Каким образом должно наставлять тех, которые дозволяют себе хотя небольшие проступки, но притом часто, как – тех, которые остерегаются маловажных грехов, но зато впадают иногда в тяжкие преступления.
Иначе должно наставлять совершающих малые грехи, но часто, а иначе – тех, кои избегают малых грехов, но впадают иногда в большие. Одним надобно советовать, чтобы они обращали внимание не только на качества творимых ими грехов, но и на их количество. Если они не боятся своих грехов, считая их маловажными, то должны ужаснуться их численности. Известно, что все моря и реки, самые глубочайшие, наполняются малыми каплями воды, но – в бесчисленном множестве. Знаем также, что вода, мало-помалу входящая незаметно в корабль и значительно усилившаяся, действует с такой же разрушительной силой, как и открытая внезапно восстающая буря. Таким же образом и производимые на теле проказой язвы сначала едва заметны бывают, но впоследствии, умножившись и усилившись до чрезвычайности, убивают жизнь телесную так же, как и одна тяжелая рана, нанесенная в сердце. Поэтому и сказано в Писании: уничижаяй малая по моле упадет (Сир. 19, 1), то есть не оплакивающий и не избегающий малых грехов совершенно отпадает от правды, только не вдруг, а, так сказать, по частям. Таковых грешников нужно вразумить, что малые грехи нередко бывают для нас пагубнее грехов великих: ибо грех серьезный признаем мы за преступление, и потому скорее стараемся очистить его покаянием с надеждой и решимостью на исправление в будущем; напротив того, маловажный грех мы как бы и не считаем за грех, и потому тем беспечнее и гибельнее для себя предаемся ему. Посему часто случается, что душа, привыкнув к малым грехам, легко решается потом и на великие, и, как бы вскормленная и утвержденная во зле, доходит она до того состояния, что с таким же бесстрашием готова бывает и на серьезные грехи, с какой безбоязненностью приобрела навык совершать грехи маловажные.
Другим, то есть остерегающимся маловажных грехов, но впадающим иногда в тяжкие преступления, должно, напротив того, внушать, чтобы они чистосердечным раскрытием пред собой своей совести не утаивали от себя и своих недостатков: ибо, гордясь тем, что сберегли себя от малых грехов, они чрез эту самую гордость свою пролагают себе путь к пагубнейшим грехам, увлекаясь широтой этого пути, и, будучи по внешности чужды маловажных проступков, но сами в себе надмеваясь тщеславием, они и во внешних проступках обличают свою душу, побежденную внутренне гордостью. Итак, надобно предостерегать их, чтобы они не пали внутренне там, где по внешности, как им кажется, стоят непоколебимо, и чтобы превозношение незначительной, более мнимой, праведностью не послужило для них по суду Божию путем к бездне важнейших грехов. Ибо превозносящиеся своею суетной и ничтожной праведностью, которую приписывают они собственным силам, будучи поэтому оставляемы на произвол самим себе, низвергаются гораздо глубже в своем падении, и тогда-то уже, по падении, узнают, что и то, чем доколе стояли, не от них зависело, так что их необузданная внутренним сердечным сокрушением греховность тем разгульнее становится, чем насыщеннее превозносятся они мнимой своей праведностью. Надобно раскрыть им глаза с благоразумной осмотрительностью надлежащим выяснением того, что они и в больших преступлениях – великие грешники, и в малых проступках, от которых по видимому воздерживаются, не менее погрешают самим образом воздержания своего; ибо в первом случае без всякого стеснения творят грех, будучи сами в себе порочны, а в последнем случае стараются скрыть свою порочность от взора людей, обманывая их притворным святошеством. Таким образом, они пред Богом являются прямо нечестивыми, а пред людьми – лицемерами. Вот почему Спаситель говорил фарисеям: Горе вам… лицемера, яко одесятствуете мятву и копр и кимин, и остависте вящшая закона, суд и милость и веру: сия (же) подобаше творити, и онех не оставляти. Гope вам, вожди слепии, оцеждающии комары, велблуды же пожирающе (Мф. 23, 23–24). Он как бы так говорил им: «Вы меньших грехов удаляетесь, а пожираете большие». Здесь не надобно оставлять без внимания и того, что Господь, говоря о фарисейском одесятствовании, не напрасно указывает на растения, хотя самые незначительные, однако ж издающие благоухание; Он хочет этим показать, что лицемеры, сохраняя меньшие заповеди, стараются показать вид святости, распространяя о себе, подобно разносящемуся благовонию, добрую в народе молву; и хотя вящшая закона оставляют, однако ж все менее значительное исполняют до малейшей подробности, что в глазах народа имеет цену великую и как бы далеко и широко благоухает.
Каким образом должно наставлять и не начинающих даже дел добрых, как – начинающих только, но никогда не оканчивающих.
