Как вести себя при занятии житейскими делами?

«Жил у нас в деревне, – рассказывает один поселянин, – мужичок; не тем будь помянут, теперь уже он в могиле, – ленивый такой был. Остался у него после родителей и домик, и скотинка, и хлебца довольно. Чем бы жить мужичку ровненько да трудиться с Божиею помощью, прибавлять к добру, которое было, легко бы; так нет, видишь: дрова рубить – руки болят, навоз убрать со двора и вывезти на поле – спина болит… В будни на печи да на полатях проваляется, а в праздник, покуда служба Божия идет в церкви, он с женой пообедает, а потом выйдет наш мужичок на завалинку, да с молодыми ребятами из пустого в порожнее переливает. На его беду и жена досталась ему не пряха: такая же лень сущая. Иные бабы посеют ленку, напрядут и наткут и себе и на продажу; а его хозяйка все норовит с рынка взять; ситцевый сарафан надо ей и рубаху давай кумачную… Ну, и жили они, покуда родительские-то крохи оставались, ладно. Да видно, как с краю станешь дергать, так и большого богатства надолго не достанет. Так и нашему мужичку пришел черный день. Коровушку продал он и лошадушку; овечек волки передавили: догляду хорошего не было за ними; домишко стал разваливаться. Плохо пришло мужику… Работать не привык. Пустился он занимать, – все же легче приобрести, чем работать. То хлебца возьмет у соседа в заработку, то денег займет. «До воскресенья, – говорит, – повезу-де сенца в город, так отдам тогда». Но это было на словах только: станут звать соседи за долг поле вспахать или косить в страду помочь, – не скажется мужик дома, либо хворым прикинется… Погрешат, поругают его, – известно, кому добра своего не жаль? – да на том и покончат. Только уж мужичку нашему никто и взаймы не стал давать. Другой бы принялся работать, трудиться, а он не так вздумал. Видим, однажды, изба на замке заперта у него, и окна ставенками закрыты. Ну, думаем, знать за ум взялся мужик: ушел, знать, в город на заработки.

В город-то он ушел, это правда, да работу-то избрал легкую. Завязал он себе глаза тряпкой, а в руки взял палочку, жена-то и давай водить его по рынку да по богатым домам, прося темному и убогому… Вот до чего человек свыкается с праздностию, поддается лености, что уж ничего путного и не сделает, всякая работа тяжела ему… Не знаю, долго ли они ходили по городу, но, верно, насбирали столько, что достало купить лошадку плохонькую да телегу убогонькую, и ездили, слышно, они по селам и деревням. Муж научился томно и жалостливо петь Лазаря, и в конце припевать: «подайте темному, убогому», а жена принимала подаяние. Так не один год обманывали они православных. Но Господь наказал обманщика действительною слепотою. Тогда понял мужичок, что прогневал он Царя небесного, и с собранным милостынею добром приехал в родную деревню. Страшно было взглянуть на его лицо… А как он страдал, как мучился и болью в голове и совестью!.. Горе и болезнь скоро окончили жизнь слепца. Недолго после него жила и жена».

Видишь, друг мой, до чего доводит человека праздность. Недаром она зовется матерью всех пороков. Нет греха, – говорит один мудрый писатель, – к которому бы не привела леность, потому что она наводит на душу человека изнеможение и, так сказать, оцепенелость, и в этом положении он не может противиться своим страстям и похотям. Мнозей злобе научила праздность (Сир. XXXIII, 28), в похотех есть всяк праздный (Прит. ХIII, 4). Пуста жизнь человека без дела и занятий. За уклонением от надлежащего полезного дела, человек праздный невольно старается пополнить жизнь свою суетными и греховными развлечениями и, таким образом, широким путем порока идет к неизбежной погибели. «Скучен день до вечера, коли делать нечего», справедливо замечает пословица. Таким образом, праздность влечет за собою болезненную скуку, печаль сердца и другие нравственные потрясения. Скука же заставляет искать развлечений и забав, которые у праздного человека вращаются около предметов самых чувственных, развратных, богопротивных… И здесь-то корень и источник различных пристрастий к забавам, от которых страдают люди праздные, тем забавам, которые губят здоровье и честь и расстраивают состояние и делают самого значительного в обществе человека вовсе не тем, чем он мог бы и должен бы быть!

