Итак, средневековые врачи высказывали очень разные точки зрения на вопросы женского здоровья. Не меньшее разнообразие мы видим и в судьбах средневековых женщин, которым не повезло заболеть. Конечно, речь о недугах, от которых было трудно или вовсе невозможно избавиться. Если хворь длилась недолго, требовала минимальной помощи или проходила сама собой, никаких последствий это не несло, как и сегодня. Подхватить несерьезную «заразу» легко, особенно в условиях города, и к этому относились с пониманием. Но долгие и тяжелые недуги – другая история. И женщины, и мужчины, которым пришлось с этим столкнуться, могли так и не вернуться к прежней жизни.

Впрочем, многое зависело от того, к какому социальному слою принадлежала заболевшая. Высокопоставленные семьи могли позволить себе содержать человека в тяжелом состоянии и обеспечивать все необходимое, включая постоянный уход. Поэтому представительницы элиты нередко оставались жить в привычных условиях даже при самых страшных недугах. Великая княгиня Владимирская Мария Шварновна (ок. 1158–1205/1206), супруга Всеволода Большое Гнездо, болела семь лет. Какой недуг ее поразил, сказать сложно: летопись сообщает лишь о том, что она «лежала в немощи». Впрочем, в ближайшие годы мы наверняка узнаем об этом что-то новое. В 2015 году при реставрационных работах в соборе Успенского Княгининого монастыря во Владимире ученые обнаружили останки женщины 45–50 лет. Судя по описаниям, именно в этом приделе собора и была похоронена Мария Шварновна, основательница обители, – Княгининым монастырь называется в ее честь. Останки несут явные следы артроза. Может быть, это заболевание и мучило женщину, не давая ей подняться с постели. Впрочем, у матери двенадцати детей вполне могли быть и другие проблемы со здоровьем. Так или иначе, ее состояние на протяжении семи лет оставалось очень тяжелым. Говоря о том, что Марии пришлось выдержать во время долгой болезни, летописец называет княгиню «новым Иовом» – сравнивает ее с одним из самых долготерпеливых библейских праведников. Затем книжник сообщает, что княгиня была пострижена в монахини за 18 дней до смерти. Нам известно, что больных, которые предполагали провести в монастыре остаток жизни, нередко постригали вскоре после того, как они оказывались в обители. Видимо, Мария Шварновна провела мучительные семь лет в миру – скорее всего, при дворе своего мужа, в знакомых условиях. Само решение принять постриг далось великой княгине и ее семье нелегко. По словам летописца, в монастырь ее провожал весь город: бояре и их жены, епископ, настоятели и монахи всех ближайших обителей и простые горожане «со слезами многими». Присутствовала княжеская семья: сын Георгий (Юрий) и дочь Всеслава, которая, возможно, специально для этого приехала во Владимир. Был там и сам великий князь Всеволод. Его присутствие показывало, что супруга удаляется в монастырь с его согласия. Несомненно, у него была возможность отправить заболевшую жену в обитель гораздо раньше. Тем не менее в течение семи лет Всеволод не делал этого – возможно, надеясь, что случится чудо и княгине станет легче. Итак, в летописи мы не видим никаких указаний на то, что страдающая от недуга Мария Шварновна жила отдельно от семьи, – видимо, она действительно оставалась дома все годы своей болезни.

Несомненно, княжеская семья могла позволить себе постоянный уход за больной. Но тем, кто не входил в узкий круг элиты, приходилось куда сложнее. В главе о жизни с болезнью я рассказывала о том, как средневековые семьи и сообщества справлялись с этими проблемами. Для женщин чаще всего действовали те же правила, что и для мужчин. Найти место, скажем, в больнице при монастыре удавалось сравнительно немногим. Иногда обители требовали вступительный взнос, да и самих больниц в Средневековье было не так много. Обычно человек оставался жить в семье и выполнял посильную работу. Обычно близкие старались, чтобы заболевшие не оставались без присмотра хотя бы в рискованные моменты. Например, согласно нескольким византийским источникам, за детьми, страдающими припадками, старались очень внимательно следить во время купания. Считалось – и совершенно справедливо, – что перепады температуры опасны для здоровья таких детей и могут спровоцировать приступ. За девочкой, у которой случались припадки, во время купания непременно присматривал кто-то из старших женщин.

