«Место спасительного изгнания»

Прибыли они в Визингу только на третий день. Найти место для жилья было практически невозможно – к ссыльным везде относились, как к преступникам. Но потом Господь послал добрых людей, которые жили рядом с Визингой, в селе Среднем Кольеле. Они и приютили у себя странников. «Местом спасительного изгнания» называл Владыка Серафим свою первую ссылку. Ежедневно он совершал все Богослужения дневного круга. Утро начинал с правила, затем служил Божественную литургию, за ней – чтение Священного писания. После обеда – девятый час, повечерие, три канона и акафист, в 6 вечера – вечерня и утреня. Перед сном – молитвы на сон грядущим, а потом еще пятисотница и монашеское правило.

Летом молился в лесу. Он устроил себе здесь пустыньку – круглый холмик, на котором послушницы из камушков выложили на греческом языке слова «исполла эти деспота». В праздники служили соборно – Владыка, игумен, четыре ссыльных протоиерея и иерей. Анна вышила батюшке облачение, связала ковер с орлецом, сделала панагию с камушками, митру, крест, палицу, а зыряне вырезали из дерева дикирий и трикирий. На изгнаннические богослужения приходили местные жители. Смысла тропарей и молитв они не понимали, но молились очень искренне, прикладывали руки к груди и все говорили: «О Господи, о Господи». Матери приносили своих детей под благословение Владыке, детишки прибегали за конфетами, а те, которые постарше, называли Владыку «Тихон» – видно, он вызывал у них в воображении образ Патриарха.

Весной 1925 года окончился срок ссылки. Сколько радости было, когда в день Благовещения Пресвятой Богородицы пришла весть об освобождении! Но тут же радость была омрачена телеграммой о смерти Святейшего Патриарха. В этот день Владыка отправляет своей пастве письмо: «Всем, всем, всем оставшимся верным дмитровцам. Мир вам, утешение в скорбях ваших, исцеление в болезнях ваших, терпение в долгой разлуке нашей, родные мои, возлюбленные о Господе Иисусе, дорогие, приснопоминаемые в недостойных молитвах моих, дмитровцы мои, Бога любящие и Богом любимые чада мои, мир вам и благословение. Давно не видал я уже вас, давно не молился с вами, давно не причащал вас Чашей Вечной Жизни, давно не беседовал с вами усты ко устам, лицем к лицу, давно… Паства моя любимая, потом моим политая, трудами моими вспаханная, в болезнях немалых засеянная. Блюди убо, зорко смотри, да не плевелы греха, неверия или раскола покроют тебя. Да цветешь ты присно цветами веры православной, апостольской, святительской, да благоухаешь ты надеждой на всеблагий и премудрый Промысел Божий, скорбями и испытаниями грехи наши очищающий, да не увянет в тебе присно любовь христианская, все покрывающая, прощающая, немощи немощных носящая, а не себе угождающая.

Дмитровцы мои верные, дмитровцы мои родные, скорбит мое сердце вместе с вашим сердцем и за Ангела Хранителя нашего, веси, нивы наши благословляющего всегда. Не стало его, ушел он. Словно не выдержало сердце его всей горечи, всей боли, всей скорби, всей неправды, измены Евангельской правде церковной. Не выдержало, разбилось. Помоги нам, Господи, это лишение с терпением понести и утерянное сокровище паки увидать. Умоляю вас, яко детей своих родных: бойтесь волков в овечьей шкуре, живцов.

Они полны диавольской гордыни, самочиния, бесчиния, они сладко говорят, но горько их слушать, на языке у них мед, а на сердце лед. Яд аспидов под устами их, гроб отверст – гортань их, и, когда они говорят, говорят ложь, яко чада отца лжи – диавола. Блюдитесь от них, не молитесь с ними, они лишают души спасения. Храни вас Господь в вере православной тверды и незыблемы – о сем ежедневно молитвы мои к Пастыреначальнику Христу воссылаю.

Благослови вас Господь, укрепи, утверди. Видеть вас хочу, беседовать, петь Господу вместе хочу, стосковался уж по вас. Болящие, не унывайте, ибо болезнями спасаетеся, бедные, не ропщите, ибо нищетою богатство нетленное приобретаете, плачущие, не отчаивайтесь, ибо утешение ожидает Духа Утешителя вас. Не гневайтесь, не сетуйте друг на друга, не злобьтесь, не бранитесь, не гневайтесь, а злобьтесь только на грехи, на беса, к греху влекущего: гневайтесь на еретиков, с ними не мирствуйте, а между собой, верные, в мире, в любви, в согласии живите. Имущие, помогайте неимущим, богатый, больше давай, убогий, по силе своей милосердствуй… По сему уразумеют все, яко мои ученицы есте, аще любовь имате между собою. Мир посылаю вам, мир Христов даю вам. Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любы Бога и Отца и причастие Святаго Духа буди со всеми вами. Аминь. Отец».

