Для нашего современника поликлиники, больницы и медицинские центры – привычные детали городского ландшафта. Порой мы недовольны работой больниц и их сотрудников, порой – благодарны за помощь, но в одном сомнений нет: медицинские учреждения всегда рядом. Но для средневекового человека ситуация была совсем иной.

В поисках первых лечебниц Европы историки обращаются к Античности. Много десятилетий длятся споры о том, можно ли считать храмы богов Древней Греции медицинскими центрами. Главные претенденты на это звание – асклепионы, храмы бога Асклепия. Их строили по всей греческой ойкумене. Сейчас исследователям известно около трехсот асклепионов. Говоря о храме, мы обычно подразумеваем отдельно стоящее здание, но святилище Асклепия порой включало целый комплекс строений, иногда с выходом к лесу или роще. Люди стекались в эти храмы в поисках исцеления. Жрецы осматривали посетителей, могли поставить диагноз, назначить лекарства и провести несложную хирургическую операцию. Они вели специальные таблицы с «историями болезни»: записывали, с какой проблемой обратился пациент или пациентка и какую помощь оказали в храме. Опыт жрецов-асклепиадов повлиял на «натуралистическую» греческую медицину – говорили, что сам Гиппократ учился и практиковал в асклепионе на острове Кос. Насколько это правда – как и большая часть сведений о Гиппократе, – сказать сложно. Тем не менее многие древние греки искали и находили медицинскую помощь в асклепионах. Но можно ли назвать эти святилища больницами? С нашей точки зрения, асклепион – скорее, санаторий. Лекарства и операции были там вовсе не главным средством помощи. Асклепиады, как и врачи Античности и Средневековья, верили: здоровье всегда зависит от образа жизни. Они давали советы о том, как изменить «диету»: рацион, режим дня, уровень нагрузок на тело и психику. В идеале терапия в асклепионе предполагала, что, покинув храм, человек будет соблюдать эти рекомендации.

К тому же многие методы жрецов были скорее религиозными, чем медицинскими. В храмах Асклепия и других богов проводили инкубацию – обряд, известный еще в Древнем Египте. Пациент должен был проспать ночь в особом помещении. Сон, который он или она увидит в эту ночь, будет послан самим божеством – так говорили жрецы. Это сновидение может исцелить больного само по себе, а может лишь указать путь к здоровью. Впрочем, инкубацию применяли не только ради того, чтобы справиться с болезнью. Во сне искали ответа на любые важные вопросы, включая политические. Этот метод лечения не потерял своей популярности и в Средневековье. В византийских церквях Асклепия заменили определенные святые, но суть оставалась прежней: сон в священном месте считали целительным. Для некоторых пациентов так и было. Античные жрецы не знали понятия «эффекта плацебо», но были хорошо знакомы с самим явлением. Порой люди верили в силу и доброту Асклепия настолько сильно, что и впрямь исцелялись.

Но все же античные храмы не были больницами в современном смысле слова. Не совсем вписывались в это понятие и валетудинарии, римские военные госпитали. Там в основном оказывали помощь раненым, порой на довольно высоком уровне. Но валетудинарии создавались при военных лагерях и обслуживали солдат и рабов. Больниц для «широких народных масс» Римская империя не знала.

Создателями первых лечебниц Европы по праву считаются христиане первых веков нашей эры. Это явление можно назвать настоящей революцией – не медицинской, а социальной. Во врачебном деле христиане опирались на достижения античной медицины. Историк Гэри Б. Фернгрен, изучавший раннехристианские сочинения, убежден: вопреки стереотипам, первые христиане не отвергали «натуралистическую» терапию. Наоборот, они внимательно следили за ее развитием и охотно заимствовали методы лечения у язычников. В первые столетия новой веры представление о чудесных исцелениях еще не играло такой большой роли, как в дальнейшем. Христиане осваивали медицинские навыки и применяли их на практике.

