К

Леность

Многие из нас тоже хотят найти Христа, но искать Его ленятся. Хотим мы сподобиться Его милосердия, но даром и без трудов мы хотим получить Его блага. Ленясь, хотим быть прославленными, не трудясь, хотим обогатиться, лежа в лености, хотим достигнуть неба, согрешая, хотим быть праведниками, совершая беззаконное, желаем быть успокоенными со святыми, упиваясь временной сладостью греха, ожидаем получить вечное наслаждение на небе. О тщетные надежды! Тщетное ожидание! Не так получается ожидаемое, не так! (1)

* * *

Ослепляет [умные очи] леность, ибо она отвращает очи от чтения Божественных Писаний и слушания слова Божия, что просвещает ум наш. Она порождает ненависть к труду, учит праздности и рождает всякие злобы (1).

* * *

Горе нерадению нашему! Мы ленивы, враг же наш бодр и замышляет поглотить нас. Мы едим и пьем, а враг зубами своими на нас скрежещет. Мы празднословим, а враг плетет на нас свои сети.

Взывает апостол: Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить (1 Петр. 5, 8).

И трезвиться и бодрствовать нужно, чтоб не поглотил нас дьявол. Если ленивы мы, то уже поглотил нас враг. Если трезвимся, бодрствуя, то сражается против нас, поглотить желая, но не может, ибо Бог помогает.

Некто из пустынных отцов стал на молитву в полуночи и вот слышит глас трубы, как на брань. Говорит в себе: откуда в пустыне воины и брань? Тогда явился ему бес и сказал: «То и есть брань, когда на молитве стоишь. Ляг и спи, и не будем бороться с тобой.

Мы лишь с теми боремся, которые вооружаются на нас бодрой молитвой, с ленивыми не боремся».

Слышишь, что говорит злокозненная сила: «с ленивыми не боремся». Почему? Ленивый уже побежден, пал и лежит, врагом попираемый (3).

* * *

Может быть, во сне и лености есть покой и тишина? Нет, не так. Нет в этом верного покоя и тишины, но только расслабление, бесчувствие, уныние, тьма, помрачение, тягота, безнадежность, тщета. Заснули, – сказано, – сном своим… и ничего не нашли в руках своих (Пс. 75, 6). И само это телесное опочивание, не в меру допускаемое, приносит тяжесть, нездоровье и расслабление. И во сне нет верного покоя, но помраченные ночные мечтания, мечтания ложные, прельстительные, бесовские, и ничто иное (3).

* * *

Век сей – не покой и почивание, но борьба и рать, торжище, купля, училище и морское плавание. Не бывает мира во время рати и борьбы, нет и покоя в училище и на торжище, не бывает и в плавании морском беспечалия.

Кто на море пребыл без печали и боязни? Кто на войне без страха? Кто на торжище и в училище остался в покое? Никто. Итак, не ленись в деле Божием и не унывай, но подвизайся, трудись, ибо ныне у тебя жатва, ныне торжище и купля: жни, покупай, дабы не быть жестоко осужденным, если окажешься ничего не имеющим, дабы не быть чуждым благодати Божией. Получивший талант в евангельской притче не растратил его, но и не умножил, и потому услышал: лукавый раб и ленивый!., надлежало тебе отдать серебро мое торгующим, и я, придя, получил бы мое с прибылью (Мф. 25, 26–27). Ты же не только не умножил, но из-за своей лености и нечувствия все погубил. Что же ты скажешь в день Страшного Суда, когда во всем подробно будешь испытан? Смотри же за собой со вниманием.

Итак, не закапывай данного тебе таланта в землю лености и нечувствия, но тщись, трезвись, бодрствуй. Огонь к огню, теплоту к теплоте непрестанно прибавляй, чтобы, умножив и усугубив данное тебе, ты мог в оный день с дерзновением сказать пред Господом: Господи! вот, другие пять талантов я приобрел. От Господа же услышишь пресладкий глас: добрый и верный раб! в малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость Господа твоего (Мф. 25,20–21).

Если же не будешь умножать данного тебе Господом таланта, но будешь его уменьшать и губить, если не будешь преуспевать в восхождении на гору добродетелей, но будешь идти книзу, если не будешь всякий день прибавлять огня к огню и усердия к усердию, но до конца остынешь и окаменеешь, то будет в конце всего твое падение плача и рыдания достойно. Итак, лучше для тебя творить благое, нежели злое, трезвиться и бодрствовать, нежели лениться и предаваться бесчувствию, ибо за злое возмездием будет мука, за благое же – великая награда; за трезвение и бодрость – похвала, за леность же – осуждение и казнь. Поэтому бодрствуй каждый день и трезвись: Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни (Откр. 2, 10), ибо бес трезвится, бодрствует, никогда не почивает, но ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить из противящихся ему (1 Петр. 5, 8). Потому и ты всегда трезвись, бодрствуй и никогда не почивай, дабы избегнуть его сетей, тебе сплетаемых (3).

* * *

Не щади плоти Христа ради, ибо Он ее создал. Не бойся страдания твоего естества, ибо Он раздробленное и рассыпанное снова исцелит и обновит, не медли его Ему принести, чтобы воспринять от Него сугубые почести. Не щади себя, но пострадай Христа ради, как и Он ради тебя пострадал. Не видишь ли, как другие в великой беде изнуряют свою жизнь и в великой беде в мире этом едят хлеб? Не имея ни достаточной пищи, ни чем прикрыть свою наготу, платя тяжелые подати, терпя многие скорби и напасти, они, однако, всегда о себе пекутся и Бога не забывают. Ты же, будучи от всего этого свободным, всем обеспеченным, нимало не печешься о душе своей, нимало Богу не угождаешь, но ленишься и унываешь, и малого не хочешь иметь подвига на земле; в труде ищешь покоя, во тьме ищешь света, в смерти ищешь жизни, но не найдешь и никогда не увидишь, ибо только в едином Господе Боге есть вечный покой (3).

Лихоимство

Не лакомись на чужие вещи, ибо и своими недолго владеешь, не лакомись на суетное лихоимание каких-либо вещей, ибо когда отойдешь отсюда, ничего не возьмешь с собой. Нагим в мир пришел ты, нагим и отойдешь, ибо многие много имели, однако все оставили, с пустыми руками и нагой душой отошли отсюда (3).

Лицемерие

За лицемерие будут изгнаны те, которые совершают добродетель по-фарисейски, чтобы людям показаться добродетельными, чистыми и непорочно живущими, творящими милостыню, богомольными, святыми, праведными и преподобными, овцами, а не козлами, сынами и наследниками Небесного Царствия. Вот за что будут изгнаны: за лицемерное показывание своей добродетели перед людьми.

Если мы и должны быть добродетельными, быть светом миру и примером для других, чтобы через нас прославлялся Отец Небесный, однако же делать добро подобает не с тем намерением, чтобы только показаться людям, чтобы нас хвалили и приобрести этим некую суетную славу подобно лицемерным фарисеям, но исключительно из любви к Богу и для спасения своей души. Если же Бог Сам изволяет сделать нашу добродетель известной для всех, то это только для того, чтобы прославлялось Его Пресвятое имя, и была бы польза для других, но совсем не для нашего прославления: Не нам, Господи, не нам, а имени Твоему дай славу (Пс. ИЗ, 9), – ибо без Тебя мы ничего не можем сделать доброго (1).

* * *

Фарисейского тщеславного лицемерия усердно берегись, дабы не принять здесь в тщеславии воздаяние за твои благие дела (3).

Ложь

Истину люби, от всякой лжи берегись, да избежишь пророческого изречения: Погубишь всех, говорящих ложь (Пс. 5, 7) (3).

Любовь

Как целая рука больше каждого пальца, так и любовь больше веры и надежды, ибо вера и надежда пребывают только до тех пор, пока мы живем здесь, на земле, любовь же пребудет вовеки, и после нашего отшествия от земли. Когда достойные придут к Богу, то уже не нужно будет веры, ибо лицом к лицу увидят Того, в Которого они, живя на земле, веровали, не видя Его. Не нужно будет и надежды, ибо получат и в своих руках будут иметь то, на что надеялись. Любовью же, никогда не прекращающейся (см. 1 Кор. 13, 8), будут они вовеки любить Господа Бога своего, лицезрением Которого они никогда не насытятся. Потому-то любовь и стоит выше всего (1).

* * *

Мы должны прилепиться к сердцу Христову, не частью только какой-то любви к Богу, не разделяя любви нашей на любовь Божию и любовь мира, на любовь к Создателю и на любовь к созданию, но всецело нашей сердечной любовью мы должны любить Бога, всем сердцем… и всею душою… и всем разумением… и всею крепостию (Мк. 12, 30). Предостережением и поучением о заповеди любви Божией является то, чтобы в сердце, которое есть источник и начало любви ко всему, чтобы в нем создание не было равным Создателю, чтобы твари оно не любило так же, как и Самого Творца (1).

* * *

Чем же и как мы можем соединиться с Богом? Чем? Любовью, согласно написанному: пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем (1 Ин. 4,16). Как же? А вот как. Любить нужно то, что Бог любит, и никогда не любить того, чего Бог не любит. Делать нужно то, что Богу угодно, и старательно избегать того, что не угодно Богу. Нужно усердно стремиться к тому, о чем Он радуется и что Он повелевает, и никогда не помышлять о том, что Он возбраняет и за что Он гневается. Но что удивительнее всего, так это то, что любовь Божия, будучи сама по себе столь сладкой, превосходя все вещественные и умные сладости (ибо Бог есть весь желание, весь сладость), нескоро кажется сладкой для человеческого сердца, а некоторым она и всегда кажется горькой, и получается то, что один и тот же Бог и сладок, и горек: для одного сладок, а для другого горек. А что это правда, в том мы можем убедиться на примере той книги, которую святой Богослов не читает очами, но съедает зубами (см. Откр. 10, 9)…

Съел ее, – говорит он, – и она в устах моих была сладка, как мед; когда же съел ее, то горько стало во чреве моем (Откр. 10, 10)…

Та книга знаменовала собой слова Бога, сошедшего ради любви к людям на землю и желающего с любовью жить в душах человеческих. Любимому ученику она дается не для прочтения, ибо Господь уже открыл ему раньше тайную и сокровенную Свою премудрость (1 Кор. 2, 7): он уже знает, что в ней написано. Дается же она, чтобы ее съели, как хлеб, ибо слово Божие является хлебом духовным, и как мед, ибо по сладости своей оно выше меда и сотов.

Как съеденная пища претворяется в человеческое естество, так и слово Божие, и любовь Божия, как бы отступив от своего существа, желают быть в человеческом существе, ибо столь премного Бог возлюбил человека, что отдал Сына Своего Единородного. Так возлюбил Бог мир (Ин. 3,16). Под Иоанном же Богословом понимается не только его одно лицо, но и вся находящаяся на земле Церковь Христова, в которой есть и уста, есть и чрево. Праведные люди и угодники Божии – это церковные уста, согласно написанному: если кто обратит грешника от заблуждения его, будет как уста Мои (см. Иак. 5, 19–20).

А чрево – кто? Чревом являются грешники, служащие чреву, о которых пишется: их бог – чрево, и слава их – в сраме (Флп. 3,19).

Посмотрим же, кому слово Божие сладко и кому горько. Устам сладко, а чреву горько, то есть добрым сладко, а злым горько: они преогорчили Бога…

О блаженные уста, для которых является сладким любезное слово Божие! О проклятое чрево, для которого Бог – горечь! Знай же каждый, что только любовью молено соединиться с Богом. Постарайся быть устами, а не чревом, и тогда поистине усладишься любовью Божией. При этом еще особенно нужно заботиться о том, чтобы, одналсды соединившись с Ним, больше не уходить от Него, но прикрепиться к Нему, как колса к телу, дабы никогда и никаким образом не отлучаться от Него (1).

* * *

Выше всего – любовь, а любовь Болсественная есть и самая сильная, и самая прочная, крепкая, ибо он [Соломон] в Песни Песней говорит: крепка, как смерть, любовь… Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее (Песн. 8. 6–7). Тверд камень веры, на котором основана Церковь Христова, но не некрепок и покров любви, которым покрывается Церковь, любовь ведь покрывает все множество грехов (1).

* * *

Не погрешил тот, кто любовь, любовь же Божественную, назвал огнем. Светит в темноте огонь, светит и любовь, согласно словам Богослова: Кто любит… тот пребывает во свете, и нет в нем соблазна (1 Ин. 2,10). Греет огонь, не знобит и любовь, когда, подобно одежде, покрывает все множество грехов. Сжигает хворост огонь, не не умеет и любовь превращать в пепел хворост беззаконий наших, как, например, сказано об одном лице: прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много (Лк. 7, 47). Тает воск от лица огня (Пс. 67, 3), тает и сердце человеческое от теплоты любви. Было, говорится, сердце мое как воск, тающий посреди чрева моего (Пс. 21, 15). Вверх пылает пламя огненное, и любовь ищет вышних и превосходит все добродетели, она выше всего. Этот-то огонь, огонь любви, Спаситель наш и принес к нам с небес. Огонь, – сказал Он, – пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! (Лк. 12, 49). О если бы тем огнем просветились умы наши, согрелись сердца наши, истаяли души наши, загорелся дух наш! Распали нас в любовь Твою, многомилостивое Слово Божие!

Огонь без подтопки не горит. Даже и посланный с неба, он требует дров. Ведь и в Ветхом Завете огонь свыше сошел на Моисеевы и Аароновы жертвы, но чтобы он никогда не угасал, священники днем и ночью подкладывали на алтарь дрова.