В день святого Стефана, епископа Великопермского, 26 апреля/9 мая 1925 года, Владыка, протоиерей Иоанн Муравьев, Анна и Клавдия выехали из Кольеля. В это время на севере – половодье, потому дорога была трудная и опасная. Приехав в Усть-Сы- сольск, первым делом встретились с митрополитом Кириллом (Смирновым), который формально был освобожден. Он ждал возможности уехать в Москву, но власти делали все возможное, чтобы не выпустить его из ссылки. И его не освободили, а вскоре отправили по этапу дальше. Провожая епископа Серафима в Москву, митрополит с грустью сказал: «Я видел сон, будто надо мне плыть по бушующей реке к Москве. Но огромная льдина преградила путь, и я остался на берегу…»

У Преподобного Серафима

Возвратившись из ссылки, Владыка Серафим сначала поехал к своему духовному отцу – старцу Алексию. Время было такое, что приходилось дорожить на свободе каждым часом, и никто не знал, что будет с ним через день… Потом Владыка отправился в родной Дмитров. Грустно было в «Богоспасаемом граде»: на древней святой земле вовсю хозяйничала новая власть. Храмы и монастыри закрывались, духовенство отправлялось в ссылки… На территории древнего Кремля был устроен музей, Борисоглебская обитель должна была вот-вот закрыться.

Плохое питание в тюрьме, ссылка, неустроенность, беспокойство о своих духовных детях – все это, конечно, сказалось на здоровье архипастыря. Участились приступы желчекаменной болезни – боли иногда были такие невыносимые, что Владыка терял сознание. В Дмитровском управлении приезду епископа совсем не обрадовались и тотчас препроводили его в Москву.

Матушка Алипия, игумения Борисоглебской Аносиной пустыни, расположенной в 15 верстах от Звенигорода на реке Истре, предложила епископу Серафиму пожить у нее в монастыре. Владыка с радостью согласился и под праздник Тихвинской Божией Матери, 25 июня/8 июля 1925 года, приехал в обитель. Игумения предоставила Владыке архиерейский домик, где он и прожил все лето. Каждое утро епископ Серафим в храме святой великомученицы Анастасии служил Литургию. Покровительство святой Анастасии Узорешительницы было особенно важно в это время: в любой момент епископ мог оказаться в тюрьме…

В сентябре 1925 года Митрополит Петр (Полянский) – единственный, находившийся на свободе, кандидат на должность местоблюстителя Патриаршего Престола – вступил в свои обязанности. Владыка сразу же вызвал епископа Серафима в Москву и назначил его своим ближайшим помощником. По благословению митрополита, епископ Серафим стал работать в канцелярии Патриархии, принимая посетителей. Но скоро Владыку Петра арестовали, канцелярию опечатали. В завещательном распоряжении, оставленном на случай своего ареста (от 23 ноября/6 декабря), он написал: «Временное управление Московской епархией поручаю Совету Преосвященных московских викариев, а именно: под председательством епископа Дмитровского Серафима (Звездинского) епископу Серпуховскому Алексию (Готовцеву), епископу Клинскому Гавриилу (Красновскому), и епископу Бронницкому Иоанну (Василевскому)». После ареста митрополита Петра 27 ноября/10 декабря 1925 года митрополит Сергий (Страгородский) назначил временно управляющим Московской и Коломенской епархией епископа Петра (Зверева), и епископ Серафим решил уехать из Москвы в Аносину пустынь. Поселился он в этот раз не в обители, а на монастырском хуторе близ станции Кубинка Звенигородского уезда. Здесь, в дремучем лесу, стоял теплый дом-пустынька, с храмом Преподобного Саввы Звенигородского, в котором Владыка стал ежедневно служить. Три аносинские сестры, жившие на хуторе, очень полюбили епископа. Холодными зимними вечерами они собирались у ног Владыки, и он читал им главы из Евангелия или рассказывал о жизни святых…

Зимой у епископа Серафима участились приступы желчекаменной болезни. Однажды от боли он потерял сознание и был на грани смерти. Долго лежал без памяти, а потом громко спросил: «Кто прошел в алтарь за перегородку?» Когда ему сестры сказали, что никого в комнате нет, он ответил: «Это святитель Христов Алексий посетил меня, снимите грелку, встану…» Оделся и прошел за перегородку, где была устроена домашняя церковь. Ко всеобщему удивлению, на Престоле в алтаре горела лампадка. Владыка надел малый омофор и стал служить молебен святителю Алексию, митрополиту Московскому. При последнем возгласе лампада погасла. В ней не было ни капли масла. После этого чудесного посещения приступы долго не мучили Владыку. К весне переехали в монастырь и встретили в нем Пасху 1926 года. Здесь епископ Серафим рукоположил во иеромонаха своего иеродиакона – отца Аристарха.

