Наталья Александровна восприняла назначение мужа в Ригу с пониманием. Что ж, в Ригу, так в Ригу, ей не привыкать переезжать с места на место, главное, чтобы быть вместе. Особенно это важно сейчас, когда у последней доченьки Дашеньки жених объявился в лице барона Коленберга. Не нынче-завтра тоже оставит родительское гнездо, как это уже сделали её старшие сёстры.

Истекал март 1793 года, приближалась пора дружного таяния снегов, и Репнин решил не задерживаться в Воронцове; переночевав, он уже на следующий день поспешил с семьёй в обратную дорогу.

В Петербург успели вовремя: с моря подул тёплый ветер, пролился дождь, и дороги на глазах превратились в грязное месиво.

   - Что теперь будем делать, - встревожилась княгиня, - ждать, когда всё просохнет?

   - Имеешь в виду поездку в Ригу?

   - Да.

   - Мы можем отправиться туда на корабле. Так будет удобнее.

   - А когда отправимся?

   - Я ещё не получил указа о моём назначении, да и адъютант пока в отпуске. Придётся немного подождать.

После возвращения из Воронцова Репнин к первому министру более не ездил, но президента военной коллегии всё же навестил. Не мог иначе: всё-таки старый боевой друг, три войны вместе воевали.

Граф Салтыков встретил Репнина порывистыми объятиями.

   - Как же обрадовал меня своим появлением! - тискал он гостя в своих ручищах. - Рад, зело рад!..

От его объятий князю становилось даже невмоготу: родитель Пётр Семёнович был человеком щупленьким, хилым на вид, а этот вымахал в настоящего богатыря. Видно, так Богу угодно было.

   - А у меня хорошие новости, - продолжал Салтыков, не давая гостю раскрыть рта. - Только что получил рапорт от генерала Кречетникова. Границы империи Российской расширены на запад ещё на многие десятки вёрст. Пограничные столбы уже переставлены.

   - Хочешь сказать, произошёл новый раздел Польши?

   - Как хочешь, так и называй. Поляки получили то, что должны были получить в результате вызывающего поведения. Впрочем, тебе всё может объяснить сей документ, - добавил Салтыков, кладя на стол перед гостем несколько листов бумаги. - Почитай, а я тем временем схожу распоряжусь, чтобы принесли выпить и закусить. Такую встречу нельзя не отметить.

Документ имел следующее название: «Манифест генерал-аншефа Кречетникова, объявленный по высочайшему повелению в стане российских войск при Полонно». На его страницах не было ни одного исправления или помарки, всё выглядело чисто и аккуратно, как обычно выглядят документы, которые составляются в придворных канцеляриях. Да и сам стиль изложения свидетельствовал о том, что его писали не штабные писари, а чиновники высокого столичного ранга. Что до имени генерала Кречетникова, вписанного в название документа, то оно воспринималось как прикрытие для подлинных авторов манифеста.

«...Участие её величества императрицы Всероссийской, - читал Репнин, - приемлемое в делах польских, основывалось всегда на ближайших коренных и взаимных пользах обоих государств. Что не только тщетны были, но и обратились в беспощадную тягость и в такое же донесение бесчисленных убытков и все её старания о сохранении в сей соседней ей области покоя, тишины и вольности, то неоспоримо и ощутительно доказывается тридцати летнею испытанностию. Между неустройства- ми и насилиями, происшедшими из раздоров и несогласий, непрестанно республику Польскую терзающих, с особенным соболезнованием её императорское величество всегда взирала на те притеснения, которым земли и грады, к Российской империи прилеглые, некогда сущим её достоянием бывшие и единоплеменниками её населённые, созданные и православною христианскою верою просвещённые и по сие время оную исповедующие, подвержены были. Ныне же некоторые недостойные поляки, враги Отечества своего, не стыдятся возбуждать правление безбожных бунтовщиков в королевстве Французском и просить их пособий, дабы обще с ними вовлёкши Польшу в кровавое междоусобие. Тем вящая от наглости их предстоит опасность как спасительной христианской вере, так и самому благоденствию обитателей помянутых земель от введения нового пагубного учения, стремящегося к расторжению всех связей гражданских и политических, совесть, безопасность и собственность каждого обеспечивающих, что помянутые враги и ненавистники общего покоя, подражая безбожному, неистовому и развращённому скопищу бунтовщиков французских, стараются рассеять и распространить оное по всей Польше и тем самым навеки истребить как собственное её, так и соседей её спокойствия»...

Репнин вздохнул, прикинул, сколько ещё осталось читать, и снова склонился над бумагами. Далее следовали уже вещи поконкретнее.

