Глава 16

Каким образом должно наставлять многомолчаливых и как – многоглаголивых.

Наставление 14

Иначе должно наставлять многомолчаливых, иначе – многоглаголивых. Молчаливым надобно внушать, чтобы они обращали внимание на то, что, избегая малых погрешностей и пороков гласно и открыто, они могут подвергаться втайне и сокровенно гораздо большим. Ибо, запечатлевая уста свои гробовым молчанием, они испытывают в душе своей более тягостный говор и шум, так что помыслы и страсти тем более волнуются в ней и приходят в движение, чем с большим насилием теснит их неумеренное молчание, и тем с большей силой бушуют, чем более считают они себя безопасными, скрываясь во глубине души от взоров обличителей. Таким образом, не опасаясь обличения, душа их нередко предается гордости и с презрением смотрит на тех, которые не хранят, подобно им, упорного молчания, как на слабых и не умеющих владеть собой. Так, заключая уста свои, молчаливый не сознает, какой широкий путь открывает он другим страстям и порокам своей гордостью. Язык держит в тисках, а худым помыслам и делам дает полный простор. Не обращая надлежащего внимания на нечистоту собственной души, он осуждает других, и притом – тем свободнее, чем замкнутее. Поэтому многомолчаливым нужно подтверждать, чтобы они заботились не только о том, каковы должны быть по внешности, но и преимущественно о том, каково должно быть внутреннее их состояние, так чтобы они боялись со стороны ближних более осуждения за внутренние поступки душевные, нежели порицания за внешние – слова языка. Премудрый говорит: Сыне, моей премудрости внимай, к моим словесем прилагай ухо твое, да сохраниши мысль благую (Притч. 5, 1–2). Ибо ничего нет в нас увертливее и уклончивее нашего сердца, которое каждый раз изменяет нам и оставляет нас, как только совращается с прямого пути на распутия худых помыслов и увлечений. Посему и царь-пророк Давид говорит в одном месте так: сердце мое остави мя (Пс. 39, 13); а в другом, пришедши в себя, таким образом: обрете раб Твой сердце свое еже помолитися к Тебе (2 Цар. 7, 27). Итак, когда мысль чрез хороший надзор отрезвляется, тогда и сердце, которое у нас так склонно к разным уверткам и уклончивости, как бы ни удалилось на страну далече, на страну чуждую, снова возвращается и обретается (Лк. 15, 13, 32).

Надобно притом заметить, что чрез меру молчаливые, подвергаясь какому-либо несчастью, испытывают гораздо большую скорбь от того, что не хотят излить ее в словах пред другими, тогда как скорбные чувствования, изливаясь в тихой и спокойной беседе, не теснились бы так в их душе, не сжимали бы так их сердца, а облегчались бы чрез взаимное общение. Так и раны, будучи закрыты, причиняют жестокую боль; напротив того, открытые, они легко испаряются и вскоре заживают. Пусть же знают и не забывают слишком молчаливые, что молчанием своим в несчастьях они усиливают только скорбь свою. Далее, если они любят ближних своих, как самих себя, то, получая иногда от них оскорбления, пусть не молчат, а прямо высказываются пред ними об их несправедливости. В сем случае слово, как спасительное врачевство, благодетельно действует и на оскорбивших, и на оскорбленных: в первых оно удерживает стремление вредить другим, а в последних умеряет скорбные чувствования. Напротив, если кто при виде неправд в ближнем молчит, тот чрез это как бы отнимает врачевство у больного и становится виновником его смерти, не позаботившись спасти от яда, от которого мог избавить ближнего своего. Итак, язык должно обуздывать благоразумно, но и не связывать его неразрешимо, ибо и Писание говорит: Человек премудр умолчит до времене (Сир. 20, 7), то есть он знает по правилам здравой критики, когда полезнее сдерживать и когда отверзать уста свои. Посему и в другом месте говорится: время молчати и время глаголами (Еккл. 3, 7). Надобно уметь взвешивать меру времен и обстоятельств и быть весьма разборчивым, чтобы язык или там, где он требует обуздания, не впадал в бесполезное многословие, от которого трудно избежать греха{Притч. 10,19), или в то время, когда он с пользой мог бы действовать, сам себя не стеснял и не ограничивал своим бездейственным безмолвием. Послушаем еще, что говорит о сем псалмопевец: Положи, – молил он Господа, – положи, Господи, хранение устом моим и дверь ограждения о устнах моих (Пс. 140, 3), – не стену, а дверь ограждения, которая может вовремя отворяться и затворяться. Так и нам необходимо знать, владея, так сказать, чутьем, где и когда благоприятно отверзать уста свои словом или заключать их молчанием.

