Глава 8
Невыученные уроки Порт-Артура
Внешнеполитический паралич Российского государства предоставил германскому правительству возможность использовать в своих интересах переговорный процесс о продлении русско-германского торгового договора 1894 года, чтобы, в качестве своеобразной оплаты благожелательного нейтралитета Германской империи во время Русско-японской войны и используя возросшую потребность России в займах, продиктовать ей свои условия нового экономического соглашения. Подписанный в июле 1904 года торговый договор предоставлял наиболее благоприятные условия для германского промышленного экспорта в Россию, одновременно ужесточив условия российского аграрного экспорта в Германию.
На очередном совещании начальников Генеральных штабов России и Франции, проходившем в 1908 году под знаком развивающихся связей между Россией, Францией и Англией, затрагивался и вопрос о применении двусторонней военной конвенции в случае мобилизации в Германии, направленной против Великобритании. В то же время, испытывая угрозу со стороны Австро-Венгрии, которая могла развязать войну по собственной инициативе, «облегчив» тем самым дальнейшее вступление в военные действия империи Гогенцоллернов, Россия не могла быть уверена в своевременной военной поддержке со стороны Франции. Париж после ее поражения в Русско-японской войне невысоко оценивал военный потенциал Российской империи.
В осуществлении своей политики на Балканах и Ближнем Востоке Россия фактически оказывалась в одиночестве, будучи в то же время обязанной спасать от Германии не только Францию, но в перспективе и Великобританию. Это объяснялось в значительной мере тем обстоятельством, что, заключив ряд зарубежных займов, Россия имела долг 8,5 миллиарда рублей, из которых 5,5 миллиарда приходилось на французские займы.
Кроме того, у Николая II были некие моральные обязательства перед Сербией, что вовлекало его в конфликт с Австро-Венгрией.
Как отмечал военный теоретик и историк А.М. Зайончковский, «с 1908 года на Ближнем Востоке завязывается тот вызывающий, враждебный России узел политики захватов, инспирированных Германией, который, перейдя крайние пределы, должен был повлечь за собой мировой пожар».
Русский поэт Александр Блок записал в дневнике: «То были времена, когда царская власть в последний раз достигла, чего хотела: Витте и Дурново скрутили революцию веревкой; Столыпин крепко обмотал эту веревку о свою нервную дворянскую руку. Столыпинская рука слабела. Когда не стало этого последнего дворянина, власть… перешла к “поденщикам” – тогда веревка ослабла и отвалилась сама».
В подобных условиях, при небывалом падении внутриполитического авторитета царя и возраставшей финансовой зависимости России от индустриальных европейских держав, сохранить империю Романовых можно было только путем всемерного укрепления и развития вооруженных сил. Всем было ясно: второго Мукдена и новой Цусимы «единой и неделимой империи» не пережить.
Модернизация вооруженных сил требовала колоссальных денег, которых в хранилищах Государственного банка по окончании войны с Японией не имелось. Военную реформу поэтому пришлось проводить в два этапа, отведя на ее осуществление семь лет.
С целью определения основных принципов реформы русских армии и флота весной 1906 года по инициативе начальника Генерального штаба генерал-лейтенанта Ф.Ф. Палицына и начальника Академии Генерального штаба генерал-лейтенанта Н.П. Михневича был проведен письменный опрос кадровых офицеров – участников Русско-японской войны. К обобщению результатов были привлечены генерал от кавалерии М.В. Алексеев и начальник Главного Императорского штаба 1-й генерал-квартирмейстер А.Е. Эверт.
К несчастью для судьбы российских армии и флота, первоначальный проект подвергся ревизии в Государственной думе, где невежественные в вопросах военного строительства депутаты внесли в него существенные изменения. Если бы они при этом исходили только из здравого смысла, то многие рациональные положения из проекта Военного министерства удалось бы сохранить. Но представители левых и либеральных фракций – первые из социалистических, вторые из демократических побуждений – как будто поставили задачу довести армию и флот до полного паралича. Председателем редакционной комиссии по вопросу построения русских армии и флота на новых началах стал близкий друг и единомышленник председателя партии «Союз 17 октября» А.И. Гучкова и, как ни парадоксально, член Государственного совета и доверенное лицо Николая II, заместитель начальника Главного Императорского штаба 2-й генерал-квартирмейстер А.А. Поливанов.