Люди, всего менее зная самих себя, не примечают, какое действие производит в душе праздность. Они думают, что провести день, провести два в праздной рассеянности ничего не значит для души, кроме отдыха. Но так ли это на деле? Сердце человеческое не может быть праздным, душа наша не может быть без дел. Если не занять ум святыми мыслями, он занимается пустыми и вредными. Если не занято сердце чувствованиями чистыми, небесными, оно дышит чувствованиями нечистыми, мутными, земными. Если не стремится воля к небу, к выполнению святой воли Божией, она идет путем греха к аду. Не забудьте притом, что расстроенная грехом душа наша более расположена к деятельности недоброй, чем к делам богоугодным, а потому, оставаясь в праздности, она скоро завлекается на путь греха. В похотех есть всяк праздный, говорит Соломон; праздность научает злобе, добавляет сын Сирахов… Страсть к развлечениям – истинная болезнь. Отнимая дорогие часы у занятий должных, она порождает расслабление в душе и отвращает ее от труда. Ленивый или вовсе не делает должного, или выполняет неохотно; он придумывает предлоги, как бы увернуться от труда, спешит в общество людей подобных ему; всякий труд ему в тягость, каждое занятие полезное – не по сердцу ему; все доброе становится для него неприятным, утомительным, скучным, и все худое – заманчивым. Потому самые святые обязанности остаются не выполненными, и душа засевается семенами пороков. Посмотри на молодых людей, привыкших к безделью. Чем они заняты? Что у них на душе? Ты встретишь их на улицах, в собраниях, в общественных местах, но редко-редко за добрым делом; отвыкши от трудов, они расточают имение, собранное их родителями, пока порок, истощив у них и силы и все, ввергает их в нищету, болезнь и раннюю могилу. Посмотри на мать семейства, привыкшую гоняться за ветром. Достойна ли она высокого имени матери? Дети ее, как сироты, редко видят ее, за домом смотрят чужие, она в своем доме, как чужая, – ей хорошо везде, только не со своими. Сколько пороков, сколько дел грязных не было бы допущено людьми, если бы занимались они делами звания своего! Не занимаясь, чем должно заниматься, занимаются пустыми толками, пересудами, злословием, насмешками, клеветами. Сколько гнилых слов, сколько обидных для совести и смысла небылиц придумывает праздность! Те самые люди, которые клевету и ложь считают за низкие пороки, от нечего делать сыплют ложь и клевету! Покой и честь, счастье и жизнь отдают на казнь… Не праздность ли придумывает веселости соблазнительные, собирает общества нетрезвые, приобретает забавы и наряды разорительные? А чем все эти занятия награждают душу? В душе является скука, томление, грусть, пустота. О, когда бы душа, для рассеяния этой скуки, не обращалась снова к занятиям, любимым праздностию! К сожалению, чем более привыкают к праздности, тем менее любят печальное раскаяние, и душа празднолюбивая становится жилищем нечистот.

Чего ждать любителю праздной жизни в будущем? Кто любит проводить время в праздности, тот не безопасен от нужды и даже нищеты. Хотя бы человек был обезпечен в средствах жизни; но эти средства у человека бездеятельнаго, постоянно уменьшаясь и не прибавляясь вновь, могут незаметно иссякнуть; и не видим ли мы, как часто богатые люди вследствие порока праздности делаются нищими? Вот глубоко правдивое изображение нашим народным поэтом тех горьких последствий, которые влечет за собою леность:

 

Что ты спишь мужичок?

Ведь весна на дворе:

Ведь соседи твои

Работают давно.

Встань, проснись, подымись,

На себя погляди:

Что ты был и что стал?

И что есть у тебя?

На гумне – ни снопа,

В закромах – ни зерна,

На дворе, – по траве

Хоть шаром покати,

Из клетей домовой

Сор метлою посмел

И лошадок за долг

По соседям развел,

И под лавкой сундук

Опрокинут лежит,

И, погнувшись, изба,

Как старушка стоит.

