Глава 10

Каким образом должно наставлять самонадеянных и дерзких, как – малодушных и робких.

Наставление 8

Иначе должно наставлять самонадеянных и дерзких, а иначе – малодушных и робких. Первые, слишком много думая о себе, презирают и уничижают других; а последние, чрез меру живо сознавая свои немощи, часто впадают в отчаяние. Те во всех поступках своих видят одну только хорошую сторону; а эти все дела свои признают ничего не заслуживающими, кроме презрения, и потому сокрушаются безнадежностью.

Что касается до самонадеянных и дерзких, то проповедник в обличении своем с большим искусством должен разбирать дела их, дабы показать им, что все их поступки, коими они столько услаждаются, оскорбительны для Бога. И мы удобнее можем исправить такого рода людей, когда раскроем пред их взором всю нечистоту действий, в которых они привыкли видеть одно только доброе и совершенное, и покажем им в назидание, что все то, в чем они поставляют свою славу, сопровождается и послужит для них бесчестьем. Если же они не сознают своей дерзости в самонадеянности, считая себя правыми, то для удобнейшего обращения их можно указывать им на таковые же поступки других лиц, проступки коих сделались уже известными чрез оглашение, и таким образом, в лице других изобличая их же самих, заставить их сознаться, что они не правы в том, в чем защищают себя. Так, апостол Павел, заметивши, что между коринфянами явился дух рвения, распрей и самонадеянной дерзости, так что один говорил: аз… есмь Павлов, другой: аз… Аполлосов или Ки́фин, иной: аз же Христов (1 Кор. 1, 12), представил им преступление кровосмесителя, совершившееся у них же и оставленное ими без исправления. Он обратился к ним со следующими словами: слышится в вас блуждение, и таково блуждение, яковоже ни во языцех именуется, яко некоему имети жену отчую. И вы разгордесте, и не паче плакасте, да измется от среды вас содеявый дело сие (1 Кор 5, 1–2). Он как бы так говорил: «Не дерзко ли вы поступаете, называя себя последователями то того, то другого, тогда как вы же сами своим нерадением показываете, что никому не следуете?».

Напротив того, малодушных и робких мы можем расположить к лучшей жизни тогда, когда представим им добрые их качества в лице других, с тем чтобы, обличая в них дурные поступки, присоединить к тому проникнутую любовью похвалу и за добрые, потому что похвала ободряет слабые души, а строгое обличение повергает их в уныние. Иногда же полезно бывает указать им даже прямо на их добрые дела. А что касается до погрешностей, замечаемых в них, то мы не должны нападать на оные как на действительные, а должны только предохранять от них как от возможных, так чтобы и достойное одобрения поддерживалось и возрастало в них нашим участием, и заслуживающее порицания ослаблялось и наконец вовсе искоренялось при нашем скромном напоминании. Посему-то тот же апостол Павел, узнавши, что фессалоникийцы, несмотря на то что твердо держались учения веры, им преподанного, стали предаваться унынию в ожидании якобы скорого пришествия Господня и кончины мира, – как было возвещаемо им, – сперва обращает внимание на их твердость веры и похваляет их за нее, а потом уже с благоразумной осторожностью обращается к их слабости и укрепляет их. Он наперед говорит им: Благодарити должни есмы Бога всегда о вас, братие, якоже достойно есть, яко превозрастает вера ваша, и множится любовь единого коегождо всех вас друг ко другу: яко самем нам хвалитися о вас в церквах Божиих о терпении вашем и вере (2 Сол. 1, 3–4). Похваливши таким образом их веру и любовь, он переходит затем к главному предмету наставления своего: Молим же вы, братие, о пришествии Господа нашего Иисуса Христа и нашем собрании о Нем, не скоро подвизатися вам от ума (не спешить колебаться умом), ниужасатися ниже духом, ниже словом, ни посланием аки от нас (посланным), яко уже настоит день Христов (2 Сол. 2, 1–2). Так святой апостол, как богомудрый учитель, прежде восхваляет в них добрую сторону, а потом уже предлагает им в их слабостях наставление, чему они должны следовать. Зная о малодушии унывающих и видя их смущение, он не прибегает к обличению в них этих слабостей, а только, как бы не зная того, предохраняет их от страха и тревоги, как могущих иметь на них вредное влияние; иначе, если бы он высказал им, что ему известно это состояние их, тогда они еще более смутились бы, признавая себя тем более достойными порицания, чем более скрывали это от него.

