В молодости судьба уготовила Валентину участь стать офицером. И был он офицером молодым, энергичным, подающим большие надежды на стремительный взлет по служебной лестнице. Всё у него ладилось и всё получалось: работу свою любил, подчиненные его уважали, а вышестоящее начальство одобряюще оценивало его служебное рвение. Но так продолжалось недолго.

В силу организационных мероприятий Валька был переведен в другую часть, и жизнь его в корне переменилась. Гарнизон был закрытый, отстоящий от других населенных пунктов на десятки километров, а от центров мировой цивилизации – на сотни и даже тысячи. Но по боевому предназначению он мог легко повлиять на эти самые центры цивилизации. Это был арсенал спецбоеприпасов. Здесь всё было строго регламентировано, засекречено и продумано в плане многоуровневой охраны. В силу внедрения способов автоматизации в систему охраны, другой специфики службы объем служебной деятельности у Валентина был значительно меньше предыдущего. Подчиненных мало, большое начальство далеко. А если учесть то, что Валька был холостяком, здоровым и жизнелюбивым человеком, можно представить, как стала влиять на его образ жизни гарнизонная скука.

На первых порах его немного отвлекла компания таких же удалых холостяков. Но их жизнь и быт Вальке вскоре стали неинтересены. Неудержимое пьянство, ночи напролет за преферансом, внезапная стрельба по портретам маршалов в комнате офицерского общежития – всё это не могло понравиться утонченной Валькиной натуре.

Его натура начала искать поле применения своей энергии и своим интересам в иной сфере. Но и эта сфера была ограничена заигрыванием с официанткой Натальей и тайной влюбленностью в машинистку строевой части Людмилу. Гарнизонных дам было мало, все были замужем, и разрушать ячейку советского общества было опасно и по-товарищески аморально. Хотя какие-то варианты уже явно обозначали свои перспективы. Но развитие этих вариантов Валька откладывал на потом.

Он избрал третий путь, став заводилой различных развлекательных мероприятий, розыгрышей и хохм. Заработала художественная самодеятельность среди членов семей сослуживцев, проводились праздничные «Огоньки» и новогодние балы. Читались стихи и пелись песни. Его часто останавливали члены женсовета, чтобы спросить совета по какому-либо житейскому вопросу, или приходили в служебный кабинет с инициативами в области культуры и искусства. Валька был опьянен своими творческими успехами, но хотелось чего-то большего и оригинального. Его потянуло в полукриминальную режиссуру.

Случай представился довольно скоро. Командир части Филимонов, отличавшийся жестоким нравом и не понимавший шуток, – хотя сам был объектом многих анекдотов, – вдруг на утреннем разводе объявил свой рядовой день рождения праздничным днем части. Для личного состава, а тем более – молодых офицеров – это было очень неожиданно. Все стали гадать, к чему и отчего такие блага. Сошлись на том, что Филимонов, «старая военная косточка», этакий служака, державший железной рукой бразды правления в части многие годы, гонявший холостяков, как врагов народа, немного подустал.

Дело шло то ли к замене в другой гарнизон, то ли вообще к демобилизации. Поэтому командир расслабился и объявил: в связи с его днем рождения рабочий режим заканчивается в обед, а он считает себя свободным от выполнения служебных обязанностей сразу после развода. Вот если было бы сказано «до обеда»…

Обрадованные такому подарку, холостяки тотчас начали организовывать празднование дня рождения своего Бати. Чтобы это мероприятие не превратилось в рядовую пьянку, Валька взял руководство на себя. Был организован стол и чествование командира. Причём, застолье проходило в виде суда над Филимоновым. Выступали обвинители, выступали адвокаты. Стороны чокались стаканами и слушали комментарии состава суда. Валька в роли тамады и главного судьи умело вел заседание.

Когда дело подошло к обеду и некоторые стали забывать, по какому поводу здесь собрались, Валька предложил принимать решение. Суд большинством голосов решил, что Старик, Командир, Батя, – короче Филимонов, – в сущности, мужик неплохой и что мало дерет он отдельные «недисциплинированные фуражки в строю». А посему он достоин какого-нибудь подарка. Но, какого? Памятного!