Вспомни время свое:

Как катилось оно

По полям и лугам

Золотою рекой,

Со двора и гумна

По дорожке большой,

По селам, городам,

По торговым людям!

И как двери ему

Растворяли везде,

И в почетном углу

Было место твое!

А теперь под окном

Ты с нуждою сидишь

И весь день на печи

Без просыпу лежишь…

 

Взгляни на всю обстановку жизни человека трудолюбивого и ты невольно порадуешься ей: в его доме ты найдешь, если и не всегда полное обилие во всем, то во всяком случае все необходимое. Когда муж и жена с утра до вечера заняты каждый свойственным им делом, все в их хозяйстве идет в строгом порядке, все успевают они сделать в свое время, и плодом трудов их является возможность иметь все необходимое, – и дом такого хозяина устроен и поле его плодородно, и сам он с семьею сыт и одет: спокойно он пользуется плодами трудов своих; сладок для него отдых в день праздничный, крепок сон его после трудового дня будничного, и бодро и весело встает он утром для нового труда. Не то представляет обстановка жизни человека ленивого. Проходил я мимо поля лениваго, говорит Премудрый, и мимо виноградника человека скудоумнаго: и вот, все это заросло терном, поверхность его покрылась крапивою, и каменная ограда его разрушилась. И посмотрел я, и обратил сердце мое, и посмотрел, и получил урок. Немного поспишь, немного подремлешь, немного, сложив руки, полежишь, – и придет, как прохожий, бедность твоя, и нужда твоя, как человек вооруженный. Ленивая рука делает бедным, а рука прилежных обогащает. Рука прилежных будет господствовать, а ленивая будет под данью. Ленивый не жарит своей дичи; а имущество человека прилежного многоценно. Грязному камню подобен ленивый: всякий освищет безславие его (Притч. XXIV, 30–34; X, 4; XI, 1–24; Cup. XXII, 1).

Чего ждать другу праздной жизни в вечности? Праздность засеяла душу его только дурными семенами, от которых не вырастет там ничего, кроме скорби безотрадной. А за небрежность к дарам Божиим ожидает его суд неумолимой правды Божией. О нем скажут так: неключи-маго – лениваго – раба вверзите во тму кромешнюю: ту будет плач и скрежет зубом (Мтф. XXV, 30).

«Нет, подлинно нет ничего в мире, – восклицает Златоуст, – что не портилось бы от бездействия! Так, вода стоячая загнивает, а текучая и всюду разливающая сохраняет свою доброту; и железо, лежащее без движения, становится слабее и хуже и точится большею ржавчиною, а находящееся в деле становится гораздо полезнее и красивее, блистая нисколько не хуже всякого серебра; и земля, остающаяся в покое, как всякий может видеть, не произращает ничего хорошего, но и дурные травы, и терния, и волчцы, и безплодные деревья, а получающая возделывание обильно производит питательные плоды. Вообще сказать, всякое существо от бездействия портится, а от свойственной ему деятельности становится полезнейшим».

«Ленивец, пойди к муравью, – советует Соломон, – посмотри на его действия и будь мудрым. Нет у него ни начальника, ни приставника, ни повелителя; но он заготовляет летом хлеб свой, собирает во время жатвы пищу свою. Или поди к пчеле и познай, как она трудолюбива, какую почтенную работу она производит; сии труды употребляют во здравие и цари и простолюдины; люба же она всем и славна; хотя силою она слаба, но мудростию почтена. Доколе ты, ленивец, будешь спать? Когда ты встанешь от сна своего» (Притч. IV, 6–9).

