Книга: Как мы жили в СССР
Назад: Тащи с работы каждый гвоздь…
Дальше: Проблемы на голом месте

Чем ад социалистический лучше капиталистического

Как-то раз главе Союза кинематографистов Ивану Пырьеву потребовалось расширить двор своей конторы для того, чтобы построить там ресторан. Начальство не разрешило сделать это, поскольку оттяпать нужную киношникам территорию предполагалось у школы. Тогда Пырьев (народный артист СССР и лауреат шести Сталинских премий) ночью сам сдвинул забор с помощью сторожа, которого уговорил помочь за бутылку водки. Наутро же глава Союза явился в школу и вручил пропуска в Дом кино директору с завучем, чтобы все были довольны [Данелия 2006: 45]. По сути дела, при помощи пропуска и бутылки водки произошел бюрократический торг, который в советской экономике часто вели друг с другом директора предприятий. Случался такой горизонтальный торг не реже иерархических торгов с министром. Но чтобы понять, почему такое происходило, нам нужно небольшое теоретическое отступление.
Третьим наряду с госсобственностью и планомерностью основополагающим элементом советской хозяйственной системы являлось так называемое материально-техническое снабжение. Ведь если предприятия не имели права самостоятельно решать, что и как им производить, если экономический центр страны спускал директорам обязательные плановые задания, то, значит, именно он должен был отвечать за поставки. То есть за обеспеченность производства оборудованием, транспортом, сырьем, материалами и всем прочим, что необходимо для нормального функционирования системы.
Формально директор предприятия не должен был ничего покупать на рынке. Он формулировал заявки на металл, древесину, бензин и все прочее, а затем отправлял их в экономический центр, куда стекалась от производителей информация о том, что в данный момент имеется у страны. Советская наука полагала, будто именно из центра чиновники смогут оптимальным образом распределить ресурсы, минимизируя издержки [Якоби 1975: 414–415].
В Москве наряду с Госпланом был образован другой центральный орган – Госснаб (Госкомитет Совета Министров по материально-техническому снабжению). Именно он аккумулировал заявки предприятий. Именно он распределял ресурсы между потребителями. Производитель не выносил товар на рынок и не занимался маркетингом в надежде привлечь покупателей. Чиновник делал за него всю работу по реализации продукции: как хорошей, так и плохой.
Пожалуй, лишь два рекламных слогана действительно были широко распространены в нашей стране до начала горбачевской перестройки: «Храните деньги в сберегательной кассе!» и «Не позволяйте детям играть со спичками!». Иногда еще торговля информировала покупателей о наличии залежалых товаров. Во всем остальном директора предприятий полностью полагались на государственную систему снабжения и сбыта. Она тем или иным образом поглощала всякий товар без применения тяжких маркетинговых усилий, характерных для конкурентной экономики.
Почему такая система порождала дефицит, мы в общем уже знаем. Рыночные стимулы к удовлетворению потребителя не работали: власть сознательно устранила рынок ради директивных планов. А планирующие органы не имели информации ни о том, сколько страна может производить, ни о том, сколько и каких конкретно товаров она хочет потребить. Ничто не заставляло производителя думать о потребителе: ни свой интерес, ни грозный окрик начальства. В экономике согласований ко взаимному удовлетворению приходили все (министры, директора, бригадиры, рабочие), кроме потребителя. Точнее, как только эти рабочие, бригадиры, директора и министры становились потребителями, так сразу они сталкивались с оборотной стороной своих согласований и вынуждены были хитрить, ловчить, изворачиваться ради добычи нужного им товара. Высокопоставленным лицам это удавалось легче, простым гражданам – тяжелее. Но с дефицитом так или иначе сталкивались все.
Один госплановский чиновник как-то раз с цинизмом, свойственным такого рода людям, заметил, что хозяйственник всегда должен пребывать в страхе получить инфаркт из-за гнева вышестоящего начальства. Если же с его стороны давления нет, должна быть угроза инфаркта с какой-то иной стороны [Найшуль 2005: 15]. В советской системе директора частенько получали инфаркты по разным причинам, но только не потому, что игнорировали предпочтения потребителя.