Глава 11

Каким образом должно наставлять нетерпеливых и как – терпеливых.

Наставление 9

Иначе должно наставлять нетерпеливых, иначе – терпеливых. Нетерпеливым, которые обыкновенно бывают вспыльчивы, раздражительны, сердиты, надобно ставить на вид, что в этом состоянии как состоянии неестественном они могут увлекаться в бездну многих преступлений, о которых и не помышляют; ибо ярость гнева влечет душу нашу к тому, к чему она в обыкновенном состоянии вовсе не расположена, и мы без сознания совершаем то, о чем после, пришедши в сознание, скорбим и жалеем. Надобно представить им и то, что мы, совершивши что-либо в разгаре гнева, часто едва можем припомнить, что было с нами в сем состоянии. Во гневе мы часто забываем и те добрые дела, которые совершены нами в спокойном состоянии духа, и то, что стоило нам великих и продолжительных трудов, мы вдруг разрушаем. Чрез нетерпение мы теряем даже любовь, которая по справедливости признается матерью и хранительницей всех добродетелей; ибо любовь, по слову апостола, долготерпит (1 Кор. 13, 4). Чрез нетерпение мы теряем и разум, которым поддерживается самая любовь, ибо долготерпелив муж, по словам Премудрого, мног в разуме (Притч. 14, 29). Итак, кто не терпелив, тот не имеет любви, и чем меньше кто терпелив, тем меньше в нем разума. И тот пастырь-учитель не много принесет пользы для своей паствы, кто в жизни не умеет и не может терпеливо переносить скорби и огорчения. Чрез нетерпение человек часто делается высокомерным и гордым; ибо, не терпя презрения и унижения, он старается выказать пред всеми, что есть в нем доброго, чтобы только выставить себя напоказ, и таким образом от нетерпения переходит к тщеславию. Посему-то сказано: благ терпеливый паче высокаго духом (Еккл. 7,9); потому что муж терпеливый лучше согласится терпеть зло, нежели тщеславиться добром, тогда как гордый духом всегда готов превозноситься даже мнимым добром, только бы ему не потерпеть ни малейшего зла, будучи не в состоянии терпеливо переносить его. Итак, поелику мы, теряя терпение, разрушаем и другие добродетели, то не напрасно повелено Иезекиилю сделать углублением жертвеннике храма (Иез. 43, 13), чтобы удобнее сохранялись возлагаемые на него жертвы. Ибо если бы жертвенник не имел углубления, то находящиеся на нем жертвоприношения удобно могли бы быть разносимы ветром во время всесожжения. Что же такое жертвенник Господень, как не душа праведника? Что такое приношения, здесь упоминаемые, если не дела добрые благочестивой души, которые, творя каждый раз, возлагает она на себя, как жертву на жертвенник, пред взором Божиим? Что такое углубление в жертвеннике, если не терпение праведного, – терпение, которое, смиряя человека в несчастий, делает как бы углубление в его душе? Пусть же будет углубление в жертвеннике, чтобы ветер не рассеял предложенной на нем жертвы, то есть пусть избранные будут терпеливы, чтобы нетерпение не рассеяло, подобно ветру, добрых дел их. Что же значит, далее, самая мера этого углубления – лакоть един (fossa unius cubiti) (Иез. 43, 13), как не взаимное единение душ, происходящее от терпения и любви? Посему и апостол Павел говорит: Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов (Гал. 6, 2). Ибо закон Христов есть любовь единения, и сей закон исполняют только те, которые не ослабевают и среди тягчайших бедствий. Пусть же не воздерживающиеся от гнева послушают, что говорит еще Премудрый: Лучше муж долготерпелив паче крепкаго… удержаваяй же гнев паче вземлющаго град (Притч. 16,32). И действительно, брать города не так важно, как удержать победу над гневом силой терпения; ибо там побеждается то, что вне нас, а здесь то, что в нас самих: здесь душа наша силой терпения сама себя покоряет и берет в свою же власть. Пусть услышат они слова Самой Истины, вещающей Своим избранным: в терпении вашем стяжите душы ваша (Лк. 21,19). И мы так, видно, созданы, что в нас разум управляет душой, а душа – телом. Но душа лишается власти над телом, если сама не подчиняется разуму. Посему Господь стражем нашего благосостояния поставил терпение, в котором собственным примером научил нас владеть самими собой. Сколь же велика посему вина потерять терпение! Это значит – потерять власть над собой. Пусть еще услышат нетерпеливые, что говорит Господь чрез Соломона: Весь гнев свой произносит безумный: премудрый же скрывает по части (Притч. 29, 11), предоставляя дело будущему. Ибо душа нетерпеливого в безумии своем изрыгает всю злобу свою тем сильнее, чем бессильнее в нем разум; напротив того, мудрый, обуздывая в себе всякий гнев, воздерживается от него и ждет будущего: он не желает мщения ближнему, хотя бы и претерпел от него какую-либо обиду, но терпеливо переносит ее и всегда готов прощать его, зная, что на будущем Суде Божием всем и каждому воздастся по делам.