Итак, все и все говорит нам о необходимости и пользе труда. Кроме того, труд имеет и высоконравственное значение в жизни человека. Занимая душу и тело полезным делом, труд не допускает развиваться худым наклонностям и расположениям; смиряя тело, обуздывает чувственность, укрощает страсти, отнимая у них пищу, и даже заграждает для них вход в душу, наполняя ее благими помыслами и желаниями и удаляя трудолюбивого от самих случаев к грехопадениям. Человек трудолюбивый, зная цену времени, дорожит каждым часом, боится потерять его без пользы. У него все время наполнено или благим трудом, или нужным отдохновением после труда, и потому нет у него времени для дел худых или бесполезных, которые потому уже худы, что безполезны. И труд, и отдохновение после труда, правильно соразмеренные, составляют его потребность; удовлетворение этой потребности – одно из лучших удовольствий его жизни. Худое ему и на ум не приходит, потому что ум его всегда занят добрым и полезным. Успех трудов его приносит ему чистую радость, какой никогда не ощущал празднолюбец, и исполняет душу его благодарностью к Богу. Самая тяжесть труда напоминает труженику о Боге – Помощнике и возвышает душу его к молитве. У людей праздных нет ни времени ни сил для молитвы; и краткое богослужение для них слишком продолжительно и утомительно, а для того, кто живет постоянно в труде, и поздняя ночь и раннее утро равно удобны для молитвы, и всегда он на молитве бодр и никогда не любит сокращать ее и не спешит оставить ее. Приди, в какую хочешь церковь, в какой хочешь праздник, вместе с первым ударом колокола, и ты убедишься в сказанном нами. Труд располагает к молитве и поддерживается ею, а молитва располагает к труду и возбуждается им. Однажды святой Антоний Великий, боровшийся в пустыне со своими помыслами, из глубины сердца вопросил Господа, как спастись? По какому-то невольному побуждению он вышел из своей пещеры и увидел кого-то похожего на себя, который сидел и работал, потом встал из-за работы и начал молиться; после опять сел и вил веревку; поработавши, опять встал на молитву. Это был ангел Господень, посланный для наставления и подкрепления Антония. Этот ангел сказал ему вслух: «И ты делай так, – и спасешься». Труд, подкрепляемый молитвою, и молитва, сопровождаемая благим трудом, могут привести ко спасению души, к которому прежде и больше всего должны стремиться трудящиеся.

О необходимости для всех трудиться и о том, что труд может быть совместным с делами благочестия, вот какое наглядное доказательство привел строгий подвижник благочестия Силуан, бывший игуменом в одном монастыре Синайской горы. К Силуану в монастырь пришел однажды посторонний инок и, увидев братию, упражняющуюся в разных трудах, осудил их за житейское попечение и сказал словами Евангелия: «Делайте не брашно гиблющее… Мария бо благую часть избра» (Иоан. VI, 27. Лук. Х, 4, 2). Игумен, услышав это, велел пришедшего инока поместить в отдельную, уединенную келлию. Между тем, иноки, по окончании своих занятий, отправились в трапезу и вкусили пищу. Гость смотрел в окно и ждал, скоро ли позовут его обедать, но его никто не звал. Побуждаемый голодом, он пришел к настоятелю и спросил: «Ели ли ныне иноки?» – «Ели», – ответил настоятель. «Почему же меня не позвали?» – сказал гость. «Ты человек духовный, – возразил настоятель, – и не требуй пищи, а мы одеяны в плоть и хотим есть, – потому и трудимся; ты избрал благую часть: читай же книги и питайся одними словами духовными!» Инок устыдился своего умствования и, поклонившись до земли настоятелю, просил прощения. Настоятель, вразумляя ослепленного духовною гордостью инока, сказал: «С какой стороны ни рассматривай, от трудов всегда есть польза». Урок этот опытного старца прямо заимствован из опытов долговременной подвижнической жизни и сообразен с наставлением св. ап. Павла. «если кто не хочет трудиться, тот и не ешь» (2 Сол. III, 10).

Пока есть время благоприятное, пока длится день спасения (2 Кор. VI, 2), пользуйся временем (Кол. IV, 5).

А чтобы труд твой благословен был Господом, «тщися ты, – говорит святой Димитрий Ростовский, – и трезви-ся во благом, на себе же упования не полагай, но Богу моляся, помощи Его усердне всегда взыскуй: аще поможет ти и поспешит ти Господь, совершится дело; аще ли же ни, вся твоя разсыплются». Отчего иные люди трудятся постоянно, и при всем том труды их остаются малоплодными; трудятся до поту и истощения сил, и чем больше трудятся, тем большим подвергаются нуждам и лишениям, во всяком деле встречая препятствия или неудачи? Есть труждаяйся и потяся и тщася, и толико паче лишается (Сир. XI, 11–17), заметил еще в древности бого-просвещенный мудрец; то же часто замечаем и ныне.