Жертвенником Божиим в духовном смысле является наше сердце, а огонь, сходящий свыше, это любовь Божия, свыше изливаемая на наши сердца, согласно слову апостольскому: любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам (Рим. 5, 5). Кто хочет загореться пламенем Божественной любви, тот пусть ищет таких дров, которыми мог бы поджечь в себе огонь невещественный, духовный, огонь любви Божией, и соблюсти его на своем сердечном жертвеннике никогда неугасаемым (1).

* * *

Неистинна любовь без креста, без страдания за любимого. И как о нетвердо верующих говорится: временем веруют, а во время искушения отпадают (Лк. 8, 13), так и о неистинно любящих можно сказать: временем любят и во время напасти отпадают.

Святой Петр вначале, когда еще не утвердился крепко в вере и любви, считал себя истинно любящим Господа и говорил: с Тобою я готов… и на смерть идти (Лк. 22, 33). Когда же наступило время напасти, время креста, страдания, мученичества, он тотчас же отпал: не знаю Сего Человека (Мф. 26, 72). Истинна та любовь, которая не бежит от креста, не боится страданий, готова на раны и на смерть ради любимого, которая во время напасти не отпадает, а дерзает (2).

Любовь Божия к людям

Станем же и мы, грешные, умом нашим на Голгофе и будем смотреть на Того, Кто как бы ныне пригвожден ко Кресту, изранен, окровавлен, висит мертвый, склонив голову, и будем видеть Его неизреченную любовь к нам: так возлюбил Бог мир (Ин. 3,16), что пострадал за нас столь ужасно. Кто когда возлюбил кого-либо так, как Он нас? Кто когда возлюбил так отца, или мать, или сына, или дочь, или друга, чтобы столько выстрадать за них, сколько пострадал за нас Он?

Так возлюбил Бог мир (Ин. 3,16). Может ли где-либо найтись любовь больше, чем Его любовь к нам? Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15,13). Когда бы еще за друзей, не так это было бы дивно, как то, что за врагов Своих, за грешников положил Господь наш душу Свою, как возвещает апостол: Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками (Рим. 5, 8). Вот как возлюбил Бог мир, вот как возлюбил! О неизреченная любовь Твоя, Человеколюбец!

Почему же Господь наш так возлюбил нас? Неужели мы достойны такой Его любви и пролитой за нас Его Крови? Нет! Как мы можем быть достойными, будучи Его врагами? Как будем достойны, всегда прогневляя Его? Как будем достойны, попирая злыми делами Его драгоценнейшую Кровь, пролитую за нас? Как будем достойны, постоянно досаждая Ему? Почему же нас таких Он так возлюбил? По Своей благости, милости, неизреченному милосердию. Это совершил Тот, Кто возлюбил нас еще прежде, чем создал нас. Предвидя наше падение, Он приготовил нам спасение. О неизреченное Твое милосердие и человеколюбие!

Что же Он за это требует от нас? Богатств ли наших, серебра или золота? Ничего: Ты – Господь мой, не имеешь нужды в моих благах (Пс. 15, 2). Но что же Он требует? Он требует от нас одной только любви, говоря: «Я возлюбил тебя, возлюби и ты Меня. Я за тебя был избит, оплеван, по ланите ударен, ты же только возлюби Меня за это. Я за тебя был увенчан тернием, бит тростью по голове и осужден на смерть, ты же за это возлюби Меня. Я за тебя был на Кресте пригвожден, пронзен копьем, ты же за это возлюби Меня. За пролитие Крови Моей за тебя Я от тебя не требую ничего, кроме твоего любящего сердца. Сын Мой! отдай Мне сердце твое (Притч. 23, 26), возлюби Меня сердцем твоим.

О прелюбезный Владыка мой! Готово сердце мое к Тебе, Боже, готово сердце мое (Пс. 56, 8). Возлюблю Тебя, Господи, крепость моя (Пс. 17, 2), только Ты мне даруй то, что желаешь, и повели то, что угодно Тебе. Даруй мне, чтобы я возлюбил Тебя, и Ты возлюбишь меня. Возлюблю Тебя, Господи, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня (1).

* * *

На брачном пире Небесного Жениха сидит человеколюбие Христово, благое, благоутробное, милосердное и не только не угнетающее невинных, но даже и грешных прощающее, и врагов любящее, и молящееся об убивающих Его: Отне! Прости им (Лк. 23,34).

Слава человеколюбию Твоему, милосердный наш Владыка! Слава благоутробию Твоему! (1)

* * *

Кого любит Господь, того наказывает и благоволит к тому, как отец к сыну своему (Притч. 3,12). Но если нет вины, за что наказывать его? Если нет греха, достойного жестокого наказания, какому наказанию подлежит незлобивый, непорочный? Однако наказывает его Господь, наказывает потому, что любит его; любит же за незлобие, за неповинность, как говорит и Давид: Меня же за незлобие принял, то есть возлюбил. Вот ответ на вопрос, почему Господь попускает многоразличные напасти избранным Своим угодникам в мире сем! Потому, что Он любит их, любит же потому, что они подобны Ему в терпении и страдании, в неповинности и незлобии.

Незлобие каждого угодника Божия – это как бы некая духовная сладкозвучная музыка, которой увеселяется Творец…

Возлюбил Господь учеников Своих величайшей любовью, как возлюбленный Иоанн пишет о том в своем Евангелии: возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их (Ин. 13,1). Что же делает Он возлюбленным Своим? Какую благодать дарует на земле? Он не сажает их на престолах временных почестей справа и слева от Себя, не представляет им пиршеств и тленных удовольствий, не исполняет их мирского веселья и радования. Что же? Он предлагает им скорби, рыдания, терпение напастей и бесчестие, говоря: вы восплачете и возрыдаете, а мир возрадуется; вы печальны будете (Ин. 16, 20). Для чего же Господь попускает все это на возлюбленных рабов Своих? Для того, чтобы яснее показать им Свою любовь, великую и бесконечную, по подобию прообразовавшего Его в древности Иосифа, сына Иаковлева.

Ветхозаконный Иосиф, возведенный из темничных уз на царский престол в Египте, когда пришли к нему братья и не узнали его, любя единоутробного брата своего Вениамина более всех, как говорится в Писании: И поднял глаза свои Иосиф, и увидел Вениамина, брата своего, сына матери своей… и он готов был заплакать, и вошел он во внутреннюю комнату и плакал там (Быт. 43, 29–30), – любя его столь великой любовью, он повелел, чтобы в мешок его была положена чаша, которой он приветствовал своих братьев. Чашу, – сказал он, – серебряную, положи в мешок к младшему (Быт. 44, 2). Для чего же? Для того, чтобы временно опечалить его, исполнить скорби и рыдания и возвратить к себе с пути, как пленника. Домоправитель Иосифов говорит: «У кого найдется чаша, да будет рабом господина моего» (см. Быт. 44, 9).

Какая же нужда и приобретение для Иосифа в том, чтобы повергнуть юного отрока Вениамина в такую печаль и заставить его проливать слезы? Та нужда, то приобретение, чтобы еще более утешиться о нем, возвратив к себе, открыть ему, что он единоутробный брат его, исполнить еще большего радования и веселья и, сделав участником в своих благах, на деле показать ему, как он его любит…

Подобное тому делает Господь наш с возлюбленнейшими рабами Своими: в мешок временной их жизни на земле Он влагает ту чашу, о которой некогда говорил Своим ученикам Иакову и Иоанну: Можете ли пить чашу, которую Я буду пить (Мф. 20,22), – то есть чашу бед, печалей, чашу страданий. И это делает для того, чтобы пленить их в любовь Свою и поработить Себе в сладкое рабство, чтобы после всех этих горестных бед, печалей и страданий еще более увеселить их, явив им Свою любовь, превеликую и неизреченную, и утешить бесконечным радованием, сделав их сонаследниками Своими в вечном Своем царстве (2).

* * *

Уязвляет нас Бог Отец стрелой любви Своей Божественной, ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного (Ин. 3, 16). Найдется ли в поднебесной кто-либо такой, кто бы отдал за кого-нибудь на смерть единородного сына своего? Никто. А Бог Отец отдал за нас на смерть Единородного Сына Своего. Неудивительно, что Авраам не пощадил сына своего, принес его в жертву, ибо он сделал это для Бога, но дивно то, что Бог ради нас не пощадил Своего Сына. Кто мы? Бренность, гной и черви! Пощадил Бог Исаака, удержав руку Авраамову, чтобы он не заклал его, а Своего Сына не пощадил, не удержал убийственных рук, распинавших Его, но попустил Его заклание за нас. О любовь Божественная! Знай же, мир неблагодарный, как возлюбил тебя Бог! Так возлюбил Бог мир, так возлюбил!

Уязвляет нас Бог Сын стрелой любви Своей Божественной, возлюбив нас величайшей любовью, как пишется в Евангелии: возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их (Ин. 13,1). До конца! Подобно тому как желающий выпить чашу за здравие своего возлюбленного друга выпивает ее до конца, до последней капли, так и Сын Божий возлюбил нас, возлюбил до конца и, пия за нас Чашу Своих страданий, испил ее до основания, до конца. Ибо в Нем не осталось ни одной частицы любви, которой бы Он не явил нам, не осталось ни одной капли Крови, которую бы Он не пролил за нас. Он столь возлюбил нас, что истощил для нас Себя всего, возлюбил нас не только больше всего создания, видимого и невидимого, более Ангелов, Архангелов, Херувимов, Серафимов, всех Сил Небесных и всего земного царствия, но и более пресвятой души Своей, ибо душу Свою положил за нас на Кресте. Пишется же, что нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15,13). И было бы не столь дивно, если бы Сын Божий положил душу Свою за друзей Своих, то есть за праведных, за святых, которым Он говорит: Вы друзья Мои… Я уже не называю вас рабами… но Я назвал вас друзьями (Ин. 15, 1415), – но дивно то, что Он положил душу Свою не за друзей, а за врагов Своих, за нас, говорю, грешных, и в том величайшая любовь Его к нам, недостойным, как говорит апостол: Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками (Рим. 5,8).

Уязвляет нас Бог Дух Святой стрелой любви Своей Божественной, исполняя любовью наши сердца, по слову апостольскому: любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам (Рим. 5,5) (2).

* * *

Слышу слова святого Павла: живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня (Гал. 2,20). Слышите, что говорит святой апостол Павел? Говорит, будто Христос его одного возлюбил и будто за него одного умер: возлюбившего меня и предавшего Себя за меня? А мы-то где же? Разве нас не возлюбил Христос? Разве за нас не предал Себя?

Павел святой! Почему ты отнимаешь у всех любовь Христову и страдания Его, присваивая их одному себе? Разве ради тебя одного обливался Христос кровавым потом в Гефсиманском саду? Разве только ради тебя был взят и связан? Разве только ради тебя был заплеван, ударен по ланитам, бит и увенчан венцом терновым? Разве ради тебя одного был распят на Кресте, напоен желчью и уксусом, пронзен копьем в ребра? Разве только для тебя источил из пречистых ребер Своих Кровь и воду? Зачем, о апостол, ты лишаешь нас искупления нашего, надежды нашей, присваивая себе одному то, чем все мы хвалимся? Не ты ли первый сказал: Бог Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас (Рим. 8,32)?

Святой Златоуст, размышляя и толкуя слова Павловы, которыми он присваивает любовь и страдание Христово себе одному, говорит, что апостол Павел сказал так или по безмерной любви ко Христу, или же для того, чтобы показать и научить, что каждый из нас должен воздавать такое благодарение пострадавшему Господу, как если бы Он страдал за него одного…

Каждый от себя с благодарением пусть говорит: возлюбил меня и предал Себя за меня (Еф. 5,2).

Почему же так? Потому, как говорит тот же святой Златоуст, что Христос Господь наш любит каждого человека в отдельности в такой же мере, в какой любит и всю вселенную, готов пострадать за каждого, и, если бы это было нужно, пострадал бы столько же, сколько пострадал за весь мир. Следовательно, и человек должен так любить Христа, как если бы Он пострадал за него одного и возлюбил только его.

Это мы можем уразуметь и из следующего уподобления: как душа присутствует одинаково вся в отдельном нашем члене и во всех вместе, так и любовь Божия столько же любит и хочет спасти каждого человека в отдельности, сколько любит и хочет спасти всех вместе, хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины (1 Тим. 2,4) (2).

* * *

Некоторые крайнюю любовь называют восхищением ума и восторгом, ибо тогда человек как бы забывает себя. Но в преизобильной любви Своей и Господь (осмелюсь сказать) как бы забывает Себя, ибо, истощив Себя и как бы оставив Самого Себя, Он вперил в нас весь Свой ум, весь Свой разум, которым веки сотворил (Евр. 1, 2), послав нам Сына Своего для нашего спасения: так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного (Ин.3,16).

Господи! Что же Ты нашел в нас, непотребных? Ты – Свет превечный, всю тварь озаряющий, мы же только темнота, грубая, осязаемая египетская темнота. Ты – Источник чистоты, мы же скверный, смрадный поток. Ты – великолепие, превосходящее всякую красоту: красота в деснице Твоей вовек (Пс. 15, И), – мы же одно мерзкое бытие, как говорит о нас Иеремия: потемнело пуще сажи лицо их (см. Плач. 4,8). Ты есть то, что есть, а мы ничто: мы как бы не существуем перед Твоим бытием. На что же мы пригодны для Тебя?

