Священномученик Иоанн, пресвитер Остречинский

(1883=1937)

Одним из тех священнослужителей, которого карательные органы в годы так называемого «большого террора» не смогли склонить к даче ложных показаний, был священник Иоанн Великов, простой сельский батюшка, всю свою жизнь служивший на деревенских приходах. Сведения о его жизни весьма скудны. Известно, что родился он в деревне Люболяды 23 мая 1883 года в семье священнослужителя Новгородской губернии, учился в Новгородской духовной семинарии. В 1902-м году, по окончании 3-го класса, Иван Великов вынужден был оставить учебу, скорей всего, по причине бедности, и поступить на приход. 24 марта 1903 года он был определен псаломщиком к церкви погоста Перетно Крестецкого уезда Новгородской епархии, в которой прослужил 12 лет. Затем 1 июня 1914 года преосвященным Алексием (Симанским), епископом Тихвинским, он был рукоположен в сан диакона и назначен в штат церкви святых мучеников Флора и Лавра села Великие Пороги Боровичского уезда. В клировой ведомости Великопорожской церкви в соответствующей графе записано: «Диакон Иван Великов – поведения отлично хорошего». Далее проследить жизненный путь отца Иоанна практически невозможно. До 1918 года он оставался в сане диакона. Где, когда и кем он был рукоположен в иерея и на каких приходах продолжал свое служение, установить теперь трудно по причине начавшихся в то время гонений. Архивные данные того времени крайне скудны, а церковная печать уже в 1919-м году была ликвидирована полностью. Единственным источником для составления жизнеописания отца Иоанна в послереволюционный период являются материалы следственного дела.

К моменту ареста служил отец Иоанн в церкви Рождества Богородицы села Остречины, находившегося в Вознесенском (ныне Лодейнопольском) районе Ленинградской области. Арестован он был 12 августа 1937 года в одиннадцать часов вечера. По протоколам допросов свидетелей, привлеченных к делу и дававших показания против священника, мы можем воссоздать некоторые черты церковной жизни Остречинского сельского прихода того времени. Так, Остречинскому настоятелю приходилось жить в очень стесненных материальных обстоятельствах. С 1931-го года все его имущество, движимое и недвижимое, было конфисковано властями и продано с торгов для погашения налога, которым в то время было обложено все население России. «Налоги я не платил, потому что не хватало денег», – показал на допросе отец Иоанн. Своего жилья к тому времени у прихода уже не было, поэтому квартиру отцу Иоанну приходилось снимать, переходя от одного хозяина к другому. На один из вопросов следователя он ответил, что за время пребывания священником в Остречинах (а служил он здесь 3–4 года) он «жил в четырех домах». Вероятно, те, кто пускал его в свой дом, сами жили не очень «широко», а потому вскоре начинали тяготиться присутствием постояльца в их доме. (Супруга отца Иоанна, Мария Афанасьевна, вместе с сыном Анатолием проживали в то время в Ленинграде, скорей всего, по причине частых перемещений мужа и отсутствия жилищных условий на приходах.) Приходилось отцу Иоанну приискивать другое жилье. Эти частые переезды из дома в дом обрекали его на скитальческое существование. За съем жилплощади те, кто пускал его в свой дом (чаще всего это были прихожане), устанавливали соответствующую плату, что свидетельствовало о том, что материальный уровень жизни крестьянина был очень низок. Но зачастую платить было нечем, и на этой почве у отца Иоанна возникали с хозяевами трения. Свидетель Ш., прихожанка Остречинской церкви, у которой батюшка снимал жилье, на допросе показала, что «я лично к Великову имею претензию в том, что, проживая в моем доме более 1 года, не уплатил за квартиру денег».

Те же протоколы следственного дела содержат в себе ценный материал, позволяющий воссоздать портретные черты Остречинского батюшки. Отец Иоанн был одним из тех служителей алтаря Господня, которые, невзирая на гонения, старались ревностно исполнять свое пастырское служение. Свидетель М. Я. Д. на допросе показывал, что «Остречинский поп в своей работе очень крепко убежден и стремится привить верующим и гражданам, посещающим церковь, веру» и что «он редко в какое-либо совершение религиозного обряда не говорит проповеди», чем старается «вовлечь верующих и граждан в церковь, а также внушить им Священное Писание». Родной брат этого свидетеля, гр-н М. И. Д., на предложение следователя дать показания о «попе Остречинской церкви Великове», также показал: «О нем мне известно, что он очень активно борется за укрепление церковного влияния на население». Проповедь отца Иоанна, посредством которой он «боролся за укрепление церковного влияния», являлась, прежде всего, призывом к спасению во времена обступившего Церковь Христову безверия. «В проповедях к верующим я призывал к более активному исполнению религиозных обрядов», – показал на допросе отец Иоанн. Но подчас его слово приобретало обличительный характер. «За что вы привлекались в 1932-м году к ответственности по статье 58–10 УК?» – спросил следователь священника на одном из допросов. «Я привлекался органами НКВД за то, что я говорил в проповедях в церкви, что школа теперь безбожная», – ответил батюшка.