Впрочем, были и ситуации, когда семья отказывалась от тех, чье здоровье пострадало. К примеру, в архивах швейцарского Базеля сохранились несколько документов, написанных в середине XV века по просьбам женщины по имени Анна. Судя по всему, она родилась вполне здоровой девочкой, но через несколько лет случилось несчастье: свинья откусила Анне левую руку. Это был не такой уж редкий случай. За животными не всегда тщательно следили, и увидеть свинью на улице можно было даже в большом городе. Увы, дети порой получали подобные травмы. Сама девочка, как мы увидим позже, вполне смирилась с потерей конечности, а вот ее родители – нет. Они решили, что Анне больше не стоит жить в семье, и отвезли дочь в «уединенное место», где несколько женщин вели жизнь отшельниц, соблюдая устав святого Бенедикта. Такой поступок показался бы нам жестоким, но историки считают: родители Анны опасались за репутацию всей семьи, а она имела в Средние века огромное значение. Дело в том, что отрубание кисти или всей руки было популярным наказанием за воровство и изготовление фальшивых денег. Возможно, родители девочки рассуждали так: случай со свиньей быстро забудется, а дочку со временем начнут принимать за преступницу. Тень слухов и сплетен быстро распространится и на других родственников, включая братьев и сестер Анны (скорее всего, они у нее были), которым еще предстоит обустраивать свою жизнь. Поэтому родители посчитали нужным расстаться с дочерью. Та могла вести размеренную жизнь в уединении, но самой Анне хотелось совсем другого. Она дождалась момента, когда старшие монахини решили отправить ее в другой, более крупный монастырь. Там Анне поручили собирать милостыню на улицах. Однажды она не вернулась в обитель, и больше никто из монахинь ее не видел. Но из документов мы знаем, что судьба Анны сложилась вполне счастливо. Отсутствие руки не помешало ей выйти замуж и стать матерью и хозяйкой собственного дома – видимо, к этому она и стремилась. Может быть, ее родители перестраховывались напрасно, но кто знает, что было бы с Анной без этих приключений. Конечно, эту удивительную историю мы знаем со слов самой женщины, поэтому на деле она могла оказаться кем угодно – как жертвой обстоятельств, так и преступницей-авантюристкой. Но факт остается фактом: заявление у Анны приняли, а значит, даже власти поверили ее словам. Вполне возможно, что некоторые семьи действительно отказывались от пострадавших близких по таким же соображениям.

Что происходило с женщинами, которые столкнулись с серьезными болезнями, уже будучи замужем? Недуг, в том числе долгий и мучительный, в Средние века не всегда считали весомой причиной для развода. Во многом это зависело от вероисповедания. Христианство запрещало развод с больным супругом любого пола за очень редкими исключениями – например в случаях импотенции. Собственно, такую процедуру обычно не считали разводом: участники судебного процесса старались доказать, что этот брак изначально не мог считаться полностью законным, поэтому его следует не расторгнуть, а аннулировать. Заболеваний, которые позволяли бы христианам законно расстаться, было не так много. Известно, что даже заражение одного из супругов лепрой не обязательно становилось поводом развестись. Поэтому замужняя христианка, столкнувшаяся с тяжелой болезнью, обычно имела право оставаться в доме своего супруга. Иногда закон устанавливал определенные сроки. Скажем, византийские нормы обязывали мужа, супруга которого страдала «безумием», ждать облегчения симптомов в течение трех лет. Если за это время состояние жены не улучшилось, муж мог расторгнуть брак. Женщина отправлялась в дом своих родителей или других родственников, и они были обязаны принять ее. Если у «безумной» не было родных, заботу о ней обеспечивал местный епископ.