Настоящим изобретением христианства стала сама идея постоянной и повсеместной бескорыстной помощи нуждающимся. Среди них были и бедные, и пострадавшие от превратностей судьбы, и, конечно, больные. Порой бытует мнение, что христианство пренебрегает телом в пользу души. Это не вполне применимо даже к позднему Средневековью, когда аскетизм и умерщвление плоти стали популярны среди мирян. Если же речь идет о первых веках нашей эры, это совсем не соответствует действительности. Для Отцов Церкви и их последователей тело обладало огромной важностью. Человека они воспринимали как неразрывное единство души и тела, сотворенное по образу и подобию Создателя. В этом союзе не было лишних элементов. Именно тело помогало смертным воплощать в жизнь волю Господа и познавать огромный мир, созданный Им для человечества. Другие основы христианской благотворительности создали Евангелия. Было сказано: «Бог есть любовь». Эта любовь могла выражаться в разных формах, в том числе и в практической, бытовой поддержке ближнего. И вот еще одно христианское нововведение: теперь «ближними» считались не только члены своей общины или единоверцы. «Нет ни иудея, ни эллина», – сказал апостол Павел: в новой вере все были равны. Евангельская притча о добром самаритянине показывала, какой должна быть любовь-помощь. Он, «чужой» иудеям по веро-исповеданию, перевязал раны путника, ставшего жертвой разбойников на дороге, в то время как единоверцы несчастного прошли мимо.

Саму идею филантропии, конечно, знали и до христиан. Ей уделяли внимание древние греки, недаром мы до сих пор используем это греческое слово. Но историки, включая Фернгрена, считают: античные благотворители ставили себе совсем иные цели. Древнегреческие полисы были прежде всего сообществами равных. Все неравные, включая женщин, детей, стариков, иноземцев и рабов, находились как бы за скобками античной демократии. Если кто-то из граждан терял свое положение, лишившись имущества или заболев, сообщество предпринимало все усилия, чтобы вернуть его на прежний уровень. Беда одного гражданина ослабляла всю общину, так что древние греки охотно объединялись ради помощи «своим». Тем же, кто изначально занимал низкие позиции в обществе, помогали куда реже, если помогали вообще. Аристотелю приписывали выражение «Я даю не человеку, но человечеству». Первые христиане, наоборот, стремились помочь кому-то конкретному. Благотворительность была для них по-настоящему личным делом. Они писали о филантропии крайне эмоционально. Христиане подчеркивали, что не просто дают нуждающимся необходимое: они горячо сочувствовали тем, кому не повезло в жизни. Так ли это было на самом деле, сказать сложно, но именно такова была их выраженная позиция. Итак, практическая помощь другим считалась у христиан добродетелью. Они, как и иудеи, полагали, что это еще и шанс на благосклонность Всевышнего, а значит – на вечное спасение души.

Наконец, у христиан были не только определенные этические убеждения, но и практические возможности помогать нищим и больным. Речь не о деньгах, хотя среди верующих порой встречались и богачи. Последователи Христа объединялись в общины-экклесии, и эта относительно простая структура стала основой системы взаимопомощи. В общине было куда проще распределять роли и действовать слаженно. Одни делились знаниями о медицине, другие выполняли распоряжения и ухаживали за больными, третьи жертвовали деньги и вещи. В общинных больницах работали не самые выдающиеся врачи – «звезды» предпочитали частную практику с неплохими гонорарами. Но на стороне христиан была их готовность принять любого. Если случай был не слишком сложным, базовых навыков вполне хватало. Это привлекало все больше людей. Ряд историков считают, что доступная медицинская помощь была одним из факторов, которые помогли новой вере распространиться по всей Римской империи. Люди, получив помощь, приобретали знакомых среди христиан, начинали относиться к ним доброжелательно, а некоторые со временем и сами принимали крещение.