Много разных причин такой безуспешности труда может найти и простой человеческий смысл. Долго бы было исчислять их, да едва ли это нужно и даже возможно; но истинную причину, всем общую и самую важную, открыл нам Господь Иисус Христос в сих словах: без Мене не можете творите ничесоже (Иоан. XV, 5). В них содержится ясное указание на причину безуспешности и таких усилий, которые, по-видимому, имеют добрую цель. Очень много людей, всегда готовых сознаваться в слабости своих сил, если дело идет об исполнении каких-либо обязанностей, хотя бы и не трудных; но, – странное противоречие! – сознаваясь в сей слабости, те же люди во многих других случаях самонадеянно доверяют своим силам и не охотно и не усердно обращаются, и даже вовсе не обращаются, к Силе Высшей для испрошения всегда готовой для нас помощи в благом деле. От излишней доверенности к себе происходит то, что мы, при беззаботности о снискании высшей помощи, остаемся в трудах с одним естественным безсилием своим, от которого и нельзя ожидать успеха, истощаем время и усилия понапрасну, мучаемся незаконно, и потому не венчаемся (2 Тим. II, 5). Трудись, сколько хочешь и для чего хочешь, но если Бог не поможет, труд изнурит силы, а плода не будет! Кто от вас пекийся может приложити возрасту своему локоть един? говорит Господь Иисус Христос (Матф. VI, 27). Земледелец потом удобряет землю, возделывает ее тщательно и, в надежде благословенных плодов, вверяет ей последнее достояние свое; земля, смиренная трудами его, уступает его усилиям, являет готовность принести в награду за труды его обильные плоды, но несколько дней бездождия, или чрезмерно обильного дождя, уничтожают труды и надежды земледельца. Корабль, нагруженный сокровищами, перенесся чрез дальние моря, уже близок к пристани, владелец с радостью рассчитывает добычу, обезпечивающую будущность его семейства, но поднялась буря, и плод многолетних трудов сделался добычею моря? Только благословение Божие венчает труды успехом; только всемогущая помощь Божия может и нас сделать сильными в исполнении благих и полезных намерений.

Евангелие повествует нам, что галилейские рыбари, сделавшиеся после апостолами, собрались однажды ловить рыбу в озере Галилейском и для того избрали самое удобное время – ночь, когда рыба, никем не тревожимая, без осторожности предается сну. Всю ночь они провели в ловле, но ничего не поймали. С наступлением дня пришла на берег многочисленная толпа народа, сопровождавшая Иисуса Христа. Рыбари, не надеясь уже более на успех ловли, прекратили безполезный труд и, вынув сети, с благоговейным вниманием обратились к слушанию слова Божия, изливавшегося светлым потоком из уст Христовых. Напитавши слушателей словом жизни и спасения, Господь благословляет рыбарей на прежний труд: вверзите мрежи ваша в ловитву, говорит Он, обращаясь к рыбарям. Один из них, Петр, рассказывает ему о безуспешности всенощного труда, при обстоятельствах более благоприятных; но единственно из благоговейного послушания к Божественному Наставнику спускает сеть в воду. Обнощь всю труждшеся ничесоже яхом; по глаголу же Твоему ввергу мрежу, сказал Петр, – и обильный успех, превзошедший всякое ожидание и своею необычайностью приведший рыбарей в ужас, был следствием благословения Божия и наградою доверенности трудившихся. Ужас одержаше Петра и вся сущия с ним о ловитве рыб, яже яша, прибавляет евангелист.