Любовь Его настолько велика, что подобно восторгу ни на что не обращает внимания и как бы себя забывает. Пусть мы темны, скверны, мерзки и ничтожны, но Его превеликой Божественной любовью – если только сами с покаянием прибегаем к Нему – мы соделываемся людьми святыми, светлыми, чистыми и выше, чем Ангелы: Ибо не Ангелов восприемлет Он, но восприемлет семя Авраамово (Евр. 2, 16). Вот как тверда любовь Божия к нам: так возлюбил!

О любовь Твоя, Человеколюбие! Вот какова твердь Его в сей бездне – это Его Божественная, твердая любовь милосердия к нам, грешным (2).

* * *

Был пот Его, как капли крови, падающие на землю (Лк. 22, 44). Теперь посмотри, невеста, на возлюбленного Жениха своего! Вот брат твой бел и красен (Песн. 5, 10). Бел, ибо побледнел от страха и боязни. Красен, ибо кровавым потом обагрился. Кто же, о Господи, без раны так поразил и уязвил Тебя, что Ты весь обливаешься Кровью? Это любовь, которая силой превосходит смерть: крепка, как смерть, любовь (Песн. 8,6).

О пламенеющая любовь, которую не только многая вода, но и сама кровь угасить не может!

Две силы, сражаясь во Христе Спасителе, вызвали у Него кровавый пот, – это боязнь и любовь. Боязнь поражает Его сердце тревогой, стеснением и принуждает просить Отца об отдалении чаши, которую показывает Ему явившийся Ангел: Отне Мой!., да минует Меня чаша сия (Мф. 26, 39). Любовь производит в сердце желание, повелевает немедленно принять рукой сию чашу, исполнить волю Отеческую: если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя (Мф. 26, 42). Так эти две страсти, воюя в Нем, обагрили Его Кровью, и Он истекал кровавым потом. Это – второй Адам, в поте лица Своего ядущий хлеб (Быт. 3, 19): Слезы Мои были Мне хлебом день и ночь (Пс. 41, 4) (2).

* * *

Единого Бога ищи, единого Бога всем сердцем возлюби, да обретешь вечный покой и тихое пристанище душе своей и присносущного наслаждения сподобишься. Ибо любовь Божия присносущна, желание Его неисповедимо, и утешение Его навсегда непрестанно, вечно увеселяющее душу человеческую, всякую любовь плотскую, всякое желание земное тьмами тем превосходящее. Любовь Божия ненасытима, желание Его неизменно, всю душу творит светлой, прекрасной, просвещенной, радостной, веселой, бесстрастной, беспечальной, неленостной, не унылой, не смущенной, не скучающей, не алчной, не жаждущей, но всегда устраивает ее преисполненной и насыщаемой всех благ: отрет Бог всякую слезу с очей всем сердцем Его возлюбивших, и отнимет всякое воздыхание (Откр. 7, 17).

О, Божественная любовь! О, Божественное желание! О, Божественная сладость и утешение! Блажен тот, кто этого сподобится; блажен тот, кто это примет во Христе Иисусе, Господе нашем (3).

Любовь к ближнему

В любовь к ближнему часто закрадывается любовь непорядочная, или лицемерная, или притворная, или любовь ради какой-либо прибыли (1).

* * *

Насколько мы должны любить ближнего?

Так как никто не бывает себе врагом и никто не возненавидел свою плоть, но питает ее и греет (см. Еф. 5, 10), то всякий должен желать ближнему того же добра, как и себе, и так любить его, как любит себя (3).

Любовь к Богу

Кто хочет истинно любить Бога, тот должен соблюдать границы и правильный чин любви, дабы в его сердце создание не равнялось Создателю.

Как же теперь не устыдиться нам, грешным, если мы в сердцах наших не только сравниваем Бога с созданием или с грехом, но даже на высшем месте ставим создание, а не Создателя, предпочитая грех Богу? Мы любим нашу страсть, наши злые привычки, любим их несравненно более, чем Бога, ибо, оставив Бога, мы уклоняемся к нашим грехам. Всю нашу жизнь мы служим греху, а о Боге едва и вспоминаем когда-нибудь.

О, если бы мы Бога любили так, как любим грехи! Но несчастлив в нас Господь Бог наш и не имеет в нас того счастья, какой имеет грех наш, страсть наша, наша злая похоть (1).

* * *

Если мы совершенно возлюбим Бога, то и от Него примем совершенную любовь, покрывающую наши грехи, ибо Он говорит: Любящих Меня люблю, и ищущие Меня найдут Меня (Притч. 8, 17). И еще: кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцем Моим; и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам (Ин. 14,21). А что может быть дороже этого дара, этого сокровища? (1)

* * *

Много нас, верующих христиан… но набожны только избранные, и Бог знает, кто из нас достигнет вечной жизни: очень мало спасающихся. Любовь же поистине есть правильный способ [спасения], ибо любовь никогда не перестает – говорит апостол (1 Кор. 13, 8). Вера знает Бога, знает, что есть на небе Бог, что вся земля наполнена Им: «Везде сый и вся исполняяй». Подобно тому и бесы веруют: они знают, что есть над ними Бог, казнящий их вечной казнью. Любовь же не только знает, что Бог есть, но и то еще хорошо знает, каков Бог: Сколь благ Бог Израилев (Пс. 72, 1) (1).

* * *

Хорошо Бога знает только тот, кто при вере в Него и любит Его, любит же искренно, а не фальшиво… В одно время, когда завистливое еврейство, некие саддукеи и фарисеи приступили к Господу нашему со своими хитрыми вопросами, вызывая Его на словопрение, то приступили они все сразу. Фарисеи, услышав, что Иисус посрамил саддукеев, собрались вместе, должно быть, для того, чтобы в случае если где не смогут аргументом, там заглушить криком. В то время один из них, законник, спросил Господа, искушая Его и говоря: Учитель! какая наибольшая заповедь в законе? Иисус сказал ему: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь (Мф. 22,36–38).

Если бы я, грешный, был в то время и стоял бы там, слушая этот спор, то упал бы к ногам Господа моего и молил: Господи, это безумное еврейство Ты научи прежде познанию Тебя, чтобы сначала познали Тебя, Господа своего, и уверовали в Тебя, а потом уже Ты будешь учить их любви Божией, чтобы, познав Тебя, Господа своего, и уверовав, полюбили Тебя. Кто когда мог любить неизвестную вещь? Каждая добрая вещь сначала познается как добрая, а потом уже делается любимой, а кто чего не знает, тот и не желает того. Скажи им, Господи, что первая заповедь в том, чтобы знать Господа Бога, а потом и любить Его.

Но не склонился бы Господь к моей малоумной просьбе, ибо хорошо Он знает, что первая заповедь есть не иная, как только та, чтобы любить Бога. Я же, удивляясь тому, что Господь ничего не упоминает иудеям о познании Бога, но прежде всего предлагает им наставление в любви Божией, говорю себе: быть может, иудеи уже знали Бога и только любви им недоставало, и поэтому Господь, не упоминая о познании Бога, учит их прежде всего любви? Но апостол говорит: если бы познали, то не распяли бы Господа славы (1 Кор. 2, 8). А в другом месте Сам Господь жалуется: Израиль не знает Меня, народ Мой не разумеет (Ис. 1, 3).

Почему же Господь не говорит им: «Первая заповедь – знать Бога, а потом любить»?

Пойду я для научения в этом к великому церковному учителю, святому Иоанну Златоусту, который учит так: «Не сказал Христос: познай Бога твоего, но – возлюби Его, ибо всякому любящему Бога от всего сердца своего невозможно не прийти к познанию Его Сына. Сама любовь Божественная, живущая в нем, просвещает его». За это учение благодарим тебя, святой Златоустый учитель. Теперь мы знаем, почему первой заповедью является заповедь о любви, почему любовь по сравнению с познанием является первейшей и совершеннейшей для спасения. Причина в том, что за любовью скорее следует познание Бога, чем за познанием любовь. Знало еврейство Бога: Ведом в Иудее Бог, в Израиле велико имя Его (Пс. 75, 2), но они не любили Его и поэтому как бы не знали: Израиль не знает Меня, народ Мой не разумеет.

Здесь я вспомню еще и святого Давида. Этот боголюбец, желая некогда дать людям познание Бога и привлечь их к Нему Его особенными совершенствами, говорит: Вкусите и увидите, как благ Господь (Пс. 33, 9). «Отведайте, – говорит он, – и тогда узнаете, как Благ Господь». По видимости, можно было бы поспорить с Давидом, предостерегая его, что он говорит неправильно. Он не говорит: «Сначала увидите, а потом вкусите», но вкусите и увидите. Но здесь за него заступается один из великих церковных учителей, говоря: «Перестань укорять Давида за эти слова, он хорошо говорит, ибо пристойнее сказать сначала вкусите, а потом и увидите, – вкусите любовью и увидите познанием. Если прежде не вкусите Его любовью, то не сможете прийти к познанию Его, ибо никто не познавал Бога, прежде чем не вкусит Его». Потому-то и ясно для нас, что только тот хорошо знает Бога, кто любит Его (1).

* * *

По чему же можно узнать, истинно или неистинно кто любит Бога? Истинный признак настоящей любви описал возлюбленный ученик Господа, святой Иоанн Богослов, который говорит: Кто говорит: «я люблю Бога», а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит (1 Ин. 4,20) (1).

* * *

Неправедная любовь христианина к Богу видна там, где тварь уравнивается с Творцом или даже тварь почитается больше, чем Творец. Праведная же любовь является там, где любят и предпочитают только одного Создателя выше всякого создания…

Любовь Божия весьма ревнива, она не терпит, чтобы чье-либо сердце любило Бога и мир, разделяя пополам и Создателя, и создание. Поставили филистимляне Ковчег завета Господня в одном храме вместе с идолом Дагоном и, придя на другой день, увидели, что Дагон сокрушенный лежит на пороге: видно, бежал бес от благодати Божией, которая была в Ковчеге, а бежав, споткнулся и сломал себе шею. Но если бы Дагон не сокрушился и не тронулся со своего места, то что бы тогда было? Тогда бы случилось то, что Ковчег Божий, подвинувшись сам собой, вышел бы вон из того храма.

Подобно этому поступает и любовь Божия. Если она поселится в чьем-либо сердце, то или изгонит идолов и суетные мирские пристрастия, или уйдет прочь сама, говоря: Се, оставляется вам дом ваш пуст (Лк. 13,35). Для этой цели и некто из богодухновенных мужей убеждает христианина, говоря: «Убегай от создания, если хочешь иметь Создателя». Пусть всякое создание станет хуже для тебя, если хочешь, чтобы в твоем сердце усладился Создатель.

Не любит любовь быть разделенной надвое. Не любит она, чтобы кто-либо одной половиной своего сердца любил Бога, а другой любил светскую суету: Не можете служить Богу и маммоне (Мф. 6,24). Требует же любовь Божия цельного сердца человеческого: Сын Мой! отдай сердце твое Мне (Притч. 23, 26), чтобы любил Меня всем сердцем.

Поистине, премудро такое изречение: любовь не разделяется, и не может она разделяться. Те же, которые разделяют ее и раздробляют, мне, Господи, кажутся хуже, чем даже воины, распявшие Тебя, которые не хотели разодрать Твоего хитона. Любовь Божия настолько ревнива, что даже, терпя Крест и распятие, если видит кого-либо раздирающего ее надвое или надесятеро и притягивающего ее к сотворенной вещи, все-таки желает быть в сердце человеческом единственной, хочет господствовать и царствовать в нем без всякого товарища.

Вот в этом и заключается истинный признак настоящей любви. Поэтому истинно любит Бога только тот, который или мало, или же совсем не имеет пристрастия к временным мирским роскошествам и не услаждается в распутном плотоугодии, пользуется же миром не для услады, но из необходимости сохранить временную жизнь и всему предпочитает единого Бога, говоря с Давидом: Что для меня (существует) на небе? и без Тебя чего желать мне на земле? (Пс. 72, 25). (1).

* * *

Истинным признаком истинной любви Божией является еще и то, что Бога следует любить только ради Самого Бога, а не ради себя, то есть не ради своей личности, своей прибыли, и не ради того воздаяния, которое описал апостол, говоря: не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1 Кор. 2, 9). Я не порицаю и той любви, когда кто любит Бога ради вечного воздаяния, однако же я не могу назвать эту любовь истинной и совершенной. Ведь и наемник не служил бы господину, если бы не надеялся получить от него плату. Подобно тому и человек такой не любил бы Бога, если бы не ожидал воздаяния. Истинная любовь та, которая, по апостолу, не ищет своего (1 Кор. 13, 5), не заботится ни о какой награде и желает только того, чтобы усладиться в Божественной любви.

Вспомним здесь двух грешниц, описанных в Священном Писании: первую – Раав в Иерихоне, а вторую – в Вифании, в доме Симона прокаженного. Обе они обратились к Богу, и обе познали Его любовью. Первая старается и заботится о целости своего дома, она просит и обязуется клятвой израильских соглядатаев: поклянитесь мне Господом Богом вашим, что как я сделала вам милость, так и вы сделаете милостъ дому отца моего (Нав. 2, 12). Другая же, узнав, что Спаситель находится в доме Симона на пиршестве, входит туда и падает к ногам Его. Она умывает слезами Его пречистые ноги, утирает их волосами своими, но не говорит ни слова, не заботится ни о чем, не просит ничего и даже не молит о прощении своих грехов (см. Мф. 26, 6–7).