Иначе должно наставлять тех, которые не начинали еще делать добро, а иначе – тех, кои начинают, но отнюдь не довершают. Не начинающих делать добро не прежде должно назидать в том, что спасительно для них, как по разрушении того, что в них есть порочного и пагубного. Ибо они не могут с успехом стремиться к тому, чего еще не испытали, пока не увидят, как гибельно то, к чему доселе привязаны были: не сознающий своего падения не желает и восстания, не чувствующий боли от ран не ищет и врачевства для исцеления их. Посему прежде всего надлежит показать им, как суетно то, к чему они пристрастились, и потом уже представить, как полезно и спасительно то, чем они пренебрегают: пусть наперед увидят, что они должны убегать от того, что любят, и тогда узнают ясно, что им должно полюбить то, от чего они убегают. Тогда они с большей готовностью примут предлагаемое им, хотя и неизведанное для них, если получат верное понятие обо всем, изведанном ими, и с полным усердием будут искать истинного блага, когда затем увидят и убедятся, как ложно и ничтожно то, чем они доселе обладали. Пусть же они не забывают того, что блага настоящей жизни доставляют наслаждение преходящее, потому что они против их воли ускользают, а мучение приготовляют нескончаемое, потому что неизбежно влекут за собой наказание. Пусть они во спасение свое устрашатся того, чем наслаждались на погибель, и, взглянув на угрожающую им бездну падения, над которой стоят готовые низринуться в нее, пусть встрепенутся и отступят от нее, полюбив то, на что прежде не обращали внимания, и, отвращаясь от того, к чему пристрастились.
Посему-то Господь говорит пророку Иеремии, посылая его на проповедь: се, поставих тя днесь над языки и над царствы, да искорениши и разориши, и расточиши, и разруши́ши, и паки созиждеши и насади́ши (Иер. 1, 10). Ибо если бы пророк не разрушил предварительно неправды, то не мог бы создать правды; если бы не искоренил из сердца слушателей своих терния нечистой любви, то не мог бы насадить в них спасительного семени слова Божия. Так и апостол Петр сперва разоряет и ниспровергает, а потом созидает; для того разоряет, чтобы затем удобнее и прочнее созидать, когда в первой проповеди своей к иудеям в присутствии и прочих апостолов не вдруг стал учить их, что им делать, а прежде стал обличать их, то, что они сотворили, обратившись к ним со следующими словами: Мужие Израилстии, послушайте словес сих: Иисуса Назореа, Мужа от Бога извествованна (засвидетельствованного) в вас силами и чудесы и знамении, яже сотвори Тем Бог посреде вас, якоже и сами весте, Сего нарекованным советом и проразумением Божиим предана приемше, руками беззаконных пригвождше убисте. Егоже Бог воскреси, разрешив болезни (узы) смертныя… <…> Твердо убо да разумеет весь дом Израилев, яко Господа и Христа Его Бог сотворил есть, сего Иисуса, Егоже вы распясте (Деян. 2, 22–24, 36). Такое направление своей проповеди дал апостол, конечно, с той целью, чтобы расположить иудеев к сердечному сокрушению и глубочайшему раскаянию в содеянном ими Богоубийстве, чтобы таким образом возделать ниву сердец их и приготовить ее к принятию благодатного семени слова Божия настолько, насколько требовало того тяжелое, глубоко падшее, греховное состояние души их. И последствия увенчались вожделенным успехом. Ибо они, по свидетельству писателя Деяний апостольских, слышавше сия умилишася сердцем и реша к Петру и прочым апостолом: что сотворим, мужи братией (Деян. 2, 37). Тогда уже Петр сказал им: Покайтеся, и да крестится кийждо вас во имя Иисуса Христа во оставление грехов; и после многих засвидетельствований и увещаний о покаянии и спасении, иже у бо любезно прияша слово его, крестишася, так что приложишася (присоединилось) в день той душ яко три тысящы (Деян. 2, 38, 41). И эти последние слова апостола о покаянии и крещении, без предварительного раскрытия и убеждения в сознании того разрушительного состояния греховного, в котором находились его слушатели, конечно, могли бы остаться для них гласом вопиющего в пустыне, не достигши спасительной цели. То же видим и в обращении Савла (он же и Павел). Когда приближался он к Дамаску, преследуя христиан и озлобляя Церковь Христову, то внезапно облиста его свет от небесе: и над на землю, слышал глас глаголющ ему: Савле, Савле, что Мя гониши?.. Жестоко ти есть противу рожну прати. И когда он вопросил: Кто еси, Господи? – то Господь отвечал ему: Аз есмь Иисус, Егоже ты гониши. Когда же он, узнав, Кто говорит к нему, в трепете и ужасе продолжал вопрошать: Господи, что мя хощеши творити? тогда ему сказано было: Востани и вниди во град, иречется ти, что ти подобает творити (Деян. 8, 1–4; 9, 3–6; см.: 26, 12–16). Так и здесь: сперва обличение, а потом наставление. Господь необыкновенным светом с неба, как молнией, поражает гонителя Своего и обличительным гласом Своим, как громом, сокрушает и разрушает дела его, но не подает тотчас наставления, что ему делать. Уже вся гордыня его сломлена, и он после падения своего ищет уже во смирении спасительного назидания; но, несмотря на то, ему указывается только путь к месту спасения, самое же спасение не вдруг подается ему, чтобы таким образом лютый гонитель, находясь в таком уничиженном состоянии, достойнее приготовился к готовящемуся ему исцелению и спасению, и чем глубже было его падение в прежнем заблуждении, тем тверже упрочилось бы его восстание в даруемом теперь благодатном просвещении. Итак, не принимавшихся даже за добрые дела нужно сперва, так сказать, переломить в их закоснелой испорченности, уча и врачуя их со властью, чтобы потом вывести и поставить на путь правильной деятельности. Так подсекаем мы и высокие деревья в лесу, чтобы поднять их на строящееся здание и употребить в дело, но полагаются они в самое здание не вдруг, а по предварительном очищении их от всего того, что не годится для строения, и по надлежащей высушке приготовленного материала от влаги и сырости, могущей вредить прочности здания.
