Производство щепного товара

Вообще, разделение в этой книге деревообделочных работ на главы, посвященные то точению чашек, то изготовлению ложек, то долблению корыт и ковшей, весьма и весьма условно. Когда-то весь этот товар назывался щепным (щепенным, щепяным), а также горянщиной, поскольку работался более всего в Нижегородской губернии «на горах», на правом, нагорном берегу Волги. Зачастую одни и те же мастера занимались разными работами, в зависимости от спроса, наличия материала и пр. Но для удобства читателя, чтобы он не «утонул» в материале, особенно цифровом, все же представляется лучшим разделение работ, и под щепным товаром мы будем понимать изготовление разной мелочи: лопат, деревянных граблей, столь удобных при уборке сена, деревянных же вил-тройчаток, применявшихся при метании стогов сена и ометов соломы, и пр. Считалось, что в начале ХХ века в России бондарным и щепным промыслом занимались 66 258 человек, причем на первом месте стояла Вятская губерния, на втором Костромская (5845 человек), на третьем Новгородская (3531). Наиболее крупные центры ремесла находились в приволжских и прикамских местностях.

В щепном деле, пожалуй, самым распространенным было изготовление лопат. Деревянные лопаты шириной 6–14 вершков и длиной от 11/4 до 13/4 аршина вместе с ручкой тесались топором из осины, реже из липы, еще реже из клена и дуба, и отделывались скобелем. Были лопаты дворовые, или грязные, черные – 8–9-вершковые для уборки снега («снеговые»), 7-вершковые навозные, более узкие «земляные», печные, или хлебные (пехло), чтобы сажать в печь хлебы и вынимать их, зерновые «вейки», с лопастью желобом, для веяния хлеба. Особенно распространено было производство лопат в Тверской губернии (Вышневолоцкий уезд ежегодно поставлял для Николаевской и Рыбинско-Бологойской железных дорог до 100 тысяч штук), в Рязанской (Рязанский, Касимовский и Егорьевский уезды), Калужской (Жиздринский, Козельский, Лихвинский и Мещовский уезды), Тамбовской, Воронежской и Саратовской (северные уезды) губерниях. Вообще, изготовление деревянных лопат было повсеместным. В Поволжье лопатников насчитывалось до 2500 человек, но цифра эта была далеко не окончательной, т. к. лопаты делали и кадушечники, корытники и пр. В Казанской губернии центром производства лопат были Чистопольский, Спасский и Лаишевский уезды. Промысел был семейный, но в работах принимали участие лишь взрослые мужчины и отчасти подростки: нужно было хорошо владеть топором. Встречались и наемные рабочие, работавшие на хозяйских харчах за 2–3 рубля с сотни лопат. Съемщики леса обычно приглашали к себе издельщиков, получавших вознаграждение натурой: рабочий брал себе 450 штук лопат, а хозяин – 550 штук и щепу из 1000. Окончательная отделка оплачивалась поштучно, по 2–3 рублей за сотню.

В Поволжье щепной промысел особенно был развит в Казанской губернии, отчасти в Симбирской и Саратовской. Выделывались ткацкие берда и челноки, веретена, гребни и т. д. Во многих селениях Казанской губернии было развито производство хомутных клещей; особенно выделялась Пановская волость Лаишевского уезда, где вырабатывались легкие изящные «московские» клещи для городской упряжи. Материалом служил кленовый корень от только что срубленных деревьев. Работа шла зимой и при наличии материала. Промысел это был давний, насчитывавший в данной местности до 100 лет. Бесчисленное количество упряжных лошадей требовало такого же количества седелок для русской упряжи в оглобли. Деревянными здесь были две небольшие плоские полицы, желательно из твердого дерева, да две небольших, соединявших их и круто выгнутых луки (дужки-скобы) из тонких сучьев вязкой древесины. Искусство заключалось не только в сложном выгибе, но и в том, чтобы луки были абсолютно одинаковы по профилю, так, чтобы полицы лежали не на хребте лошади, а по бокам от него. Позже луки с соединявшей их скобой стали выделывать из листового металла кузнецы. Аналогичным было изготовление арчаков, деревянных остовов седел для верховой езды: две полицы и соединявшие их деревянные луки. Изготовление все тех же лопат, грабель, вил, деревянных гребней для прядения и гребенок шло в Городищенском уезде Пензенской губернии, Елатомском, Темниковском, Оршанском и Шацком уездах Тамбовской губернии, Новохоперском уезде Воронежской губернии. Изготовлением лопат и сит занимались в Егорьевском и Касимовском уездах Рязанской губернии и Новооскольком – Курской губернии. В общем, промысел был повсеместным, поскольку щепные изделия находили широкое применение в обыденной крестьянской жизни, и производство их было повсеместно, где только имелся лес. Заработок же невелик и весь уходил на уплату податей и домашние нужды, помогая лишь сводить концы с концами, а потому промысел в хозяйстве был вспомогательным; рабочий сезон начинался с осени, заканчиваясь с началом полевых работ.