«По сим упражнениям её императорское величество всемилостивейшая моя государыня, как в удовлетворение и замену многих своих убытков, так и в предохранение пользы и безопасности империи Российской, а равно самих областей польских, и в отвращение и пресечение единожды навсегда всяких превратностей и частых разнообразных перемен правления, соизволяет ныне брать под державу свою и присоединить на вечные времена к империи своей все замыкающиеся в нижеописанной черте земли и жителей их...»

   - Ну как, ознакомился? - вошёл Салтыков.

   - Прочитал почти всё.

   - Ну и как?

Репнин пожал плечами, промолчал.

   - С поляками можно иметь дело, только ведя за спиной силу.

   - Новый раздел Польши может вызвать не только общее негодование, но и вооружённое сопротивление, - сказал Репнин.

   - Пусть попробуют, мы их быстро усмирим. Пока же, судя по рапорту Кречетникова, они ведут себя разумно. Ни одного шумного сборища, не говоря уже о вооружённых выступлениях.

На этом разговор пришлось прекратить, потому что в комнату с большой корзиной вошёл слуга и стал выкладывать на стол бутылки с вином, бокалы и блюда с холодными закусками.

   - Всё, ни слова больше о политике, - объявил Салтыков. - Будем только пить и говорить о женщинах. Согласен?

   - Придётся согласиться, - улыбнулся Репнин.

В Ригу Репнины выехали только в мае. Пришлось задержаться в связи со свадьбой младшей дочери, которая состоялась сразу после празднования Пасхи. Жених Дашеньки устраивал обоих родителей: он хотя и был природным немцем и лютеранской веры, но человеком оказался умным и добропорядочным.

   - Теперь мы остались совсем одни, - говорила дорогой Наталья Александровна, - но меня это почему-то совсем не печалит. Даже радует. Я смогу теперь больше уделять тебе внимания и никуда более не пущу одного.

   - А ежели на войну пошлют?

   - И на войну с тобой поеду.

Слушая её откровения и время от времени взглядывая на её одухотворённое лицо, Репнин радовался тому, что сохранил супружескую верность. Такая прекрасная жена была достойна большой ответной любви. А ведь был случай, когда их брак держался буквально на волоске: тогда, когда Репнин представлял в Варшаве российское правительство в качестве полномочного министра. Однажды его познакомили с полячкой Понятовской, женщиной редкой красоты, вышедшей замуж за австрийского генерала. Влюбчивая полячка так увлеклась российским дипломатом, что, казалось, забыла о существовании законного супруга, тем только и занималась, что искала с ним новых и новых встреч. И кто знает, чем всё это могло кончиться, если бы Петербург не дозволил ему уехать на турецкую войну.

В Риге Репнины разместились в казённом губернском доме. Всякое переселение связано с расходами, а после свадьбы дочери денег в семейной шкатулке осталось совсем мало. При покупке мебели и хозяйственной утвари пришлось ограничиться самым необходимым.

   - Не стоит расстраиваться, - утешал жену Репнин. - Всё равно долго жить здесь не будем. Представится случай - попрошу государыню перевести меня в Москву или вообще уволить со службы.

   - А ежели дадут чин генерал-фельдмаршала?

   - Такого чина мне не дадут.

   - Откуда знаешь?

   - Раз говорю, значит, знаю.

Служба Репнину была знакома: не один год губернаторствовал в Смоленске и Орле, слава Богу, кое-чему научился. Обретённый в прошлые годы опыт позволил быстро вникнуть в суть дел, и дела устроились обычным порядком.

В начале августа от президента военной коллегии графа Салтыкова пришло письмо с приглашением принять участие в праздничных торжествах по случаю заключения мира с Оттоманской империей, которые намечались на 2 сентября. Репнин показал письмо супруге:

   - Поедешь?

   - А как же! Я же сказала: больше ни на шаг не отпущу тебя одного.

   - Тогда надо собираться в дорогу. Время летит быстро.

В Петербург приехали за неделю до начала торжеств. Первым делом нанесли визиты родственникам, знакомым. Сам Репнин в первую очередь поехал к президенту военной коллегии, на которого, судя по полученному письму, императрицей возлагалась организация торжеств. Граф, как и в прошлый раз, был шумлив и деятелен. На новой, более высокой должности он утратил прежнюю скромность, а вместе с нею и сдержанность в суждениях, стал самонадеянным и чуточку кичливым.

   - Что слышно от Кречетникова, - спросил Репнин, - поляки не бунтуют?

   - А чего им бунтовать? Никуда не денутся, будут жить как миленькие.

Рассказывая о программе праздника, Салтыков сообщил, что торжества откроются парадом войск гвардии, затем будут приёмы, награждения, застолья, развлечения...

   - Много приглашённых?