Начинающим же добрые дела, но не доводящим оные до конца, надобно внушать и напоминать, что, не оканчивая предположенного, они могут тем самым разрушить и начатое. Ибо если мы не умножаем своей внимательностью и усердием своим начатого, то у нас оскудевает и то, что сделано нами доброго. Душа наша в сем мире подобна кораблю, плывущему против течения воды: она не может, так сказать, стоять на одном месте, и если не движется вверх, то необходимо спускается вниз. Таким образом, если деятель в начатых им добрых делах не усовершается, а как бы останавливается, то самая эта, остановка, или опущение и послабление (remissio), поставляет его в противоречие и с тем, что им сделано уже. Посему Соломон говорит: Не изцеляяй себе (mollis et dissolutus – изнеженный и рассеянный) во своих делех брат есть погубляющему (dissipantis – разрушающему) себе самаго (sua opera – свои же дела) (Притч. 18, 9), то есть кто начатые дела свои добрые не продолжает и не доводит до конца, а прекращает, тот нерадением своим похож на того, кто одной рукой созидает, а другой разрушает. И Ангелу Сардийския церкве сказано: вем твоя дела, яко имя имаши яко жив, а мертв еси. Буди бдя и утверждая прочая, имже умрети (что близко к смерти): не обретох бо дел твоих скончаных пред Богом (твоим) (тео – моим). Поминай убо, како приял еси и слышал еси, и соблюдай и покайся (Откр. 3, 1–3). Поелику он не довел дел своих пред Богом до надлежащей полноты и совершенства, то ему предсказывается, что и прочие его дела умрут (прочая, имже умрети), ибо если в нас мертвое не возбуждается к жизни, то умирает и то, что кажется только, как будто имеет признаки жизни, а на деле – мертво (имя только имаши яко жив, а мертв еси). Лучше бы таковым не вступать на путь правый, нежели, вступивши, возвратиться вспять; ибо если бы они не вступали на него, то не охладели бы в ревности к изысканию его. Так и в Писании сказано: Лучше бо бе им не познати пути правды, нежели познавшим возвратитися вспять от преданныя им святыя заповеди (2 Пет. 2, 21); и еще: о если бы ты был или студен или горящ! но понеже тепл еси, и ни студен ниже горящ, имам тя изблевати из уст Моих (utinam frigidus esses, aut calidus: sed quia tepidus es, et nec frigidus nec calidus, incipiam te emovere ex ore meo) (Откр. 3, 15–16). Под горячим разумеется тот, кто с пламенной ревностью принимается за доброе дело, на которое призван, и не оставляет его до конца, пока не совершит; а студеным, или холодным, называется тот, кто и не начинает того, что ему надлежит делать. Теплота же стоит на средине, то есть на переходе от холода к жару или от жара к холоду. Посему, кто оставляет холодность неверия, однако ж не воспламеняется любовью, какая подобает верующему, тот, будучи только тепл (то есть ни студен, ни горяч) и не возвышаясь над своим состоянием, начинает снова охладевать, сам не замечая того, и делается тем же, чем и был, если не хуже того. Студеный, прежде нежели согревается, еще подает надежду, что он может соделаться горячим, напротив того, теплый после охлаждения не подает уже на то никакой надежды. Грешник может обратиться, и грешники-то наиболее обращаются; но обратившийся, а потом совратившийся, очутившись опять в переходном состоянии ни студеного, ни горячего, смотрит уже прямо во дно адово. Итак, по словам Писания, требуется или горящ, или студен, чтобы не быть изблевану, то есть или с горячим усердием подвизающийся на поприще веры и добродетели, или же холодный грешник, еще не обратившийся, но которого можно обратить; всякий же равнодушный в деле веры и добродетели, а тем более от пламенной ревности к благочестию переходящий к холодности, именуемый в Писании теплым, будет изблеван.