Глава 32
Три щелчка
Ужинать в усадьбе Сумкиной было принято поздно. Мне именно это и требовалось — за окном стемнело, а за столом собрались все главные обитатели поместья, включая заказчицу и злодея. Так что я неспешно поел, не отвлекаясь на разговоры, и уже за кофием взялся за исполнение плана.
— Скажите, Клаус Манфредович, давно вы изучаете рудознатство?
— Достаточно, чтобы разбираться в предмете.
— Я вот тоже думаю заняться изысканием полезных ископаемых в своём имении. Не подскажете, какие труды стоит почитать для начала?
Цверг надменно выпятил подбородок.
— Боюсь, у вас ничего не получатся. Геология, суть наука о земле, и минералогия, наука о рудах и минералах, — есть сложны для обычный человек.
— Клаус Манфредович, вы несправедливы к Константину Платоновичу, — вмешалась в разговор Марья Алексевна. — Он бакалавр Сорбонны и понимает в современных науках.
Я широко улыбнулся цвергу с демонстративным дружелюбием. Что, дружок, не удалось улизнуть от ответа?
— Да, Клаус Манфредович, мне вполне по силам разобраться и с минералогией, и с геологией. Тем более в Сорбонне я прослушал курс лекций эфиролитологии. Это наука о проницаемости земных пород эфиром. Слышали про такую?
Губы управляющего сжались в тонкую ниточку, будто его оскорбили. Проигнорировав его мимику, я взял с блюда ватрушку и продолжил монолог, обращаясь уже ко всем сидящим за столом.
— Дело в том, что магический эфир по-разному ведёт себя с разными каменными породами. Та же сырая глина впитывает его, как губка, мягко искажая фоновые потоки, а песок, наоборот, даёт лёгкую рябь. Скажем, мрамор, — я продемонстрировал всем ватрушку в руке, — плохо его пропускает и почти не накапливает.
Вооружившись вилкой, я вонзил её в румяный ватрушкин бок несколько раз и покрутил булочкой в разные стороны. Присутствующие взирали на меня с живым интересом, будто я собирался открыть тайны Вселенной.
— А вот железная руда проводит эфир очень хорошо, накапливает и легко отдаёт.
Отложив ватрушку, я взял эклер, поднял перед собой и ткнул вилкой. Из проколов тут же потёк густой крем цвета топлёного молока.
— Оттого над залежами железа наблюдаются нестабильность магического фона с выраженным «сквозняком» на магнитные полюса.
— Да вы что, — язвительно отреагировал цверг. — Как же это поможет вам искать более ценные руды?
— Очень просто, дорогой мой Клаус Манфредович. Например, золото ещё сильнее проводит эфир. И над россыпями золотого песка или самородными залежами всегда можно заметить мелкие нестабильные вихри эфира. И прогулявшись сегодня вдоль Ушны, я бы точно не стал искать в ней золото — фон эфира над руслом типично «глиняный», с лёгкой «песочной» волной.
Боковым зрением я заметил, как встрепенулась Сумкина и чуть ли не с гневом посмотрела на цверга. Но тот не заметил этого взгляда, высокомерно уставившись на меня.
— Это есть глюпость, молодой человек. Вы ничего не понимайт в рудознатство.
— Быть может, Клаус Манфредович, быть может, — я перестал улыбаться и вложил в голос явную угрозу: — Но зато я точно знаю, что убийства молодых девушек не помогут найти жёлтый металл. Готов поставить тысячу рублей, что взамен вы получите каторгу в Сибири, а не богатство.
Над столом повисло гробовое молчание. В полной тишине старые напольные часы скрипнули шестерёнками и отбили медью десять ударов. Пока звучал гулкий звон, цверг, не мигая, смотрел мне в глаза.
— Вы есть дурной шутник, Константин Платонович, — он ехидоно растянул губы, — крепостной орк-девка не чъеловек, а говорьящее орудие. Орк есть унтерменш, как говорят в моём княжестве, двуногое животное без перьев. За него мне въыпьешут штраф, и только.
Я не успел ответить, как в разговор вмешалась Сумкина.
— Клаус Манфредович, погоди-ка. Это ты про моих крепостных? Их же в беглые записали. Сам же говорил, что их цыгане сманили! Ты меня обманул, что ли? — Настасья Петровна побагровела. — Убыток мне нанёс, немчура?!
Цверг обернулся и смерил её холодным взглядом.