Итогом прений стал противоречивый документ, сводившийся к следующим принципиальным положениям:
1. Изменялась структура централизованного управления российской армии. Главное управление Генерального штаба было включено в состав Военного министерства. При этом сохранялись и Генеральный штаб, входивший отныне в структуру Военного министерства, и Главный штаб, подчиненный непосредственно царю. Совет государственной обороны, председателем которого являлся великий князь Николай Николаевич, упразднялся. Его заменило Особое совещание во главе с искренне преданным делу монархии председателем Совета министров П.А. Столыпиным, то есть «упразднялся» собственно великий князь Николай Николаевич. Генерал-инспекторы Совета в военных округах теперь становились подотчетными Военному министерству.
2. Вводилась новая редакция Закона о воинской повинности. Сроки действительной службы в пехоте сокращались с пяти до трех лет, а в крепостных бригадах – с пяти до четырех лет. Этого времени было явно недостаточно для обучения малограмотных призывников владению современным вооружением. В то же время существенно увеличивалось денежное довольствие унтер-офицеров и улучшались вещевое снабжение и бытовые условия для нижних чинов.
3. Из рядов армии и флота увольнялись несколько тысяч офицеров и генералов по возрасту или служебному несоответствию. Порядок сокращения командного состава вменялся в обязанности нового помощника военного министра, которым по предложению Прогрессивного блока Государственной думы стал член Государственного совета генерал А.А. Поливанов.
4. Упразднялись резервные и крепостные войска, составлявшие свыше 15 % общей численности сухопутной армии. По проекту нового закона о всеобщей воинской повинности, сократившему сроки действительной службы, солдаты запаса делились на 2 разряда по возрасту: лица молодого возраста предназначались для пополнения полевых войск, а старшего – для комплектования тыловых подразделений. И если для строевых чинов имелись на складах трехлинейные винтовки Мосина, то остальным полагались однозарядные карабины системы Крнка и Бердана с тупоконечной пулей.
5. Полевые войска усиливались за счет расформирования крепостных и резервных подразделений постоянного базирования, в результате чего количество армейских корпусов возросло с 31 до 37 соединений. В их штатную структуру были включены пулеметные команды и батареи полевой артиллерии из шести трехдюймовых орудий каждая. В результате в случае даже кратковременного тактического отступления армейские корпуса не имели в тылу укрепленных районов. Маршевые батальоны и кавалерийские эскадроны, следовавшие на фронт, лишились стационарных пунктов развертывания.
6. Создавалась комиссия Государственной думы по организации мобилизационного запаса продовольствия, обмундирования, стрелкового оружия и боеприпасов для развертывания резервных полков в случае всеобщей мобилизации. В основе такого подхода лежала иллюзия, что исход будущей войны будет решен уже в первых сражениях при участии отмобилизованных полевых войск, хотя опыт Русско-японской войны доказывал обратное. Исходя из этих умозрительных соображений и пресловутого режима экономии бюджетных средств, комиссия по обороне Государственной думы должна была рассчитать нормы снабжения войск вооружением и боеприпасами. Уже тогда было понятно, что огромные склады вооружений и снаряжения выходили из-под контроля Военного министерства и оказывались в распоряжении крупных банкиров и промышленников.
7. В армии вводилась единообразная униформа защитного цвета, но в кавалерии по совершенно необъяснимой причине восстанавливались гусарские, уланские и драгунские полки при обязательном ношении парадной формы прежнего покроя и цветов в торжественных случаях. Этот пункт привел царя, трепетно соблюдавшего гвардейские традиции в быту, в неописуемый восторг.
8. Наконец, в российской армии создавались специальные железнодорожные, инженерные, электротехнические, автомобильные и воздухоплавательные роты. Однако в таких необычных и сложных в техническом отношении подразделениях не предусматривались такие органы управления, как штабы.