Напротив того, многоречивым должно напоминать и выставлять на вид для их же предосторожности, каким они подвергаются погрешностям и заблуждениям, предаваясь многословию. Как вода, огражденная со всех сторон, сосредоточивается в одно место и подымается вверх, устремляясь туда, откуда снизошла, а предоставленная самой себе и ничем не сдерживаемая, разливается во все стороны по низменным местам и мелеет, удаляясь от своего истока, так и душа человеческая, обуздываемая благоразумным молчанием (censura silentii), сосредоточивается в самой себе и стремится горе, тогда как, предаваясь многословию, она, так сказать, рассеивается по внешним дольнего мира сего предметам, забывая о небесном отечестве своем. В таком состоянии она всего более должна опасаться нападений со стороны врага нашего спасения, открывая себя беззащитной против его засад, как говорит Писание: Якоже град стенами разорен и не огражден, тако муж творяй что без совета (Притч. 25, 29). Кто не ограждает языка своего молчанием, тот открывает душу свою для нападений вражеских и, таким образом, многоглаголанием своим всего себя раскрывает пред противником. И враг настолько побеждает, насколько побеждаемый ратоборствует многоречивой говорливостью против самого себя, а не против победителя своего.

Но так как душа наша, находясь в праздности, побуждается тем самым к разным греховным поползновениям не вдруг, а постепенно, то, не остерегаясь празднословия, мы от суесловия переходим как бы по ступеням к более и более пагубным порокам: так, прежде всего позволяем себе пересуживать других; после того решаемся поносить и злословить их жизнь, и наконец, выступаем с открытыми бесчестиями и оскорблениями. Отсюда возникают и распространяются укоризны, раздоры и распри, затем воспламеняется ненависть и угасают мир и любовь. Поэтому-то премудрый Соломон говорит: Источали воду глава есть всякой свари и тяжбы (Притч. 17, 14). Источать же воду – значит давать свободу языку в пылу речи. И напротив, в хорошую сторону говорится у него же: Вода глубока слово в сердцы мужа («verba ex ore viri» (словеса из уст мужа) по тексту святого Григория), река же изскачущи и источник жизни. <…> Вода глубока совет в сердцы мужа: муж же премудр изчерплет ю (Притч. 18,4; 20, 5). Итак, кто источает воду, тот является виновником ссор, распрей и вражды (jurgiorum), потому что, не обуздывая своего языка, разрушает мирные связи и водворяет раздор. И наоборот, сказано: «Налагаяй печать молчания на уста безумного укрощает гнев и вражду его» (Притч. 26,10). А что предающийся многоглаголанию не может надлежащим образом сохранить правоты, о том можем находить много свидетельств в Священном Писании. Так, псалмопевец говорит: Муж язычен не исправится на земли (Пс. 139, 12). А премудрый Соломон повторяет: От многословия не избежиши греха (Притч. 10, 19). И у пророка Исаии встречаем место, где говорится: и будут дела правды мир, и одержит правда покой (в подлиннике последние слова читаются так: «cultus justitiae silentium» (хранение правды безмолвие)) (Пс. 32, 17), чем выражается та мысль, что правота души нарушается, когда не соблюдается умеренность в словах. Апостол же

Иаков, указывая на пагубные следствия необузданности языка и на средство к обузданию его, в следующих словах: Аще кто мнится верен быти в вас и не обуздовает языка своего, но льстит сердце свое, сего суетна (есть) вера. Темже… да будет в сяк человек скор услышати, (и) косен глаголати (Иак. 1, 26, 19), – к этим словам присовокупляет далее и следующие, указывая ими на неукротимость языка человеческого: язык бо, продолжает, неудержимо (бо) зло, исполнь яда смертоносна (Иак. 3, 8). И Сама Истина воплощенная, Господь наш Иисус Христос, говорит нам, что за всяко слово праздное, еже аще рекут человецы, воздадят о нем слово (ответ) в День Судный (Мф. 12, 36). Праздным же словом называется то слово, которое произносится без всякой надобности и благопотребности. Итак, если мы, по слову Самого Господа, должны будем воздать слово в День Судный за всякое слово праздное, то помыслим, какое наказание предстоит многословию, – не праздному только, но большей частью сопряженному с вредным и для ближних употреблением слов.