О, как неравна у обеих теплота и усердие к Богу! Первая заботилась о своей собственности, о том, чтобы сохранились в целости семейство и имущество, а вторая желает только усладить свое сердце Божественной любовью, ибо возлюбила много (Лк. 7,47). Эта-то любовь и есть истинная. Она любит не для себя, то есть не из какой-либо своей выгоды или прибыли, но исключительно ради Самого Бога и для услаждения сердца Его Божественной любовью.

Господь Бог совершил разделение Своих благ для верных Своих слуг. Нищим Он дал Царство Небесное, плачущим назначил особенную утеху, кротким обещал наследование земли, алчущим приготовил богатый обед в Царстве Небесном, ибо они насытятся (Мф. 5,6), прочим же назначил разные другие истинные воздаяния, каждому по его достоинствам. Что же Он предназначил любящим Его? Ничего иного, как только такое: Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим. Не говорит: дам любящим Меня царство, посажу их на престоле, дам в руки их скипетр, возложу на главу корону, приготовлю для них пир небесный, – ничего такого Он не предлагает Своему любезному любителю. Но что же? Только то и обещает, что придем к нему и обитель у него сотворим (Ин. 14, 23). Этим Он показывает нам, чтобы мы знали, что кто имеет истинную любовь к Богу, тот, кроме Самого Бога, не желает ничего: ни неба, ни венцов небесных, ни сладостей райских. Он только одного Бога и желает, причем желает больше неба и больше всех райских роскошей.

Итак, пусть каждый ищет у Бога, чего хочет; любовь же ищет только Самого Бога, ищет больше всех, хотя бы и вечных, благ, и больше всякого создания: мне благо: соединяться с Богом (Пс. 72, 28).

* * *

Любящий Бога для своего любимого Господа всеми силами остерегается впасть в какой-либо смертный грех. Остерегается, как бы ничем и ни в чем не прогневать Того, Которого любит, и усердно старается исполнить во всем Его волю и Его повеление, как говорит об этом Сам Господь: кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое… Нелюбящий Меня не соблюдает слов Моих (Ин. 14, 23–24) (1).

* * *

Когда кто имеет в своем сердце истинную любовь к Богу, тот поистине хорошо знает Бога, тот вкушает Его любовью и по сердечной сладости знает, как благ Господь (Пс. 33, 9).

Такой, без сомнения, достигнет вечной жизни, достигнет ее через познание Бога, согласно слову Христову: Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, Единого Истинного Бога (Ин. 17,3) (1).

* * *

Возлюби Господа Бога твоего (Мф. 22, 37).

Повествуют о некоей птице, одноименной с деревом финик, называемой феникс и обитающей в странах Аравии, близ Индии. Она после пятисотлетней жизни, собрав с благовонных деревьев сучья и ветки, складывает их в кучу где-либо на высоком холме и, сев на этом холме и распростерши против солнечных лучей в очень знойный полдень свои крылья, загорается и сгорает в пепле, а потом снова в этом пепле зачинается и рождается от росы небесной.

Истина ли это или нет, я не спрашиваю, – пусть при повествователях будет вера в это. Я знаю ту несомненную истину, что мысленный феникс, Господь наш Иисус Христос, объятый неизреченной любовью к человеку, собрав благовонные деревья – кедр, певк и кипарис, занеся их на Своих плечах на холм Голгофской горы, сложив их в Крест, как в кучу, и, распростерши руки, как феникс крылья, Он сгорел пламенем любви, когда из любви к нам положил за нас на Кресте Свою душу.

Если мы хотим зажечься взаимной любовью к Нему, то поищем благовонных деревьев, – не хвороста со смрадным дымом, но благоуханных веществ, – сложим их на сердечном холме и прострем крылья веры и любви к Господу, простершему руки на Кресте, чтобы и нам загореться от того пламенного огня любви.

Где же растут благовонные деревья? Кто это знает? Скажите, чтобы мы пошли туда? Вот я слышу в Божественном Писании: хвалится Премудрость Божия неким Своим прекрасным, состоящим из благовонных славных деревьев, садом или лесом на различных местах – то на Ливане, то на Аермоне, то на приморье: на Ливане кедры, на Аермоне кипарисы, а на приморье финики. Она говорит о Себе: Я возвысилась, как кедр на Ливане и как кипарис на горах Ермонских; я возвысилась, как финик (Сир. 24, 14–15).

Я же, слыша о такой славе и почете тех деревьев, что даже самой Премудрости Божией нравилось уподобляться им, говорю себе: очень хороши те деревья для нашей нужды, благоугодны для нашей потребности. Возьму по одному поленцу из тех трех во имя Святой Троицы и положу на сердечном жертвеннике по примеру ветхозаветных иереев, которые, оберегая огонь небесный, чтобы он не угас, днем и ночью подкладывали к нему на жертвенник поленья. Итак, пойду я умом своим в те страны, и прежде всего в пустыню Ливанскую к благовонному кедру. Быть может, кто-либо помнит рассказ в Библии о том, как и Соломон приобрел кедровые деревья Ливана для созидания храма, Святого Святых, посылая к Хираму, тирскому царю, ибо Ливан находился во власти тирского царя.

Приблизившись туда, я вижу на границе Тира город Сарепту, а в нем дом вдовицы, где обитал пророк Илия. Вижу и ту женщину, собирающую дрова. Что ты делаешь, вдовица сарептская? Собираю, говорит, два поленца. Для чего? Я наберу полена два дров, и пойду, и приготовлю это для себя и для сына моего; съедим это и умрем (3 Цар. 17, 12). Поистине, ты умрешь, если не соберешь и третьего поленца во имя Святой Троицы, Которую ты почтишь, если страннолюбиво угостишь пророка Божия, желающего устроить воду на жертвеннике. Ты собираешь два поленца, я же хочу собрать три, чтобы разжечь в сердце огонь любви Божией.

Иду я дальше в путь мой мимо Сарепты и Тира к Ливану и рассуждаю умом своим: Сарепта толкуется как «теснота», Тир – «скорбь», а Ливан – «белизна», или «кадило», или «приготовление сердца»; дух же говорит мне, что к у белению совести, от которой бы исходила кадилоподобная молитва, и к готовности сердца к любви нельзя прийти иначе, как только теснотой жизни и скорбью о грехах. Будучи в Сарепте и Тире, дойти до Ливана – это значит, пройдя тесноту жизни и скорбь о грехах, достигнуть чистой совести и готовности сердца к любви Божией.

Войдя в тот самый ливанский лес, наш ум созерцает высокие кедры, но прежде нас давно уже зашел туда святой Давид со своей Псалтирью, зашел петь свою Псалтирь среди безмолвия. Святой Давид! Что ты здесь, в Ливане, делаешь? Давид отвечает: рассматриваю кедры, каким уподобить праведников и каким – грешников. Праведник, как финик, процветет и, как кедр на Ливане, размножится (Пс. 91, 13). Видел я нечестивца, превозносящегося и высящегося, как кедры ливанские (Пс. 36, 35). Не говори нам, святой Давид, о кедрах, уподобляющихся грешникам, веди нас к кедрам, уподобляющимся праведникам. Но вот Премудрость Божия тотчас отозвалась в том лесе: Я возвысилась, как кедр на Ливане (Сир. 24, 14). Теперь мы знаем, Давид, зачем ты зашел в ливанский лес: ты между кедрами ищешь Премудрости Божией, Премудрости, Которая говорит: Я как кедр.

Кто скажет, в чем заключается подобие кедру Премудрости Божией и почему Премудрость Божия уподобляется кедру? Нам скажут это толкователи Божественного Писания, которые говорят, что Премудрость Божия бессмертна и есть Создательница бессмертия, ибо создала бессмертных Ангелов и бессмертные души человеческие. Кедр же – это главнейшее дерево среди негниющих деревьев, из которых были созданы и Ноев ковчег, и Ковчег завета, и храм Соломонов, и потом Крест Христов. И у некоторых мудрецов, как, например, у естествоиспытателя Плиния, кедр является образом вечности и бессмертия ввиду того, что он с трудом поддается гниению, так что по причине этой способности негниения делались из кедра не только святые вещи, но и кумиры у греков. Упомянутый Плиний рассказывает, что в Риме некоторые кедровые кумиры по тысяче и более лет оставались неистлевшими и стояли даже до своего разорения христианами. Потому-то, как сказано, кедр и является образом вечности и бессмертия.

Премудрость же Божия, желая ясно показать человеческому разуму Свое бессмертие, уподобилась в Писании кедру, чтобы на создании познавалась Создательница всех тварей – Премудрость, как бы говоря: «Знайте, люди, что как видите вы кедр, которому приписываете вечность и бессмертие, так знайте, что и Я вечна и бессмертна, и не только Я, но и души ваши, созданные Мной, также вечны и бессмертны».

Теперь я от бессмертной кедрообразной Премудрости Божией иду к бессмертным кедрообразным душам, к душам же праведников, умноженным как кедр на Ливане. От них я хочу взять некое поленце на нашу потребу. Но как я возьму? Чем отсеку без подобающего на то орудия? Утешает меня в этом святой Давид, говоря: глас Божий, который острее железа, тотчас приготовит много дров для разгорания огня любви. Глас Господа сокрушает кедры, и истребит Господь кедры ливанские (Пс. 28, 5). Который же глас Господень так силен, что без железного орудия сокрушает на дрова и поленья превеликие кедры? Внемлем и послушаем. Вот глас, исходящий из уст Божиих не как гром, но как сладкая песнь: Возлюби Господа Бога твоего всею душою твоею.

О глас крепкий, глас многомощный, глас не страшный, но сладкий, не грозный, но любезный, глас, который намного действеннее обоюдоострого меча, проникающий до разделения души и духа, составов и мозгов (Евр. 4, 12), глас, который острее меча и слаще меда, ибо производимая нам тобою рана является целительным пластырем для наших душевных ран, для греховных ран: Возлюби Господа Бога твоего!

А вслед за тем гласом идет святой Златоуст, возглашая: «Для того и геенне запретил и обещал царство, чтобы быть нами любимым». Ведь кто не сокрушится от того гласа, не умилится своим сердцем? Когда тот глас впервые был услышан на Синае, тотчас сокрушились весьма многие пречистые ветхозаветные духовные кедры – праотцы и пророки, то есть умилились сердцами своими, и каждый из них взывал, говоря: Возлюблю Тебя, Господи, крепость моя!.. Господь – твердыня моя (Пс. 17, 2–3).

Когда во второй раз был услышан тот глас из уст воплощенной Божией Премудрости Христа, возгласившего в нынешнем Евангелии: Возлюби Господа Бога твоего, – тогда сокрушились очень многие драгоценные новоблагодатные кедры – апостолы и мученики, то есть умилились своими сердцами, и каждый отозвался со святым Петром, говоря: Господи! Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя (Ин. 21,17). И тотчас одни, оставив все, пошли вслед за этим гласом, другие же дерзнули на раны и муки, как и то лицо, которое «зовет велиим гласом: Тебе, Женише мой, люблю и Тебе ищущи страдальчествую и распинаюся».

Из тех кедров, сокрушенных и умиленных гласом любви Божией, от того образа добродетельной жизни святых угодников Божиих, возлюбивших Бога всей душой, возьмем одно первое поленце во имя и любовь Первого Лица Святой Троицы, в любовь Бога Отца, ибо поленце любви к Богу всей души доходит от нас к Богу Отцу, Который дал нам душу Божественным и животворящим вдохновением.

Взяв же это дерево в руки рассуждения нашего, рассмотрим его силу так: бессмертная мудрость Божия мудро создала нашу бессмертную душу, ибо украсила ее по образу Своему памятью, волей и разумом. Следовательно, душа наша, украшенная богоподобной мудростью, должна мудро любить Бога, Творца своего. Здесь я говорю не о мудрости богословского мудрствования о Боге, но о мудрости искусного различения доброй вещи от злой, с помощью которой душа, почтенная богомудрым разумом, могла бы рассматривать, рассуждать и понимать ту же любовь к Богу, хороша ли она, истинна ли и совершенна. Ведь в нас, грешных, часто бывает такая любовь, что мы только кажемся любящими Бога, на самом же деле мы опечаливаем Его, как ненавидимого. Вот как много собралось нас здесь, в этом святом храме, и если бы кто каждого в отдельности спросил: «Любишь ли Бога?», – то всякий бы ответил: «Да, люблю». Но если бы каждый посмотрел на свою жизнь, на дела, то не оказалось бы и тени любви к Богу. Мы тщеславимся, что любим Бога, но нисколько не заботимся о том, чтобы истинно любить Его: любим словами, делами же ненавидим. Если бы кто принял в свой дом достойного гостя и сказал ему: «Люблю тебя, рад тебе», – но, сказав это, тотчас изгнал бы его с позором из своего дома, то истинна ли будет любовь того человека к гостю? Никак. Это не любовь, но надругательство.

Так же делаем и мы, грешные. Едва приняв Христа Господа, хотящего обитать в душах наших, мы тотчас с позором изгоняем Его от себя своими греховными нравами и больше смеемся над Ним, нежели любим. Свойство же мудрой души заключается в том, чтобы рассматривать любовь и рассуждать, есть ли это любовь, истинно любящая Бога, и, найдя что-либо противоположное, исправлять и не примешивать к любви Божией любви богопротивной.