Предложений поступило достаточно много. Спорили о генеральских лампасах, чучеле Филимонова, цветах супруге командира, бочке огурцов с продовольственного склада. Внезапно возникла тема Орлика. После паузы раздался оглушительный хохот, который все посчитали за единодушно принятое решение. Дело в том, что в тылу части были две лошади – Мальчик и Орлик. Если Мальчик, молодой жеребец, вносил существенный вклад в решение продовольственной проблемы в масштабе отдельно взятой части, – день и ночь трудился на подсобном дворе, – то с Орликом всё чаще случались неприятности.

Был он стар, еле передвигал ноги. Сдавать на бойню его никто не решался, так как он был символом истории гарнизона. Поэтому он только раз в сутки отвозил отходы из солдатской столовой к себе в подсобное хозяйство, тем самым зарабатывая на хлеб. Орлика все жалели, несмотря на то, что он давно потерял свою привлекательность. Ему бы на пенсию, как Филимонову, но у лошадей её, почему-то, нет.

После обеда Валька с тремя товарищами около столовой распрягли Орлика и, стараясь держаться как можно серьёзно, проследовали в жилую зону гарнизона. Проблемы начались с того момента, когда они вошли в подъезд командирского особняка. Филимонов жил на втором этаже большого старинного деревянного дома. Дом был просторный, но уже подгнивший, с узкими лестничными пролетами.

Орлику забинтовали копыта, чтобы он не скользил и не цокал по деревяшкам. Дружно три человека подталкивали Орлика сзади, а Валька бережно тянул его за узды вверх и постоянно разговаривал со старой лошадью. Около часа понадобилось бригаде, чтобы поставить Орлика на узкой площадке, где не развернуться, перед дверью квартиры командира. Позвонив в квартиру, все четверо без лишнего шума сбежали вниз и пошли докладывать судейскому присутствию, что подарок вручен адресату.

Филимонов, приняв к этому времени положенную ему норму спиртного и отдохнув, сидел в кресле и просматривал газеты. Жена была занята на кухне, готовила пироги и на звонок окликнула мужа.

Филимонов нехотя встал, прошел через прихожую и, рассуждая, кто бы мог его навестить ранее намеченного срока, открыл дверь. Командир сразу ничего не понял. Вся лестничная площадка была заполнена какой-то серо-коричневой массой. Масса сопела и чмокала губами. Напротив лица Филимонова располагались два огромных черных лошадиных глаза. Они слезились и странно подмигивали командиру. Филимонов, ничего не говоря, прошел к шкафу, достал фужер, налил водки и залпом выпил.

Потом он снова устроился в кресле и продолжил читку газет. На вопрос жены: «Кто приходил?» он лишь махнул рукой. Через полчаса звонок в дверь повторился. Командир снова открыл дверь и снова встретился взглядом со слезящимися глазами Орлика. Теперь Филимонов определенно его признал.

Но, всё ещё сомневаясь, растерянный Батя как-то неуверенно прошептал супруге:

– Там лошадь…

– Иди уж спать. С утра пьешь, всё никак не напьешься… Вот тебе уже и лошади чудятся, – заворчала жена, бегая от плиты к столу.

– Сходи, открой дверь! – решительно подсобрался Филимонов. После того, как жена открыла дверь и запричитала: «Бедный Орлик, бедный Орлик», – командир Филимонов мгновенно оценил ситуацию и принял решение. Был вызван караул и офицерам объявлен сбор.

Дарителей живого сувенира долго определять не пришлось. Все они явились к командиру с повинной и признались в искренности чувств. Командир лишь махнул рукой. Но самым суровым искуплением вины молодых авантюристов явилась эвакуация Орлика в конюшню. Если они поднимали лошадь на площадку около часа, то спускать им пришлось всю ночь.

Орлика нельзя было развернуть. Старый конь хотел спать, у него подкашивались ноги и в ночи всё время – то шепотом, то вполголоса – раздавалась команда: «Стоять, Орлик!» Так, придерживая скотину, передвигая каждую ногу по очереди, они спустили Орлика вниз. В конской слюне, шерсти и в лошадином навозе Валькина команда под утро устало возвращалась в общежитие. От хмеля, шуток и вчерашнего праздничного настроения ничего не осталось. Все пытались мучительно вспомнить, кому первому пришла в голову мысль об Орлике. Никто не хотел признаваться.

А в Валькиной службе после случая с Орликом карьера явно не заладилась.