На встрече ветеранов прославленного орденоносного военно-учебного заведения, за долгие годы существования менявшего и названия, и статус, – но всегда остававшегося на плаву, – встретились четыре человека из разных миров, выпусков, но близких по духу, который выковывался этим заведением – Военной академией. Здесь учились герои, генералы и просто хорошие 30-летние парни, готовые отдать свои жизни за Родину.

И вот те, кому не удалось отдать эту жизнь на поле боя, пришли на встречу, посвященную подготовке к очередному юбилею их альма-матер. Собрание должно было принять уставные документы ветеранской организации, избрать руководящие органы и определиться с программой празднования юбилея. Вроде бы всё было организовано правильно и всё логично, но Валентину Константиновичу становилось скучно и неинтересно. Вспомнилась реплика его учителя, которого он не находил среди участников. Тот прокомментировал когда-то сообщение, что на встречу с ним не придет один товарищ (участвует в Дне открытых дверей своего вуза): «Пора бы и закрывать, а он всё открывает». Так вот и сегодня официальная часть явно затягивалась, вызывая психологический дискомфорт.

И вообще, на встрече складывалась сложная атмосфера, участников обуревали противоречивые чувства и настроения. Во-первых, многих привело сюда желание найти кого-то из однокашников, сослуживцев. Одним словом, увидеть родное лицо. И с этими лицами возникали проблемы: одни не пришли, другие не угадывались. Во-вторых, в зале, в фойе, несмотря на видимое оживление, в воздухе витал дух если не ухода, то его предчувствия. Дух увядания, которое проглядывало в морщинах, лысинах и отяжелевших фигурах. Все ожидали увидеть себя молодыми, здоровыми и красивыми. А получалось, что встретились далеко не молодые, вовсе не здоровые и редко красивые ветераны. Ну, и в-третьих, официальная часть мероприятия для многих была не важна, а лишь вызывала раздражение.

Санька Кругляшок, с которым во время учебы Валентин был не особенно близок, но учился в одной группе, оказался единственным связывающим звеном с его прошлым. Всё-таки одно отделение в течение трех лет, одни заботы и тревоги. С ним можно много петь и пить. Рядом оказался выпуском постарше Геннадий, который был в парадной коробке знаменосцем на протяжении нескольких лет. Рослый, подтянутый, он своим внешним видом вызывал уважение представителей обоих полов и различных конфессий. Четвертым оказался невысокого роста выпускник, о котором было сказано, что он генерал. Генерал так генерал, кому какое дело! Главное, где приземлиться, чтобы подвести итоги встречи?

Когда определились с ближайшим кафе и без размышлений, единогласно, заказали по двести граммов водки, то все сомнения о продолжительности встречи были отметены бесповоротно. Сразу потекли воспоминания, связанные с годами обучения пусть не в одно время, но с одними и теми же проблемами. Даже не проблемами, а темами. А выпускников разных лет обучения связывали темы тактики с легендарным полковником Анцизом, темы Кубинки, академического буфета и, конечно же, преферанса.

Валентину вспомнилось, как их группу на последнем курсе принял доцент кафедры общевойсковой тактики полковник Анциз. Маленького роста, с высоко поднятой головой, он старался своим видом как бы дотянуть до стандарта. Но, бывший суворовец первого набора, бывший командир полка в Небит-Даге, он брал силой воли и железным характером.

Все слушатели занятия по тактике с полковником Анцизом воспринимали как школу мужества и героизма. Причём, замечания на допущенные ошибки преподавателем делались таким тоном, как будто объявлялся приговор военного трибунала. Вежливо, с чувством собственного достоинства и не признания такового у проштрафившегося потенциального полководца, делался подробный разбор решения (конечно же, заведомо неправильного) командира на бой.

После первой лекции он попросил секретчика (того, кто носил в своём чемодане секретные тетради и литературу для всей группы) представить рабочие тетради группы для анализа предыдущей работы обучающихся. По итогам проверки состоялся разбор всей жизни группы до нового преподавателя. Редко какая тетрадь обошлась без замечания, а об одобрении работы речь вообще не шла. Когда очередь дошла до тетради Валентина, он внутренне подсобрался, готовясь к худшему. Он никогда не отличался тягой к изучению этой строгой военной дисциплины, тем более что и графика у него была ниже среднего, и таблицы были вычерчены не все. Короче, разбор не сулил ничего хорошего. Разбор превзошел все ожидания.