Генерал-адъютант Н.А. Куропаткин, узнав о содержании программы реформирования армии, направил в правительство «Записку по вопросу об ассигновании Военному и Морскому министерствам кредитов на неотложные нужды». В ней он утверждал, что если «будут отпускаться на флот суммы, не соответствующие важности для обороны государства морской силы, то эти отпуски неизбежно отразятся на ослаблении сухопутной армии, составляющей главную силу России». Требуя, чтобы на флот выделялось не более трети новых ассигнований, Куропаткин критиковал и Военное министерство за увлечение развитием стратегических шоссе. Основная часть средств, отпущенных на армию, должна была, по его мнению, использоваться на развитие артиллерии, авиации, организацию автомобильного дела и увеличение оснащенности армии инженерным имуществом.
Николай II не придал этому меморандуму никакого значения. Царь, плохо разбиравшийся в кораблестроении, с упорством, достойным лучшего применения, растрачивал огромные государственные средства на превращение сухопутного по мышлению народа в «морскую нацию». И если уж Петр I Великий не рискнул вступить в конфликт с Англией на Балтийском море и подписал компромиссный Ништадтский мир со Швецией, то стремиться к превосходству русского военно-морского флота в океанских просторах в XX веке граничило с клинической паранойей.
Цусима Николая II ничему не научила – царь считал ее роковой случайностью, а виновными – нерадивых флотоводцев З.П. Рожественского и Н.И. Небогатова.
Русский конструктор С.И. Мосин в 1890 году разработал пятизарядную магазинную винтовку под 7,62-мм тупоконечный патрон, который в отечественной системе мер был назван «трехлинейным». Она была представлена на конкурс Комиссии по малокалиберному оружию одновременно с винтовкой конструкции Леона Нагана. Они отличались тем, что мосинский образец заряжался при помощи обоймы, а бельгийский – пачки с патронами.
Оригинальной особенностью модели являлась отсечка-отражатель, предотвращающая одновременную подачу двух патронов из магазина. Это устройство превосходило все известные до того способы заряжания и устранения двойной подачи в вертикальном срединном магазине, снаряжаемом из обоймы. Трехлинейная винтовка образца 1892 года была принята на вооружение русской армии.
Русские казенные оружейные заводы не были подготовлены к немедленному крупносерийному производству магазинных винтовок. Существовавший уровень производства не мог обеспечить ускоренное перевооружение. Расширения и модернизации требовал заводской станочный парк. Не хватало квалифицированной рабочей силы. Для расширения оружейных, патронных и пороховых заводов Военное ведомство выделило 108,5 миллиона рублей. Заказанное в Англии, Швейцарии и Франции оборудование было доставлено в Россию только в 1892 году. Эта задержка значительно отодвинула срок фактического перевооружения русских войск.
Приехавший в Париж великий князь Владимир Александрович безо всяких затруднений сумел разместить на французских военных заводах заказ на изготовление 500 тысяч трехлинейных винтовок для русской армии.
В России в 1887 году были организованы испытания «автоматического пулеметателя Максима», проводившиеся Артиллерийским комитетом Главного артиллерийского управления, которые не выявили преимуществ «максимов» перед механическими картечницами конструкции В.С. Барановского. Испытания пяти пулеметов этой системы в 1891—1892 годах, изготовленных на заводах «Виккерс» в Великобритании, также привели к подтверждению отрицательного мнения. В выводах комиссии по итогам испытаний указывалось, что «пулеметы… имеют для полевой войны весьма малое значение».
В результате накануне Русско-японской войны в русской армии имелось всего 40 станковых пулеметов, предназначенных для крепостной артиллерии в Туркестанском военном округе!
Пулемет системы Максима был принят на вооружение российской армии и флота лишь в 1907 году. Тогда же в производство были запущены и современные мобильные артиллерийские системы: 76-мм полковая пушка, 107-мм скорострельная дивизионная пушка, 122-мм и 152-мм полевые гаубицы. Однако по количеству орудий русский армейский корпус значительно уступал аналогичному германскому соединению: 108 орудиям калибра 76—122 мм противостояло 160 орудий калибра 75—150 мм.