Средневековые мусульмане пользовались большей свободой. Увы, речь в основном о мужчинах. В теории попросить о разводе могла и женщина, но у нее было меньше законных поводов это сделать. При этом разведенная мусульманка имела право выйти замуж снова – но не факт, что с тяжелой болезнью ей удалось бы найти нового супруга. Принятое в исламе многоженство иногда облегчало положение заболевшей женщины: с разрешения мужа она могла оставаться в доме, получая уход и поддержку. Впрочем, оно же могло обернуться и несчастьем, если глава семьи отказывался «отпускать» пострадавшую жену, заставляя ее подчиняться новой супруге.

Нормы иудаизма допускают развод на похожих условиях: мужчине добиться его проще, чем женщине. Тем не менее супруга имела право требовать развода. Согласно Галахе (традиционному иудейскому праву), болезнь входила в число основных причин расторжения брака с обеих сторон.

Что же о своем состоянии думали сами женщины, которым не повезло заболеть? Как и в случае с мужчинами, мы знаем об этом очень мало, и дело снова в особенностях средневековых исторических источников. Люди той эпохи часто не считали нужным писать о самих себе. Они могли воспринимать это как нескромность, гордыню или просто уделять куда больше внимания другому – например тонкой игре отсылок и подтекстов, связывающей их сочинения со священными книгами и трудами древних. В итоге эти столетия оставили нам единицы непосредственно автобиографических сочинений. Но такие книги существуют, и в них немало интересного о здоровье и болезнях.

Автобиографии в более-менее привычной для нас форме появились ближе к закату Средневековья. Первую подобную книгу на английском языке создала в 1430-х годах Марджери Кемп (1373–1438), паломница и визионерка, то есть женщина, которой являлись видения. Писать она не умела, поэтому наняла писца и продиктовала ему историю своей насыщенной жизни. Хотя ее книгу можно считать полноценной автобиографией, Марджери говорит о себе исключительно в третьем лице, а иногда называет себя «это создание» (среднеангл. this creatur). Ученые спорят о том, почему она решила обозначить себя именно так: то ли подчеркивала, какое скромное место она занимает среди других Божьих созданий, то ли намеренно отделяла себя-писательницу от себя-героини. Марджери прожила удивительную жизнь и описала ее так, что оставаться равнодушным к ее личности невозможно. Даже у обычно сдержанных ученых ее книга вызывает яркие эмоции. Одни включают Марджери в число самых интересных мистиков Средневековья, другие говорят о том, какую роль она сыграла в английской литературе. Третьи, напротив, ищут в рассказах Кемп несостыковки и настороженно относятся к ее вспышкам чувств и потокам слез. Некоторые исследователи называли ее «чудачкой», «безумной» и даже «истеричкой» – увы, в научной литературе XX века выразительность порой ставили выше этики.

«Книга Марджери Кемп» рассказывает не только о странствиях женщины по родной Англии и Святой земле, но и о ее трудностях с физическим и ментальным здоровьем. Проблемы начались вскоре после первых родов, когда Марджери было чуть больше двадцати. Судя по всему, роды прошли тяжело, женщина была уверена, что не выживет. К ней пригласили священника для последней исповеди. Этот ритуал был крайне важен для средневекового христианина. Люди считали: тот, кто не получил отпущения грехов перед смертью, собственноручно лишает себя шанса на спасение души. Исповедь была очень нужна Марджери, потому что, по ее словам, на душе у нее лежал тяжелый грех – мы так и не узнаем какой. Но со священником роженице не повезло. Едва услышав о ее сравнительно «легких» провинностях, он принялся бранить несчастную. Сказать о тяжком грехе, который давно мучил ее, она так и не решилась. Итак, Марджери Кемп страдала и от физической боли, и от страха, что неполная исповедь поставила под угрозу ее душу. Пережив потрясение, женщина «сошла с ума, и духи невероятно беспокоили и терзали ее в течение полугода, восьми недель и нескольких дней». Вот что вспоминала Марджери спустя годы:

Болезнь окончилась, когда Марджери узрела свое первое видение. Иисус в накидке из пурпурного шелка сел у ее постели и вопросил: «Дочь, почему ты оставила меня, хотя я никогда не оставлял тебя?» В тот же миг женщина пришла в себя, узнала своих домашних и отправилась в кладовую перекусить.

