Новомученик Николай Никанорович Сперанский, пресвитер Петербургский

(1869–1918)

Новомученик Петербургской епархии протоиерей Николай, настоятель Матфиевской церкви Петроградской стороны, родился 1 декабря 1869 года в семье сельского священника Никанора Сперанского, служившего в Налючской Троицкой церкви Старорусского уезда Новгородской епархии. Первоначальное образование Николай получил в Налючском одноклассном училище министерства Народного Просвещения. В 1879 году, окончив это учебное заведение, он продолжает учебу в Старорусском духовном училище. Через пять лет выпускник училища, перворазрядник Николай Сперанский, поступает в Новгородскую духовную семинарию и еще через шесть лет, по представлению правления семинарии и по испытании приемных экзаменов, 1 сентября 1891 года становится казеннокоштным студентом Санкт-Петербургской духовной академии. Четырехгодичный академический курс, насыщенный и трудоемкий, успешно пройденный, завершается столь же благополучной защитой диссертации на тему «Психологические основы христианского религиозного обучения и методическая постановка последнего». Совет академии удостоил Николая Сперанского за эту работу степени кандидата богословия, в каковой он и был утвержден 4 июня 1895 года резолюцией митрополита Санкт-Петербургского Палладия (Раева). Ровно пройденный путь духовного образования, а также удачное его завершение в привилегированном заведении России, определили дальнейшую судьбу Николая: по окончании Петербургской академии он становится клириком столицы.

В то время Петербург изобиловал самыми разнообразными учебными заведениями благотворительного характера, образованными по инициативе представителей княжеского рода, имевших родственную связь с императорским домом. Одним из таких заведений был женский институт принцессы Терезии Ольденбургской. Это было училище с семиклассным образованием, в котором воспитывалось более двухсот девочек-сирот. Его устроителем был известный благотворитель принц Петр Георгиевич Ольденбургский, приглашенный на государственную службу в Россию императором Николаем 1. Благодаря попечению и значительным пожертвованиям принца и его супруги в Петербурге открылись также первая община сестер милосердия, училище правоведения, детский приют. После его смерти, в 1889 году на Литейном проспекте был установлен памятник принцу с надписью «Просвещенному благотворителю». Институт Терезии Ольденбургской и стал первым местом служения Николая Сперанского. Молодой и одаренный выпускник Петербургской академии обращает на себя внимание руководства института и, будучи отрекомендован академическим начальством, получает приглашение в это учебное заведение. «Согласно резолюции Его Высокопреосвященства, Высокопреосвященнейшего Палладия, – отмечено в соответствующей статье церковного документа, – по представлении Его Высочества принца Александра Петровича Ольденбургского Николай Сперанский определен священником к церкви Воскресения Христова при женском училище (институте) принцессы Ольденбургской и вместе законоучителем означенного училища 25 июля 1895 года. Рукоположен в сан диакона 6 августа 1895 года и в сан священника – 9 августа того же года».

Поселившись в доме № 84 по Большому проспекту Петроградской стороны, отец Николай начинает свое пастырское служение. И первые пять лет его священнической деятельности проходят здесь, в институте принцессы Ольденбургской. Однако этим учебным заведением вовсе не ограничиваются рамки его законоучительства. Имея ярко выраженную склонность к педагогике, что видно хотя бы из выбранной темы для кандидатской диссертации, отец Николай устраивается на преподавательскую должность еще в шесть различных школ столицы. В те годы он являлся преподавателем Закона Божия Клинического института вел. кн. Елены Павловны, реального училища Богинского, мореходных классов, начальных городских училищ, седьмого Александро-Невского женского училища, городского Воздвиженского училища. Читая этот длинный перечень, невольно соглашаешься с выводом историка Смолича И. К. о том, что «… приходское духовенство в течение синодального периода смиренно отправляло свое церковное служение как само собой разумеющийся долг, не снискав себе за это никакого признания, хотя и вполне заслуженного. Оно вынесло на своих плечах главный труд по сохранению Церкви, поистине совершив все, что было в его силах».