К 1912 году численность армии достигла 1423 тысяч человек и на ее вооружении согласно штатному расписанию были 6848 полевых и 240 тяжелых орудий, 4157 станковых пулеметов, 263 самолёта, свыше 4 тысяч автомобилей. Высшим тактическим соединением сухопутных войск стал армейский корпус в составе 2—3 пехотных дивизий. Пехотная дивизия, состоявшая из двух полков, насчитывала по штату 21 тысячу человек, сорок восемь 76-мм орудий и 24—32 пулемета «максим», причем в пулеметной команде каждого пехотного полка должно быть 8 пулеметов. Вероятно, у одержимых преобразовательским зудом либеральных авторов военной реформы были неважные школьные оценки по арифметике! При всем благолепии статистических расчетов Оперативного отдела Главного штаба даже непосвященному читателю бросается в глаза диспропорция между списочным составом корпуса и его военно-техническим оснащением.
В том же году был принят новый закон о воинской повинности. По Уставу воинской повинности 1874 года, военную службу должны были отбывать все лица мужского пола в возрасте 21—40 лет. Срок действительной службы устанавливался в армии 6 и на флоте 7 лет. Затем военнообязанные переводились в Государственное ополчение, куда зачислялись и освобожденные от призыва.
Воинская повинность по факту не стала всеобщей. Свыше половины призывников освобождалось по семейному положению и по роду занятий. Не подлежали призыву представители мусульманских народов Средней Азии, Северного Кавказа и буддистов Сибири и Урала. Казаки отбывали воинскую повинность на особых условиях. Для лиц с высшим и средним образованием срок действительной службы сокращался до 1—3 лет. Введение всеобщей воинской повинности позволило сократить численность армии в мирное время и обеспечить накопление обученных резервов. «Что же касается сокращения срока службы, – писал генерал от инфантерии Н.А. Епанчин, – то это не только ухудшало подготовку солдат, но отрицательно влияло на слаженность действий подразделений и значительно затрудняло работу офицеров, и без того нелегкую… При сократившихся сроках действительной службы пехота уже не имела качеств надежных кадровых войск, а при мобилизации в войска поступали запасные солдаты худшего качества, чем люди, бывшие на службе, и, таким образом, качества пехотных частей значительно понижались при мобилизации. Формирование второочередных частей еще более понизило эти качества, так как с началом мобилизации полки выделяли из своего состава с лишком 20 строевых офицеров и 250 унтер-офицеров и ефрейторов, которые шли на формирование второочередного полка, а весь остальной состав этих полков составляли запасные [начальники]; в действующие же полки, вместо выделенных из них офицеров и унтер-офицеров, назначались таковые из отставки, а также прапорщики запаса со слабой подготовкой. Таким образом, и кадровый полк, и второочередной состояли главным образом из запасных военных».
Осенью 1912 года по требованию военного министра В.А. Сухомлинова главные управления Генерального штаба сообщили в Совет министров о степени соответствия их запасов утвержденным нормам. Картина получилась довольно мрачная. Лишь продовольственные, интендантские, санитарные запасы да простейшие виды инженерного имущества были наполнены по стандартам. С артиллерией дело обстояло гораздо хуже: только легкие полковые орудия имелись в необходимом количестве. Не хватало почти половины мортир, тяжелых орудий новых типов не было вовсе, а старые пушки образца 1877 года предполагалось заменить лишь к концу 1914 года. Понятное дело, что их так и не заменили. Перевооружение крепостной артиллерии планировалось завершить к 1916 году, а в осадной артиллерии материальной части вообще не имелось.
После объявления мобилизации с началом мировой войны обнаружилась нехватка 84 % пулеметов, 55 % трехдюймовых фугасных снарядов для полевых орудий и 62 % для горных пушек, 38 % разрывных снарядов для 48-линейных гаубиц, 17 % шрапнельных зарядов и 74 % орудийных прицелов.