Конечно, советские идеологи должны были на проблему дефицита реагировать. Обычно реакция оказывалась простой: налицо временные трудности, то есть дефицит рассосется по мере того, как мы будем совершенствовать планирование с помощью ЭВМ – электронно-вычислительных машин, как было принято говорить в СССР, где не использовалось слово «компьютер» [Корнаи 2008: 266]. Скажем, однажды на заседании Президиума Совета Министров Косыгин поинтересовался, как составляется план распределения драгоценных металлов: «Наверное, вы собираете заявки со всех министерств, ведомств, Советов министров союзных республик, потом обнаруживаете, что они вдвое превышают имеющиеся ресурсы, и тогда каждую заявку урезаете наполовину?» Выяснилось, что примерно так все и делается. Тогда Косыгин возмутился и заявил о необходимости осуществления расчетов, проведения экспертизы. Планы стали представлять несколько иначе, однако по сути ничего не изменилось [Ершов 2004: 153].
Иногда аналитики советской эпохи набирались смелости и тайком поговаривали о такой важной причине устойчивости дефицита, как личная заинтересованность бюрократии в его сохранении. Ведь если из-за нехватки того или иного вида ресурсов возникал бюрократический торг, ответственные работники, имевшие возможность дать кому-то больше, а кому-то меньше, внакладе не оставались. Люди, которым они оказали услугу, затем, в свою очередь, оказывали услугу им. Михаил Горбачев как-то раз дал импульсивную, но точную характеристику системы: «Все привыкли делить: генсек делит, премьер делит, замы делят, Госплан делит, и клерк, сидящий на строчке в Госплане, который делит металл какой-то там, тоже делит. И все живут» [Стародубровская, Мау 2001: 206]. Более грубо о том же сказал один советский хозяйственник:
Миллионы теток собирают миллиарды заявок, составленных «с потолка», распределяют, перераспределяют и удовлетворяют или не удовлетворяют миллиарды возможных заявок. <…> И всем этим занимаются в основном, мягко говоря, не очень компетентные тетки, зачастую в глаза не видавшие то, что они распределяют [Дионисиади 2016: 175].
Проблема состояла не только в коррупции клерков и некомпетентности теток. Советская экономика сама порождала дефицит. Нехватка продукции оказывалась неотделима от системы ее планового распределения. Иначе говоря, если в рыночном хозяйстве при многих минусах система работает на ликвидацию любого случайно возникшего дефицита, то в советской экономике даже случайно возникшая сбалансированность исчезает, уступая дорогу всепобеждающему дефициту. В социалистической Венгрии по этому поводу сложили анекдот. Попадает капиталист в ад. Ему предлагают выбрать между капиталистическим и социалистическим адом. Он выбирает последний. Святой Петр удивляется: с чего бы это капиталист захотел в социализм? Тогда старый грешник объясняет: «Если там отыщется котел, в котором меня должны варить, то не будет воды. Если появится вода, не будет дров. А если все-таки и они найдутся, куда-нибудь запропастится дежурный черт, который разжигает костер» [Корнаи 1990: 57].
Почему так все складывается? Да потому, что предприятия имеют слишком легкий доступ к деньгам, но слишком трудный доступ к материальным ресурсам. Допустим, некая мебельная фабрика составляет заявку в снабженческие органы на получение тех ресурсов, которые ей понадобятся для производства спального гарнитура. Понадобятся древесина, ткани, клей и т. д. Руководство фабрики знает, что ресурсы дефицитны и что для спокойной жизни лучше иметь достаточный запас всего необходимого. Поэтому и заявка составляется с запасом. Как говорится, запас карман не тянет. И «древесный», и «металлический», и «цементный». Например, в 1981 году предприятия Министерства нефтяной промышленности сберегли цемента в 43 (!) раза больше, чем требовалось по плану [Бунич 1986: 69]. Конечно, за такие запасы приходится дороже платить, однако деньги для советского предприятия – не проблема. Деньги государство в той или иной форме ему все равно даст, не пустит по миру с протянутой рукой. А вот ресурсы может и не дать. Деньги нетрудно напечатать, а вот дефицитную древесину, цемент или ткани так просто не произведешь.
