Рядовой Романов

Осенью 1909-го года государь захотел испытать новые солдатские форму и снаряжение. Их, вместе с оружием и патронами, доставили из 16-го стрелкового полка с посыльным солдатом, которого Николай Александрович попросил помочь ему водрузить всё это на себя. Вес был немалый – около двух пудов (в переводе на наши меры – около 33 килограммов). В таком виде Государь прошёл через Ливадийский парк и двинулся по шоссе. По пути он решил подшутить над встретившимся жандармом, спросив, как пройти в царский дворец. Тот, не узнав его, осерчал, резко ответив, что туда ему нельзя. Император двинулся дальше, за два часа прошёл около десяти вёрст и вернулся к себе вполне довольный.

Зачем это ему понадобилось? Война с Японией показала, что прежнее обмундирование и снаряжение безнадёжно устарели. Требовалось что-то более практичное, удобное, защитного цвета и так далее. Как писали в газетах: «Элемент франтовства… должен отпасть». Вводилась, помимо всего прочего, новая солдатская рубаха, которая нам известна как гимнастёрка; установлены были новые пехотные образцы снаряжения, которые предусматривали вещевой и сухарный мешки, полотнище походной палатки, сумку на 120 патронов, бронзовый котелок, алюминиевую флягу с чехлом и приспособлением для но́ски, а также алюминиевую кружку для чая.

Обычно придумывают одни – носят другие: удобно или нет, у солдата никто не интересуется. Но не так вышло на этот раз. Чтобы принять окончательное решение, Государь придумал испытать новое обмундирование лично. Экипировка оказалась превосходной и прошла не только Первую мировую, но с некоторыми, не слишком значительными изменениями, продержалась потом до 70-х годов.

Царь нисколько не афишировал этот эпизод, но сведения всё равно просочились в печать. Начальник канцелярии Государя генерал Александр Александрович Мосолов не без юмора рассказывал: «Император Вильгельм в письме к Государю поздравил его с этой мыслью и её исполнением, но, говорят, в несколько кислых выражениях. А наш военный агент в Берлине сообщил, что кайзер потребовал перевода всех статей по этому предмету из русских газет и досадовал, что не ему, германскому императору, пришла эта мысль».

Она и не могла ему прийти, ведь для кайзера воин был лишь инструментом. Нужно было любить солдат, чтобы самому стать на время одним из них.

Эта история имела и другое продолжение. Офицеры 16-го полка предложили Государю зачислить его в Первую роту и на перекличке вызывать его, как рядового. Николай Александрович с удовольствием согласился и потребовал себе солдатскую послужную книжку, которую собственноручно заполнил, вписав в графу «Имя»: «Николай Романов».

Еврейский вопрос

Довольно часто Государя обвиняют в антисемитизме, и на это обвинение обязательно нужно ответить.

Массовое участие евреев в революции – не только в России, но и повсеместно, – конечно же, рождало во властных кругах настороженное отношение к ним. Контакты между евреями и другими народами империи складывались не безоблачно, никто не вёл себя идеально, и взаимные предубеждения и обиды создавали массу затруднений. Всё это было, однако, решаемо. Скажем, довольно неплохо уживались с евреями белорусы, и великороссы, вне всякого сомнения, должны были последовать по тому же пути. Да и сами евреи, преодолев соблазны эмансипации, очевидно, смогли бы найти общий язык с остальными гражданами империи. Всё, что для этого требовалось, – время и определённые усилия со стороны власти, которые нельзя сказать, что не предпринимались. Не случайно глава Особого отдела Департамента полиции Сергей Зубатов стал одним из создателей Еврейской независимой рабочей партии, которая защищала права евреев-пролетариев, заодно прививая им монархические убеждения.

Ну а как относился к евреям сам Государь?

Однажды он приехал на обед в один из полков в Петрограде. Во время обеда зашёл разговор о недавнем террористическом акте, в котором было установлено участие евреев. Один из офицеров – по неосторожности или умышленно – громко сказал: «Перевешать бы их всех». – «Не забывайте никогда, что евреи – мои подданные», – спокойно, но отчётливо произнёс Царь.