— Глюпый женщина. Я всё делать правильно! Вы хотеть золото — я найти средство.
— Это не средство, дорогой Клаус, — я выбил дробь пальцами по столу, — это убийство. И вам придётся ответить за него.
— Ха-ха-ха! — Смех цверга звучал, будто по стеклу скребли тупым ножом. — Вы ничьего не докажете. Вы не иметь свидетелей, а кости давно съесть рыба.
— Зачем мне что-то доказывать? Я вызову сюда провинциал-прокурора Канцелярии духовных дел и покажу ему ваш жертвенник. Полагаю, он легко сможет обнаружить создателя. Как думаете, что он сделает с язычником, приносившим человеческие жертвы? Полагаю, за такое преступление вас заживо сожгут в срубе. Предварительное удушение язычника не допускается, но рекомендуется использовать кляп, «дабы колдун не смущал народ криками погаными».
Эти интереснейшие подробности я вычитал в одной из книг дядюшкиной библиотеки. Тайная канцелярия по долгу службы помогала Канцелярии духовных дел в подобных процессах.
— Кха! Кха!
Фёдор закашлялся, со звоном выронив из рук серебряную ложечку. Сумкина побледнела как полотно и расширенными от ужаса глазами смотрела на цверга. В таком серьёзном деле она тоже могла попасть в жернова правосудия. Особенно если на допросе выплывет, что управляющий искал золото по её приказу.
К чести цверга, надо сказать, что он не запаниковал и не растерялся. Резко вскочив, он выхватил из-за пояса небольшой пистоль. Вскинул руку, целясь в меня. Быстро засеменил в сторону и через пару секунд оказался за спиной Сумкиной. Приставил ей пистоль к виску и зло выплюнул:
— Не двигаться! Или я застрелить старуха!
— Это я старуха?! — помещица вскипела. — Да я тебя своими руками придушу!
— Успокойтесь, Настасья Петровна, — я выставил ладонь. — Он своё получит.
— Встать! — выкрикнул цверг. — Вы уйдёте вместе со мной, глюпый женщина.
— Не стоит этого делать, Клаус Манфредович, — я расслаблено откинулся на спинку стула. — Уходите один, и я обещаю, что никто из присутствующих здесь не будет вас преследовать. Даю слово дворянина.
Почти минуту он думал, буравя меня взглядом и не опуская пистоль.
— Поклянитесь!
— Клянусь, что никто в этой комнате не будет вас задерживать или нападать.
— Хъорошо. Я уходить, а вы оставаться.
Он вытянул руку, направив ствол мне в лицо. Я безразлично пожал плечами и взял с блюда эклер. Надкусил и принялся демонстративно жевать.
— Трюс, — цверг ухмыльнулся и двинулся к выходу из столовой, продолжая держать меня на мушке.
Но я не обращал на него никакого внимания. Налил себе кофия и потянулся за ещё одним пирожным.
В дверях цверг столкнулся со служанкой. Крепостная орка с подносом в руках в ужасе застыла на месте, глядя круглыми от страха глазами на пистоль.
— С дороги!
Уже бывший управляющий оттолкнул её и выбежал из комнаты. Дверь в прихожей хлопнула, и в столовой наступила тишина.
— Костя, — Марья Алексевна тронула меня за руку, — ты его просто так отпустишь? А как же…
— Не нужно за ним гнаться: он сам собирал горящие угли на голову свою.
Я негромко щёлкнул пальцами, а душка Анубис завыл, беззвучно для обычных людей. Призывая утопцев и набрасывая на бывшего управляющего яркую метку, видимую для мертвецов. Не прошло и трёх секунд, как со двора усадьбы донёсся душераздирающий протяжный крик цверга.
— Судари, сударыни, — я встал из-за стола, — прошу вас до утра не выходить из дома. Ничего опасного, но вам может стать неприятно.
Положив на стол салфетку, я пошёл к выходу.
* * *
Александра и Таня догнали меня у конюшни.
— Константин Платонович!
— Подождите!
Я обернулся и покачал головой:
— Сударыни, вам лучше остаться в усадьбе.
— Мы с вами, — твёрдо заявила рыжая.
— Как ученицы мы обязаны.
— Ну, смотрите сами. Ничего полезного вы сегодня не увидите.
Не доходя до реки десяток шагов, я сделал знак остановиться. У самой кромки воды шло кровавое пиршество. Утопцы, перепачканные кровью, глодали остатки цверга. Рычали, отпихивали друг друга, рвали когтями плоть и утробно булькали.