   - Почти всех генералов пригласили, свободных от службы. Фельдмаршалу Румянцеву тоже послали приглашение, но он вряд ли приедет: годы не те, к тому же, говорят, прибаливает часто.

Как и было предусмотрено программой, праздник начался на Дворцовой площади. Выбирая с женой место, откуда можно было бы лучше увидеть шествие войск, Репнин чуть не столкнулся с великим князем Павлом, оказавшимся на краю площади вместе с сыновьями Александром и Константином. Цесаревичи хорошо знали Репнина и приветствовали его по-гвардейски, как старшего по военному чину.

   - Я сожалею, что вы не смогли приобщиться к их обучению, - сказал Павел. - Они вас любят больше, чем кого-либо.

   - Я был бы рад служить вашему высочеству, - ответил Репнин, - но вы же знаете: солдат не всегда волен в выборе.

   - Я вас понимаю и не сержусь. Где вы сейчас, в Риге?

   - Да. Такова была воля государыни.

   - А чего вы ждёте от сегодняшнего праздника?

Репнин пожал плечами:

   - Ничего особенного не жду, а впрочем, - запнувшись, виновато посмотрел на жену, - если изволите иметь в виду награды, то, конечно же, на что-то надеюсь. Я играл в этой войне далеко не последнюю роль, и думаю, мои заслуги не могут быть не приняты во внимание.

   - Я тоже так думаю. Но весь вопрос в том, смогут ли те, кто толпятся сейчас вокруг трона, правильно оценивать величину заслуг сыновей Отечества? Я лично в этом сомневаюсь.

Репнин открыл было рот, чтобы ответить, но в этот миг заметил императрицу, проходившую мимо в окружении небольшой свиты. Он не понял, слышала ли она слова наследника престола или нет, но он видел, как она ревниво повела плечом. Вспомнились слова Безбородко: «Если хотите, чтобы вас не обошли чином генерал- фельдмаршала, постарайтесь держаться от наследника престола подальше»... Что ж, видно такая судьба...

   - Хотите услышать моё предсказание? - продолжал между тем великий князь. - Вам это будет неприятно, но я всё-таки скажу: чин фельдмаршала вам не достанется, хотя вы его и заслужили.

Репнин почувствовал, что надо бы что-то сказать в ответ, но не знал что. Его выручил барабанный бой, призывавший всех к вниманию, затем прозвучали оркестровые трубы, и шествие войск началось. Тем временем Павел с цесаревичами отошёл, и Репнин остался с женой.

   - Не расстраивайся, - сказала ему княгиня. - Все знают, великий князь часто говорит не то, что надо.

   - Я не расстраиваюсь, - промолвил супруг.

Репнин старался выглядеть спокойным, но его настроение было окончательно испорчено. С этой минуты его ничто уже не интересовало - ни парад, ни музыка, ни ликование толпы. Он ждал, чтобы всё это поскорее закончилось и гостей пригласили бы в зал для ознакомления с указами её величества о наградах.

Императрица оказалась щедрой на высочайшие милости. Никого не обошла своим вниманием. Много имён было перечислено в списках награждённых: Суворов, Кутузов, Салтыков, Голицын, Волконский... Все имена запомнить было невозможно. Не был забыт и фельдмаршал Румянцев. Хотя он и не удостоил сей праздник своим присутствием, государыня на это не обиделась и повелела послать ему в Киев в качестве памятного подарка золотую шпагу, осыпанную бриллиантами. Что до князя Репнина, выигравшего знаменитое сражение при Мачине, заставившего турок сесть за переговоры о мире, то в сём деле пророчество великого князя оказалось точным. Чина генерал-фельдмаршала, о чём так много говорили в Петербурге, он не получил. Императрица посчитала более справедливым пожаловать ему похвальную грамоту и 60 тысяч рублей «на поправление домашних дел».

Услышав это, Наталья Александровна сделала вид, что она даже очень и очень рада. Позднее, когда возвращались из Петербурга в Ригу, она всю дорогу убеждала мужа, что похвальная грамота и 60 тысяч рублей - это гораздо ценнее, чем фельдмаршальский жезл. Ну что такое жезл? Красивая безделушка, годная лишь для детских забав. А 60 тысяч - большие деньги! На них можно дворец построить и жить в роскоши. Так что не огорчаться, а радоваться надо.

Обнимая и целуя её, Репнин отшучивался:

   - Твоими устами глаголет святая истина. Зачем мне на старости лет чин фельдмаршала? В нашем положении, конечно же, нужнее деньги. Ежели дворец не построим, то попытаемся с их помощью как-нибудь из долгов выпутаться, которых, к сожалению, у нас ещё немало.

   - Вот и прекрасно! - обрадовалась Наталья Александровна. - И не будем больше печалиться.