Новомученик Арсений, игумен Тихвинский

(1872–1937)

Игумен Арсений, в миру Александр Дмитриевич Дмитриев, родился 19 ноября 1872 года в крестьянской семье деревни Вяжищи Новгородской губернии. Родители Александра отличались благочестием и набожностью. Их особая религиозность передалась со временем и восприимчивой душе Александра. Большое влияние на формирование будущего новомученика оказал также Вяжищский монастырь, располагавшийся в деревне, где он родился и рос. Все его детство и юношество протекало под благодатным покровом этой обители. Монастырские богослужения, совершавшиеся с благоговением, неторопливостью и сосредоточенностью, совместная жизнь иноков, самый уклад строгой монастырской жизни, поэтическая простота и красота окружающей природы – все это находило живой отклик в душе мальчика и рождало в нем глубокое желание и решимость жить только ради Господа.

Достигнув 26-летнего возраста и получив родительское благословение, Александр навсегда покидает родной дом, чтобы исполнить заветное желание своего сердца – стать иноком. Выбор его пал на Тихвинский Богородичный монастырь. 17 апреля 1899 года он поступает в эту древнюю обитель, знаменитую своей святыней – Тихвинской иконой Богоматери – и становится ее послушником. Скупые отметки послужного списка священноинока Арсения не в состоянии, конечно, хотя бы отчасти раскрыть того, что кроется за ними. И все-таки в них, безусловно, имеется своя значимость. Они есть свидетельство ровного врастания поступившего послушника в жизнь древней обители, его поступательного продвижения по лествице монастырского делания, его соответствия избранному пути. Через полтора года после поступления в обитель и прохождения первоначального искуса Александр успешно завершает испытательный срок и 5 июля 1901 года зачисляется в штат монастыря указным послушником. Еще через полтора года его облекают в рясофор, и, наконец, 8 мая 1904 года Александр становится мантийным монахом, получая при постриге новое имя – Арсений. Довольно быстро после этого – 5 декабря 1905 года – он становится иеродиаконом и затем через 8 лет, 21 ноября 1913 года, на праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, его посвящают в сан иеромонаха с назначением проходить чередное священнослужение и исполнять клиросное послушание, каковое он и исполнял до момента закрытия обители.

История ликвидации Тихвинского монастыря мало чем отличается от истории закрытия других монастырей в годы советской власти. Безбожные узурпаторы действовали по стандартной схеме. Окончательному упразднению обители предшествовало безжалостное ее разграбление, прикрывавшееся кампанией изъятия ценностей для борьбы с голодом, которые большевики сами же искусственно и вызвали. Затем следовал второй этап борьбы – с монашеским чином. Боясь взрыва народного возмущения, власти не тотчас объявляли обитель закрытой, а сначала один за другим отбирали монастырские корпуса, необходимые якобы для нужд рабочего класса. Утеснив братию, власти проводили дальнейшие декреты, направленные на борьбу с религией, развернув при этом с помощью печати широкомасштабную агитацию, травлю и оголтелую клевету. И наконец, убедившись в отрыве большинства народной массы от Церкви и создании численного атеистического перевеса, приступали к насильственному закрытию монастыря. Последняя община при храме Тихвинской Успенской обители была ликвидирована в августа 1924 года, а церковь передана обновленцам. Настоятель монастыря епископ Антоний (Демянский) попытался воспротивиться этой акции властей, организовав защиту церкви верующими. Кончилось дело тем, что собравшихся разогнали силой, а епископ Антоний получил три года лагерей. Один из иеромонахов, проходивших по этому делу, показывал: «Из монахов Разумеев и Дмитриев одних взглядов с Демянским, и они являются его приближенными лицами только по той причине, что пропитались духом «царя-батюшки»». Сам отец Арсений избежал тогда ареста ввиду отсутствия компрометирующего материала.

