний. Кроме того, на мне всё ещё висит должность главнокомандующего армией.
- Сочувствую, но придётся покориться: такова воля государыни. Что до должности главнокомандующего, - сделав паузу, продолжал Салтыков, - то о ней можешь забыть. То было временное назначение. Брестской армии больше нет, значит, не должно быть и командующего.
Репнин почувствовал, как в голове неприятно зашумело, сердце стало биться как бы рывками, временами пугающе затихая.
- Тебе плохо? - заметил бледность на его лице Салтыков.
- Ничего, скоро пройдёт.
- Воды принести или водки? Со мной иногда тоже такое бывает. Но я лечусь водкой. Полбокала залпом - и как рукой снимает. Эй, человек, - крикнул он за дверь, - быстро подать водки! Мигом!..
Не прошло и минуты, как появились два лакея с подносами, на которых была водка и холодная закуска.
- А это зачем? - сердито глянул он на закуску. - Я просил только водки. - Он сам налил в бокал водки и сунул в руки Репнину. - Пей, князь, выпьешь до дна и сразу почувствуешь, как станет легче.
После водки Репнину и в самом деле стало лучше, перебои в сердце прекратились.
- Может, ещё? - предложил Салтыков.
- Нет, нет, пусть ваши люди лучше помогут мне дойти до кареты. Я должен поехать домой.
- Тогда не буду задерживать. Но помни: в воскресенье жду вместе с супругой.
Слуги готовы были донести гостя на руках, но делать этого им не пришлось: Репнину хватило сил самому дойти до кареты.
Когда он подъехал к своему дому, то снова почувствовал себя плохо. Выпитая по настоянию Салтыкова водка ударила в голову, и он смог добраться до своей комнаты только с помощью камердинера. Княгиня, пришедшая к нему, ужаснулась:
- Боже, да ты, кажется, пьян! Как это тебя угораздило?
Репнин рассказал ей о сердечном приступе, случившемся с ним во время встречи с графом Салтыковым. Наталья Александровна расстроилась не на шутку.
- Раньше ты жаловался только на головные боли, а теперь и сердце... Может, за доктором послать?
- Не надо доктора. Всё уже позади. Только горит желудок. Ведь после водки я ничего ещё не ел.
- Сейчас распоряжусь. Только не знаю, чего тебе принести. Скоромное нельзя - Рождественский пост начался. Может быть, икру с булочкой да кофею горячего?
- Пожалуй, кофею выпью, - согласился князь.
После кофе и булочки с чёрной икрой ему стало гораздо лучше. Успокоившись, Наталья Александровна принялась расспрашивать о том, что нового довелось узнать ему в городе.
- Новость одна, но такая плохая, что, наверное, из-за неё у меня сердце чуть не остановилось, - сказал князь мрачным голосом.
- Что произошло?
- Случилась величайшая несправедливость: не стало больше Польского королевства. Его решили поделить между собой три великие державы, в том числе и Российская империя. На карте Европы этой страны больше не будет.
- Тебя это расстроило?
- Расстроило - не то слово, меня это убивает. Помнится, - продолжил князь с возрастающей горячностью, - ещё не очень давно я спорил, доказывал графу Безбородко, нашему первому министру, что нельзя делить страну между более сильными державами как пирог, что Польша наш естественный союзник, народ её имеет с русским народом общие славянские корни, но граф не внял моим советам. Хуже того, как бы в отместку за мои убеждения земли, которые после раздела Польши переходят к России, решено передать под моё управление. Салтыков говорит, что уже и указ заготовлен. Осталось только его подписать. А сие убьёт меня окончательно.
- Ты слишком близко всё берёшь к сердцу, - мягко заговорила Наталья Александровна, касаясь его руки. - Ты же не виноват в том, что случилось с Польшей. Пусть переживают другие, а твоя совесть чиста.
- Я в этом не уверен. - Репнин пересел на оттоманку и, как бы исповедуясь, продолжил: - В молодости, будучи послом в Варшаве, я относился к полякам с той же высокомерностью, с тем же неприкрытым желанием согнуть их в бараний рог, как и некоторые нынешние дипломаты и политики. Представь себе такую картину. Идёт сейм. В зале самые знатные представители польского населения. Здесь же присутствуют иностранные послы, приглашённые в качестве гостей. Как всегда, на своём почётном месте находится король. А твой нынешний муж, которым ты порою восхищаешься, забыв об уважении к столь высокому собранию, сидит перед всеми с покрытой головой и голосом, от которого отдаёт самодержавностью, по-русски читает текст декларации российской императрицы, в которой её величество требует от польских властей, что они должны делать... В те минуты я был страшно горд от мысли, что именно мне было дозволено огласить сей судьбоносный документ. Теперь же, при вспоминании об этой сцене, мне становится ужасно стыдно.