В IV веке христианство стало официальной религией. Преследования постепенно прекратились, и общины окончательно вышли из подполья. Законный статус приобрели и христианские лечебницы. Теперь ими распоряжалась церковь. При храмах и монастырях открывали приюты для сирот, странноприимные дома для путников, «дома престарелых» и, конечно, больницы. Часто «дом» совмещал сразу несколько задач. Это соответствовало первоначальной идее о помощи всем, кто нуждается. Уже в первой половине IV века власти стали поддерживать эти организации. На их содержание отчисляли часть налогов.

Римской империи наследовала Византия, и «дома» для нуждающихся стали частью этого наследства. Историки нашли сведения о десятках таких «домов» (ксенодохиев), работавших в разные периоды в Константинополе. За пределами столицы известны около полутора сотен учреждений. Большая часть продолжала совмещать функции гостиницы, приюта и лечебницы. В целом, можно предположить, что медицинская помощь была вполне доступна, в том числе и простым горожанам. Открыть ксенодохий могла и церковь, и частное лицо. Их основателями стали несколько императоров.

Византийские ксенодохии и носокомии (лечебницы) завораживали историков ХХ века. Георгес Пурнаропулос в 1960-х годах писал о византийских больницах так: «…они были совершенны во всех отношениях и почти походили на современные учреждения такого рода». Того же мнения придерживался Тимоти Миллер. Он изучил типикон (документ, содержащий в том числе монастырский устав) обители Христа Пантократора, построенной в Константинополе в 1130-х годах. Несколько церквей монастыря сохранились до наших дней, сегодня они известны как комплекс Зейрек Джами. Со дня основания в монастыре работала больница на 60 коек. В ней было пять отделений, одно предназначалось для женщин. Во втором промывали раны, а в остальных лечили мужчин с хроническими болезнями. Помимо лечебницы, при монастыре работала «поликлиника» для горожан: возможно, там принимали с острыми состояниями. Был там и «дом престарелых» для 24 мужчин, не способных обслуживать себя без посторонней помощи. В небольшом изолированном помещении находился лепрозорий. Только в основной лечебнице (той, где было пять отделений) трудились более 60 работников. На каждое «отделение» приходилось по двое врачей (iatroi): они отлично знали галеновскую медицинскую теорию, но обладали и практическими навыками. В женском отделении работали двое врачей-мужчин и одна женщина (iatraina) – акушерка. Известно, что ей платили вдвое меньше, чем докторам-мужчинам. Все врачи дежурили в больнице вахтами по месяцу и обходили больных один-два раза в день. Им ассистировали около 50 помощников и «санитаров», которые выполняли более простую работу. За пределами списка оставались хирурги – возможно, из-за их позиции в иерархии средневековых медиков. Не входили в него и фармацевты, что готовили лекарства по рецептам врачей, и «дидаскалы», обучавшие персонал. Всего Миллер насчитал около ста медиков: получается, их было почти в два раза больше, чем пациентов!

Стамбул, комплекс Зейрек Джами (в Византии – монастырь Христа Пантократора)

Неудивительно, что о монастыре Христа Пантократора говорили по всей империи. Но в начале XXI века ученые задались вопросом: как выглядели другие византийские лечебницы? Насколько они были похожи на образцовую столичную больницу? Историк медицины Перегрин Хорден выяснил, что провинциальные лечебницы были оснащены гораздо хуже. В обители Богородицы Космосотиры (Мироспасительницы) во Фракии с 36 пациентами работал всего один доктор. А в некоторых монастырях вообще не разделяли должности врача и «медбрата». Появились сомнения и в том, насколько безупречна была сама лечебница при обители Пантократора. Монастырский типикон – не строгий реестр. Он рассказывает не о том, что происходит в монастыре на самом деле, а о том, как все должно быть устроено. Историк Эвальд Кислингер назвал обитель Пантократора «призрачным идеалом» византийской медицины. И, пожалуй, он был прав.