В июле архипастыря неожиданно вызвали на Лубянку и потребовали немедленного выезда из Москвы – по крайней мере, на полгода. Из всех предложенных мест Святитель выбрал Дивеево – удел Божией Матери. На Лубянке сказали: «Будем организовывать Синод, а вы помешаете». Господь привел Владыку Серафима в «четвертый удел Божией Матери», который так любил, опекал, молитвенно окормлял преподобный Серафим Саровский.

Серафимо-Дивеевская обитель, как и большинство монастырей в то время, была на грани закрытия. Поэтому настоятельница, игумения Александра, не очень благожелательно встретила Владыку, опасаясь, что ссыльный архиерей привлечет внимание местных властей. Кроме того, здесь уже жили два архиерея: архиепископ Тамбовский Зиновий (Дроздов) и епископ Нижегородский Филипп (Гумилевский). Несколько месяцев игумения не позволяла Владыке Серафиму служить. Но в конце концов смирение и кротость архипастыря смягчили ее, и она очистила подвальный храм во имя иконы Божией Матери «Утоли мои печали» под Тихвинской зимней церковью, где епископ Серафим стал ежедневно совершать раннюю литургию. После службы он шел на Канавку, обходил ее по завету своего Небесного покровителя Преподобного Серафима, читая полтораста «Богородице, Дево, радуйся». Летом приходил в небольшой лесок, где творил свое молитвенное правило.

Духовные дети рассказывали, что однажды один местный коммунист очень заинтересовался: что это ссыльный архиерей все в лесочек ходит. Решил он последить за ним, пришел к лесочку и спрятался в кустах. Сел и ждет. А епископ встал на колени и поклоны кладет. Час прошел, другой, а он все кланяется. Устал коммунист, вышел на опушку и сидит, ждет Владыку. Смотрит, идет архиерей домой. «Дай, – думает, – поговорю с ним». Поздоровался и говорит: «Посидите немножко, отдохните со мной. Скажите мне что-нибудь по духу и понятное для меня…». А Владыка и говорит: «Да, вниз легко спускаться, а на горку весьма трудно – сил не хватает…»

Дивеево. Современный вид

19 июля/1 августа 1926 года, в день прославления Преподобного Серафима, Владыка служил вместе с епископом Зиновием в Сарове. Епископ Серафим помазывал около раки Преподобного. На этот праздник был особенно большой наплыв богомольцев, все предчувствовали, что монастырь доживает свои последние дни. Многочисленные здания обители уже отобрали большевики, а братии пока милостиво были оставлены храмы и два монастырских корпуса. Этим же летом арестовали игумена Саровского монастыря Мефодия (Коковихина) и с ним четырех иеромонахов (Маркеллина, Леонида, Иерофея и Макария). В Саров они больше не вернулись.

Необычный наплыв паломников не остался не замеченным сотрудниками ОГПУ. В престольный праздник они насчитали в Сарове 10–11 тысяч человек со всех концов России. В сентябре 1926 года в Москве комиссия по проведению декрета об отделении церкви от государства при ЦК ВКП(б) решила: «Принимая во внимание, что Саровский и Дивеевский монастыри являются тем пунктом стечения, куда собираются отовсюду черносотенные элементы – поручить ОГПУ монастыри, как таковые, ликвидировать, удалить из них весь политический вредный элемент…» Возвратившись в Дивеево, епископ Серафим застал там представителя нижегородского НКВД, который сообщил, что въезд в Саров архипастырю теперь запрещен.

Зиму 1926–1927 годов Владыка Серафим прожил в корпусе за Канавкой, в комнатах Елены Ивановны Мотовиловой. В дни, когда Владыка жил в Дивееве, началось разорение Саровской обители. Епископ Серафим пережил надругательство над святынями Сарова, был свидетелем начала мученического пути мощей преподобного Серафима.