Следующее назначение, происшедшее в 1900 году, мало что изменило в характере служения отца Николая. 9 октября он был переведен на должность настоятеля церкви Петербургской Введенской гимназии с исполнением обязанности ее законоучителя. Преподавание Закона Божия и воспитание в христианском духе подрастающего поколения – таким было главное содержание его не только первого, но и второго церковного послушания. Это назначение явилось для него определенным должностным повышением. Во-первых, из сферы частного, благотворительного образования он переходил в область образования государственного, где требования к деятельности и контроль за ней были выше, прежде всего, в силу финансирования их министерскими структурами. Во-вторых, по численности учащихся и по своему статусу Введенская классическая гимназия превосходила институт принцессы Ольденбургской. Численность учащихся доходила до 400 человек. Аттестат об окончании гимназии давал право поступления в высшие учебные заведения России. Многие выпускники впоследствии занимали видное общественное и служебное положение в столице. Одновременно отец Николай был назначен органами епархиальной власти преподавателем Закона Божия еще в двух столичных заведениях: в школе Императорского женского Патриотического общества и в Петровской женской гимназии, располагавшейся в Царском Селе. (В тех шести школах, о которых шла речь выше, отец Николай обучал детей по собственной инициативе.)

Восемь лет священнодействовал отец Николай в гимназической церкви святых равноапостольных Кирилла и Мефодия. Преподавательский опыт, накопленный им за годы школьной деятельности, и заслуги на поприще законоучительства выдвинули его в ряды ведущих педагогов города из числа духовенства. В 1908 году митрополит Антоний (Вадковский) утверждает отца Николая в должности городского попечителя Петербургского учебного округа. Почти в каждой церковной школе имелся свой попечитель, изыскивавший материальные средства для нее. Проблема школьного финансирования в те годы стояла очень остро. Государственная казна не выделяла средств на содержание епархиальных церковно-приходских школ. На аренду школьных помещений, их ремонт, на предметы школьного инвентаря, на квартиры педагогов и т. п. целевых денег не было. Приходилось покрывать эти нужды за счет других статей школьных расходов, что, конечно, не решало проблемы в целом. Попечительство было одним из путей преодоления этих трудностей. Попечитель городского округа, в состав которого входили столичные церковные школьные образования, обязан был курировать вопрос финансирования всех имевшихся школ. Городской попечитель входил также в училищный епархиальный совет и имел право голоса на его заседаниях.

1908 год знаменателен был для отца Николая еще одним назначением. 8 января он был освобожден от обязанностей законоучителя Введенской гимназии и определен на вакансию настоятеля к Спасо-Преображенской Колтовской церкви. Настоятельство в этом храме явилось для него началом долгожданной полноценной приходской жизни. Почти тринадцать лет отец Николай трудился в различных учебных заведениях, а его первыми духовными чадами были дети. Теперь же он, наконец, становился пастырем в полном смысле этого слова и вместе с этим – руководителем одного из старейших приходов столицы, возникшем еще в 1726 году. Первый, впоследствии сгоревший, деревянный храм в Колтовской (так до революции называлась северо-западная часть города) был построен поселившимися здесь воинами Невского гарнизонного полка. В 1763 году он был отстроен и освящен заново. Храм имел придел святителя Димитрия Ростовского, а также славился захоронением известного подвижника иеросхимонаха Иоанна, основателя и первого настоятеля знаменитой Саровской обители, павшего жертвой беспощадной бироновщины. В жизни Колтовского прихода настоятельство отца Николая было отмечено строительством отдельного церковного дома для религиозно-просветительских целей, за которое ему преподано было архипастырское благословение с выдачей грамоты.

Между тем, приближалось время, куда более беспощадное, чем то, которое пережила Россия во времена немецкого временщика Бирона. Годы первой мировой войны, имевшей для нашей родины трагические последствия, застали отца Николая уже на другом приходе. Частые перемещения – одна из характерных и не слишком «удобных» черт жизни столичного духовенства. Не избежал этой участи – нового назначения – и настоятель Преображенской Колтовской церкви. 12 августа 1915 года резолюцией священномученика Владимира (Богоявленского), Петербургского митрополита, он был определен к церкви святого апостола Матфия, расположенной на Петроградской стороне города, в качестве ее настоятеля. Эта церковь была заложена и освящена еще при Петре Первом в память о взятии Нарвы, которое произошло 9 августа, как раз в день памяти святого апостола Матфия. В свое время к приходу именно этого храма была приписана великая подвижница нашей Церкви святая блаженная Ксения Петербургская. Трудно теперь восстановить причины этого перевода и с достоверностью сказать, какими соображениями при этом руководствовалась епархиальная власть. С несомненностью утверждать можно только одно: каковы бы ни были земные, так сказать, обстоятельства этого назначения, посредством их протоиерей Николай Сперанский приближался к мученическому завершению своей жизни.