В ветхозаветной скинии было два огня. Один – сошедший с неба на жертвы, который иереи всегда оберегали, подкладывая дрова, чтобы он не погас на жертвеннике. Назывался этот огонь огнем Божиим. Другой же огонь обыкновенный, народный, находился перед дверьми скинии, сохраняли его неугасимым простые люди, и назывался он огнем чуждым. Итак, Божиим огнем сожигались только жертвы Богу, а огонь чуждый употреблялся только на некоторые другие общие нужды (см. Лев. 1,1–7; 6,9).

Была же заповедь Божия, твердо узаконенная под страхом смертной казни, чтобы никто из иереев не дерзал внести чуждый огонь внутрь скинии Божией. Случилась же такая вещь: два сына Аароновы, Надав и Авиуд, неизвестно, с каким намерением, вложив в кадильницы чуждый огонь, дерзнули внести его в скинию, где был огонь Божий, и тотчас за эту дерзость их постигло отмщение и казнь, ибо пламя, выйдя с жертвенника от огня Божия, сожгло их в пепел. Это перетолковано уже прежде, что жертвенник Божий таинственно изображал собой сердце человеческое, огонь же Божий означал любовь Божию, горящую в сердце.

Но что такое чуждый огонь? Любовь к миру, которая является враждой к Богу, любовь к наслаждениям и страстям плотским, противным Богу, – вот что означает чуждый огонь. Кроме того, огонь ярости, огонь гнева, огонь злопамятства – все это чуждые огни, крайне противные для любви Божией.

Здесь, истинный и мудрый любитель Бога, внимай и осторожно соблюдай, чтобы на жертвенник сердца твоего, в котором ты хранишь огонь любви Божией, ты не внес внутрь чуждого огня, ибо если дерзнешь, то тебе также придется пострадать, как пострадали указанные выше сыновья Аарона. Любовь Божия крайне ревнива и не терпит, чтобы ты любил кого-либо другого больше ее. Недаром Бог назван огнем: Бог наш есть огнь поядающий (Евр. 12, 29), – ибо как огонь и светит, и жжет, так и Бог: если Его истинно любишь, то Он светит тебе, если же любишь Его не истинно, но лицемерно, только устами, то Он сожжет тебя, пожрет тебя огнь поядающий.

Так рассудив о силе того духовного кедра, мы кладем таинственное дерево на жертвенник сердца нашего, складывая в нашем сердце все те слова Божественного Писания, как говорит Давид: В сердце моем скрыл я слова Твои (Пс. 118, И), и Пречистая Дева, Матерь Божия: А Мария сохраняла все слова сии, слагая в сердце Своем (Лк. 2,19).

Положив же то духовное поленце на сердечном жертвеннике, мы поддуем, чтобы оно разгорелось. Поддуем, с одной стороны, частыми поучениями о любви Божией: В размышлении моем, – говорит Давид, – возгорелся огонь (Пс. 38, 4), – а с другой стороны, глубокими воздыханиями от умиленного сердца и теплыми молитвами, говоря тайными взываниями к Богу: о Боже, Который прелюбезнее всякой любви! Любовь, превосходящая всякий ум и всякое желание! За все блага, совершенные Тобой нам и всегда совершаемые тайно и явно, Ты не требуешь от нас ничего иного, как только то одно, чтобы мы любили Тебя любовью всей нашей души. Вот готово сердце мое к любви Твоей: Готово сердце мое, Боже, готово сердце мое (Пс. 56, 8). Ты же Сам разожги его углем Твоей любви.

Расплавь внутренности мои и сердце мое (Пс. 25, 2), Боже жизни моей. Разожги и смягчи душу мою, как воск, чтобы она вся истаяла и излилась перед Тобою, Господи, чтобы я ничего иного не любил: ни души моей, ни жизни моей, – больше Тебя, Создателя моего, возлюбившего меня, чтобы не полюбил я какой-либо суеты и временной сладости века сего, но чтобы весь пребыл я только в любви Твоей и никогда не отлучался бы от нее.

Так положив и распалив первое деревцо на сердечном жертвеннике, пойдем за другим.

Другое дерево благовонное, которому уподобляется Премудрость Божия, это кипарис в Аермоне. Я, – говорится, – как кипарис на горах Ермонских (Сир. 24, 14). Итак, я прежде всего посмотрю, где находятся те Аермонские горы. В толкованиях Псалтири я нахожу известие, что они находятся в Палестине, совсем недалеко от Ливана. Толкуется же Аермон как «сияние». Я же, снова обращаясь к рассмотрению имен, внимаю: Ливан – белизна, Аермон – сияние, недалеко от Ливана; и дух говорит мне; кто имеет совесть белую, очищенную от скверны плоти и духа, для того близко сияние праведническое. Праведники, – говорится, – воссияют, как солнце (Мф. 13,43).

Взойдя на Аермон умом своим, я рассуждаю: почему Премудрость Божия уподобляется кипарису? Я знаю, что у древних кипарис был образом мертвости; как кедр был образом бессмертия, так кипарис был изображением и написанием смерти. Был обычай насаждать это дерево на кладбищах при гробах умерших. В житии преподобного Никиты Исповедника мы находим, что в его обители преставился некий богоугодный отец, именем Афанасий, который поистине любил Бога, и вот по его погребении выросло на могиле кипарисовое дерево из самой его груди. Выросло оно по повелению Божию для прославления угодника Его, и листья этого дерева исцеляли всякие болезни.

У греков же был обычай извещать о человеческой смерти посредством кипарисовой ветви, и если где-либо была видна кипарисная ветвь, воткнутая на каком-либо доме, то всякий знал, что в том доме есть мертвец. Кроме того, и гробы для мертвых делали из кипариса, поскольку тела мертвых нескоро истлевали в кипарисовом дереве, ибо дерево это так же, как и кедр, было негниющим и имело силу хранить в себе нетленным человеческое тело.

Когда я хочу постигнуть эту тайну, почему Божия Премудрость, будучи бессмертной, уподобилась кипарису, бывшему образом смерти, то сам разум постигает, что именно потому, что воплощенной Премудрости Божией, Сыну Божию, была предназначена смерть на Кресте, в котором вместе с кедром и певком был и кипарис. Как кедр в Кресте был образом бессмертия воплощенной Божией Премудрости, так и кипарис служил указанием на нетленную Ее смерть, ибо Бог Отец не даст святому Своему (Сыну) увидеть тление (см. Пс. 15, 10).

Здесь под кипарисами нужно духовно разуметь тех, которые всегда умирают для греха, живут же для Бога. Сораспявшиеся Христу, по апостолу, всегда носят в теле мертвость Господа Иисуса (см. 1 Кор. 4, 10; Гал. 2, 19), ТО есть всегда умерщвляют себя. От этих кипарисов, от образа их добродетельной жизни, возьмем себе одно второе поленце для распадения в нас огня Божественной любви, и пусть это другое поленце будет во имя и любовь другого Лица Святой Троицы, Бога Сына, возлюбившего нас и предавшего Себя за нас (Еф. 5,2).

Какое же орудие отсечет нам полено от этого кипарисового леса? Поистине, тот же глас Господа, который и кедры сокрушает: Глас Господа сокрушает кедры (Пс. 28, 5), сокрушает и кипарисы. Однако же тот Господний глас здесь, в кипарисовом лесу, почти то же гласит, ибо там он сладко возгласил: возлюби Господа Бога твоего всею душею твоею, а здесь еще слаще: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим (Мф. 22, 37). Поистине, достойно и праведно возлюбить всем сердцем Того, Кто для нас не пощадил сердца Своего, но отдал его для пронзения копьем на Кресте.

Что же это значит: любить Бога от всего сердца? Любить Его всем сердцем – значит сладко любить Его. Как любить Бога всей душой означает любить Его мудро, так любить всем сердцем означает любить Его сладко. Сердце в человеке – это основание, начало и источник всякой любви, желания и любовной сладости. Возлюбим же Господа Бога нашего всем сердцем, всецелой любовью, всецелым желанием, всецелым наслаждением. Прежде же чем научимся сладко любить Бога сердцем нашим, вспомним сначала нрав и обычай истинной сердечной любви, описанной апостолом: Любовь не ищет своего (1 Кор. 13, 5).

Рассуди же всякий и уразумей, что означает: Любовь не ищет своего.

Та есть истинная любовь от всего сердца, которая любит кого-либо не для себя, то есть не для какой-либо своей выгоды или прибыли, но ради самой любви; ради любимого она не ищет своего. Иногда любят кого-либо только потому, что получают от него благодеяния, и если бы не получали, то и не любили бы. Иногда кто-либо делает вид, что любит господина своего и исполняет его волю, но это только потому, что боится, чтобы тот, рассердившись, не наказал его чем-либо. Истинная же любовь своего не ищет и не боится ничего: она одно только то имеет, что любит любимого.

Здесь внемлем, что только та любовь любит Бога сладко, всем сердцем, которая любит Его не для того, чтобы получить от Него что-либо, не ради небесного воздаяния: Что для меня существует на небе? – не ради земных благ: И без Тебя чего желать мне на земле? (Пс. 72, 25), – но исключительно ради любви к Иисусу сладчайшему, всех влекущему к Своей любви, Который достоин быть любимым всеми, Который есть весь желание, весь сладость.

Прекрасно рассудили искусные: служащий Богу ради Царствия Небесного состоит как бы в чине наемника, работает как бы за плату, чтобы в награду получить Царство Небесное; служащий Богу из страха мучений состоит в чине раба, который делает доброе, страшась, что будет наказан; служащий же Богу ради самой любви Божией состоит в чине сына, который ни воздаяния не ищет, ни мук не боится, ибо совершенная любовь изгоняет страх вон, любит же Отца ради самой любви к Отцу и ни в чем не преступает Его воли. Вот что означает сладко любить Бога сердцем.

Евангелие вспоминает следующее. Однажды ученики Христовы изменили Христу: многие из учеников Его отошли от Него и уже не ходили с Ним. Тогда Иисус сказал двенадцати: не хотите ли и вы отойти? Симон Петр отвечал Ему: Господи! к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни (Ин. 6, 66–68). Я оставшимся сказал бы следующее: я знаю, почему вы держитесь Христа и не отходите от Него, – вы узнали, что Он Царь Небесный, и служите Ему для того, чтобы Он воздал вам небесным. Но святой Златоуст защищает их, говоря: «Ни небо, ни Царство Небесное они не предпочитали любимому, ибо Он был для них всем. И что ты дивишься? Ведь и пророк, послушай, говорит: Что для меня существует на небе? И без Тебя чего желать мне на земле? – то есть ни горнего, ни дольнего, ни иного чего не желаю, кроме Тебя единого». Написав это, Златоуст восклицает: «Вот желание! Вот любовь!» И еще говорит: «Вот царство, вот сладость, вот насыщение, слава и честь, вот свет и неисчислимое блаженство!» Что такое, Златоуст, любить Христа не из-за награды, но ради Него? Итак, возлюбим Его, как подобает любить.

Посмотрел я снова на святого Петра, горько плачущего, и сказал было: ты плачешь, Петр, ибо боишься, что отвергся от Христа, боишься, как бы Христос за твое отвержение не ввергнул тебя в мучения. Но и здесь тот же святой Златоуст защищает Петра, говоря: «Петр горит сердцем ко Христу, больше жизни, души и всего другого предпочитая Его. Когда же отвергся от Него, то плакал не из-за мук, но потому, что отвергся от любимого, что было для него горше всяких мук». Вот мы видим сладкую любовь, сладко любящего от всего сердца…

Так положив другое поленце и поддув, пойдем за третьим.

Третье дерево, которому уподобляется Премудрость, – это финик. Я, говорит, возвысилась, как финик на берега (см. Сир. 24, 15). Где эти берега? В иных переводах я слышу, что вместо берегов пишется Кадис: Как финик в Кадисе — и некоторые говорят, что пустыня Синайская называлась приморьем и Кадисом: приморьем потому, что начиналась от берега Чермного моря; Кадис же толкуется как «святыня». Я думаю, потому она была так названа, что там было начало святыни, там явился Бог в огненной купине, там Он говорил людям в огненном и облачном столпе, там дал Закон, там Скиния собрания, там по повелению Божию сделана были скиния с Херувимами. Потому-то пустыня та и была названа «Кадис», то есть святыня.

Рассуждая о толковании имени и рассматривая место Каддийской пустыни на приморье, я говорю себе: необходима Божественная любовь Кадиса, великой святыни, и богоугодная, святая жизнь, что на приморье, то есть необходимо, чтобы была святая жизнь при море слез.

Кадис наименованием свят, а бывшими там некогда событиями страшен. Страшен потому, что там были блистания, и громы, и страх великий. Страшен, ибо там гнев Божий убил множество израильских людей за их ропот: гнев Божий пришел на них и убил очень многих из них (Пс. 77, 31). Потому Давид так говорит о той пустыне: Потрясет Господь пустыню Каддийскую (Пс. 28, 8). Мы же внемлем: невозможно человеку достигнуть святости и любви Божией, если он прежде не истребит в себе злые греховные нравы.

Но пойдем уже туда за намеченным деревом.

Рассматривая высочайшие каддийские финики, недоумеваю, почему уподобляется им Премудрость Божия? Спрашиваю, и мне говорят, что финик своей высотой превосходит всякий род деревьев, поэтому и невеста духовная, Церковь, уподобляет в Песни Песней своего Жениха, Христа, финику, говоря: Вот величие Твое уподобилось финику (см. Песн. 7, 8).