Столь же безбоязненно шел отец Иоанн на конфликт с местными властями, обязывая прихожан добросовестно почитать церковные праздники. За посещение богослужений в праздничные и воскресные дни у Остречинского настоятеля с правлением колхоза развернулась целая борьба. «Что говорил Великов, – спрашивал следователь свидетельницу Ш., – о посещении всех праздников, не считаясь с рабочим временем?» «Он говорил, – отвечала Ш., – что следует посещать церковь во все праздники, не считаясь с работой в колхозе, потому что вера выше всего, и что за это по конституции ничего не будет». «Были ли случаи невыхода колхозников на работу в воскресенья и другие праздники, когда была срочная работа по колхозу, что тормозило сдачу поставок государству?» – интересовался сотрудник НКВД у свидетеля В. М. «Да, были частые случаи, когда они заявляли, что мы все равно не пойдем, и вместо этого шли в церковь». Больше всего эти факты возмущали и приводили в негодование местное управление. Директор Остречинского колхоза в отместку «попу» за его «вредительство» показывал на следствии: «Это действительно, что во время праздника, большого и маленького, лучше не ходи на работу, не наряжай (не выписывай нарядов – прим. авт), никто не выходит в настоящее время, даже колхозники. Бывало, во время уборки бросали работу и уходили в церковь». Сам отец Иоанн на следствии не отрицал того, «что посещение церковных богослужений и выполнение религиозных обрядов, несомненно, отражались на выполнении колхозных работ в сторону их срыва и задерживало своевременное их выполнение». «Признаю, что в своих проповедях и выступлениях я призывал верующих колхозников активно исполнять все религиозные обряды и регулярно посещать церковь, не считаясь с работой в колхозе», – говорил он следователю, нисколько не стараясь выгородить себя как-либо. При этом он не соглашался со следователем, когда эти его действия квалифицировались им как антиколхозная агитация. Нет, он призывал к этому в силу своего пастырского долга, а вовсе не из противодействия мероприятиям ВКП(б). Но был и другой мотив в этих признаниях отца Иоанна. Ими он старался отвести удар от своих прихожан и всю полноту ответственности за их неповиновение распоряжениям колхозной власти переложить с их плеч на свои собственные, как бы поясняя следствию, что их невыход на работу объясняется его проповедью, его увещаниями. Это подтверждается и другими его показаниями. «Собирались ли в доме, где вы проживали, колхозники и какие беседы были с ними?» – вопрошал следователь с провокационными намерениями, ожидая, что арестованный пойдет на дачу «нужных» показаний о контрреволюционных настроениях своих прихожан. «При посещении велись беседы о плохой жизни в колхозах, что колхозники мало зарабатывают хлеба, – отвечал иерей Божий и с некоторой поспешностью, как бы исправляя свою невольную ошибку, добавлял, – об этом я часто спрашивал иногда сам».

Эта его забота о пасомых с риском для собственной безопасности отчетливо проступает в другом эпизоде – в тяжбе за двор хозяйки, у которой он снимал комнату. Коллективизация, а точнее, насильственный загон в колхозы под угрозой ареста и ссылки в лагерь с конфискацией имущества, проводилась властями за счет самих крестьян. К прихожанке Ш., где остановился отец Иоанн, явились представители местной власти с требованием отдать собственный двор под устройство колхозной конюшни. Та повиновалась. В дом была прислана бригада с целью переоборудования двора. Но в самый разгар работы на дворе появился отец Иоанн с предложением прекратить его переделку. «Почему вы пришли к работающим колхозникам и предложили им прекратить переделку двора, заявив, что все равно работу придется разломать?» – спрашивал следователь у отца Иоанна на допросе. «Я предполагал, – отвечал он, – что двор понадобится ей самой». Вступившись за Ш., отец Иоанн нажил себе врага в лице председателя колхоза, справедливо полагавшего, что решение Ш-й не давать двор – дело рук ее постояльца. Это заступничество было вменено ему в антиколхозную агитацию и ухудшило его положение на следствии. Кстати говоря, сама Ш., которую он тогда облагодетельствовал, всю вину за эту историю малодушно свалила на своего квартиранта, без долгих колебаний объявив следователю, что решение не давать двор она приняла после разговора со священником.

Точно с таким же риском для себя поддерживал отец Иоанн отношения с репрессированным священником Шевелевым П. П., отбывавшем 10-летний срок на 5-м пункте Свирьлага, располагавшемся неподалеку от деревни Остречины. Через день он приходил к отцу Иоанну и тот снабжал его необходимыми продуктами. В то время нетрудно было навлечь беду на свою голову простым поддержанием дружеских отношений с «врагом народа». Однако эти соображения не останавливали отца Иоанна. Он не мог отказывать в помощи собрату, оказавшемуся в трудном положении политзаключенного.

Весь ход следствия велся по стандартной и накатанной схеме. Арестованного через фиктивные показания свидетелей усиленно склоняли к признанию вины в контрреволюционной деятельности, достаточной для вынесения приговора о высшей мере наказания. «Вопрос: дайте показания, высказывались ли вы о том, что «сколько в колхозе ни работайте, все равно толку будет мало, они должны развалиться». Ответ: этого я не говорил и категорически отрицаю. Вопрос: вы говорите неправду. Следствие настаивает дать правдивые показания, т. к. следствие располагает свидетельскими показаниями, подтверждающими ваши высказывания колхозникам. Ответ: это ложь, и я категорически отрицаю это».

После восьмидневного тюремного заключения с применением всевозможных и широко применявшихся пыток следственная процедура была окончена. Проведя несколько допросов и очную ставку и не добившись нужных результатов, органы убедились в бесполезности дальнейшего нажима. Раз арестованный оставался непреклонным, то решено было по второму кругу допросить свидетелей, чтобы «усилить» материал дополнительными показаниями для вынесения приговора «расстрелять», а затем сдать дело в архив.

4 сентября 1937 года отец Иоанн Великов, проявивший в кровавом застенке НКВД необычайную силу духа, был расстрелян по приговору Тройки управления НКВД Ленинградской области. Так закончился земной путь этого сельского батюшки, одного из служителей Русской Православной Церкви тяжелых и беспримерных лет сталинских репрессий.