– Кто такой майор Морозов? – полковник Анциз с пренебрежением взял в руки тетрадь Валентина.

– Я, товарищ полковник!

– Товарищ майор, скажите честно, вы будете учить тактику или наберитесь смелости заявить: «Ну, вас на фиг, товарищ полковник, с вашей тактикой!»

На самом деле было сказано более грубо и нелитературным языком. Ни до, ни после Валентин в стенах этого храма науки никогда не слышал мата, а тут услышал и был смят и сломлен. Сосед по столу Витюшка Мареев (тот ещё «отличник»!) натужно шептал из-под ладони: «Скажи, скажи ему. Ну его… с его тактикой». Но Валентин, подсобравшись, встал и четко доложил:

– Я буду учить тактику, товарищ полковник!

– Садитесь!

Спустя годы, при встрече с Борисом Ильичем, Валентину всегда вспоминался этот эпизод. Как вспоминались многие учения и командно-штабные игры, где ему приходилось творчески применять знания, полученные на занятиях полковника Анциза Бориса Ильича. Кстати, на выпускной вечер Валькина группа пригласила только этого педагога. В знак признания его авторитета и личного вклада в подготовку каждого из будущих полководцев.

А что Кубинка? Для присутствующих она была отдушиной в их более чем напряженных буднях. Нет, здесь также шли плановые занятия, причём, большей частью в поле. Здесь слушатели водили танки и БТРы, стреляли из различных образцов оружия. Здесь проводились командно-штабные учения (КШУ) и игры. Но всё это было на природе: зимой с лыжами, летом с плаваньем и футболом. А потом были свободные вечера с «Битвою за Кавказ» (в то время был популярен и доступен по карману и здоровью портвейн «Кавказ»), были игры в преферанс, шахматы, были шутки, смех, розыгрыши и другие атрибуты временной холостяцкой жизни. Валентин вспомнил, как во время футбольного матча между отделениями они со Славкой Кулагиным, старшиной курса, пили портвейн и занюхивали вино сосновыми шишками. С закусью в тот раз случился перебой. И шишки оказались самой доступной закуской, скорее – занюхалкой.

Ещё вспомнилось, как на субботу и воскресенье их отпускали к семьям, и они весёлой гурьбой заполняли электрички. Как-то к их веселой компании пытался пристать попрошайка, каких всегда хватает в пригородном транспорте. Денег ему, естественно, не было дано, но стакан портвейна налили. Когда захмелевший мужик расслабился, он начал делиться своими жизненными проблемами. От него они узнали, что нужно достроить дом и насобирать денег на машину сыну. Такие откровения пошатнули у офицеров веру в любовь к ближнему и в милосердие. Попрошайку, конечно, не сбросили с электрички, но отпустили без благословения и каждый из участвовавших в этом действе сделал вывод, что не следует принимать близко к сердцу дежурные фразы и штампы тех, кто не может уже полгода похоронить маму и сообщает об этом пассажирам пригородных электричек.

Тема буфета на переходе, у академической парикмахерской, возникла потому, что друзья сидели в кафе в сквере, за забором которого находился этот корпус с переходом. В буфете работала пышная тетка, которую звали Лена «Золотая». То ли потому, что слушатели уже тогда могли предполагать о её не безбедном существовании, то ли потому, что, взвешивая сосиски или иной продукт, она не глядела на весы, а ласково обращалась к покупателю: «Что тебе ещё, Золотой?»

С буфетом было связано много легенд. Одна из них доносила, что как-то сюда заглянул начальник академии, прославленный генерал армии, и попросил пива. Пива в продаже не оказалось.

– Почему нет пива, Леночка? – спросил начальник. – Я не часто захожу сюда и не знаю всех ваших трудностей.

– Так, вашим решением, Евдоким Егорович, генерал Викторов запретил продажу пива в стенах академии.

