Устами врагов

Шаг за шагом мы двинулись к победе. Ликвидирован снарядный голод, предпринят Брусиловский прорыв. Мало кому известно, что русская промышленность в годы войны выросла на четверть, в то время как экономики всех европейских стран обрушились. Весной 1917 года армия готовилась к решительному наступлению, и это сыграло с Россией самую злую шутку, какую только можно представить. Как выразился историк Сергей Фёдорович Ольденбург: «Самым трудным и самым забытым подвигом Императора Николая II было то, что он при невероятно тяжёлых условиях довёл Россию до порога победы; его противники не дали ей переступить через этот порог». Именно близость огромного успеха, в котором не сомневался никто из знающих людей, подвигла заговорщиков на революцию.

Чтобы читатель не воспринял это как мои домыслы, приведу выдержку из воспоминаний смертельного врага Государя, человека, посвящённого во все тайны февральского переворота, лидера кадетской партии и министра Временного правительства Павла Николаевича Милюкова:

«Как я смотрю на совершённый нами переворот, я хочу сказать… того, что случилось, мы, конечно, не хотели. Мы полагали, что власть сосредоточится и останется в руках первого кабинета, что громадную разруху в армии остановим быстро, если не своими руками, то руками союзников добьёмся победы над Германией, поплатимся за свержение Царя лишь некоторой отсрочкой этой победы. Надо сознаться, что некоторые, даже из нашей партии, указывали нам на возможность того, что произошло потом. Конечно, мы должны признать, что нравственная ответственность лежит на нас. Вы знаете, что твёрдое решение воспользоваться войной для производства переворота было принято нами вскоре после начала войны, вы знаете также, что наша армия должна была перейти в наступление, результаты коего в корне прекратили бы всякие намёки на недовольство и вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования… История проклянёт вождей так называемых пролетариев, но проклянёт и нас, вызвавших бурю. Что же делать теперь, спросите вы. Не знаю, то есть внутри мы все знаем, что спасение России – в возвращении к монархии».

Все, кто винит Государя в неумении управлять, посмотрите на чудовищную некомпетентность «ответственных правительств», сменивших его! Сначала – Керенского, потом – Ленина. В считанные месяцы мы прошли путь от крепкой державы и отличной армии, которые переживали объективные трудности, связанные с войной, но оставались полностью боеспособными, – до подлинной катастрофы, когда немцы оказались под Петроградом, батальонами разгоняя российские дивизии. «Мы, старики, может быть, не доживём до решающих битв этой грядущей революции», – тосковал Ленин в январе 1917-го, наблюдая за тем, как окрепла империя за время войны. Но уже через год от государства остались руины. Столь «гениальны», «решительны», «дальновидны» и «ответственны» были люди, свергнувшие Царя-мученика.

С тех пор вот уже сто лет они позорят сами себя, клевеща в адрес Государя, а общество и сегодня повторяет этот лепет, обвиняя во всём человека, единственная вина которого заключается в том, что он не «вырезал» своих врагов на монгольский или турецкий манер.

В числе первых эту мысль высказал лидер легальных российских марксистов Пётр Бернгардович Струве. Тот самый, что после событий 9 января 1905 года разразился статьёй «Палач народа» с призывами к возмездию и освобождению. Не зная обстоятельств трагедии, он обвинил в случившемся Императора Николая Александровича.

Спустя несколько десятилетий Василий Витальевич Шульгин (в феврале 1917 года принимавший отречение Императора) стал свидетелем совсем другого выступления Струве, в котором тот заявил, что у него есть единственная причина для критики Николая II: тот был излишне мягок с революционерами. Теперь Пётр Бернгардович не сомневался: их нужно было «безжалостно уничтожать». Что же, с иронией переспросил Шульгин, и самого Струве тоже нужно было уничтожить? Тот взволнованно воскликнул: «Да!» И, встав с места, зашагал по зале, тряся седой бородой. «Да, и меня первого! Именно так! Как только какой-нибудь революционер поднимал голову свою – бац! – прикладом по черепу!»

Конечно, такое было совершенно невозможно в православной стране. Подчиняясь требованиям закона, христианской совести, элементарным понятиям русского народа о человечности, Государь не мог ходить и бить профессоров прикладами по черепу. При том, что он вовсе не нянчился с революционерами, сумел справиться с первой революцией и довёл до отчаяния Ленина.

Лишь удар в спину со стороны лиц, обязанных защищать трон, группировок, громче других кричавших о патриотизме, – лишь это массовое явление иуд, которые вместе с нравственностью и честью утратили даже инстинкт самосохранения, помогло ввергнуть Россию в ад.

Доверие Спасителю, ответственность за судьбу своей родины, своего народа – вот чем жил Государь, не отвлекаясь на красивые фразы, увлекательные подмены. Он был настоящим и видел настоящее.

«Никому не дано права убивать»

Не левые партии, не революционеры совершили Февральскую революцию. Львиная доля вины – на патриотах, решивших пожертвовать Царём якобы ради России.

Произошла полная нравственная деградация всех тех сил, которые должны были служить опорой трону. К самому Императору подступились не сразу; первый удар, как уже было сказано, достался Государыне.

Вновь обратимся к книге «Страницы из моей жизни» фрейлины Императрицы Анны Вырубовой:

«В августе из Крыма приехал Гахам Караимский (так крымские последователи иудаизма – караимы именуют своего духовного главу. – Прим. ред.). Он представлялся Государыне и несколько раз побывал у Наследника, который слушал с восторгом легенды и сказки, которые Гахам ему рассказывал. Гахам первый умолял обратить внимание на деятельность сэра Бьюкенена (английского посла в России в те годы. – Прим. ред.) и на заговор, который готовился в стенах посольства с ведома и согласия сэра Бьюкенена. Гахам раньше служил по Министерству иностранных дел в Персии и был знаком с политикой англичан. Но Государыня и верить не хотела, она отвечала, что это сказки, так как Бьюкенен был доверенный посол короля английского, её двоюродного брата и нашего союзника. В ужасе она оборвала разговор.

Через несколько дней мы уехали в Ставку навестить Государя <…> Сзади меня иностранные офицеры, громко разговаривая, обзывали Государыню обидными словами и во всеуслышание делали замечания: "Вот она снова приехала к мужу передать последние приказания Распутина". "Свита, – говорил другой, – ненавидит, когда она приезжает; её приезд обозначает перемену в правительстве" и т. д. Я отошла, мне стало почти дурно. Но Императрица не верила и приходила в раздражение, когда я ей повторяла слышанное».

О том, что было дальше, Вырубова пишет, уже не касаясь англичан, но показывая пропасть, которая разверзлась между Государем и российской общественностью после убийства Григория Распутина:

«Когда в столице узнали об убийстве Распутина, все сходили с ума от радости; ликованию общества не было пределов, друг друга поздравляли: "Зверь был раздавлен, – как выражались, – злого духа не стало". От восторга впадали в истерику. Ужас и отвращение к совершившемуся объяли сердца Их Величеств. Государь, вернувшись из Ставки 20-го числа, всё повторял: "Мне стыдно перед Россией, что руки моих родственников обагрены кровью этого мужика"… Государь выслал великих князей Дмитрия Павловича и Николая Михайловича, а также Феликса Юсупова из Петрограда. Несмотря на мягкость наказания, среди великих князей поднялась целая буря озлобления. Государь получил письмо, подписанное всеми членами Императорского дома, с просьбой оставить великого князя Дмитрия Павловича в Петрограде по причине его слабого здоровья. Государь написал на нём только одну фразу: "Никому не дано права убивать"».