Многие ученые пытались поставить Марджери Кемп диагноз на основе этого текста. Предполагали, что она могла столкнуться с послеродовым психозом или одной из форм послеродовой депрессии. В редких случаях в этих состояниях и правда возможны галлюцинации. Марджери была, разумеется, очень религиозна, поэтому видела соответствующие образы. Однако историкам интересно не только то, что случилось с «этим созданием» на самом деле, но и ее реакция на события. Писательница четко разделяет реальность и измененное состояние сознания. При этом она хорошо запомнила все, что с ней случилось: позже Марджери смогла распознать тот же недуг у другой женщины. Возможно, визионерка расспрашивала близких о том, что происходило во время ее болезни. Кроме того, Марджери Кемп явно размышляла о том, почему подобное произошло именно с ней. Она пришла к выводу, что дьявол и его приспешники внимательно следят за состоянием каждого из смертных. Они ищут уязвимые места человека, а для этого оценивают его complexion. Так на среднеанглийском называлась индивидуальная комбинация четырех гуморов, свойственная конкретному человеку, а в широком смысле – темперамент. Мы помним, что, с точки зрения средневекового медика, темперамент и характер напрямую зависели от баланса «жизненных соков» в теле. У каждого из темпераментов были свои сильные и слабые стороны. Обнаружив такую слабость, злые духи «расставляют ловушки», и избежать их самостоятельно – непосильная задача для смертных. По словам Марджери, за время своей болезни она убедилась, что лишь Господь способен освободить человека, попавшего в такую западню. Казалось бы, здесь заметны в основном религиозные взгляды писательницы, но историки обращают внимание на то, что госпожа Кемп хорошо знала сам термин complexion. При этом Марджери вовсе не была профессиональным лекарем. До того как пуститься в странствия, она воспитывала детей (их было как минимум четырнадцать) и занималась бизнесом – ей принадлежали пивоварня и мельница. Тем не менее женщина, видимо, была знакома хотя бы с основами учения о четырех гуморах и могла делать собственные выводы о том, как темперамент влияет на духовную жизнь личности.

Марджери Кемп не только описывала свои болезни, но и хорошо понимала, когда она, наоборот, совершенно здорова. Ведь желающих поставить ей диагноз хватало и среди современников. Однажды в ее родной город прибыл известный проповедник. Его предупредили, что среди паствы есть женщина, которая, услышав о Страстях Христовых, принимается горько рыдать и всхлипывать, и совсем не способна контролировать это. Конечно, это и была наша Марджери. Поначалу священник терпел, но вскоре запретил прихожанке плакать во время проповеди. Как его ни упрашивали, он был непреклонен. Он соглашался не выгонять рыдающую женщину из церкви только при одном условии: если она признает, что ее слезы – это проявление болезни. Сам он предполагал, что этот плач вызывало какое-то заболевание сердца (среднеангл. cardiakyl). Но Марджери твердо стояла на своем и утверждала: ее сердце в полном порядке, а слезы – бесценный дар Божий, от которого она не намерена отказываться. Посещать проповеди этого священника ей все равно запретили, но время от времени писательница слушала их у церковных дверей, не сдерживая рыданий. Итак, Марджери Кемп отделяла соматическую болезнь от духовного опыта и, более того, считала, что только она сама и может провести эту границу. Все попытки авторитетных людей ставить ей диагнозы она пресекала. Конечно, не каждая средневековая женщина обладала такой уверенностью, как Марджери, но ее пример показывает, что дамы вполне могли поставить авторитет мужчин в этой области под вопрос.