Но не только прозаические лопаты, совки для муки и подобные им плицы для отчерпывания воды из лодок числились за щепным товаром. В огромном количестве выделывались вальки для стирки тканей и рубели для их глажения, трепала для льна и прялки для его прядения. Нынче этот товар проходит по ведомству искусствоведения, как художественные изделия, украшенные резьбой и росписью. Всем этим немудрящим изделиям, а особливо прялкам, посвящено множество статей, монографий и художественных альбомов.

О вальках нынешние хозяйки, не знающие, какую бы еще стиральную машину выбрать, и понятия не имеют. Это был массивный брусок пяди в полторы, иногда слегка расширяющийся к концу и вытесанный с небольшим изгибом, с ручкой на конце. Намылив сложенную в несколько раз ткань, лежащую на плоском камне или на мостках на берегу речки, хозяйка с силой била по ней тяжелым вальком, «выбивая» грязь вместе с мыльной пеной. Рубель был таким же бруском с ручкой, только длиной в аршин и с небольшими рубчиками на рабочей плоскости. Хозяйка накатывала ткань на круглую скалку и на столе с усилием «выкатывала» ее, катала рабочей рифленой плоскостью рубеля так, что ткань все туже и туже накатывалась на скалку. Работа эта была нелегкой, и пот со лба капал, как дождик. Зато полотенце или скатерть выходили из-под рубеля как серебряные: ведь шились они из русского льна.

Журналисты нынче любят называть лен русским серебром. А попробуйте хотя бы льняную салфетку выгладить самым дорогим современным утюгом – труда уйдет много, а толку чуть: лен мало того что плохо разгладился и остался жестким, так еще на швах неприятно залоснился, как сало. А все потому, что ваш «Тефаль» не предназначен для архаичного льна. Льняная нитка покрыта микроскопическими ворсинками, и горячий утюг приглаживает их. Рубчатый рубель разминал жесткую льняную ткань, все складки и морщинки разглаживались на скалке, а ворсинки поднимались дыбом, и хорошо отбеленный лен видом был подобен старинному серебряному рублю на изломе.

Столь же просто, как валек и рубель, трепало. Это просто широкая тонкая дощечка, обычно расширяющаяся к концу, и также с ручкой на конце: что-то вроде короткого сказочного меча из детского кинофильма. Сделать его – пара пустяков. А вот прялка, или прясница, как говорили на Севере, будет уже посложнее, хотя тоже не Бог весть, какая премудрость: на неширокой удлиненной подставке, донце, – более или менее высокая ножка, заканчивающаяся плоской широкой (или небольшой узкой) лопастью, лопаской. Были эти прясницы двух типов: цельная, или копыл, вытесанная из комля толстого дерева вместе с корневищем, и составная, или точенка, у которой небольшая лопаска вместе с ножкой выточена на токарном станке и вставлена в отдельно сделанное донце. Были и более затейливые составные прялки, у которых ножка представляла собой ажурную прорезную башенку. Пряли кое-где и на широких кленовых гребнях с длинной ножкой, вставлявшейся в головку донца. А еще пользовались крестьянки при портняжной работе швейками: в донце вставлялась (или вырезалась вместе с ним) высокая резная, ажурная ножка с шишкой на конце, которая обтягивалась тряпочкой с подложенной под нее куделью; швея туго натянутую в пяльцах ткань прикалывала булавкой к шишке и работала, лишь слегка придерживая шитво. В основании ножки у таких швеек делался пенальчик с задвигавшейся крышкой, для всяких мелочей – наперстков, иголок, ниток. Ну и, естественно, пряхе нужно было несколько точеных на токарном станке веретен, а швее – двойные пяльца для зажима, «распяливания» ткани.

И все это – вальки, рубели, трепала, прясницы, донца, швейки, долбленые или составные из дощечек солоницы, ковши, братины и ендовы, короба и бураки – обильно покрывалось ажурной резьбой либо расписывалось, или же сочетались резьба с раскраской и росписью. Еще в конце XIX века образованные люди обратили внимание на необычайную красоту крестьянских вещей, в том числе прялок, и граф А. А. Бобринский первым описал их и попытался систематизировать, выделив восемь типов. Современные исследователи выделяют до трех десятков типов резных и расписных прялок, анализируя сотни хранящихся в наших музеях вещей. Различают прялки поморские и мезеньские, или палащельские, каргопольские и ярославские теремковые, буйские (северо-восток Костромской губернии), грязовецкие (юг Вологодской губернии), тарногские, нюксеницкие, тотемские, толшменские, вычегодские, шенкурские, пермогорские, борковские, ракульские, тверские, шекснинские, пошехонские, согожанки, ржевские – все и не перечислишь. В каждой местности был свой тип прясницы, свой стиль резьбы или росписи. Такие прялки женихи дарили невестам, их передавали от матери дочке, от бабки внучке. А есть еще и донца под гребни: верхневолжские резные, инкрустированные мореным дубом, или расписные городецкие, расходившиеся по всей Волге.