— Стойте здесь, больше ни шагу.
Подойдя на несколько шагов, я поднял руку и второй раз за вечер щёлкнул пальцами.
Утопцы оторвались от костей и разом уставились на меня. Сейчас, вкусив тёплой крови, они уже ничем не напоминали девушек, которыми были при жизни. Просто нежить, жаждущая свежей плоти.
— Уххходи.
— Прочшшшш.
— Не иссскушшшай.
Не поднимаясь с четверенек, они качнулись в мою сторону.
— Вы получили свою месть. Пришла пора уйти за грань.
Глаза нежити засветились ярким болотным огнём.
— Не сшшшмеешь приказывать.
— Рррр!
— Беги, чшшшеловек.
— Не хотите по-хорошему? — Я поднял руку и щёлкнул пальцами в третий раз. — Будет по-плохому.
Анубис только и ждал сигнала. Сила наполнила меня до краёв, свободно вытекая наружу. Моё лицо вытянулось в узкую шакалью морду, а сквозь острые длинные зубы вырвался вой. Охотничий клич ночного охотника.
Будто волна ударила по утопцам. Хищные лица исказились страхом, а глаза потухли и наполнились ужасом.
— Нет, нет!
— Мы уйдём!
— Сами!
— Не надо!
С покойниц, как корка, спадала маска нежити. Разглаживались черты лица, тела становились прозрачными, а голоса тоньше. Одна за другой утопленницы таяли. Растворялись в темноте, уходя за грань.
Мне не пришлось никого развоплощать, они всё сделали сами. Месть исполнилась, и на земле не осталось якорей, чтобы держаться за них в роли нежити. Только последняя из утопленниц несколько минут дрожала призраком, протягивая ко мне руки. Но стоило мне-Анубису рыкнуть построже, как и она исчезла в слабой вспышке света. Останки цверга рассыпались прахом, и набегающая волна оставила только чистый песок.
К Тане и Сашке я обернулся уже в нормальном человечьем обличье. Девушки, немного бледные, смотрели на меня с ужасом и восхищением.
— Никаких вопросов. К деланной магии происходившее не имеет никакого отношения.
Они разочарованно вздохнули и молча пристроились рядом со мной, сопровождая в усадьбу как почётный караул.
* * *
Утром, после завтрака, Сумкина пригласила меня и Марью Алексевну на разговор. И сразу же попыталась вручить мне пять тысяч рублей в благодарность за сделанное. Сумма немаленькая, но я решительно отказался от денег.
— Настасья Петровна, я помогал вам не из корыстных целей, а ради просьбы Марьи Алексевны.
— Но как же! Я же не могу не отблагодарить! Сумкины никогда не оставляли добрые дела без воздаяния.
— Нет-нет, ни в коем случае.
— Я настаиваю, Константин Платонович! В конце концов, вы младше и обязаны проявить ко мне уважение. Возьмите!
— Настасья, — остановила её Марья Алексевна, — ты бы не деньгами мальчика отблагодарила. Лучше устрой ему встречу со старшим Демидовым. Да замолви за Костю словечко, чтобы выслушал его, да по-отечески отнёсся.
— А зачем ему Демидовы? — Сумкина натурально удивилась.
— Константин Платонович изобретатель и страстно интересуется всякими техническими диковинками. Собрался было мануфактуру ставить, да только железа потребного качества купить негде. А Демидовы рудники имеют и заводы. Может, и найдут взаимный интерес.
— Железо? Ну, это можно.
Сумкина нахмурилась, наморщив лоб и выпятив губы «утиной гузкой».
— Со старшим, Прокофием, без толку знакомить. В Москве как поселился, так чудить начал. Прошлым летом соль скупил, по улице велел рассыпать да на санях по ней катался. Нет, с ним дел добрых не будет. Григорий в науки ударился, оранжереи строит, библиотеку собирает. А вот с Никиткой, младшим, самое то. С ним о делах разговаривать и надо.
Кивнув самой себе, Сумкина хозяйственно спрятала деньги и посмотрела на меня.
— Устрою тебе, Константин Платонович, знакомство с Никитой Акинфиевичем. Железо попрошу продать, а об ином сам с ним договаривайся.
— Благодарю, Настасья Петровна, — я поклонился и поцеловал Сумкиной руку. — О таком удачном случае я не мог и мечтать.