После закрытия монастыря в 1924 году иеромонах Арсений был определен священником к полковой церкви города Тихвина, где прослужил до 1930 года. 2 сентября он был арестован за незаконное хранение серебряной монеты. 28 священнослужителей города Тихвина и района проходило по этому делу, являвшемуся обыкновенным и откровенным грабежом со стороны советской власти, для которой подобные акции были обычными и широко применявшимися методами обогащения. Удобный и простой путь пополнения комиссарских карманов. Все сбережения духовенства были, разумеется, конфискованы и вдобавок к этому каждый из них получил свой срок: шесть месяцев исправительных работ. Единицы – наиболее неугодные – получили по три года ссылки, среди них оказался и отец Арсений. Отбыв срок, он вернулся в Тихвин и получил новое назначение – настоятелем в Пантелеимоновскую церковь. Всего три года прослужил он до очередного ареста, к моменту которого был удостоен сана игумена, что явствует из показаний одного свидетеля, называвшего его на допросе игуменом.

29 сентября 1937 года настоятель Пантелеимоновской церкви был арестован сотрудником Тихвинского районного отдела НКВД и препровожден в городскую тюрьму. В тот же день он был вызван на допрос. Каким же материалом против отца Арсения располагали органы к моменту его ареста?

28 июля (а скорее всего, перед самым арестом о. Арсения) того же года во время предварительного «расследования» была вызвана в НКВД и допрошена гражданка М. М. Д., являвшаяся председателем церковной двадцатки Пантелеимоновской церкви. Вопрос «Руководит ли вашей общиной священник Дмитриев?» – задавал сотрудник НКВД старосте, казалось бы, вполне безобидный вопрос. «Да, – отвечала свидетель, – священник Дмитриев руководит нашей общиной, как во всей церковной жизни, так и в быту. Священник пишет для двадцатки нужные заявления, дает советы по ремонту церкви. Его советы я, как председатель двадцатки, выполняю, выполняет и вся община. Так, например, по его совету в 1936 году мы произвели ремонт церкви, заявили в горсовет о разрешении ходить с молебнами. 9 августа 1937 года писал он, а я снесла в горсовет». К тому времени настоятель был отстранен от руководства хозяйственной жизнью общины. Указами и постановлениями власть низвела его в ранг наемной силы, обслуживающей религиозные нужды населения и не имевшей права вмешиваться в решение других вопросов прихода. Ремонт храма и обращения в горсовет с просьбами о разрешении хождений по домам квалифицировались властями как активная пропаганда религии. Поэтому-то староста и поспешила ответственность за эти действия двадцатки возложить на настоятеля прихода отца Арсения. В результате органы получили в руки факт незаконного управления приходом.

Далее М. была спрошена о связях отца Арсения и о содержании его проповедей, которые он произносит в храме. Но тут следователь не пополнил свой багаж необходимым материалом. На первый вопрос свидетель отвечала, что «… к нему приходил священник Иван Сарв (благочинный Тихвина – прим. авт.), других я не видала». А отвечая на вопрос о проповедях, сказала: «Священник Дмитриев учит нас, каким должен быть верующий. В проповедях он рассказывает нам, верующим, про жизнь святых». Ни критики в адрес правительства и его богоборческой политики, ни гневных обличений, только пастырская беседа «о едином на потребу». (В 1962 году на пересмотре дела та же М. М. Д. даст об отце Арсении дополнительные показания. «Арестовали его безвинно, – скажет она. – Он не только против власти ничего не говорил, а даже ни одного человека не обидел плохим словом. Он учил людей только хорошему».)

«К кому и зачем вы ездили в Пикалево?» – начал первый допрос следователь обвиняемого Дмитриева. 12 июля 1937 года два бывших насельника Тихвинского Богородичного монастыря игумен Арсений и иеромонах Антоний (Полисадов), настоятель церкви села Никульское, отправились проведать своего собрата священника Николая Безсонова, служившего в погосте Лучиная Горка. Пробыв у него сутки, они вернулись обратно. Июль месяц был началом новой волны гонений на Церковь. Активизация районного НКВД, вызовы на допросы жителей сел и деревень, начавшиеся аресты – все это было предвестием возобновления репрессий. Надвигавшаяся гроза, вероятно, побуждала священнослужителей искать друг у друга поддержки и взаимоукрепления. Факт встречи не остался незамеченным органами. Донести о ней могли видевшие приехавших священников соседи, хозяйка дома, сельчане. Ведь приезд в деревню незнакомых лиц, а тем более священнослужителей, – это целое событие для ее обитателей.

