Новомученик Василий Канделябров, пресвитер Сенновский

(1889–1937)

Священник деревни Сенно Тихвинского района Василий Васильевич Канделябров был арестован 3 ноября 1937 года. Ровно через месяц, 3 декабря, если верить официальным документам, он был расстрелян по решению особой Тройки управления НКВД Ленинградской области. Однако, вероятнее всего, что приговор о вынесении высшей меры наказания и акт о его исполнении, датированный 3 декабря 1937 года, был составлен «задним числом», после «незапланированной» смерти мученика, явившейся неожиданностью для самих карательных органов. Такой вывод напрашивается после анализа материалов следственного дела, и только такое предположение снимает все недоуменные вопросы, возникающие при просмотре протоколов допросов.

Прежде всего, следует сказать, что допрашивался подследственный всего один раз, в день своего ареста, 3 ноября 1937 года. Само по себе это не так уж и странно, хотя подобные факты крайне редко встречаются в следственных делах сельского духовенства. Удивительно другое. Сотрудник районного НКВД, проводивший допрос, так и не успел не только получить от отца Василия нужных показаний, но даже объявить ему, по какой причине он был арестован. Обычные процессуальные фразы «вы арестованы за…» или «вы арестованы как участник контрреволюционной группы, дайте правдивые показания» отсутствуют в деле отца Василия Канделяброва. Его единственный допрос носил чисто ознакомительный характер: спросили только о социальном положении и о личных связях и знакомствах. «Мой отец, – ответил арестованный на первый вопрос, – псаломщик, имел дом, корову и разные надворные постройки. Я псаломщиком с 1905 года, священником – с 1928». Отвечая на второй вопрос, отец Василий назвал в числе своих знакомых священников Николая Безсонова, Иоанна Сарва, Емельяна Панасевича, указав при этом, что все они в настоящий момент арестованы за контрреволюционную деятельность. «Наша связь заключалась в посещении друг друга», – заявил следователю отец Василий, отдавая себе отчет в том, что навлекает на себя подозрение уже одним фактом поддержания отношений с репрессированными. Этими показаниями и был исчерпан допрос. Никаких других вопросов настоятелю Сенновской церкви задано не было, и больше к следователю его не вызывали.

Завершает следственное дело отца Василия обычный протокол с показаниями лжесвидетеля С., датированный 5-м ноября. В нем штампованными фразами говорится об одном-единственном факте контрреволюционной агитации и высмеивании Канделябровым порядков советской власти и ВКП(б) на каком-то известковом карьере. Очной ставки арестованному не дали. При этом свидетель С. из речи Канделяброва не воспроизвел ни одну антисоветскую фразу. Да и самая личность этого С. вызывает сомнения. При пересмотре дела в 1962-м году об отце Василии сказано: «Что же касается обвиняемого КАНДЕЛЯБРОВА, то он по существу предъявленного обвинения вообще не допрашивался». А показания С. не прокомментированы совсем, как будто бы их и не было вовсе. Обычно при реабилитационном пересмотре лица, проходившие по делу, подвергались передопросу, а если это сделать было невозможно, то сотрудник, производивший новое следствие, давал соответствующие объяснения о том, что таких-то и таких-то передопросить невозможно потому-то и потому-то. Однако личность этого С. на пересмотре дела не фигурирует, просто покрыта глухим молчанием. Усомниться в действительном существовании свидетеля по делу Канделяброва заставляет и подпись этого С., очень схожая с подписью следователя, проводившего допрос. Таким образом, есть все основания предполагать, что все дело на отца Василия от начала до конца есть самая грубая и циничная фальшивка органов НКВД.