Кто наблюдал за собою и другими трудящимися, тот знает, что случившееся с галилейскими рыбарями часто повторяется со многими в жизни. Тогда, как всего более надеемся на себя, всего менее успеваем. Тут обыкновенно являются неожиданно разные так называемые случайные обстоятельства, которые расстраивают или затрудняют дело и препятствуют заранее рассчитанному успеху; и, наоборот, когда в чувстве смирения, не полагаясь ни на силы свои, ни на знание дела, ни на искусство свое и распорядительность, обращаемся к Богу с молитвою веры и любви, и в уповании на Его помощь принимаемся за дело с разумным усердием, тогда приобретаем успех неожиданный. Если дела, которыми ты занимаешься, продолжительны, неприятны, тяжки и еще чужие, то для сохранения своей души в святом и богоугодном расположении и для предохранения себя от всякого дурного расположения духа, поддерживай себя во время труда назидательным пением. Назидательное пение весьма много ободряет, размягчает и успокаивает душу. Для этой же цели во время телесного труда размышляй об истинах, какие прежде тобою были слышаны в проповеди или читаны в какой-нибудь назидательной книге. Особенно же занимайся для этой цели размышлением по соображению с делом, которым занимаешься, требуется ли оно твоим званием или твоею обязанностию.

Ты столяр? – При своей работе очень удобно можешь питать себя весьма спасительными истинами. Делая гроб, ты можешь думать: «Таков последний дом человека! Со временем всех нас поселят в такой дом. В нем поселится богатый и бедный. Богатого не удалит от сего дома его нынешний огромный дом, в котором живет. Бедному не душнее будет в этом доме оттого, что дом его не будет дорого убран, как дом богатого». А при таких мыслях, наконец, ты скажешь: «Все суета! все пройдет! Со временем все будем лежать во гробе! И сам я лягу в него же!».

Делая крест на могилу у других, ты можешь говорить себе: «На подобном кресте Господь Иисус Христос пролил за нас Свою безценную кровь. Какое величайшее сделал Он для нас благодеяние! Благодарю ли я Его и ношу ли крест, какой Он заповедал нам носить в жизни? Как я неблагодарен пред Ним! Всемилостивый Господи, даруй мне чистый взор и силы, чтобы всегда и везде ясно видеть мой крест и нести его с благодушием!»

Делая дверь, ты удобно можешь вспомнить, что Сам Господь сказал о Себе: «Аз есмь дверь: Мною аще кто внидет, спасется» (Иоан. Х, 9); а вспомнив будешь думать, что как во всякий дом входим только дверью, так и в небесное царство мы можем войти только посредством Иисуса Христа и Его заслуг. Без Господа Иисуса Христа для нас нет входа в царство небесное. Несть ни о едином ином, кроме Господа Иисуса Христа, нам спасения (Деян. IV, 11). Такие мысли произведут в твоей душе глубочайшую благодарность к Господу, и крайне облегчат твой труд.

Ты слесарь? – При своем труде удобно можешь иметь очень спасительные мысли. Делая замок, можешь мыслить, что человеческими грехами небеса крепко были заперты для всех нас, и что если бы Сын Божий не благоволил отпереть их Своими страданиями и Своею смертию, то они и теперь были бы заперты, так что никакой сильный, славный и знаменитый человек не мог бы отпереть их ни для себя ни для других людей, и все мы должны были бы жить вне царствия Божия.

Но жизнь вне царствия Божия крайне ужасна. Все, которые не войдут в царствие Божие, будут вечно жить, как утверждает св. тайновидец, в озере, горящем огнем и жупелом (Апок. XXII 8).

Ты повар? – Очень прилично тебе рассуждать так же, как рассуждал один из древних поваров в монашеской обители. «Порученное мне дело, – говорил он всем, – для меня весьма спасительно. Мне бывает больно, когда я только несколько близко подвину к огню мою руку, и тотчас стараюсь отнять ее. Когда же мне нужно бывает поднять с полу и бросить в печь выпавший горячий уголь, тогда мне бывает весьма больно. При этом думаю: что же будет со мною, когда я умру, не очистивши грехов покаянием и верою в очистительную Христову смерть? Как жестоко будет мое страдание, когда бросят всего меня в пылающий огонь и будут держать в нем без выхода? Пройдут веки, веки веков, но и тогда мне ничего нельзя будет сказать о моих муках, кроме только того, что они начались, потому что мукам моим не будет конца! Так думаю я, и крайне берегусь всякого греха». Друг! так рассуждай и ты. Такие мысли весьма сильно будут хранить и тебя от греха и верою прилеплять к Богу Спасителю мира; а при живой вере – производить в тебе и любовь к Нему.