Здесь не место характеризовать их художественные особенности: речь ведь идет о промыслах, а не о художествах. Отметим только технологические приемы. Резьба различалась глухая, трехгранновыемчатая, ногтевидная и скобчатая. Глухая резьба в основном была домовой: причелины, полотенца, наличники, а то и целые фронтоны изб покрывались орнаментом, где античный акант, пальметты, овы и дентикулы, подсмотренные на барских классицистических особняках, сочетались с архаичными девками-фараонками (русалками-берегинями), птицей Сирин и львами с процветшими хвостами. Резьба с заоваленными кромками проникала вглубь доски, но не прорезала ее насквозь, так что оставался фон. Это потом, во второй половине XIX в., когда земства и русская интеллигенция принялись поддерживать и возрождать крестьянские промыслы, профессиональные художники третьего ряда, вроде гимназических учителей рисования, стали создавать альбомы орнаментов, продававшиеся вместе с узкими пилками-лобзиками в магазинах кустарных промыслов, и вошла в народное искусство сквозная, пропильная резьба, которой так восторгаются журналисты. А старинную крестьянскую глухую домовую резьбу нынче уж не сыщешь, кроме как в музеях.

На избах глухая резьба сочеталась с трехгранновыемчатой, которая еще чаще использовалась на вальках, рубелях, трепалах, швейках, прялках и солонках. Нож под углом в 45 градусов подрезал дерево с трех сторон, и получалась узенькая треугольная выемка; из их сочетаний составлялись розетки – символ солнца. Ногтевидная резьба выполнялась полукруглой стамеской. А проще всего была скобчатая резьба: нож входил в дерево под прямым углом, и вынималась тоненькая щепочка. Технологии все были простейшие: сложных технологий не знает крестьянское ремесло.

Такой же простой была и роспись, контурная либо свободная кистевая. При контурной росписи кончиком перышка сажей наводился рисунок, обычно растительный орнамент, затем заполнявшийся земляными яркими красками. А свободная роспись только называется кистевой: выполнялась она «тычками», намотанной на палочку куделей либо куриным перышком, что не мешало ей быть в высшей степени изящной.

Вот что скрывается за простым понятием «щепной товар». Скрывается за ним насущная потребность народа в красоте. Жизнь крестьянская была скудной и тяжелой, в бесконечной работе и неизбывной нужде. И требовала она хотя бы какой-то компенсации: в песне с ее своеобразным многоголосием, в ярком женском костюме, в вышивке и кружевах полотенец, вешавшихся по стенам избы, в резьбе и росписи на бытовых вещах. Ночами трепала баба лен, сидела за прялкой или за швейкой. Так хотя бы затейливая резьба или яркая роспись отвлекала ее от дум о тяжелой бабьей доле. Недаром не знает русская роспись и резьба трудовых сцен, а все катания, да гуляния, да чаепития – то, чего так мало было в крестьянской жизни.

Ну и, разумеется, за резное трепало или рубель, за расписную прялку или донце на рынке можно было взять с покупательницы копейкой-другой больше.

Когда-то, в 60–70-х годах, собирал я разные предметы крестьянского быта, в т. ч. и прялки. И вот на Южном Урале, на границе Челябинской и Курганской областей, стал я расспрашивать у своего деревенского знакомого дорогу в соседнюю заозерную деревню: собираюсь-де поискать там прялок. «Да чего тебе в такую даль переться, туда и дороги прямой нет, я тебе прялку дам. Марья, где у тебя прялка-то? Под кроватью, что ли? Достань-ка!» Вытаскивает Марья прялку: к штакетине гвоздями насквозь прибита дощечка, и так же гвоздями, под углом, через брусок – донце из доски. «Не-е-т, мне нужны прялки резные, либо расписные, а это что же…» «Каки таки резные? Это же знаешь для чего? Баба куделю привязывает, как шерсть на носки прядет. Для чего резные да расписные?!»

А некоторое время спустя нашел-таки я в том районе расписные прялки-точенки, довольно красивые. Значит, и в Зауралье водились они некогда. Но вот прошли десятки лет, и исчезла у русского сельчанина (знакомец мой, Яков Александрович, работал в колхозе кузнецом, а потом – агентом-заготовителем в потребкооперации) потребность в красоте, как исчезла потребность в песне. А для чего она, красота эта? Это ж носки вязать нужна прялка-то. А песни и по телевизору передают.