Какие бы нестыковки ни выискивали ученые, многие византийские больницы действительно были отлично оснащены и приносили большую пользу. Ничего равного им было не найти – по крайне мере, до IX века, когда на исламском Востоке появились первые лечебницы-бимаристаны. Как и для христиан, для мусульман сочувствие и забота о больных и нуждающихся была важнейшей добродетелью, а иногда – священным долгом. Содержать больницу считалось богоугодным делом. Чаще всего лечебницу открывал правитель или кто-то из его приближенных. Все траты оплачивались за счет вакфа, то есть любого имущества, переданного на благотворительные цели. Были и адресные пожертвования в определенную больницу: это делали многие обеспеченные люди, в том числе и врачи с хорошим доходом. В начале X века в Багдаде работало семь больших лечебниц. Как и христианские больницы, бимаристаны принимали пациентов любого вероисповедания.

План комплекса «благотворительных» строений в Каире, основанного мамлюкским султаном Аль-Мансуром Калауном в 1280-х годах. Выше – бимаристан и отдельные комнаты для «безумцев», ниже – мавзолей основателя и медресе

У истоков традиции бимаристанов стояли византийские и персидские врачи. Они принесли на Восток учение Гиппократа и Галена. Историк Патрисия Бейкер полагает, что некоторые крупные бимаристаны изначально строили с учетом античных медицинских теорий. В их центральных двориках археологи находят остатки не только колодцев, но и бассейнов или фонтанов. Бейкер считает, что это не просто украшения. Постоянный доступ к воде позволял врачам корректировать многие «неврожденные обстоятельства», влияющие на баланс гуморов пациента. При многих болезнях назначали определенную последовательность купаний. Чистая вода могла быть элементом «диеты», выравнивающей равновесие телесных жидкостей. Наконец, сам вид и ровный шум фонтанов успокаивал больных. Это было принципиально важно, например для меланхоликов. Также иногда рядом с бимаристаном строили баню-хаммам.

Ранние христианские лечебницы открывались при церкви или монастыре. Бимаристаны же с самого начала часто основывали миряне: возможно, поэтому больница редко соседствовала с мечетью. Бимаристан обычно старались расположить в центре города, чтобы пациентам было легче туда добраться. Лечебница не была похожа на стоящие рядом здания. Ее отличали очень толстые стены, в которых оставляли несколько небольших окошек. В палатах для психически нестабильных пациентов окна могли быть «железными» – видимо, зарешеченными. Войти в бимаристан, как и выйти из него, можно было через один или несколько хорошо заметных, искусно украшенных входов. Возможно, иногда пациенты пытались сбежать, и архитекторы лечебниц старались оставить как можно меньше возможностей для этого. Патрисия Бейкер полагает, что дело могло быть и в страхе горожан перед заболевшими. В некоторых больницах «передняя», ближайшая ко входу часть отделена от «задней», в них вели отдельные проходы. Ученые предполагают, что передние комнаты могли служить амбулаторией: туда приходили те, кому был нужен разовый прием врача. В задних помещениях, возможно, жили пациенты, которым назначали длительное пребывание в больнице. Увы, ни в одном из средневековых бимаристанов не сохранилось мебели, поэтому сложно сказать, сколько пациентов могли жить в одной «палате» и на каком расстоянии друг от друга их размещали. Наконец, архитектура исламских больниц во многом зависела от региона. Скажем, в Гранаде лечебница была двухэтажной, как и многие соседние здания.