На терпеливых же должно действовать иным путем: им надобно внушать, чтобы они при внешнем терпении имели и внутреннее, не давая тайной скорби гнездиться в душе своей; иначе их жертва, снаружи чистая, приправленная мукой и солью, будет отравлена внутри заразой злобы. Положим, что это укроется от людей, но пред взором Испытующего сердца и утробы грех сей явится во всей наготе, и скрываемая скорбь будет тем преступнее, чем большей добродетелью казалась она для людей – эта мнимая жертва наша. Итак, те, которые терпеливо переносят обиды, пусть вместе с этим стараются оказывать и любовь свою к обидевшим их; иначе терпение их, не сопровождаемое любовью, может обратиться в ожесточенную ненависть. Поэтому апостол Павел, сказавши: Любы долготерпит, тотчас же прибавляет: милосердствует (1 Кор. 13, 4). Чрез это апостол показывает, что исполненное любви сердце не только переносит обиды по терпению, но и никогда не перестает любить по милосердию. Оттого-то тот же учитель, побуждая учеников своих к терпению и взаимной любви, после сказанных им слов: Всяка горесть и гнев, и ярость и кличь и хула да возмется от вас, прибавляет и сии: со всякою злобою (Еф. 4, 31). Так, он сперва указал на внешнее воздержание, а потом обращается к внутреннему; ибо тщетно стал бы кто-нибудь воздерживаться от всяких внешних обнаружений гнева, если внутри него господствует злоба – этот источник пороков, подобно тому, как тщетно стали бы мы отсекать испорченные ветки дерева снаружи, если порча его кроется внутри в самом корне. Не потому ли и Сама Истина Небесная изрекла: любите враги ваша, добро творите ненавидящим вас, благословите кленущыя вы и молитеся за творящих вам обиду? (Лк. 6, 27–28). Итак, в глазах людей терпение – добродетель, а пред Богом добродетель – любовь; ибо Ему благоугодна только та жертва, которую возжигает пред Его взором пламень любви на алтаре добрых дел. Поэтому Спаситель и в другом месте обращается к тем, которые лицемерно являют терпение, а в сердце своем не имеют любви, с такими словами: Что жевидиши сучец, иже во оце брата твоего, бервна же, еже есть во оце твоем, нечуеши? (Мф. 7, 3; см.: Лк. 6,41). Здесь под сучком в глазе можно разуметь возмущение или проявление (perturbatio) нетерпения, а под бревном в глазе — злобу в сердце. Первое зависит от неблагоприятных обстоятельств искушения, а последнее заключается в закоренелости и неизменности самой злобы. И потому, кстати, далее затем сказано: Лицемере, изми пе́рвее бервно из очесе твоего, и тогда узриши изяти сучец из очесе брата твоего (Мф. 7, 5; см.: Лк. 6, 42). Этими словами как бы так сказано питающему и скрывающему внутри себя скорбь злобы, а наружу заявляющему себя чистым и неукоризненным под видом притворного терпения: изгони прежде из себя тяготеющий над тобой дух злобы и тогда обличай других в слабости их нетерпения; иначе, если ты не постараешься избавиться от него, преодолев в себе лицемерие, то для тебя будет еще хуже брать на себя тяжелое бремя чужих грехов. Нередко еще случается с нами, что мы в то время, когда терпеливо переносим