Толкователи говорят, что потому Премудрость Божия уподобляется финику, что как финик превосходит деревья, так и Она превосходит все, начальствует и господствует над всей видимой и невидимой тварью, все содержа и всем управляя. Кроме того, финик был у древних еще и образом победы, одоления, торжества по причине своего неувядания, по причине того, что всегда остается зеленым, не знает увядания. Подобно этому препобеждает все и Премудрость…

Скажу о самом финике, что ему уподоблена в Писании и Премудрость Божия, и праведный человек: Праведник, как финик, процветет, – говорит Давид (Пс. 91, 13), – ибо и праведник высоко растет богомыслием, торжествует над дьяволом, побеждая страсти, и никогда не увядает в своей надежде. Лист его, – говорится, – не отпадет. И все, что он ни делает, будет благоуспешно (Пс. 1, 3).

От таких фиников, то есть от образа добродетельной жизни праведных, возьмем для воспламенения в нас огня Божественной любви то поленце, которое один и тот же глас Господень отсек немного различными словами, говоря: Возлюби Господа Бога твоего… всем разумением твоим (Мф. 22,37). А святой Лука прибавляет: и всею крепостью твоею (Лк. 10,27). Толкователи же говорят, что и то и другое одинаково: любить Бога всей мыслью – это то же самое, что любить Его всей крепостью.

Сие третье финиковое поленце духовного благовония да будет во имя и любовь Третьего Лица Святой Троицы – Бога Духа Святого. Мы уже знаем, что любить Бога всем разумением и всею крепостью — это значит тепло Его любить, всегда Его любить и с постоянством любить, не разламывая и не разделяя своей любви надвое, с одной стороны, к Создателю, а с другой – к созданию…

Всякое создание пусть будет для тебя худым, если хочешь, чтобы в сердце твоем насадился Создатель. Ибо любовь к Богу не должна ни разделяться, ни раздираться, а те, которые разделяют ее или раздирают, оказываются хуже воинов, распявших Тебя, Господи, которые не хотели разодрать Твоего хитона…

Пророк Исаия некогда видел ангелов из двух ликов: Люцифера, то есть светоносца, и другого – огнепламенного Серафима, будто один из них падает, а другой стоит неподвижно. Падает Люцифер светоносный: упал ты с неба, денница, сын зари (Ис. 14, 12), Серафим же стоит непоколебимо.

Почему светоносный Ангел, имевший просвещенный ум и херувимскую мудрость и знавший Бога совершенно, не долго простоял на небе, но скоро ниспал? Потому, что не любил Бога тепло, не горел пламенем серафимской любви к Богу. Серафим же, имея такой же пресветлый, светоносный ум, при своем просвещении горел еще и теплой любовью к Богу и потому пробыл без падения…

Недостаточно быть светлым, премудрым и разумным Ангелом, но необходимо быть и огненным Серафимом. Недостаточно иметь просвещенный ум, но необходимо быть и огненным. Недостаточно мудро знать Бога, но необходимо и тепло любить Его. Только та, а не иная какая-либо любовь может быть постоянной, устойчивой и никогда не отпадающей, которая любит тепло, пламенноподобно, по-серафимски.

О огонь небесный, Дух Святой, сошедший некогда в огне на любивших Христа! Дух Святой, Ты брось в наши сердца хотя бы одну искру огня Божественной любви и сотвори жар, попаляющий терния и хворост наших грехов! О ветер тихий и пресладкий, Дух Святой! Ты повей дыханием благодати Твоей, раздуй в нас тот огонь, огонь небесный, огонь Божий, огонь любви к Богу, любви серафимской, всегда постоянной, устойчивой и никогда не отпадающей! (1)

* * *

Добрые овцы познаются по трем признакам. Признаки же эти возвестил Сам Господь пречистыми устами Своими, когда сказал: Я есмь пастырь добрый; и знаю Моих, и Мои знают Меня (Ин. 10, 14). Остановим свое внимание на этих словах Господа: Мои знают Меня. Вот первый знак добрых и истинных овец Христовых: они знают Пастыря своего Христа Спасителя.

Поразмыслим о нас самих: хорошо ли знаем мы Пастыря нашего Христа Господа и, сообразно с тем знанием, истинные ли мы Его овцы? Знаю, что каждый из нас скажет: «Я знаю Христа Господа моего и верую в Него». Я же с дерзновением скажу, что мы не все знаем Его, хотя бы и все веровали в Него, ибо знаем верою, но не любовью. Верой и бесы знают Его, как говорит апостол: и бесы веруют, и трепещут (Иак. 2,19), – но так как они не имеют любви к Нему, то потому они и бесы, и не могут истинно знать Его, и чужды любви Его. Тот истинно знает

Пастыря своего Христа, кто поистине Его любит, для кого любовь к Богу доставляет сладость в сердце, у кого все желание и попечение направлены только к тому, чтобы иметь в себе возлюбленного своего Господа.

Может быть, кто-нибудь скажет: «Я люблю Господа моего, Иисуса Христа». Таковому я отвечу: если любишь Его, то зачем так тяжко огорчаешь Его? Если любишь Христа, то зачем вторично распинаешь Его мерзкими своими делами? Если любишь Христа, то зачем бесчестишь Его в себе самом, оскверняя студными нечистотами, и члены Христовы делаешь членами блудницы (см. 1 Кор. 6, 15)? Если любишь Пастыря своего, то почему не следуешь за Ним? Если любишь Бога, то зачем ненавидишь и оскорбляешь ближнего своего грабежом, хищением и всякими неправдами? Лжешь ты, говоря, что любишь Христа!

О, если бы ты истинно любил Его! Тогда бы ты никогда не захотел прогневлять Его грехами своими, а если бы когда и согрешил в чем-либо по немощи и забвению, то тотчас же исправился бы, ибо любовь быстро поднимает падающих. А так как ты постоянно и без страха совершаешь тяжкие грехи, не помышляя о покаянии и тем еще более опечаливая Христа, Бога твоего, то ты не любишь Его. А не любя, как можешь ты знать Его и усладиться этой вожделенной сладостью? Послушай, что говорит святой Иоанн Богослов: всякий согрешающий не видел Бога и не познал Его (1 Ин. 3, 6). Не зная же Его и не наслаждаясь Им, как можешь ты именоваться Его овцой?

Добрая и истинная овца Христова тот, кто не только верой, но и любовью знает Его и по любви к Нему отвращается от всякого зла, заботливо охраняет себя, чтобы не прогневать чем-либо возлюбленного Пастыря и Владыку своего, и все заповеди Его соблюдает, как говорит и Сам Господь в Евангелии: Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня (Ин. 14,21) (2).

* * *

Я ношу язвы Господа Иисуса на теле моем (Гал. 6,17). Ношение язв Господа Иисуса совершается у христиан трояким образом, слушатели возлюбленные! Во-первых, мученичеством, как это мы видим у апостолов и страстотерпцев. Во-вторых, добровольным самоумерщвлением, что видим у преподобных, и в-третьих, сердечной любовью к Богу, как это мы должны делать все (2).

* * *

Ради великой любви к нам Христос Спаситель терпит великую болезнь во всех членах Тела, слушатели возлюбленные! И это для того, чтобы привлечь нас к Своей любви, чтобы вместить во всех наших членах великую любовь к Себе. Терпит болезнь в сердце, чтобы человек любил Его всем сердцем; болезнь в голове, чтобы человек любил Его всей мыслью своей; болезнь в костях, утверждающих и укрепляющих все тело, чтобы человек любил Его всей крепостью своей; болезнь в руках, чтобы человек всегда обращал свои руки к возлюбленной стране небесной; Как вожделенны жилища Твои, Господи сил! (Пс. 83, 2); болезнь в ногах, чтобы человек, воспламененный любовью, так стремился к Нему, как лань охотно стремится к источникам вод (Пс. 41, 2); болезнь во всем Теле, чтобы мы прославляли Бога и в телах наших и в душах наших, которые суть Божии (1 Кор. 6, 20) (2).

Пока мы живем в мире сем, нам во спасение завещано крепко исполнять заповеди Божии о любви к Богу и ближнему, ибо так говорится; возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим; и возлюби ближнего твоего, как самого себя (Мф. 22, 37, 39). Слова же эти писаны у всех пророков и евангелистов.

С того времени, как человек взрослеет и начинает приходить в разум, он прежде всего делается ответственным в любви к Богу, ибо Он сотворил нас, благословенные христиане. А поскольку мы люди Вседержителя Бога и овцы паствы Его (см. Пс. 94, 7), то Он повелевает входить во врата Его исповеданием веры и во дворы Его (Пс. 83, 3), то есть в святые церкви, пением любви, ибо если кто полюбит что-либо, тогда все мысли свои и желание обращает на это. Ввиду этого заповедано учить любви к Богу всякого отрока с детства, ибо пятая книга Моисеева содержит следующие слова Самого Бога к израильтянам: Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть; и люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душею твоею и всеми силами твоими. И да будут слова сии, которые Я заповедую тебе сегодня, в сердце твоем и в душе твоей, и внушай их детям твоим, и говори о них, сидя в доме твоем, и идя дорогою, и ложась и вставая; и навяжи их в знак на руку твою, и да будут они повязкою над глазами твоими, и напиши их на косяках дома твоего и на воротах твоих (Втор. 6, 4–9).

Вот какие сильные слова заповеданы были людям, чтобы сердце человеческое нисколько не уклонялось от любви Божией к любви мира сего, к сластям телесным и соблазнительным, чтобы не прилипало и не любило бы какую-либо сотворенную вещь больше Творца, но чтобы христианское дитя, обученное в молодости, привыкло говорить, что существует Бог, сотворивший небо, землю и нас. Говорящий часто Его святое имя начнет, взрослея, бояться Его и слов Его, боясь же Его и зная, что Он все может, постарается хранить Его святые заповеди, своей благочестивой жизнью и проявлением христианского достоинства будет содействовать благу Святой Соборной Церкви и будет научаться воздержанию во всякой страсти души и тела. Усердствуя в этом с твердой мыслью, каждый сам в себе почувствует любовь Божию, и поистине всюду жив будет такой человек, ибо мир сей и все случающиеся здесь многие скорби и напасти не могут вредить ему и чем-либо озлоблять его. Сам Всеблагой Бог исполняющим с любовью Его заповеди говорит так: И будет так, если вы будете слушать заповеди Мои, которые заповедую вам сегодня, любить Господа, Бога вашего (Втор. И, 13). Если же кто любит Бога, то Бог возлюбит его самого, а он возлюбит и ближнего своего, как сказал Господь: люби его, как себя (Лев. 19,34) (2).

* * *

Любить Бога от всего сердца твоего и от всей крепости твоей постарайся, – и будет известно тебе спасение твое, и от всякого земного пристрастия освободишься (3).

* * *

Усердствуй, человек, ко Господу тепло, не ленись, дабы все было для тебя легко и радостно, дабы все было тебе желательно и любимо. Ныне ты ленишься и унываешь, ибо всем сердцем своим не любишь Господа. Тесным и прискорбным кажется путь, вводящий в жизнь, не любящим Бога, если же кто Его истинно возлюбит, никакого в том не будет иметь труда, но все ему будет радостно и желанно. Ибо святым, которые истинно и прилежно возлюбили Бога, всякий труд был нетруден, печаль была без печали, скорбь без скорби.

Некоторые из них, разжегшись Божественной любовью, и во сне не могли утолить своего желания к Богу, доходя до того, что презирали пищу и питье, не могли насытиться пресвятого Его имени, пречистых Его Божественных слов. Настолько они возгрели души свои Божественной любовью, что забывали, в теле ли они пребывают или вне тела (2 Кор. 12, 2), и с радостью ради Христа предавали себя на смерть. Иные настолько разжигались Божественной любовью, что подвизались как бы в чуждых им телах, в посте, молитве и бдении, предавали себя на раны и убиение и не чувствовали боли по причине своей великой любви к Богу, ибо ради любимого все любимо и желательно.

Но так как мы Господа своего истинно не любим, то и нетрудное дело кажется нам трудным, и нетяжкое кажется тяжким, и удобное неудобным. Итак, возлюбим истинно Господа, чтобы все было для нас легко и удобно, чтобы все было радостно и любезно: любящим Бога… все содействует ко благу, – говорит апостол (Рим. 8, 28) (3).

* * *

Припади любовью ко Господу Богу твоему тепло, прилепись к Нему всем сердцем твоим, возлюби Его от всей души твоей и ничего не предпочитай Его любви. Ибо в том твоя жизнь вечная, чтобы познал ты Господа Бога твоего, и возлюбил Его всем сердцем твоим, и прилепился к Нему всей душой твоей (3).

Любовь к врагам

Некоторые имеют обыкновение порицать последние времена и укорять нынешний немощный человеческий род, говоря: нет уже ныне на земле среди людей чудотворцев, как было прежде, которые совершали бы чудеса. Но не верьте им, возлюбленные мои слушатели! Если желаете, я покажу вам, что и ныне среди людей находятся чудотворцы, только внимайте тому, что я скажу: всякий, кто любит врага своего, – чудотворец. Слышите ли, что я говорю? Всякий любящий врага своего – чудотворец (1).

* * *

Любите врагов ваших (Лк. 6,27). Не думай, слушатель мой, что я скажу о тех врагах, которые воюют с нашим христианским отечеством и враждуют против нашей благочестивой веры. Говорю я не о тех врагах, которых, как богопротивных, подобает ненавидеть, согласно слову Давида: Не возненавидел ли я ненавидящих Тебя, Господи, и о врагах Твоих не сокрушался ли? Совершенною ненавистью возненавидел я их: они стали для меня врагами (Пс. 138, 21–22). Тех не только не любить, но далее необходимо выступать войной против них, полагая душу свою за христианское царство и за целость Церкви.