Февральская революция, свергнувшая власть императора и изъявшая от среды «удерживающего теперь» (2 Фес., 2, 7), вследствии этого отъятия обернулась диким разгулом темных сил, свободно вышедших на поверхность российской жизни. Вызывать определенным силам «народный гнев», сдерживавшийся принадлежностью российского населения к Церкви Христовой, и направлять его в нужную сторону после февраля 1917 года стало гораздо проще. Но и в то время закулисным творцам февраля глубоко ненавистны были люди, чье имя вносило в жизнь окружающих людей стабилизирующее начало, погашавшее безумное «пламя революции». Личность протоиерея Николая Сперанского, как человека, снискавшего духовный авторитет и своей пастырской деятельностью в рамках своего прихода укреплявшего устои не только самодержавной России, но и всякого порядка, внутреннего и внешнего, раздражала творцов революционного переворота. Для прихода к власти им нужна была большая смута и, как движущая сила этой смуты, – ослепленность народа антихристианским, антицерковным началом мести. Все, что мешало этому процессу народного перевоспитания, пусть даже одним фактом своего существования, подлежало, по их замыслу, уничтожению. Между старыми, традиционными силами святой Руси и новым, богоборческим нашествием разворачивалась незримая и жестокая борьба за душу народа, в массе своей еще продолжавшего оставаться верным заветам Христа и воспитавшей его Церкви. Матфиевский приход не мог стоять в стороне от этой борьбы. Февраль 17-го отозвался в его жизни начавшимися провокациями, использовавшимися силами тьмы в качестве орудия борьбы, прежде всего, с авторитетным духовенством. Об одной такой провокации повествует рапорт протоиерея Николая Сперанского, поданный благочинному 8 столичного округа и ввиду его значимости опубликованный на страницах церковной печати того времени. Вот что там, в частности, сообщалось:

«Вашему высокопреподобию имею честь покорнейше донести, что народные волнения на минувшей неделе отразились на вверенном мне храме и богослужении при нем следующим образом: 28 февраля ввиду беспокойного состояния улицы и опасения проникновения на колокольню провокаторов утреня и часы с вечернею совершены были без звона. Около 12 час. дня вследствие обстрела толпы из местных частных домов в толпе был пущен ложный слух, что стрельба производится с церковной колокольни. (Речь идет о столкновении городской полиции с революционными силами – прим. авт.) 1 марта утрени и преждеосвященной литургии не было. Церковь все время была предметом внимания толпы, в которой ходили слухи, что с колокольни стреляют, и в церкви скрываются полицейские. Вечером, ввиду относительного спокойствия на улице, решено было совершить великое повечерие без звона. Богомольцев было небольшое количество. В конце повечерия, около 7 часов вечера, вследствие начавшейся стрельбы с соседних домов, колокольня была подвергнута обстрелу из пулемета. Богослужение не прекращалось, но ввиду опасности попадания пуль в церковь совершающие богослужение священник Успенский и псаломщик Быстряков, а также народ, должны были жаться к простенкам. <…> 2 марта ни утром, ни вечером службы не было. Проходивший народ все время обращал внимание на обстрелянную колокольню, и в толпе ходили прежние слухи о стрельбе с колокольни, почему на церковной ограде и церковных домах вывешены были объявления, опровергающие провокаторскую ложь. <…> В течение пятницы, субботы и воскресенья за богослужениями мною лично предложено было молящимся шесть поучений с призывом к единению и сплоченности около Временного Правительства во имя любви к Родине и защитникам ее на передовых позициях. Делалось при этом напоминание о необходимости осторожного отношения к разного рода провокаторским слухам, жертвою которых явилась и Матфиевская церковь. Настоятель Матфиевской церкви прот. Николай Сперанский. 1917 года, марта 10 дня. № 137».

Этот документ говорил о том, что уже тогда, за 7 месяцев до октябрьского переворота, над головой протоиерея Николая начали собираться грозовые тучи. Но не настал еще тогда час воли Божией…

Окончательная же расправа большевиков с отцом Николаем совершилась спустя год после ленинской революции. 30 августа 1918 года в Петрограде произошло два события, которые позволили провести большевикам широкомасштабные террористические акции и расправиться с наиболее влиятельными представительными «контрреволюции». В этот день в городе прозвучало два выстрела, в результате которых был убит председатель Петроградской ЧК Урицкий, а также ранен Ленин. Начались массовые аресты и расправы. В эти дни ЦК РКП(б) и ВЧК выработали практическую инструкцию проведения карательной операции. В ней предлагалось: «Расстреливать всех контрреволюционеров. Предоставить районам право самостоятельно расстреливать… Взять заложников… Устроить в районах мелкие концентрационные лагеря… Сегодня же ночью президиуму ВЧК рассмотреть дела контрреволюции и всех явных контрреволюционеров расстрелять. То же сделать районным ЧК. Принять меры, чтобы трупы не попадали в нежелательные руки…» Беспредел этой акции ЧК превзошел самые мрачные ожидания. В ее результате было расстреляно 6185 человек, посажено в тюрьму 14829, в концлагеря – 6407, стали заложниками – 4068. Это приблизительные цифры, так как подсчитать, сколько жизней было тогда загублено местными ЧК, практически невозможно.