Ты портной? – Приготовляя одежду для других, можешь думать: «Все эти одежды весьма непрочны и, наконец, не будут значить ничего. Прочна и значительна только брачная одежда, о которой Господь говорит в притче о браке сына своего». При сем далее удобно можешь думать: «Есть ли у меня эта весьма важная брачная одежда? Явившегося на брак не в брачной одежде Господь велел связать и бросить во тьму кромешную, а там плач и скрежет зубом (Матф. XXII, 13). Посему мне крайне должно стараться приобрести эту брачную одежду. Только одетые в эту одежду будут допущены на брак, т. е. в вечное и блаженнейшее царство Сына Божия. Никакая другая одежда, как она ни была бы дорога и искусно сшита, не годна (Апок. XX, 14)». Так размышляй, друг! Частое размышление о брачной одежде удобно может расположить тебя всеусердно искать себе брачную одежду крепкою верою у Спасителя мира. Господь, без сомнения, и даст ее тебе; и ты войдешь в вечную радость Его (Матф. XXV, 23).

Ты сапожник? – Очень прилично можешь мыслить о смирении, какое св. Иоанн Креститель оказал в себе, когда другие, дивясь его учению и весьма строгому образу жизни, спрашивали его: «Не ты ли Христос?» Иоанн не только не присвоил себе имени Христа, но сказал, что он не достоин у Христа даже разрешить ремень сапог Его (Иоан. I, 27), т. е., не достоин даже разуть Христа. Мысля так, очень удобно можешь получить ревность держаться смирения и удаляться гордости, о которой всем известно, что она свойственна только дьяволу, а из людей – тем, кои следуют его внушениям.

Ты плотник? – Обделывая дерева и соединяя их одно с другим, чтобы вышел прочный дом, ты удобно можешь мыслить: «Так мне должно обделывать и мое грубое сердце, чтоб оно сделалось домом Божиим; ибо все мы должны сделаться достойным жилищем Божиим, потому что все мы, без исключения, всякое утро молимся, и по руководству св. Церкви должны молиться Господу Богу: прииди и вселися в ны!»

Кузнец также может питать свою душу весьма спасительными истинами. Смотря на употребляемый им молот и сделанные им гвозди, он весьма удобно тотчас может вспомнить, что подобным молотом и такими же гвоздями прибит был ко кресту Господь наш Иисус Христос. Какую ужасную боль Он чувствовал от гвоздей! И эту ужасную боль он терпел из любви ко мне для того, чтобы простились мои грехи и чтобы мне вечно не гореть в адском огне подобно тому, как я разжигаю в горне железо, чтобы оно было способно для ковки. Несказанное благодеяние! Такое несказанное, и именно из любви к нам, благодеяние должно у всякого из нас отрешить сердце от всего и прилепить его всею силою любви только к Господу Иисусу Христу с Его собезначальным и всеблагим Отцом и Всесвятым Духом.

Каменщик и каменотес при делах своих удобно могут мыслить, что им таким же образом, как обделывают камни, должно обрабатывать и самих себя, дабы создать себя в храм Божий, чистый и святой. Ибо храм Божий свят есть (1 Коринф. III, 17). А каждому из нас должно сделаться и быть храмом Божиим. «Не весте ли, яко храм Божий есте, и Дух Божий живет в вас», – говорит св. апостол верующим из коринфян (1 Коринф. II, 16).

Часовщик очень удобно и спасительно может вспомнить, что ни при каких часах никтоже весть дне и часа, в оньже Сын человеческий приидет (Матф. XXV, 13), что всем непрерывно должно готовиться к Его пришествию (Матф. XV, 44), несмотря ни на какие часы, и что иначе все мы, и с самыми лучшими часами, как юродивые девы, останемся вне Его чертога (Матф. XXV, 10).