Больницы, конечно, были и в католической Европе. Ученые считают, что до эпохи Крестовых походов их уровень был ниже, чем в византийском и мусульманском мире. Иногда – значительно ниже. Изначально это связывали с тем, что Восток сохранил античное медицинское знание, а Запад утратил его и обрел вновь лишь начиная с XII века. Но причины были не только в недостатке медицинских рукописей в библиотеках. Активный рост городов в Западной Европе начался лишь в X–XI веках. До этого даже крупнейшие европейские города заметно уступали восточным столицам. Их население было куда меньше и могло обойтись несколькими больничными палатами при ближайшем монастыре. Жители этих городов вряд ли могли позволить себе содержать целую лечебницу на собранные средства. Знатные люди региона, в отличие от византийцев и арабов, редко стремились прославить себя, основав госпиталь. Некоторые ученые связывают это со структурой региона. Запад был куда сильнее «раздроблен» территориально, чем крупные восточные империи. Каждый правитель властвовал на собственной земле, а не делал вклад в огромную систему взаимосвязей, какая существовала в Византии. К тому же Восток унаследовал античную практику эвергетизма – так называют ситуацию, когда знать финансирует важные для всего населения проекты (дороги, общественные здания, праздники) в обмен на почести и укрепление своего статуса. В Западной Европе этот обычай не достигал такого размаха. Историк Кристиан Лэс считает, что есть и еще одно объяснение. Возможно, громкая репутация многих больниц Востока – заслуга путешественников, которые подробно и с восхищением описывали их в своих записках. На Западе этот жанр был не так развит, поэтому и такого количества восторженных описаний не сохранилось.

Тем не менее многие монастыри на Западе считали заботу о больных важной обязанностью братии. Например, Устав святого Бенедикта, по правилам которого жили многие европейские обители, содержит несколько правил ухода за «пациентами». Кто-то из монахов или монахинь ежедневно посещал их небольшие кельи и помогал им справляться с повседневными делами, в том числе есть и мыться. В монастырских уставах были послабления для больных. Когда вся братия постилась, им разрешалось есть мясо, чтобы быстрее восстановить силы. Сложно сказать, проводили ли монахи какие-то медицинские манипуляции с пациентами. Врачи, видимо, могли посещать западные монастыри, но постоянных «ставок» для таких работников в документах обителей нет. Иногда в монастырских палатах и вовсе лечили только «своих» братьев и сестер: мирянам вход был закрыт. Размещались христианские лечебницы, как и монастыри, обычно за городскими стенами. Это позволяло держать собственный сад, огород и скотный двор, чтобы обеспечить братию и пациентов пищей. Желательно, чтобы поблизости был и источник пресной воды – река или озеро.

С IX века на Западе возникают лечебницы, устроенные, скорее, по византийским принципам. Они принимают всех пациентов вне зависимости от их статуса. Ученые связывают это с прямым византийским влиянием. Тогда в империи как раз подошли к концу долгие десятилетия иконоборчества, она становится более открытой и укрепляет связи с Западом. Все изменилось в XI–XII веках. Начали расти города: все больше людей осваивали ремесла и хотели навсегда оставить тяжелый и не всегда благодарный труд на земле. Города богатели и расширяли свои торговые связи: многие их жители теперь то и дело ездили по делам на довольно большие расстояния. В такой людной обстановке болезни распространялись куда быстрее, и монастырские лечебницы порой не выдерживали потока пациентов. Тем временем монахи, в том числе и лекари, видели все больше ограничений для работы. Папский престол время от времени поднимал налоги. В 1130-х годах монахам и священникам формально запретили изучать медицину, в том числе и в уже известных медицинских школах, и в зарождающихся университетах. Духовенству запрещали и некоторые направления работы: скажем, монах уже не мог выполнять хирургические операции, поскольку над ним довлел запрет на любое пролитие человеческой крови.

