«Кровавое воскресенье»

Возможно, самое популярное из таких обвинений – клеветническое утверждение, будто по инициативе Государя произошёл расстрел рабочих 9 января 1905 года. По этой причине мы не можем обойти вниманием эту страницу русской истории.

За три дня до этого, в день Крещения Господня (6 января по старому стилю. – Прим. ред.), Государь с духовенством и свитой вышел из Зимнего дворца на Неву, к заранее приготовленным беседкам. Началась служба, а из Петропавловской крепости дан был салют. Это происходило каждый год, но в этот раз из пушки вылетел заряд картечи. Со звоном посыпались стёкла в окнах дворца, но бóльшая часть заряда досталась молящимся. Пять пуль попали в беседку, одна просвистела рядом с Императором, и можно назвать чудом, что в результате погиб лишь один человек – городовой по фамилии Романов. Кто-то растерялся, но Царь, сохраняя полное спокойствие, продолжал молиться. Это был не первый и не последний раз, когда он демонстрировал своё полное равнодушие к опасности. А ведь у случившегося был очень нехороший контекст.

Ещё третьего января началась забастовка на Путиловском заводе, которая быстро охватила сотни предприятий города, прежде всего те, что производили оружие и боеприпасы для армии, действующей в Маньчжурии. «Я избрал именно эти заводы, потому что знал, что как раз в это время они выполняли весьма серьёзные заказы для нужд войны», – признавался впоследствии организатор забастовки священник Георгий Гапон. Поэтому велика была вероятность того, что выстрел из крепости не случайность, что он может повториться. Но представить себе Императора Николая Александровича в страхе бегущим от Иордани (прорубь для погружения в освященную воду на Крещение Господне. – Прим. ред.) было совершенно немыслимо.

Уже когда Крестный ход вернулся в Зимний дворец, Государь согласился с доводами охраны, что есть смысл вернуться в Царское Село и подождать там окончания расследования причин забастовки. Поэтому 9 января его в городе не было, и кому собирались вручать свою петицию полтораста тысяч рабочих, которых повели на Дворцовую площадь Гапон и провокаторы из числа революционеров, совершенно непонятно. Император, конечно, беспокоился, зная о беспорядках, но министр внутренних дел Пётр Дмитриевич Святополк-Мирский убедил его отказаться от введения военного положения и вообще, побывав у Государя накануне трагических событий, всячески его успокаивал. Да и самого себя министр, человек либеральный и незлой, сумел убедить в том, что ничего выдающегося не происходит.

Не насторожили его даже очевидные свидетельства того, что рабочие в глаза не видели текста петиции, слишком много там было чисто политических требований: «Свобода слова, свобода печати, свобода собраний, свобода совести в деле религии». Совершенно замечательным было требование ввести «ответственность министров перед народом». Решительно невозможно представить себе, что рабочим вдруг пришла охота контролировать правительство! Или вот ещё: «Немедленное возвращение всех пострадавших за убеждения» – то есть освобождение революционеров, в том числе террористов. И наконец – «самая главная наша просьба» – созыв Учредительного собрания. В огромной массе воспоминаний о событиях 9 января нет ни слова о том, чтобы обычные рабочие, не состоявшие в какой-нибудь партии, читали петицию накануне её подачи, обсуждали её, вносили правки. Она целиком продукт Гапона и революционеров, с которыми тот активно общался.

Накануне они собрались ещё раз. Предоставим слово самому Гапону: «Решено, что завтра мы идём, – сказал я им. – Когда я пойду в Зимний дворец, я возьму с собою два флага, один белый, другой красный. Если Государь примет депутацию, то я возвещу об этом белым флагом, а если не примет, то красным, и тогда вы можете выкинуть свои красные флаги и поступать, как найдёте лучшим».

Он не замедлил дать понять, что значит «лучшим», спросив, есть ли у революционеров оружие. Конечно же, оно имелось.

Никакого приказа стрелять в рабочих не было. Была злонамеренность одних людей и полная бездарность других, прежде всего министра внутренних дел Святополк-Мирского и градоначальника генерала Ивана Александровича Фуллона. Ни тот, ни другой не догадались даже приспустить императорский штандарт над Зимним, что сигнализировало бы об отсутствии во дворце Государя.