«Припомните разговор, который происходил утром первого дня вашего приезда к Безсонову», – прозвучал второй вопрос следователя. Этот вопрос был уже гораздо серьезнее и мог вызывать тяжкие раздумия. В нем содержался явный намек на абсолютную осведомленность следователя не только о перемещениях отца Арсения, но даже и о его разговорах с частными лицами. Откуда сотруднику НКВД могут быть известны такие подробности, как утренний разговор в узком кругу единомышленников? Подследственный знал, что в момент его допроса и Безсонов, и Полисадов были уже арестованы. Но, конечно, не мог знать того, что 28 августа Полисадов, не выдержав давления органов, признавался: «Да, я признаю, что, встречаясь с Дмитриевым и Безсоновым 12 июля с. г., мы обсуждали вопросы политики партии и сов. власти с контрреволюционных позиций, говорили о современной жизни, о тяжести гнета местной власти на нас, о непосильных налогах на нас, как на служителей культа». Предположить, что кто-либо из участников встречи не выдержал и рассказал о беседе, – значит бросить тень подозрения на собрата. Такого отец Арсений допускать не хотел. «Припомнить разговора, происходившего у Безсонова, я не могу», – ответил он следователю. То ли потому, что недостаточно хорошо познакомился с материалом следствия, то ли по неопытности, то ли ввиду непомерного обилия «работы» и явной невозможности упомнить все детали каждого дела, следователь не стал приводить отцу Арсению изобличающие показания иеромонаха Антония. Задав еще несколько вопросов арестованному о его связях, сотрудник НКВД окончил допрос.

После этого игумена Арсения не вызывали на допрос целых полтора месяца. Все это время ушло на поиск лжесвидетелей, а также на «обработку» подследственного. Только 13 и 14 ноября в деле Тихвинских священнослужителей, в состав которого входил и следственный материал на отца Арсения, появилось два искомых протокола с показаниями о групповом характере контрреволюционных действий всех арестованных. Свидетель К. и Ф. показывали, что «Сарв, Дмитриев и Панасевич представляют спаянную контрреволюционную группу, оформившуюся в борьбе с советской властью», что «они являются ярыми противниками советского строя, систематически проводящими контрреволюционную агитацию среди верующих». На следующий же день отец Арсений был вызван на второй допрос. При этом органы сочли необходимым поменять следователя. Однако все это оказалось тщетным, бесполезным. Ни длительное содержание игумена под арестом, ни физическое воздействие, ни показания лжесвидетелей, ни даже замена следователя не помогли склонить его к признанию своей виновности перед советским строем. «Вопрос. Вы арестованы как участник контрреволюционной организации. Дайте по этому вопросу правдивые показания. Ответ. Участником контрреволюционной организации я не был и контрреволюционной работы не проводил. Вопрос. Вы говорите неправду, следствие требует от вас правдивых показаний. Ответ. Контрреволюционной работы я не вел и не веду. Протокол записан правильно, мне прочитан, в чем и расписываюсь. Дмитриев».

В обвинительном заключении карательные органы подтвердили факт несгибаемости арестованного, написав в нем заглавными буквами: «ВИНОВНЫМ СЕБЯ НЕ ПРИЗНАЛ», а затем обычным шрифтом закончили фразу: «но изобличается показаниями свидетелей Ф. и К». Рядом с этими строками стоит пометка «ВЕРНО», сделанная 25 ноября секретарем Тройки, вынесшей приговор о расстреле игумена Арсения. Ею лейтенант госбезопасности Сорокин еще раз засвидетельствовал мученический характер смерти священноинока Тихвинского монастыря. Через некоторое время другой лейтенант УНКВД ЛО, Поликарпов, составил акт о том, что приговор о расстреле осужденного Дмитриева Александра Дмитриева – игумена Арсения – 3 декабря 1937 года был приведен в исполнение.