Сомнения в том, что в Ленина стреляла именно Каплан, больная и полуслепая женщина, высказывались историками неоднократно. Каплан была расстреляна до завершения следствия, без суда, без решения коллегии ВЧК, без доказательств, что стреляла именно она. Точно также обстоит дело и с убийством Володарского и Урицкого. Непонятно, например, почему машина, на которой Володарский ехал с митинга, «сломалась» по дороге как раз в том месте, где ее поджидал террорист. Расследование этого дела длилось до февраля 1919 года, но никаких результатов не дало. Не удалось также установить точно, путем прямых доказательств, что убийство Урицкого было организовано контрреволюционной организацией. Этот факт признавал и сам тогдашний председатель Петроградской ЧК Н. Антипов. Для чего же понадобились эти убийства?

Большевики прекрасно понимали, что удержаться у власти в стране с многовековым религиозным прошлым, с укладом, формировавшимся на протяжении девятисот лет, они смогут только путем широчайшего и беспощаднейшего террора. Вплоть до Второй мировой войны установившаяся в 1917 году власть не выпускала из своих рук этого кровавого инструмента «воспитания» нового человека и уничтожения «элемента», не поддающегося «переделке». Для приведения в действие механизма террора, истреблявшего лучших представителей нации, власть широко пользовалась системой провокаций. Покушения на большевистских вождей были неотъемлемой частью этой политики, которая в первую очередь направлялась против людей, олицетворявших собой «старую» Россию, на которых держались устои прежней жизни.

Отец Николай Сперанский и еще несколько видных пастырей города, среди которых был, в частности, широко известный в столице протоиерей Алексий Ставровский, оказался в результате террористической акции большевиков в числе заложников. По инструкции ВЧК, заложник – это «пленный член того общества или той организации, которая с нами борется. Причем такой член, который имеет ценность, которым этот противник дорожит. За какого-нибудь сельского учителя, лесника, мельника или мелкого лавочника, да еще еврея, противник не заступится и ничего не даст. Они чем дорожат? Высокопоставленными сановными лицами, крупными помещиками, фабрикантами, выдающимися работниками, учеными и тому подобное». Эта инструкция говорила о том, что состав лиц, взятых в заложники, не был случайным. Хватали отнюдь не тех, кто под руку попадался. Расстрелы, несмотря на свой массовый характер, были продуманы, а жертвы намечены заранее. Например, в общем списке казненных по делу Каплан, где под номером 33 значилось имя «преступницы», стрелявшей в Ленина, стояли имена протоиерея Иоанна Восторгова, министра юстиции Щегловитого, внутренних дел Хвостова, директора Департамента полиции Белецкого и других. К числу таких высокообразованных и одаренных представителей «старого режима» относился и настоятель Матфиевской церкви, который к моменту ареста исполнял к тому же должность благочинного 8 столичного округа. Его арест и убиение в годы революции были предрешены тем авторитетом, который он имел среди верующих Петрограда, тем видным местом, которое он занимал в церковной жизни города, тем обличительным и правдивым словом, которое он направлял в адрес утвердившейся насилием власти. В списке заложников, расстрелянных в период с 30 августа по 1 октября и опубликованном в большевистской газете, наряду с другими именами напечатано было и имя протоиерея Николая Сперанского.

Остался от тех дней и другой перечень, правда, под другим заголовком и с другим составом лиц. Озаглавлен этот документ, имеющий для истории нашей епархии исключительную ценность, следующим образом: «Список убитых за веру Христову служителей». Сохранился он в коллекции документов епархиального совета за 1920 год. Там перечислены все пастыри города и губернии, принявшие мученическую кончину в первые годы советской власти. На отдельных листах этого документа помещены краткие сведения о жизни каждого убиенного. Чья-то заботливая, боголюбивая и глубоко верящая в конечное торжество Церкви Христовой душа уже в то трагичное время по горячим следам собирала драгоценные материалы о новомучениках, а промысл Божий сохранил эти записи в архивах атеистического государства неповрежденными. Имя протоиерея Николая Сперанского в этом списке стоит на пятом месте, после хорошо теперь нам известных имен протоиереев Иоанна Кочурова, Петра Скипетрова, Философа Орнатского и Алексия Ставровского.