Стекольщик, без сомнения, очень часто примечает, что стекло тотчас тускнеет, когда касается его даже малое человеческое дыхание, и посему легко может думать, что точно так же тускнеет и совесть у человека, когда коснется его даже слабое дыхание какой-либо злой страсти, и что посему всякому из нас должно спешить и стараться истреблять в себе всякую страсть, как она ни была бы нам приятна и как бы мы к ней не привыкли.

Переплетчик, непрестанно обращая в руках своих разные книги, очень удобно может вспоминать о тех книгах, которые разгнутся на страшном суде и в которых верно записаны все наши дела и чувствования (Апок. XX, 12). Вспоминая о сих книгах, он будет всевозможно заботиться изгладить из них все свои худые дела и чувствования верою в распятого Господа и покаянием, а в то же время всеусильно стараться, чтоб имя его написано было в книге животной (Апокал. XX, 15). Хлебник, равно и булочник, очень удобно могут привести себе на память чрезвычайно важные для нас слова Господа: «Аз есмь хлеб животный. Аще кто снесть от хлеба сего, жив будет вовеки. И хлеб, егоже Аз дам, плоть Моя есть, юже Аз дам за живот мира» (Иоан. VI, 48, 51). А при таком воспоминании слов Господа всякий из них должен обращаться к самому себе с вопросами: «Причащаюсь ли я Тела и Крови Господних? Часто ли причащаюсь? Ежели причащаюсь, то достойно ли причащаюсь? А ежели не причащаюсь, то почему не причащаюсь?» – Еще как всякий хлебник, так и всякий булочник очень удобно могут воспоминать слова Господни: «не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих» (Матф. IV, 4), и при сем спрашивать самих себя: «Читаю ли, а особливо слушаю ли я слово Божие? Ежели читаю, то по наставлению ли святой Церкви читаю? А ежели не читаю, то почему не читаю, и особливо – почему не слушаю?»

Земледельцу очень хорошо помнить прекрасную притчу Господа о семени (Матф. XIII, 4–9), и внимательно беречься, чтоб не остаться землею каменистою и без-плодною, но неусыпно стараться образовать себя в землю плодоносную.

Садовнику очень назидательно можно размышлять об изречении Господа: «всяко древо, еже не творит плода добра, посекают е, и в огнь вметают» (Матф. VII, 19), и стараться сделать себя древом, приносящим добрые плоды. Спасительно также для него размышлять о безплодной смоковнице (Матф. XXI, 19, 20) и стараться сделаться плодоносным.

Свечнику очень спасительно помышлять, что истинный свет, просвешающий всякаго человека, есть только Господь Иисус Христос (Иоан. VII, 12, 1, 9), что всем нам всевозможно должно ходить в этом свете, т. е., по учению св. Евангелия (Иоан. XII, 35), и быть сынами света (Иоан. XII, 36), дабы наконец не попасть в ужасную тьму кромешную (Иоан. XII, 35).

Пчеловоду очень удобно вспомнить весьма душеспасительное изречение св. царя Давида: «коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устом моим» (Псал. CXVIII, 103)! А это воспоминание во всяком пчеловоде может возбудить мысль: «вот как приятно было святым слово Божие!» А такая мысль удобно может и самого его расположить усерднее и внимательнее слушать слово Божие. Слово же Божие живо и действительно (Евр. IV, 2). Оно не останется без спасительного воздействования на ум и сердце того, кто его слушает или читает.

Таковыя и сим подобные размышления во время наших телесных трудов весьма сильно направляют нашу душу к добру и, несмотря на труд, укрепляют самое тело.

Для сохранения души в святом расположении при продолжительном труде, а особенно для сохранения себя от скуки, от ропота, от досады и нетерпения, еще весьма полезно во время труда чаще возвышать свое сердце к Господу Богу в кратких молитвенных воззваниях к Владыке всего, какия будут приличны по состоянию и расположению сердца.

Кто так трудится над совершением своих житейских дел, тот, трудясь для поддержания своей телесной жизни, в то же время равно, или еще более, трудится для спасения своей души; тот трудится, как и должно трудиться, в славу Божию. А св. апостол заповедует нам вся в славу Божию творить (1 Коринф. Х, 31)