- Зачем ты всё это рассказываешь? Хочешь убедить меня, что ты хуже, чем я о тебе думаю? Но это тебе не удастся. Я люблю тебя и буду любить всегда.
- Нет, милая, я не хочу, чтобы меня разлюбила. Упаси Боже! Я всего лишь хочу подготовить тебя к тому, чтобы ты правильно поняла решение, которое я принял.
- Какое решение?
- Я решил обратиться к императрице с прошением об увольнении со службы на покой по старости и плохому состоянию здоровья.
Наталья Александровна посмотрела на него долгим смеющимся взглядом.
- Почему ты так смотришь? Тебе смешно?
- Очень даже. Мне смешно, что ты назвал себя стариком.
- Но я и в самом деле старик. Мне идёт уже шестьдесят первый год.
- Ну и что? Да в тебя ещё молодые девушки влюбляются. Думаешь, не знаю?
- Я с тобой серьёзно.
- Ну, если серьёзно, то твоё решение меня может только радовать. Наконец-то ты будешь только моим. Поселимся где-нибудь в Подмосковье и устроим себе настоящий рай.
Утром Репнин встал без каких-либо признаков недомогания и в хорошем настроении.
- Я забыл сообщить тебе вчера, - сказал он жене, когда садились завтракать. - Нас пригласил к себе на обед граф Салтыков.
- Ты шутишь, сейчас же пост.
- Ну и что? Граф из тех, которые имеют иное, собственное представление о соблюдении постов.
- А тебе хочется пойти?
- Нет, не хочется. Мне хочется сразу же после завтрака сесть за письмо императрице. Но с другой стороны, неудобно получится, если не придём... Видишь ли, Салтыков удостоен чина генерал-фельдмаршала и может бог знает что обо мне подумать.
- Ты сказал, граф Салтыков - генерал-фельдмаршал? - удивлённо переспросила княгиня. - Но он же был чином ниже тебя.
- Да, был когда-то, потом сравнялся, а теперь стал выше. Так бывает. Повезло, вот и всё.
- Я знаю, от кого это везение. Платон Зубов, фаворит императрицы, Салтыковых наверх тянет.
- Грех так говорить о людях, которых не знаешь. Я воевал вместе с графом в трёх войнах и знаю его как способного военачальника.
- А ты, выходит, неспособный? По крайней мере, заслуг имеешь не меньше, чем он, а тебя уже сколько лет держат всё в том же чине генерал-аншефа.
- Не знал, что сей случай может задеть твоё женское честолюбие, - усмехнулся Репнин. - Но не будем больше об этом. Давай решать: поедем или не поедем?
- Мне не хочется, но если ты желаешь...
- Не буду навязывать свою волю. Если тебе не хочется, не поедем.
- Но надо как-то извиниться.
- Пошлю человека с запиской, напомню о вчерашнем недомогании. Он поймёт.
Письмо императрице с прошением об увольнении Репнин отвёз в дворцовую канцелярию 14 декабря, а уже ровно через неделю получил на него собственноручный ответ на двух страницах. Её величество сожалела, что у князя ослаблено здоровье, но просила его не отрекаться от возложенных на него дел в столь трудный для страны час.
- Что пишет, - спросила мужа Наталья Александровна, когда он закончил чтение письма, - даёт согласие на увольнение?
- Прочти сама, - протянул он ей письмо.
Она читала долго, и пока читала, лицо её то бледнело, то краснело.
- Что будешь делать? - спросила она, вернув письмо.
- Выбора нет, придётся принимать новые обязанности.
Несколько дней спустя Репнина пригласили в дворцовую канцелярию, где вручили инструкцию относительно управления польскими землями, отошедшими к России. Затем он нанёс визиты фельдмаршалу Салтыкову и первому министру Безбородко, а вскоре после Рождества выехал в Вильно - свою новую резиденцию, назначенную самой Екатериной.