Однажды вопрос об этом нечестивые предложили святому христианскому философу Константину, нареченному Кириллом. Сарацины сказали: «Если Христос – Бог ваш, то почему вы не делаете так, как Он велит вам? Ведь Он повелевает вам молиться за врагов, делать добро ненавидящим вас, подставлять щеку бьющему. Вы же поступаете не так, но делаете совершенно противопололеное. Вы изостряете оружие на тех, которые с вами так поступают, выходите на борьбу и убиваете».

Блаженный Константин отвечал: «Если в каком-либо законе будут написаны две заповеди и даны будут для исполнения людям, то какой человек будет истинным хранителем закона: тот ли, который исполнит одну заповедь, или тот, который обе?» Ему сказали: «Тот лучший, который исполнит обе заповеди». Тогда философ ответил: «Христос Бога наш, повелевший нам молиться за обижающих и благотворить им (см. Мф. 5, 44), сказал нам и следующее: Больше той любви человек не может проявить в настоящей жизни, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15, 13). В каждом отдельном случае мы терпим причиняемые нам обиды. Вообще же защищаем друг друга, полагая души свои для того, чтобы вы, пленив братьев наших, не пленили бы с телами и их души, склонив их к своим богопротивным делам» (1).

* * *

Враги человеку – домашние его (Мф. 10, 36). Всякий имеет своего врага: тот – друга, этот – соседа, один – равного себе, другой – большего себя, третий – меньшего себя, четвертый – дальнего, пятый – ближнего недоброжелателя, враждующего, поносящего, клевещущего. Вот этих-то врагов Господь и повелевает любить: любите врагов ваших (Лк. 6, 27) (1).

* * *

Не удивительно, если кто любит любящих его, ибо это естественно, но удивительно то, если кто любит врага своего, ибо это противоестественно. Поскольку любовь к врагам – это понятие, стоящее выше природы, добродетель вышеестественная, превосходящая человеческое естество, следовательно, любящий врагов – это чудотворец. Что же касается того, что любовь к врагам – понятие вышеестественное, это мы сейчас увидим.

Не любить врагов своих – это явление свойственно человеку и естественно, ибо человек есть Божие создание, в природе которого насаждены три свойства: разум, желание и ярость, или гнев. Разумом он понимает доброе и злое. Хотением он желает иногда доброй вещи, а иногда злой. Гневом же, или яростью, насажденными в его природе, он естественно ищет отмщения своему обидчику, при этом ищет не только при своей жизни, но и после смерти.

Не вопиет ли кровь Авелева от земли к Богу, прося отмщения убийце своему Каину? Также и души святых, избитых за слово Божие, которых Богослов видел под жертвенником, не вопиют ли они громким голосом, говоря: Доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь… за кровь нашу! (Откр. 6, 10). В историях же мы читаем, что в греческом царстве брат Феодосий, убитый своим братом Константином, явился своему убийце брату, держа чашу, полную крови, и сказал: «Пей, брат». И кровь Вячеслава, князя чешского, убитого Болеславом при входе в церковь, оставшаяся на стене церкви и не стиравшаяся никакими способами, взывала к Богу подобно Авелевой крови. Также и в греческих актах мы читаем, что два римских юноши, неповинно убитые в Испании, явились римскому консулу, называвшемуся Марием, и просили его, чтобы он поднялся на отмщение за них.

Если все это происходило и после смерти, то тем более в жизни этой человеческое естество мстительно, как гневливое, яростное и не терпящее обиды. На это не нужно много доказательств и примеров, ибо каждый может сам убедиться как на себе, так и на других. Ведь иной более желает умереть, нежели терпеть от кого-либо обиду.

Итак, человеку, как уже сказано, прирожденно и естественно то, чтобы он не любил своих врагов и стремился к отмщению им. Поскольку же человеку свойственно не любить врагов, то и любовь к ним будет уже явлением вышеестественным, а все вышеестественное является чудесным. Вполне последовательным является то, что всякий любящий врага своего есть чудотворец, ибо он, побеждая и превосходя свое природное естество, достигает вышеестественной добродетели.

Какие же чудеса совершает такой чудотворец? Внемлем. Любящий своего врага и творящий ему добро просвещает слепого, слепого не телом, а умом. Слепотой же ума является безумие, подобно тому как слепотой тела является помрачение очей. Ничто так не помрачает умные наши очи безумием, как гнев и ярость…

Какой врач и какое врачевство может исцелить такую слепоту? Может незлобие, любовь и благодеяние того, на которого гневливый напрасно разъяряется. Гневливый, видя, что тот, на которого он гневается, не только не гневается взаимно, но даже проявляет особенную любовь и побеждает зло добром, перестает гневаться и стыдится самого себя, познавая свой грех и неповинность другого. Так было между гневливым Саулом и незлобивым Давидом.

Желающий может прочесть об этом в Первой книге Царств, я же приступлю к чуду добродетели.

Если кто имеет какого-либо недруга, гневающегося и напрасно ярящегося на него, он же, любя своего врага и благодетельствуя ему, превращает его из недруга в друга и из гневного в любящего, то такой просвещает слепого. Он отнимает от умных очей его безумное помрачение и делает его видящим и познающим свой грех, познающим то, что он гневается на неповинного.

Итак, любящий врага своего – это чудотворец, просвещающий слепого.

Любящий врага своего превращает в тишину волнующееся море, ибо гневливый муж назван Златоустом морем, возмущенным ветрами. Как волнующееся море выбрасывает на сушу все трупы, находящиеся в нем, так и гневливый в своей ярости выводит наружу подобно трупам все тайны друга своего, мечет их перед очами, обличает и обесчещивает.

Кто утишит такое море? Только тот, кто уничтожит причину волнения. Море не волнуется, если не поднимутся ветры и буря. Утихнет бурный ветер – исчезнет и волнение моря. Если гневливый муж, по Златоусту, есть море, возмущаемое ветрами, то этими ветрами, возмущающими сие море, являются пререкания, ссоры и противления. Прекрати пререкания и ссоры, отстань от противления, отними причину волнения – и ты увидишь море, волнение которого утихло. Поскольку же любящий своего врага не прекословит, не ссорится, не противится и таким образом уничтожает причину волнения таинственного моря своего недруга, то, следовательно, любящий врага своего – это чудотворец, превращающий море в тишину.

Любящий своего врага угашает огненную силу, ибо враждебный гнев в человеке как огонь, сожигающий дубравы, как пламя, опаляющее горы (Пс. 82, 15). С одной стороны, высоту своих добродетелей, с другой же – доброе имя и добрую славу ближнего своего он сжигает, уничтожает и как бы превращает в пепел. Разгоревшийся огонь погашается двумя способами: во-первых, водой, а во-вторых, разбрасыванием вещества, сжигаемого огнем. Гнев враждебника погашается подобными же способами: во-первых, молчаливой кротостью, как водой, а во-вторых, снисхождением, как разбрасыванием горящего вещества…

Кроткий и тихий муж, не подающий повода для гнева, не только не зажигает огня вражды, но и зажженный погасит…

Снисходить же к гневающемуся и ярящемуся и удаляться от очей его – это значит как бы разбрасывать горящие дрова далеко друг от друга, чтобы каждое в отдельности полено легче погасло. Поэтому-то апостол и поучает, говоря так: дайте место гневу (Рим. 12,19), – то есть снисходите, уступите, удалитесь немного от гневного лица…

Святой Амвросий возглашает: «Оружие праведного заключается в том, чтобы победить, уступая, подобно тому как искусные в стрельбе имеют обыкновение, убегая, сильнее ранить преследующих их». Поскольку же любящий своего врага гасит яростный огонь гнева своего недруга молчаливой кротостью, как водой, и снисходительностью, как разбрасыванием горящего вещества, то, значит, он чудотворец, погашающий огненную силу (1).

* * *

Любящий своего врага превращает горечь в сладость, как Моисей Мерру: пришли сыны израильские в Мерру – и не могли пить воды в Мерре, ибо она была горька (Исх. 15, 23). Полна горечи и вражда человеческая, почему апостол и увещевает, чтобы удалилась от нас всякая горечь. Какая же это горечь? Он сам объясняет: Раздражение и ярость, и гнев, и крик, и злоречие – та горечь, – говорит, – со всякою злобою да будут удалены от вас (Еф. 4,31).

Какую же кто может найти сладость в душе, огорченной гневом? Горька мысль, проникнутая злобой, горько досаждающее слово, укоряющее, обесславливающее, горько и начинание всякого дела, которое озлобляет не столько ближнего, как себя самого, подобно начинанию тех, которые совещались не есть ничего, пока не убьют Павла (Деян. 23,14). Чем может усладиться такая враждебная горечь? Чем усладилась Мерра, мы знаем: Моисей возопил ко Господу, и Господь показал ему дерево, и он бросил его в воду, и вода сделалась сладкою (Исх. 15, 25). Но какое то было дерево, ни мы не знаем, ни толкователи не догадываются.

Одни из еврейских раввинов говорят, что то дерево называлось «ад ел фа», которое по природе своей было горько и смертоносно. Бог, желая явить большее чудо в услаждении меррских вод, повелел положить горькое в горькое, смертоносное в смертоносное, противное врачуя противным, подобно тому как впоследствии и пророк Елисей солью исцелил бесплодные воды (см. 4 Цар. 2, 21).

Другие же говорят, что Бог не дал никому знать, какое то было дерево. По природе же своей оно было столь сладко, что своей сладостью оно могло превратить горечь вод в совершенную сладость, принимая в себя ту горечь, а сладость свою отдавая из себя водам. Это свое мнение они подтверждают словами Сираха, который говорит: Не от дерева ли вода сделалась сладкою, чтобы познана была сила Его? (Сир. 38, 5), – то есть, как говорят эти толкователи, сила сладости того дерева, не известная никому ни прежде, ни потом, была познана только в одно то время. Не согласуются толкователи относительно того дерева и не знают твердо, горько ли оно было или сладко.

Мы же твердо знаем то, что Мерра вражды и гнева человеческого может усладиться не горьким древом, но только сладким. Деревом сладким здесь духовно можно назвать сладкое доброе слово, сказанное ненавидящему, или же творение добра, являемое по отношению к ненавидящему. И то и другое поистине услаждает враждебную горечь. О слове говорит приточник: Кроткий ответ отвращает гнев (Притч. 15, 1), а о творении добра некто боговдохновенный советует в Патерике так: «Если узнаешь, что брат твой гневается на тебя, то пошли ему какой-либо дар».

Поскольку же любящий своего врага говорит ему и о нем доброе слово, по силе своей делает ему добро, благодетельствует, принимая как бы в себя горечь его вражды, терпеливо нося ее на себе, а сладость своей любви вливая в него, и таким образом горечь его гнева превращает в сладость дружбы и любви, то, следовательно, любящий своего врага – это чудотворец, превращающий горечь в сладость (1).

* * *

Любящий своего врага изгоняет беса от человека, ибо всякий гневающийся, враждующий против своего брата и мстительно ярящийся подобен бесноватому, и поистине бывает бесноватым (1).

* * *

Любящий своего врага укрощает дикого зверя и заграждает ему уста, подобно тому как некогда святой Даниил заградил уста львов (см. Дан. 14) Враждебный человек подобен зверю, который яростен, даже не будучи раздраженным, раздраженный же, он сильно и без меры разъяряется, терзает, кусает и пожирает.

О тигре естествоиспытатели говорят, что он очень не любит колокольного звона и от него приходит в такую ярость, что, кусая себя и терзая, он убивает самого себя. Враждебный и гневливый человек – это тигр, звук же колокола – это жестокое слово. Слово, как говорится, жестокое возбуждает гнев, и если раздраженный не может ничего сделать раздражающему, то сам себя съедает и как бы убивает, повреждая яростью свое здоровье.

Прекрасно увещевает Вилдад, друг Иова: «Зачем ты губишь душу твою яростью твоею?» (см. Иов 18, 4). Другой же перевод читает: «Зачем терзаешь душу твою?» Не бей в колокол, и ты не раздражишь тигра. Перестань произносить жестокие слова, и прекратится гнев твоего недруга.

О слоне также рассказывают естествоиспытатели, что он, будучи раздражен, ничем не может быть укрощен, как только звуком музыки, так что кормящие слона, пользуясь каким-то музыкальным инструментом, называемым индийцами скиндапсом, играют какой-то веселый мотив, и этой музыкой слон понемногу укрощается. Подобно тому и раздраженный враг неукротим, как слон. Когда же запоешь перед ним сладкую песнь, начнешь ему и о нем всюду говорить добрые слова, ты поистине укротишь его, согласно словам Сираха: Сладкие уста умножат друзей (Сир. 6, 5). Поскольку же любящий своего врага не раздражает его злыми словами, как тигра колоколом, но укрощает его добрыми словами, как слона музыкой, то, значит, любящий своего врага есть чудотворец, укрощающий дикого зверя и заграждающий ему уста, чтобы он больше не кусал и не съедал ближнего своего (1).

* * *

Любящий своего врага приходит в общение с Божиим естеством, когда делается сыном Его. Любите, – сказано, – врагов ваших… благотворите ненавидящим вас… да будете сынами Отца вашего Небесного (Мф. 5, 44–45). Что же может быть больше? Какое еще нужно большее чудо?..

Люби врага своего, и ты будешь новым чудотворцем: ты спасешь и свою, и его душу. Если же мне не веришь, то испытай на себе самом: начни отныне любить. Сын же Божий будет тебе в том порукой: небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут (Лк. 21,33). Ты, без сомнения, будешь сыном Вышнего (1).