Кстати, запасы, если вдруг самим не понадобятся, потом можно будет обменять у другого предприятия на что-нибудь остро необходимое. Именно в этом состояла суть бюрократического торга по горизонтали. Примерно 10–15% находящихся в распоряжении предприятий ресурсов уходило на такие торги [там же: 70]. Случай с Пырьевым представлял собой частное, курьезное проявление механизма подобного торга. Но ведь, по сути дела, он мало отличался от обмена, скажем, припасенной директором завода стали на припасенную другим директором древесину. Ресурс кинематографистов (пропуска на демонстрацию редких фильмов) обменивался на ресурс школы (выделенная ей территория) ко взаимному удовлетворению начальников.
В некоторых случаях такого рода торги осуществлялись не между государственными предприятиями, а между ними, с одной стороны, и так называемыми цеховиками – с другой [Кордонский 2006: 112]. Представители нелегальных «цехов» могли дать директорам то, что в принципе оказывалось недоступно при использовании одних лишь легальных контактов. В общем, от заявок, составленных с запасом, предприятия получали большую выгоду.
Но как реагировали на это в экономическом центре? Собрав заявки и сравнив их с имевшимися в наличии ресурсами, Госснаб обнаруживал, что у государства многого не хватает. Поэтому чиновникам приходилось урезать запросы директоров, о чем, как мы видели, догадывался Косыгин. Понятно, что здесь тоже существовал бюрократический торг: кому-то давали всё, а для кого-то не находилось даже самого необходимого. В целом же советскому директорскому корпусу приходилось постоянно мириться с дефицитом. Преодолевать эту проблему хозяйственники могли лишь одним способом – еще больше завышая свои заявки, то есть сразу ориентируясь на то, что чиновники, распределявшие ресурсы, всего требуемого не дадут. Добиваясь отдельных успехов в борьбе с плановой системой, предприятия забивали склады запасами, а затем вновь требовали все большего и большего объема ресурсов. Ситуация складывалась просто анекдотичная. И анекдоты на эту тему действительно были распространены. Вот один из знаменитых анекдотов от клоуна и киноартиста Юрия Никулина. В цирке умер одногорбый верблюд. Директор просит завхоза послать заявку на двугорбого.
– Почему же двугорбого? Ведь умер одногорбый.
– Все равно в центре срежут заявку наполовину [Никулин 1995: 8].
Венгерский экономист Янош Корнаи писал:
Чем выше истинный дефицит, тем более он дает повод потребителю повторять свои заказы и увеличивать их объем <…>, повышая тем самым фиктивный спрос. А чем выше фиктивный спрос, тем больше «ощущается» каждый дефицит [Корнаи 1990: 123].
Более того, Корнаи обнаружил еще одну причину образования дефицита.
Руководитель <…> убежден, что деятельность вверенного ему подразделения важна, и значит, обосновано его максимальное расширение. <…> Руководителя гнетут производственные проблемы, и он верит, что в их решении, хотя бы частично, смогут помочь капиталовложения [там же: 211].
И вновь начинается безумная гонка за ресурсами: теперь уже не про запас, а для строительства новых зданий, приобретения новых станков, приема на службу новых работников. Если в бюрократическом торге удалось убедить начальство выделить деньги на капвложения, никто не думает уже о том, помогут ли эти средства действительно улучшить снабжение населения товарами.
С продуктами потребления, которые граждане покупали в розничной торговле, дело обстояло, естественно, не совсем так, как с производственными ресурсами. Объем денег в кошельках был ограничен, да и размер квартир, где складывали дефицит, тоже уступал размерам заводских складов. И все же… Вот, например, заметки Анатолия Рубинова, сделанные в 1984 году:
Запасливые люди не знают, что делать с коробками стирального порошка, которого они напасли на 10 лет. В универмагах вывешивают плакаты о «широкой продаже» наволочек и простыней – однако поздновато: в наших платяных шкафах такое множество комплектов для кровати, что они не продырявятся и через 15 лет [Рубинов 1990: 143].
Не правда ли, странная экономика? Промышленность перенапрягается, пытаясь решить проблему дефицита, но шкафы переполнены «барахлом», которое потребитель может не использовать за всю свою жизнь.
Назад: Тащи с работы каждый гвоздь…
Дальше: Проблемы на голом месте