Итак, монастыри уже не могли помочь всем, кто страдал от проблем со здоровьем. Тогда на место монахов пришли миряне: от королей до членов ремесленных гильдий. В руки мирян со временем перешли некоторые монастырские лечебницы. Но чаще они строили новые приюты и больницы, причем уже с расчетом на быстрый рост городского населения. Их размещали так, чтобы при необходимости к зданию можно было пристроить еще несколько крыльев. В этот период христианский принцип деятельной помощи ближним был все так же значим, но приобрел новые смысловые оттенки. Христиане первых веков почитали страдающего Христа, сосредотачиваясь на Его мучениях и желая уподобиться Ему. В эпоху высокого Средневековья такой точки зрения придерживались в основном истово верующие, например, мистики. А для обычного человека на первый план выходит фигура Христа-Судии и ожидание Судного дня. Верующие все чаще задумывались о том, что ожидает их душу после смерти. Среди католиков шли дискуссии о чистилище. Так что христиане искали все новые способы заслужить благосклонность Всевышнего и надежду на будущую жизнь. Считалось, что добрые дела могут добавить шансов на спасение души. Ценилось все: и бытовая забота о бедных и больных, и материальная помощь – пищей, деньгами или землей, отданной в распоряжение больницы. Раньше духовенство выступало обязательным посредником между Богом и благочестивым мирянином, но постепенно люди начинают действовать «напрямую». Но, конечно, связь между больницей и церковью не исчезла: например, поблизости от лечебницы обязательно закладывали часовню.

Параллельно с новыми городскими больницами Запада возник и еще один интересный тип лечебниц – госпитали крестоносцев. Они появились на Святой земле уже в первые годы Крестовых походов в самом конце XI века. Отправляясь в поход, рыцари и их многочисленные сопровождающие сталкивались со множеством проблем со здоровьем. Травмы ждали и в бою, и во время перемирия. На кладбищах той эпохи захоронено немало людей, получивших бытовые травмы: например, упавших с высоты. Походный образ жизни тоже не добавлял здоровья. В тесной обстановке лагерей легко распространялись заразные болезни. Скудная непривычная пища мучила желудок. Иногда еды не хватало, и солдаты крестоносного войска собирали незнакомые растения, порой ядовитые. Сподвижник и биограф Людовика IX Святого Жан де Жуанвиль (ок. 1224/1225 – 1317) рассказывает о своем опыте так:

Брадобреи, о которых пишет Жуанвиль, – это средневековые хирурги-цирюльники. Они выполняли множество задач такого рода. Сам хронист тоже заразился «болезнью войска» и смог ее пережить, хотя пришлось ему нелегко: «Из-за ранений, полученных мною еще на заговенье, болезнь войска поразила и меня. У меня заболели десны и ноги, начались лихорадка и такой сильный насморк, что текло из носа; и по причине перечисленных недугов я в середине поста слег в постель». Некоторые современные исследователи полагают, что Жуанвиль и его соратники страдали цингой. Сохранившаяся челюсть Людовика Святого подтверждает эту гипотезу: ее обладателю явно не хватало витаминов. Возможно, многие крестоносцы старательно соблюдали пост, а может быть, попросту боялись есть незнакомые фрукты и овощи, поэтому не получали достаточно питательных веществ.

Итак, опасностей в Святой земле хватало. Что европейцы могли им противопоставить? Вместе с войском в поход отправлялись врачи и хирурги: сохранились документы об их найме и жалованьи. Медика мог нанять и конкретный человек, и целое сообщество. Скажем, итальянские города платили врачам, чтобы те оказывали помощь горожанам, отправляющимся на чужбину. Эти лекари работали в походных условиях, но со временем у крестоносцев возникало все больше нужды в лечебницах-стационарах. Некоторые ученые считают, что первая «латинская» больница в Святой земле появилась задолго до Крестовых походов. По словам хрониста Гийома Тирского, еще в начале IX века Карл Великий запрашивал у Харуна ар-Рашида разрешение на ремонт нескольких зданий в Иерусалиме, включая христианскую лечебницу. Возможно, это была та же лечебница-приют (ксенодохий), которую открыли для паломников-христиан в середине VII века. Впрочем, сведений об обеих больницах сохранилось мало. В первой половине XI века купцы из итальянского Амальфи восстанавливают христианскую лечебницу, разрушенную ранее. С ней связана история ордена братьев иерусалимского госпиталя Св. Иоанна – их называют иоаннитами, или госпитальерами. Они содержали целую сеть приютов-лечебниц, формально предназначенных для паломников. Их госпитали можно было встретить, например, на паломническом маршруте из Восточной Европы в Константинополь.