* * *

Что хлеб для тела, то и слово Божие для души. Слово Божие для души есть хлеб духовный.

Поскольку же и это слово: любите врагов ваших (Мф. 5, 44; Лк. 6, 27) – слово Божие, исшедшее из уст Самого Христа Бога, значит и слово это, особенно же само дело этого слова, есть хлеб. Любовь к врагам – это хлеб.

О какой жесткий, какой твердый этот хлеб: он как камень! Любить врага своего – значит грызть камень. Напрасно глупые иудеи, услышав Христа Господа, говорящего: Я хлеб живый. Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни, – порешили: какие странные слова! кто может это слушать 7 (Ин. 6, 51, 53, 60). На это слово: Любите врагов, – тоже кто-либо может сказать: Какие странные слова! И поистине оно странно, ибо человеку так же естественно не любить врагов, как и любить друзей.

И в Ветхом Завете написано: люби ближнего твоего (Лев. 19,18) и ненавидь врага твоего (Мф. 5, 43), – а для того чтобы преодолеть что-либо естественное и изменить установленное древним законом потребуется немалый труд. Это то же, что переставить на другое место большой и сдвигаемый с большим трудом камень. Об этом свидетельствует и святой Амвросий, говоря: «Велик труд – любить врагов, и многим эта вещь кажется настолько неудобной, как будто ее невозможно и понести, ибо она повелевает больше, чем возможно стерпеть человеческой природе».

Как жесток этот хлеб, то есть любовь, об этом следовало бы спросить святого первомученика Стефана, которого иудеи побили камнями. Летят бросаемые на него камни, как дождь, а он молится о врагах своих: Господи! не вмени им греха сего (Деян. 7,60). О, поистине, велик труд, велика твердость – принимать жестокие удары по телу камнями, а сердцем не злобствовать, молиться о своих убийцах и любить своих врагов! Хорош желудок, который может переварить камни, хорошо, говорю, то сердце, которое может незлобиво стерпеть вражду врагов, несправедливые обиды от них и притеснения.

Но посмотрим на пользу того каменного хлеба, то есть любви к врагам, посмотрим, какое великое здоровье он приносит душе. Святой первомученик! Изнемогая телом при побиении камнями и склоняя уже колена на землю, не изнемогаешь ли ты и душой? Нет, говорит, но смотрю на небо. Скажи же нам, Божий угодник, что ты видишь на небе? Вижу, – говорит, – славу Божию, вижу небеса отверстые и Иисуса, стоящего одесную Бога (Деян. 7,55–56).

О какая польза, какое душевное здравие! Вот мы видим, как скоро и действенно та каменная жестокость превратилась в мягкий, теплый хлеб и даже в манну, как для раба Божия каждый камень был, что пирог теплый, помазанный теплой его кровью. Он согрел их, он смягчил их теплой любовью ко врагам и теплой молитвой, исходящей из теплого сердца (1).

* * *

Спросим еще святого апостола Павла, каким ему кажется тот каменный хлеб, любовь ко врагам? В своей апостольской книге он говорит о себе так: От Иудеев пять раз дано мне было по сорока ударов без одного; три раза меня били палками, однажды камнями побивали (2 Кор. И, 24–25). Поистине, жесток этот хлеб, не вкусны палки и камни. Что же ты, святой Павел, говоришь под теми палками, под теми камнями? Послушаем, что он говорит: Истину говорю во Христе, не лгу, свидетельствует мне совесть моя в Духе Святом (Рим. 9,1).

Не божись, святой апостол! Мы поверим тебе и без божбы. Скажи же нам, что ты говоришь? Великая для меня печаль, – говорит, – и непрестанное мучение сердцу моему (Рим. 9,2). Как же не скорбеть? Ведь бьют палками, побивают камнями. Нет, говорит, не о том скорблю и болезную, что я побиваем камнями. Так о чем же? О тех самых, которые меня бьют. Я скорблю о том, что они лишаются своего спасения, что они идут в ад, а мне желательнее, чтобы я сам за них пошел в ад, лишь бы только они спаслись: я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то есть Израильтян (Рим. 9,3–4). Внемлем словам Павловым, внемлем его высшей любви к своим врагам: он не ужасается того, чтобы быть отлученным от Христа и пойти в ад, лишь бы преследующие и бьющие его израильтяне не погибли…

Святой Павел, желая быть отлученным за израильтян, своих братьев, неповинно враждовавших против него, преследовавших и бивших его, не погубил любви ко Христу, но сильнее проявил ее, умножил ее; не погубил, но умножил. Ведь он любил их ради любви ко Христу, и притом любил так же, как и Христос возлюбил нас, грешников, врагов Своих, как пишется об этом: Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками (Рим. 5,8).

Христос нас возлюбил так, что не погнушался, не отказался понести проклятие за нас, согласно слову того же апостола: Христос искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою (Гал. 3,13). Если же Христос так возлюбил нас, то что удивительного в том, что и Его угодник, святой Павел, из любви к Нему так любит врагов своих, что не страшится даже и отлучение понести за них?

Посмотрим же теперь, во что обратился тот каменный хлеб, то есть любовь к врагам, когда святой Павел иудеями был забросан камнями? Что он говорит после того, как терпеливо перенес избиение палками и камнями, и после того, как проявил такую любовь к бившим его? Знаю человека, который… восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке… что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать (2 Кор. 12, 2–4).

А что для человеческой души полезнее неба? Что человеческому сердцу слаще рая? Вот мы видим, что палки и камни для святого Павла превратились в небесную пищу и в райское наслаждение: еще будучи во плоти, он уже познал третье небо, исследовал райские стези, видел то, что не видел глаз, слышал то, что не слышало ухо, и насладился такими сладостями, которые не приходили на сердце человеку (1 Кор. 2, 9).

Тверд хлеб – любовь к врагам, зато очень полезен; жесток, но целителен; невкусен, но подает здравие душе; горек, но приносит вечную сладость. Любите же врагов ваших (1).

* * *

Кто хочет соблюсти заповедь Господню о любви к врагам, тому невозможно не вкусить горечи. Любовь эта не живет без горечи. Кому ведь сладко терпеть досаждения, обиды, поношения, осуждения, хуления и несправедливые обесславливания? Святой Павел скорее мог претерпеть раны, удары и бросание камней, нежели злые слова злых людей, отнимающие у него добрую славу его. Для меня лучше, – говорит он, – умереть, нежели чтобы кто уничтожил похвалу мою (1 Кор. 9, 15).

Эта горечь хотя и невкусна, однако же для душевного здоровья весьма полезна, целительна, и испивается она не иначе как терпением, ибо истинная любовь, согласно апостольскому слову, должна быть терпеливой. Любовь, – говорит он, – не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит, любит и терпит (1 Кор. 13, 5–7). Пусть же терпение будет для нас на духовной трапезе чашей горького питья, но здорового (1).

* * *

Сбывается на нас евангельское слово: по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь (Мф. 24, 12). Господь наш нелицемерно возлюбил врагов, как сказано, а мы не очень любим и друзей наших, относящихся к нам с приязнью. Мы скорее любим их лицемерно, нежели на самом деле, а недругов наших мы и не помышляем когда-либо любить. Господь же наш громче трубы взывает к нам в Евангелии: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного (Мф. 5, 44–45) (1).

* * *

Любить нужно не только братию, но и врагов, любить необходимо и ненавидящих нас, и досаждающих нам и никогда не делать им зла (3).

Любовь плотская

Помни, что временная сладость и плотская красота – это гной, и в тление обращается, и никогда к настоящим вещам бессловесно не пригвоздишься. Плотской любовью не уводись и утешения своего в ней не полагай, ибо она обманчива, ложна, лицемерна, непостоянна и вовеки не пребывает (3).

* * *

Внемли, какое утешение и покой приносит плотская любовь и сладость: ненадолго сладость, и потом тяжесть; ненадолго похоть, и потом мерзость; ненадолго красота, и потом гной; ненадолго утешение, и потом скорбь; и так всегда: непрестанно радуется и прельщается душа. Презревший же все это и прилепившийся истинной любовью к Господу, во всем без печали и без болезни пребывает, ибо плотская бессловесная похоть и любовь безумны и во всем слепы, много раз пленяется и связывается человек и не ведает, чего ради связывается: ибо ни вечной жизни не подает она, ни чести и славы не придает, но, скорее, отнимает. Если красотой человек бессловесно пленится, но Бог ее создал; если благолепием и благим нравом, но Бог все устроил. К Богу, все сотворившему, наиболее подобает прилепляться, ибо от Него есть все, а не от тленной твари (3).

* * *

Что к твари прилепляешься, а не к Творцу твари? Более почитаешь тварь, нежели Создавшего ее? Красоту, нежели так Украсившего ее? Ибо кто какое-либо дело хвалит более, нежели сделавшего его? Не все ли говорим, когда видим какое-либо искусно сделанное дело: о как велик и премудр художник, сделавший это дело? Не все ли удивляемся и хвалим художника более, нежели дело сделанное? Делу же не так удивляемся, ибо дело не само себя сделало и никогда сделать не может. Так и Богу в Божием удивляться и похвалять Его должны, и к Нему всей душой своей прилепляться, а не к тленной твари. Ибо если хвалишь тварь, лучше хвали создавшего ее; если любишь тварь, лучше люби сотворившего ее, ибо тварь истлеет и в прах и пепел обратится, Господь же один вечен и пребывает во веки вечные. Итак, ты не должен сильно любить тварь, ибо тварь не сама себя сотворила. Хотя бы и красива была тварь, но не сама себя так украсила, хотя бы и благолепна была, но не сама себя так сотворила. Поэтому к Творцу всей твари и Создателю всем сердцем прилепляйся, откуда и сам ты весь, ибо нигде более не обретешь вечного покоя и тихого пристанища, как только в Господе Боге и в пресвятой его благодати. Ибо прилепление к твари – это смерть, а прилепление к Творцу твари – это жизнь и присносущая радость (3).

Многие исполняли плотские похоти и истлели, и ныне исполняют, и они истлеют. Не пребудет плотская любовь и похоть вовеки, и красота временная не останется, но обратится в тление. Не пребудет богатство, не снизойдет слава, ибо смерть, придя, все это погубит, как некто сказал (прп. Иоанн Дамаскин, гл. 2). Мир этот и все настоящее вскоре изменяются, и похоть плотская и всякое земное наслаждение как тень проходят. Нет такой плотской похоти и любви, которая не превратилась бы в тяжесть, и нет красоты временной, которая не превратилась бы в тление, и нет сладости плотской, которая не претворилась бы в мерзость. Нет нигде верного упокоения, только в едином Господе Боге, как и пророку Илии на горе Хоривской было сказано: не в буре страстей Господь, и не в огне блуда и разжигании страстей, и не в вихре всякой греховной страсти, но в веянии тихого ветра—бесстрастия и чистоты, – там Господь и благодать Его (3 Цар. 19, 12), там и вечный покой (3).

* * *

Сколько было в мире красивых лиц! – и истлели. Сколько было благолепных тварей! – и исчезли. Сколько было благоугодных и любимых тварей! – все в смрад и гной обратились, исчезли, как будто никогда и не были. Ибо там, в грядущей жизни, ни женятся, ни выходят замуж и уже не могут друг друга плотски любить, но пребывают как Ангелы Божии (Мф. 22, 30), о Самом только

Господе Боге всегда радуясь и веселясь. Не временной красотой, не любовью и похотью плотской будут утешаться, но только Самим Господом и благодатью его (3).

* * *

Воистину окаянная эта похоть и любовь плотская, за которой вслед шествует тяжесть. Суетна воистину эта сладость, которая влечет за собой горесть. Суетна эта красота, которая в смрад и гной обращается, которая не дарует ни покоя, ни жизни вечной, но отнимает их. Напрасно человек утешается тем, что вскоре отойдет от него, напрасно прилепляется душой к тому, что с ним не пребудет вовеки, всуе прилагает свое сердце к тому, что, как тень, исчезает(3).

* * *

Любовь и похоть плотская никогда не утоляются и не успокаиваются. Собери от всех стран красоты, от всего мира похоти, – будет ли успокоена душа? Никогда, ибо одна такую имеет красоту, другая же иную, одна такую имеет лепоту, другие же иную. Если же со всеми ними в сердце твоем захочешь любодействовать, то как будешь иметь в своем сердце тишину и покой? Никак. Ибо сегодня ты одного вожделеешь, потом же иного; ныне это возлюбил, и потом разочаровался; ныне этим радуется душа, в другое же время иным, и так непрестанно пребывает в рабстве и никогда упокоеваемой не бывает. Возлюбивший же истинно Бога, и прилепившийся всем сердцем к Господу, в мире и покое всегда пребывает (3).

* * *

Нет ли покоя в плотской любви, в сладострастной бессловесной похоти? И в этом нет покоя, ибо плотская любовь – это не истинная любовь, но ложная, лицемерная, прельщающая, недоуменная, и до тех пор, пока все делается по воле и страсти человеческой. Чем более кого плотски возлюбишь, тем сильнее тому бессловесно поработишься, тем более любимый лукавствует, ухищряется, растлевается, развращается; на глазах так, за глаза иначе, гордится, самолюбствует. Итак, совершенной, истинной тишины и покоя в плотской любви никогда не найдешь, но только молву и смущение, прельщение, бессловесную связанность и отчуждение от Бога (3).