Жизненный путь отца Василия мало чем отличался от судеб рядового духовенства того времени. В клировой ведомости 2 округа Тихвинского уезда за 1920 год о нем говорится: «Псаломщик Василий Васильевич Канделябров, родился 23 марта 1889 года, сын псаломщика. По выходе из 2 класса Новгородской духовной семинарии определен 31 января 1906 года псаломщиком к Кобожской церкви Боровичского уезда. 9 ноября 1917 года перемещен к Лученской церкви, а 9 сентября 1919 года к сей Сенновской церкви Тихвинского уезда, где и проходит служение псаломщика в настоящее время. Женат. Жена – Александра Яковлевна, 47 лет. Дети – Анна, 9 лет, Елизавета, 6 лет». Из протокола допроса мы знаем, что в сан пресвитера Василий Васильевич был рукоположен в 1928 году. Новая волна арестов, вызванная иосифлянским расколом и создавшая острую нехватку духовенства, побуждала правящих архиереев поставлять в сан лиц, не имевших духовного образования, тем более, что получить его после революции было негде. Дополнительные сведения о жизни отца Василия можно почерпнуть из показаний свидетелей на пересмотре его дела, проводившемся в 1962 году. Односельчанин отца Василия Василий Павлович Павлов говорил о нем: «Будучи дьячком, он занимался сельским хозяйством, имел лошадь. Человек он был работящий, все делал своими силами. Как служитель культа он облагался твердым заданием по лесозаготовкам, ездил вместе со мной на собственной лошади в Мурманскую область на заготовки леса. Работал он на лесозаготовках хорошо».

Чем же объяснить тот нестандартный факт, никак не укладывающийся в схему следственных дел 1937 года, что отца Василия не принуждали к признанию вины в контрреволюционной деятельности, а приговорили к расстрелу даже без предъявления обвинения? С точки зрения делопроизводства это был грубый и явный просчет, за который следователь мог и сам попасть в число арестованных. Почему же он был допущен?

Одно из косвенных указаний, позволяющее сделать предположительный ответ на этот вопрос, содержится в исследовании нашего отечественного историка, детально, внимательно и всесторонне изучающего сталинскую эпоху. Он попытался сделать хотя бы приблизительный статистический подсчет всех, пострадавших в годы «ежовщины». Вот что он пишет: «По данным, которые приводил на июньском пленуме 1957 г. Н. С. Хрущев, за 1937–1938 гг. было арестовано свыше полутора миллиона человек и из них 680 692 человека расстреляно. Но даже эти ужасные цифры вряд ли являются полными. В число арестованных явно не включены, например, сотни тысяч депортированных и ссыльных. Непонятно, в какую категорию попадали (и попадали ли вообще) арестованные, погибавшие под пытками во время «следствия»» и т. д.».

Да, действительно, ведь если были пытки, то, несомненно, должны были быть и те, кто умирал в результате применяемых мер физического воздействия. Это могло случаться, когда карательные органы, раздраженные упорством арестованного, «перегибали палку» в практиковании «активных методов» следствия. (Кстати говоря, утверждение О. Хлевшока о погибавших под пытками во время следствия подтверждается мемуаристикой того времени. Так, репрессированный Б. П. Соколов пишет: «Многих избивали, но врачи никак не регистрировали побои. На моей памяти у троих были сломаны ребра, но лечили их в камере домашними способами – обвязывали грудь туго полотенцем. Был прокурор, который под скамейками вскрыл себе вену. Крови было на полу много, но его вынесли из камеры еще живого. Был и такой, что сошел с ума во время следствия. Все звал во весь голос своего сына Юру».) Вероятно, отец Василий Канделябров и пополнил собой эту непонятную и неучтенную категорию лиц, убитых прямо на допросах. Без этого предположения невозможно объяснить загадочный и небезопасный для самих органов обрыв в его следственном деле, а также появление неопознанного свидетеля, уличившего его в мифической антисоветской агитации.

Неизвестно, при каких обстоятельствах он погиб и как долго его избивали. Зато очевидно, что органы не смогли склонить его ни к признанию вины, ни к даче ложных показаний, ибо нет в его деле ни того, ни другого. «Осужденный Канделябров, – написано в реабилитационной части дела «Сарв И. Р. и другие», – в числе своих знакомых назвал священников Сарва и Панасевича, но показаний о их преступной деятельности не дал». Так мученически окончил свой земной путь простой, сельский батюшка с безвестного прихода деревни Сенно Тихвинского района.