Вот что паломник Иоанн Вюрцбургский писал об одной из больниц госпитальеров в Иерусалиме в 1160-х годах:

Иоанн отметил характерную особенность, пожалуй, любой средневековой лечебницы. Ее работники действительно старались помочь своим пациентам, но возможности были далеко не безграничны, какие бы суммы денег ни жертвовали дарители.

Впрочем, пациентов и правда старались окружить заботой. По крайней мере, это предписывали многочисленные статуты госпитальеров. Согласно им, для больных полагалось печь белый хлеб из муки наилучшего качества. Трижды в неделю они ели мясо: свинину или баранину. Тем, кто не мог их прожевать, подавали курицу. Каждому больному выделяли собственную простыню и одеяло, ботинки, шерстяной капюшон и кожаный плащ – видимо, взамен собственных, изношенных за время странствий. Один из статутов гласит: «Для больных в Иерусалимском госпитале должны быть наняты четыре мудрых врача, умеющих обследовать мочу, выявлять разные болезни и назначать подобающие лекарства». При этом врачи, упомянутые в документе, не были братьями ордена. Скорее всего, сами монахи не занимались медициной. Еще легко заметить, что четыре врача никак не успевали бы ежедневно осматривать тысячи больных. Скорее всего, восторженные паломники преувеличивали число пациентов. Да и в целом статуты куда больше говорят о материальной помощи бедным, чем о медицинской помощи. В этом лечебницы Святой земли были похожи на другие приюты-лечебницы той эпохи.

Довольно рано, уже в XI веке, в некоторых регионах Западной Европы возникают специализированные «богадельни». Чаще всего их строили для слепых и слабовидящих. Излечить их средствами средневековой медицины было невозможно, но в этих приютах люди получали бытовой уход и защиту, а это уже немало. Но историк Эдвард Уитли считает, что у этих милосердных инициатив есть страшная изнанка. Несколько приютов для слепых работало во Франции, а после нормандского завоевания Англии в 1066 году эти заведения появились и там. Уитли связывает это с тем, что нормандские аристократы часто ослепляли своих врагов и политических оппонентов. Так часто поступал с врагами Вильгельм, прозванный позже Завоевателем. Нормандцы, считает Уитли, привезли эту практику в Англию. Например, уже в 1087 году были ослеплены горожане Кентербери, которые выступали против назначения настоятеля-нормандца в аббатство Святого Августина.

В середине XIII века Людовик IX Святой открывает для слепых знаменитую богадельню Кенз-Вен в Париже. Ее старые здания давно снесены, но на ее месте до сих пор работает офтальмологический центр. Название в переводе означает «пятнадцать по двадцать». Предполагают, что в ней действительно могли разместиться триста жителей, хотя обычно их было от ста до ста пятидесяти. Это был не госпиталь в современном смысле слова, а, скорее, коммуна, где незрячие постояльцы жили вместесо своими родственниками. Жильцы сообща решали многие вопросы – от административных до тех, что касались работы на общих огородах. Может быть, хотя бы благочестивый Людовик имел добрые намерения без двойного дна? Скорее всего, так и было, король и впрямь был набожным. Но у его решения были и сугубо практические цели. За два года до открытия Кенз-Вен Людовик изгоняет из Парижа попрошаек. Главной причиной назвали постоянный обман со стороны нищих. Многие из них лишь притворялись больными и слепыми, чтобы вызвать сочувствие у добросердечных горожан и получить побольше монет. Обитатели Кенз-Вен тоже собирали милостыню, но теперь все было легально. Во-первых, они носили некое подобие униформы: возможно, так Людовик давал им возможность показать, что их статус подтвержден властями. Во-вторых, папа римский Климент IV выдал им разрешение просить подаяния в парижских и пригородных церквях. В начале XIV века это право на какое-то время осталось только у постояльцев Кенз-Вен, что страшно возмущало жителей других богаделен.