Отставной военный министр генерал-фельдмаршал Д.А. Милютин неожиданно выступил с резкой критической статьей по поводу военной реформы. Он сетовал на неразумных своих последователей, которые свернули с истинного пути, им указанного, не учатся ни у истории, ни у признанных авторитетов, ни у передовых в военном отношении государств. Все преобразовательное, по его мнению, либеральные «горе-реформаторы» сводят к частным улучшениям. «Вообще позволяю себе высказать с прискорбием, что в технических применениях, как, например, в деле воздухоплавания, мы всегда далеко отставали и отстаем, а между тем в Европе технические изобретения все более и более оказывают могущественное влияние на все отрасли жизни, не исключая и военного дела… Соперники наши все более и более нас опережают и заранее заручаются одержанием над нами верха, когда наступит роковой час борьбы. Как ни тяжело набрасывать на бумагу такие мрачные размышления, нельзя, однако же, сознательно скрывать от себя действительность и успокаиваться на иллюзиях. Громадная наша матушка-Россия двигается вперед на два века позади передовых народов Западной Европы и едва ли когда-нибудь в будущем перегонит их. Выказывается это все более на уровне техническом и экономическом. До чего может дойти изобретательность специалистов по всем отраслям техники и коммерческая изворотливость – невозможно предсказать. Точно так же никто не возьмется предопределить и предел, до которого будущие изобретения окажут влияние на преобразование военного дела. Машина все более и более будет брать верх над мускульной силой человека. Есть ли что-либо невозможное, например, в том, что автомобили не только вполне заменят повозки в обозах, но проберутся даже в полевую артиллерию, а вместо полевых орудий с конской упряжью войдут в состязание на поле сражения подвижные бронированные батареи, и битва сухопутная уподобится битве морской. В теперешнее время такой фантазии не верится, но потомки наши, быть может, взглянут иначе».
Генерал А.А. Поливанов вспоминал: «Армия была лишена… многого для нее необходимого, причем необеспеченность ее проистекала не только от расхода [ресурсов], неизбежного на каждой войне, но и оттого, что она находилась в состоянии отсталости по снабжению ее средствами, созданными военной техникой. Тогда… не хватало почти половины комплекта обмундирования и снаряжения, потребных для выхода в поле армии военного состава, не хватало винтовок, патронов, снарядов, обозов, шанцевого инструмента, госпитальных запасов; почти совсем не было некоторых средств борьбы, на необходимость которых указывал как опыт войны, так и пример соседних государств: не было гаубиц, пулеметов, горной артиллерии, полевой, тяжелой артиллерии, искровых телеграфов, автомобилей, т.е. таких средств, которые в настоящее время признаются необходимым элементом сильной армии».
В этих условиях царь предпочел совершенствовать военно-морской флот и утвердил Малую судостроительную программу. Он разрешил отпускать Морскому министерству в течение четырех лет по 31 миллиону рублей ежегодно. Правда, позже в связи с очередным изменением этой программы стоимость ее была увеличена до 126,6 миллиона рублей. Через год, в мае 1908 года, и Военное министерство получило наконец разрешение обратиться в Государственную думу с просьбой ассигновать около 293 миллионов рублей исключительно «на пополнение запасов и материальной части армии и на постройку для них помещений». Профессор А.М. Зайончковский так охарактеризовал пореформенное состояние армии: «В общем, мы вступили в войну с хорошими полками, с посредственными дивизиями и корпусами и плохими армиями и фронтами».
Декларируемые на словах успехи в осуществлении военной реформы в российской армии оказались настолько провальными на деле, что после прекращения полномочий III Государственной думы была немедленно утверждена «Большая программа по усилению армии».