Дивеевская монахиня Серафима Булгакова в своих воспоминаниях о закрытии Саровской и Дивеевской обителей рассказывала: «В воскресенье Недели мытаря и фарисея приехали изверги разгонять Саров. Это длилось до 4-й недели Великого Поста… Выгонять монахов было трудно. У них у всех почти были отдельные келии с отдельными выходами, имелось по несколько ключей. Сегодня выгонят монаха, а назавтра он опять придет и запрется. Служба в церквях еще шла. Наконец, в понедельник Крестопоклонной недели приехало много начальства. Сгребли все святыни: Чудотворную икону Живоносного Источника, гроб-колоду, в котором лежал 70 лет в земле Батюшка Серафим, кипарисовый гроб, в котором находились мощи, и другое. Все это сложили между царскими покоями и северным входом Успенского собора, устроили костер, зажгли… Мощи же батюшки Серафима, то есть его косточки, как они были облачены в мантию и одежды, все это свернули вместе и вложили в синий просфорный ящик. Ящик запечатали, а сами разделились на 4 партии, сели на несколько саней и поехали в разные стороны, желая скрыть, куда они увезли мощи… Однако, как ни хотели скрыть концы, но когда тройка со святыми мощами въехала в село Кременки, там на колокольне ударили в набат… После этого служба в Сарове прекратилась, и монахи разошлись, кто куда… На 4-й неделе Великого Поста разогнали Саров, а после Пасхи явились к нам… Начались обыски по всему монастырю, по всем корпусам… В эти тяжелые дни пошла я к блаженной Марии Ивановне. Она сидела спокойная и безмятежная. “Мария Ивановна, поживем ли мы спокойно?” – “Поживем. – Сколько? – Три месяца!..”

Начальство уехало. Все как будто пошло опять своим чередом. Прожили мы ровно три месяца, и под Рождество Пресвятой Богородицы, 7/20 сентября 1927 года, нам предложили уйти из монастыря. Все это лето монастырская жизнь днем проходила как будто бы своим обычным порядком, но как только начиналась ночь, откуда-то прилетали совы, садились на крыши корпусов и весь монастырь наполняли своим зловещим криком, и так было каждую ночь. Как только объявили разгон, совы сразу куда-то делись. В то время жили у нас в ссылке двое Владык: архиепископ Зиновий Тамбовский и епископ Серафим Дмитровский. В самый разгар праздника Рождества Богородицы Владыка Зиновий служил обедню в храме Рождества Богородицы. Певчие запели стихиру “Днесь, иже на разумных престолех почиваяй Бог…”, и не смогли дальше петь. Все заплакали, и вся церковь плакала. Владыка Серафим служил обедню в Соборе. После обедни он произнес проповедь, а в ней такие слова: каждому из нас поднесена чаша, но кто как ее примет. Кто только к губам поднесет, кто отопьет четверть, кто половину, а кто и всю до дна выпьет. Также он говорил, что в монастыре все мы горели одной большой свечой, а теперь разделяемся, каждая своей отдельной свечечкой… В следующую ночь оба Владыки, матушка Игумения, благочинные и некоторые старшие сестры были арестованы и отправлены в Нижний Новгород… В последнюю зиму перед разгоном у нас два или три раза ни с того, ни с сего начинали звонить часы: раз днем, а другой раз ночью. Так долго, что все мы даже выходили слушать… В мирное время часы отбивали: “Пресвятая Богородица, спаси нас”, потом были испорчены и молчали. В туже зиму у иеромонаха Гедеона был случай с будильником. Показывал все нормально, и вдруг стрелка повернула обратно, отошла на час назад и опять пошла, как положено. Когда я была у Марии Ивановны под Новый 1927 год, я спросила об этом блаженную: “Что это значит?” Она ответила: “Часы – они вещие. Они правды ищут, а правды на земле уже нет…”»

Дивеево. Современный вид

Мать Игумения дала Владыке Серафиму часть мощей от главы преподобного Серафима – эта частица была с Владыкой до мученической кончины.

Около двух недель пробыли узники в Нижнегородской тюрьме. Духовные дети Владыки Серафима узнали от тюремного врача, что у него снова начались приступы болей в печени. Анна решила хлопотать о том, чтобы ей отдали больного отца на поруки. В управлении НКВД ее долго гоняли по инстанциям, предлагали доносить, но потом вдруг сказали, что архиереев и игумению освободят (сестер отпустили раньше). В это уже как-то не верилось… Но 25 сентября/8 октября 1927, в праздник преподобного Сергия Радонежского, всех действительно освободили. Через несколько дней, 4/17 октября, – снова вызов в НКВД. На этот раз всем троим выдали на руки документы и потребовали срочно отправляться в Москву. Приехав в Москву, Владыка сказал: «Легче упокоиться навеки, чем так скитаться».