– Не помню я таких решений. А почему это он отдал такое распоряжение?

– Один раз он зашел сюда и увидел, что слушатели, сдвинув столы, отмечали чей-то день рождения.

– Так что тут крамольного? Им что, по грязным «гадюшникам» кружки обсасывать? Нет, нет, Леночка, пиво должно быть! Офицеры норму знают. Уж пусть здесь отдыхают, а не где-то…

А ещё на последней (и перед седьмым ноября, и в его жизни – он умер весной 1981 года) парадной тренировке после того, как слушатели хорошо прошли, и генерал Мальцев остался доволен, им был объявлен выходной для участников парада. Сопровождающие его служки засуетились, спеша донести, что у слушателей сейчас должны быть занятия по расписанию. На что начальник отрезал:

– У меня есть учебный отдел. Пусть думают!

Мудрый был генерал! Говорили, что он был дружен с самим Леонидом Ильичом Брежневым. Вместе воевали на Северном Кавказе и заканчивали войну, освобождая Европу.

Но бывало, что кто-то норму превышал накануне вечером, а наутро торопился к Золотой поправить здоровье. Присутствующие за столом знали одного преподавателя кафедры ПВО, который частенько ходил если не подшофе, то под воздействием вчерашнего застолья. Так вот, он однажды утром стремительно ворвался в буфет, обошел очередь и, извинившись перед всеми стоящими в очереди, попросил у «Золотой» пивка. Отступив на шаг от прилавка, он жадно глотал освежающий напиток. Из конца очереди к нему подошел моряк с кафедры культуры и искусства, капитан 1-го ранга. В полголоса, скривив рот, он, эстет, пытался объяснить «пэвэошнику», что некрасиво пить утром пиво на глазах у слушателей. На секунду оторвавшись от бутылки, страждущий полковник громко послал моряка не литературным языком в конец очереди, и тот под насмешливыми и смущенными взглядами присутствующих встал на указанное место.

Ветераны оживились, когда речь зашла о преферансе. Оказывается, никого из них не минула эта благородная или пагубная страсть. Выяснилось, что играли всегда: на занятиях (во время лекций использовался свободный класс, где могли собираться одна-две компании), на самоподготовке, в летних лагерях и после занятий. Играли на деньги от получки до получки. Так, что у каждого была возможность за месяц взлететь и опуститься. Правила были демократичными, не кабальными и каждый желающий играть мог определять свою линию поведения вполне самостоятельно. Проигрыши были небольшие. Хотя случались и залёты на полполучки. Среди друзей Вальки этим страдал Женька Зайцев. Грамотный, знающий все нюансы игры, с каллиграфическим почерком и взрывным характером, он часто не доносил деньги до дома. Друзья, шутя, интересовались, как он умудряется кормить своих «зайчат» (а их у него было трое). На что Женька бурно реагировал – не ваше, мол, дело – и требовал очередной раздачи колоды.

Так группа ветеранов вспоминала напряженные и одновременно веселые годы учебы. Поднимались тосты за учителей, за ушедших товарищей, за здоровье присутствовавших. Каждому встреча представлялась содержательной, и посещение торжественного мероприятия уже не казалось таким уж бесполезным.

К станции метро Валентин шел в паре с Геной, бывшим в парадной коробке знаменосцем. Одно время он занимал генеральскую должность, но политические метаморфозы, произошедшие в стране, перечеркнули все его жизненные планы. Гена пожаловался на сына с невесткой, что не находят с ним общего языка, не хотят его понять и всё требуют чего-то от него, не благодарят за уже полученное. От былой стати знаменосца осталось не много лоска, а после откровений он выглядел каким-то потерянным. Валентину захотелось обнять и пожалеть Геннадия, сказать что-то в утешение. Но знаменосец сам потянулся к Валентину, как к близкому родственнику, как к той соломинке, которая может его спасти, и жарко поцеловал в губы.

Не успев смутиться, они расстались. И всю дорогу Валентин потирал губы и думал о Геннадии-знаменосце, который уже не знаменосец и которому надо чем-то помочь, но чем помочь, он не знал.