бедствия и огорчения, никакой скорби не питаем в себе и блюдем чистоту сердца от всякой злобы; но потом, приводя себе на память то, что мы вынесли и претерпели, начинаем скорбеть о нашем минувшем уже бедственном состоянии, даже иногда стыдимся своей терпеливости, как будто робости или слабости, изыскиваем средства к мщению и прежнюю кротость превращаем в злобу. В этом случае пастырь-проповедник наилучшую может оказать услугу поучаемым терпеливцам своим, если раскроет и объяснит им, что за причина таковой с ними перемены. Он должен тут указать им главным образом на исконного врага нашего спасения, с которым мы должны вести постоянную борьбу. Ибо этот коварный враг, которого Сам Спаситель называет человекоубийцею… искони (Ин. 8, 44), всегда старается вооружать одного из нас против другого, возбуждая в одном вражду, а в другом мщение. Но, победив одного – враждующего и наносящего обиду, этот враг часто побеждается другим – терпеливо переносящим наносимую ему обиду и воздерживающимся от мщения враждующему. Тут-то враг, победитель одного, над которым успел восторжествовать, не одержавши победы над другим, мужественно отразившим его на открытой брани, начинает против него брань тайную, более опасную, выжидая благоприятного времени для обольщения. Проигравши сражение в открытом поле, он прибегает к тайным и сокровенным козням, расставляет ему сети повсюду, а сам укрывается в засаде, чтобы тем удобнее уловить свою жертву. По окончании явной борьбы, во время покоя и тишины, он прокрадывается в душу своего победителя, приводит ему на память или потери вещественные, или обиды нравственные, и все, причиненное ему, выставляя в виде преувеличенном, представляет делом нестерпимым и невыносимым, так что нередко приводит победителя своего в такое смущение, что тот стыдится уже своей терпеливости, смотря на нее не как на добродетель, а как на слабость и малодушие, и таким образом из победителя делается побежденным, скорбит о том, что оставил оскорбителя своего без отмщения, и наконец ищет случая воздать ему сугубо. Таковые терпеливцы похожи бывают на тех воинов, которые мужеством своим в открытой борьбе побеждают, но потом в стенах города, ими же занятого, чрез свою оплошность сами попадают в сети и уловляются. Они похожи еще на тех, которых острые болезни не сокрушают, но медленно действующие лихорадочные припадки (leniter veniens reci-divafebris) и, часто повторяющиеся, убивают их. Поэтому их надобно предостерегать, чтобы они, удерживая победу над врагом, не предавались беспечности, но зорко смотрели за ним и не переставали ограждать себя от его нападений вражеских, чтобы не забывали того, что враг, побежденный в борьбе открытой, не останавливается на том, а вступает в более опасную борьбу закрытую, чтобы они страшились не столько тяжких болезней, но редких и скоропреходящих, сколько слабых недугов, но зато продолжительных и возвращающихся: иначе лукавый враг в конце концов может восторжествовать над своим противником, и с тем большей гордостью и тщеславием, чем продолжительнее и упорнее велась борьба.