Главный виновник трагедии со стороны власти Святополк-Мирский пользовался большой популярностью в обществе по причине своих «прогрессивных» взглядов. Его назначение было уступкой общественному мнению, о которой Царю пришлось горько пожалеть.

Сказать, что Государь был в гневе, узнав о трагедии в Петербурге, значит не сказать ничего. В силу его громадной сдержанности это прошло почти незамеченным, но нужно хоть немного знать биографию Императора, его характер, чтобы понимать, как тяжело он пережил случившееся. Первым лишился своего поста министр юстиции Муравьёв. Изгнаны из власти оказались и Фуллон со Святополк-Мирским, которого великий князь Сергей Александрович назвал Святополком Окаянным. Уволили с позором, без традиционного благодарственного именного рескрипта, без ордена, выгнали «как мошенника и вдобавок без гроша содержания», жаловалась жена бывшего министра, обманувшего Государя своими успокоительными речами и проспавшего беду.

Но этим реакция Императора Николая Александровича не ограничилась. Вместе с Александрой Фёдоровной они из собственных средств вплоть до Февральской революции оказывали помощь членам семей убитых и раненых. Уже 19 января Государь встретился с представителями рабочих. Разговор состоялся хороший, Император держался, как всегда, просто, с ним рядом любому было просто и хорошо. Любому, кроме тех, кто пытался оказывать на Царя давление или лгал ему в глаза.

Обдумав итоги этой встречи, Государь дал правительству поручение создать комиссию по расследованию случившегося. Состоять она должна была по его наказу «из всех заинтересованных в рабочем вопросе ведомств, фабрикантов и выборных рабочих. Задача этой комиссии – исследовать причины неудовольствия рабочих и изыскать меры к устранению таковых в будущем».

Это был шаг, не имевший прецедентов не только в России, но и в мире. 145 тысяч петербургских рабочих приняли участие в выборах 50 своих делегатов. Выбирая, просили: «Ты там в комиссии-то насчёт политики не больно… Ну её к лешему!» О том же просил и председатель комиссии, член Государственного совета Николай Владимирович Шидловский, ведь перспективы открывались огромные – не только установить всех виновных в случившемся 9 января, но и стать постоянно действующим органом, который помогал бы Государю улучшать жизнь рабочих, разрешать их конфликты с промышленниками.

Увы, в число делегатов просочилось, как обычно бывает, слишком много политических активистов. Вскоре посыпались политические требования, начался шантаж: мол, не прислушаетесь – объявим забастовку. Закончилось всё упразднением комиссии.

Мнение огромного количества русских рабочих о так называемом «кровавом воскресении» и последующей революции 1905 года было далеко не однородным. Мнение многих выразил московский слесарь Агапов, отправивший письмо-обращение в редакцию «Нового времени». Там его печатать отказались, из страха или по какой другой причине, но содержание текста всё-таки получило известность. «9-го января мы шли не бунтовать, – обращался Агапов к революционерам, – и не требовать чего-либо от царя, а по вашему наущению шли довести до царя о наших нуждах, так как, по словам вашим, чиновники их от царя скрывали. Вы обманули нас и сделали рабочих, верноподданных царя – бунтовщиками. Вы подвели нас под пули намеренно, вы знали, что это будет. Вы знали, что написано в петиции якобы от нашего имени изменником Гапоном и его бандой. А мы не знали, а если бы знали, то не только никуда бы не пошли, но разорвали бы вас в клочья вместе с Гапоном, своими руками. Теперь мы поняли обман и вас, и берегитесь! Вас кучка, нас же многомиллионный православный народ».

Жизнь в ту эпоху была не сахар во всём мире, и Российская империя не являлась исключением. Было трудно, множество безобразий и жестокостей творилось повсеместно, и представителями власти в том числе. Трагедия 9 января стала одним из проявлений этого несовершенства, исправить которое могло бы со временем лишь сильное, ответственное гражданское общество и небезразличная власть, сотрудничающая с ним. Но трудно вспомнить на протяжении всей тысячелетней истории России человека, который больше, чем Император Николай Александрович, готов был бы откликнуться на любую благородную инициативу. Придите и помогите ему, поймите его и поддержите – и за десять лет Россия смогла бы пройти путь, который не одолела доныне. Но не шли, предпочитая шипеть по углам и убивать его верных слуг.