Она была скопирована с соответствующего указа германского кайзера Вильгельма II. В итоге к началу 1914 года в Германии безработица возросла на 8 %, а в России – на 7,3 %. Из постоянного состава российских вооруженных сил было уволено 2 тысячи старших офицеров и около 7 тысяч средних начальствующих чинов. Армия как в Германии, так и в России испытывала хронический недостаток необходимого военного снаряжения – от стрелкового оружия до обуви! В армиях обеих империй в 1913 году не хватало современных наступательных вооружений: самолётов, бронеавтомобилей, пулеметов, полевых орудий, подвижного железнодорожного состава – и практически полностью отсутствовали автомобили и мотоциклы. Осуществлять долговременные стратегические наступательные операции они были не в состоянии и были обречены на ведение малоэффективной оборонительной позиционной войны. В дополнение ко всему снабжение продовольствием в русской армии оказалось самым отсталым в мире: при отсутствии консервной промышленности во время военных действий к фронту гнали огромные стада скота. С помощью привязных аэростатов, дирижаблей и тем более самолётов направление главного удара легко просчитывалось противником.
Сама сословно-бюрократическая вертикаль власти сводила на нет любые реформы. Даже талантливые, образованные и инициативные люди безропотно мирились со сложившимся рутинным порядком вещей, зная, что любые серьезные возражения приведут лишь к их скорой отставке. «Те, кто выдвигался, не хотели работать и не умели работать. А тех, кто мог бы работать и желал работать, в Военном ведомстве не выдвигали: над ними были люди, которые ненавидели знание, презирали таланты, имели на своей стороне силу и право душить их, мешать им выйти на свет Божий».
Неукоснительно охранявшаяся система сословных ограничений не позволяла получать высшее образование «кухаркиным детям» и отразилась в Положениях о прохождении службы 1887 года и новых званиях в армии и на флоте, искусственно создавших опасную пропасть между потомственными офицерами и обслуживающими их мобилизованными «военными специалистами». Персональные воинские чины им не полагались и заменялись временными военными званиями. Так, призванные в армию профессиональные специалисты получали только погоны вольноопределяющихся, унтер-офицеров или зауряд-мичманов, квалифицированные механики и мотористы с университетскими дипломами – инженеров-механиков, а начальник технической службы авиационного отряда имел звание старшего помощника по обслуживанию аэропланов. Офицерские денежные пособия им не выдавались, и они довольствовались «котловым содержанием для нижних чинов». В мирное время такие специалисты оплачивались по статьям индивидуальных трудовых соглашений с учетом премиальных поощрений, что выглядело не столь унизительно.
Генерал Н.А. Епанчин вспоминал, что «по окончании Японской войны был учрежден еще особый разряд сверхсрочных, с наименованием их подпрапорщиками, они отличались от остальных сверхсрочнослужащих тем, что офицеры говорили им “вы”, а не “ты”, как ко всем нижним чинам. Они имели улучшенное материальное положение и особые внешние отличия в виде особого вида погон. В нравственном отношении положение сверхсрочных было не во всех отношениях благоприятным: дело в том, что солдаты относились к ним с некоторым пренебрежением, промеж себя они называли их “продажными шкурами”, считая, что они служат из-за денег и других выгод».
Накануне мировой войны Николай II принял решение отменить единоначалие в высшем командовании армии. С.Ю. Витте вспоминал: «Было решено, что главнокомандующим армией, которая должна будет идти против Германии, будет великий князь Николай Николаевич, а главнокомандующим армией, которая будет действовать против Австрии, будет военный министр генерал-адъютант Куропаткин. Между великим князем Николаем Николаевичем и Куропаткиным уже начали происходить всевозможные разногласия по вопросам этой войны. Куропаткин во многом не соглашался с великим князем, причем я несколько раз слышал от Куропаткина самые отрицательные отзывы относительно проектов Николая Николаевича и вообще относительно его различных способностей как военного».
Порочность этого замысла состояла в том, что поклоннику оборонительной стратегии Н.А. Куропаткину предоставлялась возможность «заманивать» австро-венгерские армии в глубь Украины, а «настойчивый кавалергард» Николай Николаевич должен был стремительно наступать на Берлин. Роль Верховного главнокомандующего Николай II явно готовил для себя. Если бы Совет министров утвердил подобное решение, а Германия первой бы не объявила войну России, не готовой к всеобщей мобилизации, то демократическая революция произошла бы уже в 1915 году!
