О дневниках Государя

Очень много претензий высказывается к дневникам императора Николая Александровича, в которых читателю не хватает интимности, раздражает отсутствие заветных мыслей, душевных порывов. Это следствие некоторого недопонимания.

Государь знал, что рано или поздно дневники обязательно станут достоянием общественности. Почти любой из нас, окажись он в подобной ситуации, постарался бы «подать» себя как можно более выгодным образом, но святой Царь осознанно действовал ровно наоборот. Та сдержанность, которая царит в его записях, – памятник характеру, для которого неприемлемо было позирование, тщеславное желание нравиться. Конечно, он не был «каменным гостем», часто смеялся, шутил, но раскрывался только в личном общении с людьми, сумевшими тронуть его душу, идёт ли речь о простых солдатах в госпиталях, стариках-крестьянах где-нибудь в Малороссии, любимой семье…

Мне довелось знать одного удивительного вятского священника – отца Василия Булатова, такого же простого и сердечного человека, каким был наш последний Царь. Немало настрадавшись, отец Василий мгновенно откликался на чужую боль и многим умел помочь. Но при этом совершенно не умел и не любил общаться по телефону, писать письма и так далее.

– Мне нужно видеть глаза, – кротко отвечал он на возникавшие в связи с этим упрёки.

В этой его особенности, как и в дневниках Государя, заключена была большая сила, непонятная, чуждая и даже враждебная натурам эгоистическим, привыкшим более казаться, чем быть. Им не дано понять людей, которые не хотят и не умеют казаться.

Смиривший себя

Здесь уместно вспомнить ещё одного человека – великого князя Николая Николаевича. Почти во всём он был полной противоположностью Царю. С помощью своих бездарных помощников он привёл Русскую армию к тяжелейшим поражениям, погубив её лучшие кадры. Всё, чего касался великий князь, неизбежно разрушалось – но это совершенно не мешало ему нравиться публике, млевшей от мнимо-героической, якобы решительной его натуры, обладавшей подлинным гением лишь в одной области – умении себя подать. «Решительность» Николая Николаевича, в частности, проявилась в том, что когда незадолго до революции к нему пришли заговорщики с предложением свергнуть Государя, великий князь вместо того, чтобы немедленно их повесить, отпустил этих людей с миром, не мешая им вредить своему Царю и своей Родине. Когда Императора Николая Александровича в 1917 году начали умолять отозвать своё отречение, он ответил генералу Владимиру Николаевичу Воейкову: «Что мне оставалось делать, когда мне все изменили. Первый Николаша. Читайте», – и протянул генералу телеграммы, где командующие фронтами призывали его отказаться от власти. Потеряв опору в армии, а точнее, в её высшем командном составе, Царь лишился малейшей возможности влиять на события. Он боролся до конца, пока оставался малейший выбор, после чего в дневнике появилась ещё одна лаконичная запись: «Кругом измена и трусость и обман!»

Но это будет позже, а пока, после ряда поражений в начале войны, Ставка ударилась в шпиономанию, отравлявшую и армию, и страну. Насаждалась шпиономания с огромной энергией и размахом. С прифронтовой полосы были высланы сотни тысяч евреев, ложно заподозренных в пособничестве врагу. Империя оказалась наводнена этими несчастными, озлобленными людьми. Разом потеряв всё, они стали отличным материалом для революции.

Жертвами подозрительности Николая Николаевича и его окружения стали также русские немцы – люди, как правило, по-настоящему преданные Государю.

Вот что пишет фрейлина Императрицы Анна Вырубова в книге «Страницы из моей жизни»:

«Все, кто носил в это время немецкие фамилии, подозревались в шпионаже. Так, граф Фредерикс и Штюрмер, не говорившие по-немецки, выставлялись первыми шпионами; но больше всего страдали несчастные балтийские бароны; многих из них без причины отправляли в Сибирь по распоряжению великого князя Николая Николаевича, в то время как сыновья их и братья сражались в русской армии. В тяжёлую минуту Государь мог бы скорее опереться на них, чем на русское дворянство, которое почти всё оказалось не на высоте своего долга. Может быть, шпионами были скорее те, кто больше всего кричал об измене».

Огромный скандал, сильно повредивший монархии, вызвало дело полковника Мясоедова – совершенно невинного человека, казнённого по ложному обвинению в шпионаже. В этой истории великий князь действовал рука об руку с ненавидевшим Царя Александром Ивановичем Гучковым, лидером «Союза 17 Октября» и председателем недавно распущенной III Государственной Думы. В ответ на все недоуменные замечания, что против обвиняемого нет ни единой улики, Николай Николаевич продолжал твердить: «Всё равно повесить». Как писал публицист того времени Георгий Михайлович Катков (внучатый племянник знаменитого редактора «Московских новостей»): «Впервые русское общественное мнение как бы получило официальное подтверждение немецкого влияния в высоких правительственных кругах. Позиция Гучкова, по видимости, полностью оправдывалась. Всё было подготовлено для решительного выражения недоверия правительству».

С этого мгновения многократно усилилось распространение клеветы в адрес русской Государыни. Однажды императорский лейб-хирург Сергей Петрович Фёдоров застал Цесаревну Марию плачущей. На вопрос, что случилось, великая княжна ответила, что «дядя Николаша хочет запереть mamá в монастырь». Это была, конечно, неправда, но нет никаких сомнений в том, что автор этой идеи – начальник Военно-походной канцелярии императора князь Орлов неоднократно обсуждал её с Николаем Николаевичем, к которому бегал при любой возможности. В конце концов Государь был вынужден соединить этих неразлучников, отправив их вместе на Кавказ.

Почему он прежде ни во что не вмешивался, позволяя Николаю Николаевичу совершать одну ошибку за другой? Ведь известно, как тяжело Государь переживал подобное положение дел. Дело тут даже не в свойственной Царю деликатности, а в том, что он не имел на это права. Ещё пятого декабря 1846 года Император Николай Павлович утвердил «Устав для управления армиями в мирное и военное время», в котором добровольно ограничил полномочия монархов. Читаем соответствующий раздел:

«п. 1. Главнокомандующий есть непосредственный и полный начальник армии, всех ея управлений и чинов, не исключая и Членов Императорской Фамилии, если бы они прибыли в армию.

п. 2. Приказания Главнокомандующего, в законном порядке сделанныя, исполняются в войсках, ему вверенных, как Высочайшия повеления».

Никто не ожидал, что это может привести к двоевластию, вот почему занятие Государем поста Главнокомандующего однажды стало неизбежным. Поразительно! Как только во главе армии встал Император, поражения вдруг разом прекратились, как и многочисленные безумные инициативы, исходящие из Ставки. И что же? Восторги в адрес Николая Николаевича в обществе не утихали, а громадных успехов Государя в организации борьбы с врагом и на фронте, и в тылу – не видели в упор…