В своё время на него большое впечатление произвели «Сионские протоколы», появившиеся в составе книги Сергея Нилуса – автора, которого Государь очень уважал. Выдающийся православный публицист, оставивший замечательные описания жизни нашего монашества, прежде всего Оптиной пустыни, Сергей Александрович склонен был верить без разбора в разного рода злодейские заговоры. Поверил и на этот раз, а вслед за ним – и Государь. Узнав об этом, самые одиозные из русских националистов – антисемиты Павел Крушеван, Алексей Шмаков, Николай Марков и ещё некоторые деятели Союза русского народа воодушевились и обратились к премьер-министру Петру Аркадьевичу Столыпину с предложением использовать «Протоколы» для борьбы с революцией. Они хотели, натравив народ на евреев, связать русских людей общим врагом, совершенно не понимая, с кем связались. Но, каким бы сложным ни было отношение Императора и Столыпина к еврейскому вопросу, это были государственники и люди чести. Сама мысль о подобных политических методах была им совершенно отвратительна.

Вдобавок Столыпину удалось выяснить, что происхождение «Протоколов» настолько туманно, что приписать их можно кому угодно. Подобные подделки были чрезвычайно распространены, например, во Франции, существовала целая отрасль политической литературы подобного сорта. Например, автор глупейшей книги «Забавное Евангелие» Лео Таксиль, который сделал вид, что раскаялся и стал ревностным католиком, несколько лет сочинял фантастические опусы про масонство, чтобы потом, раскрыв обман, высмеять борцов с «вольными каменщиками». Кто придумал «Сионские протоколы», неизвестно: рукопись прошла через столько рук, что следы потерялись. Но установить связь этих «Протоколов» с евреями оказалось решительно невозможно. Узнав об этом, Царь разгневался и начертал на страницах книги, в составе которой они находились: «Протоколы изъять, нельзя чистое дело защищать грязными способами». Их дальнейшее распространение в России было категорически запрещено.

После того, как в сентябре 1911 года Столыпин был убит в Киеве еврейским революционером Дмитрием Богровым, киевское еврейство в панике побежало из города. Камердинер Царицы Алексей Волков впоследствии вспоминал: «На третий день после катастрофы состоялся наш отъезд из Киева. Я слышал, как при прощании с генерал-губернатором Триповым Государь строго наказал ему, чтобы он ни под каким видом не допускал еврейского погрома. Приказание Государя… соблюдено было в точности».

И, наконец, самый впечатляющий эпизод.

Какие-то изуверы убили 12-летнего мальчика Андрюшу Ющинского, и создавалось впечатление, что убийство было ритуальным. Установить виновников злодеяния не удалось, а на скамье подсудимых оказался киевский приказчик Менахем Мендель Бейлис. Псевдопатриотические круги – те самые, которые всего через три-четыре года обрушатся с клеветой на Царскую семью, – инициировали бешеную кампанию против Бейлиса в прессе.

Государь, получавший точные сведения обо всём происходившем, в виновность Бейлиса верить наотрез отказался. Не имея возможности вмешаться в ход процесса – суд в России был тогда независимым, – он ясно давал понять, на чьей он стороне. Но вот суд заканчивается, присяжные Бейлиса – оправдывают! И вот тут Царь совершает жест, в высшей степени для него характерный, – дарит судье Фёдору Болдыреву золотые часы, сказав: «Я счастлив, что Бейлис оправдан, потому что он невиновен». Всё это происходило на фоне бесконечной клеветы в адрес Государя, на фоне обвинений его в неприязни к иудеям. Революционерам удалось собрать благодаря этой кампании немалые средства; кормила она и журналистов, так что с фактами никто не считался. Бейлис не был для Царя ни евреем, ни калмыком, он был подданным, которого попытались засудить без вины.

Таким было отношение Императора к российскому еврейству.