Глава 15
Барыня
От мерзкого алхимического вкуса во рту и вони каких-то едких трав на меня волнами накатывала тошнота. Рук я не чувствовал, будто у их и не было. Я мотнул головой и с трудом разлепил глаза. Чёрт! Точно барана на бойне, меня подвесили за руки, туго перетянув кисти. Хорошо хоть ступни касались пола — несколько раз поскользнувшись, я встал на носки. Рукам стало легче: кровь побежала в ладони и пальцы закололо иглами.
Зрение возвращалось неохотно. Из полумрака выплыли стены подвала, влажно блестящие каменной кладкой. Верстак с разложенными клещами, плётками и цепями. Жаровня с тлеющими углями. И плотный запах мучений и смерти, разлитый в воздухе.
Анубис отозвался мгновенно, злой и страшно раздражённый. Он принялся метаться в груди, не в силах пробиться наружу. Щупальцы силы словно упирались в стену и извивались, причиняя мне боль. Я переключил зрение в магический спектр и скривился — эфир вокруг бился в треморе, напоминающем по эффекту «зуду». Прикоснуться к этому эфиру Талант не мог и скулил от бессилия.
— Добрый человек…
Я повернул голову на голос. В двух шагах была подвешена, как и я, за руки, девушка в порванном сарафане. На губах застывшая тёмная корка, один глаз заплыл, а волосы на голове вырваны клоками.
— Добрый человек, — еле слышно проговорила она, — помяни в молитвах рабу божью Аксинью. Без вины страдаю, пусть смилостивится…
Лязгнула дверь, и в подвал ввалились два бородатых мужика. Стараясь не смотреть на пленников, они принялись зажигать свечи, раздувать жаровню и выкладывать на неё щипцы. На мой окрик они даже не обернулись, занятые своим делом.
— Давай, Тимоха, быстрее. Барыня сейчас придут, а у нас не готово.
— Чо ж, не готово, Терентич? Притащили, как заказывала.
Мужики покосились на меня и отвернулись, чтобы не встречаться со мной взглядом.
Через несколько минут дверь снова заскрипела и вошла женщина лет за тридцать. Дворянка, судя по одежде, с надменным и злым лицом. Высокая, крепко сложенная, будто ломовая лошадь. Я моргнул и сжал губы, чтобы не выругаться, — именно от неё распространялся тремор эфира. Ёшки-матрёшки, живой блокатор! Редчайший Талант в активной фазе. Поэтому мне так хреново-то!
— Вот, барыня, — один из мужиков подскочил к женщине, — доставили. Всё, как приказывали.
Она шагнула вперёд и уставилась на меня немигающим взглядом. Глаза у неё были безумные и злые.
— Здравствуй, Урусов, — наклонив голову, будто птица, и рассматривая меня с любопытством, женщина подошла ближе, — гость мой дорогой. Не устал ли с дороги?
При её приближении меня накрыло тремором эфира с головой и чуть не вывернуло наизнанку. Знаком! Долбануть её Знаком! Увы, но скрюченные онемевшие пальцы не могли начертить даже крохотной эфирной ниточки.
— Не имею чести быть с вами знакомым, сударыня. — Я постарался не выдать голосом слабость, но слова выходили хриплыми и отрывистыми.
— Пока не знаешь, — она оскалилась, — зато с сыночком моим знаком. Феденькой. Жаль, он спуститься сюда не может, чтобы лично тебя поприветствовать. Это ведь ты ему ноги сломал, гнида.
Пазл щёлкнул и сложился. Салтычиха! Мать того садиста, что я чуть не прибил на дуэли.
— Но ничего, я и сама с тобой потолкую. Покажу тебе, как на настоящих людей бросаться, орочье семя.
— Барыня, — девушка рядом дёрнулась всем телом и взмолилась: — Помилуйте! Ноги буду мыть и воду пить! Не надо меня больше…
— Ах ты, тварь! Голос подать вздумала!
Салтычиха взъярилась, вмиг потеряв всякую привлекательность. Она подскочила к крепостной и принялась бить её по лицу.
— Мерзость зелёная! Как ты рот посмела открыть свой поганый!
Распаляясь всё больше и больше, она лупцевала бедняжку, выкрикивая ругательства. Мне стало страшно — внутри неё бесновался Талант. Перед каждым ударом он взбрыкивал, ударяя ей в голову перегаром эфира, отчего её взгляд терял осмысленность, наполняясь безумной злобой. Да она сумасшедшая! Это Талант, видимо, спонтанно пробудившийся очень поздно, сводит её с ума и раздувает агрессивность до небес. Мать моя женщина, да к ней даже приближаться опасно!
Впав в раж, Салтычиха схватила канделябр и подпалила крепостной волосы. Дико закричав, девушка забилась всем телом, а затем потеряла сознание и затихла.
— Барыня, — осторожно позвал её подручный, названный Тимохой.
— Что?!
Она обернулась, готовая кинуться на первого попавшегося.
— Там второго привезли, которого на дороге караулили.
Швырнув канделябр на пол, она радостно осклабилась.
— Давай его сюда. Только вяжи крепче, чтоб не сбежал.
Через пару минут Тимоха с Терентичем втащили в подвал мужчину в мундире капитан-поручика с синяком на пол-лица. Подвесили его с другой стороны от меня и плеснули в лицо водой из ведра, приводя в чувство.
Пока Салтычиха отвлеклась на нового узника, я силился пробиться эфиром наружу и создать на пальцах Знак. Анубис скулил, тужился, но не мог выдавить наружу достаточно силы.
— Ах, Николенька! — улыбаясь, Салтычиха ухватила капитан-поручика за волосы и заглянула ему в лицо. — Как же ты так, дорогой? Руки мне целовал, в любви признавался, стихи читал. А сам на другой жениться решил? Что же ты мычишь, как телёночек? Помолчи, миленький, не надо ничего говорить. Вот сейчас разберусь с другим гостем и займусь тобой, друг ситный.
С силой дёрнув капитан-поручика за вихры, она вырвала клок волос и расхохоталась. Бросив добычу и отряхнув руки, Салтычиха развернулась ко мне, разглядывая с животной злобой и ненавистью.
Скажу честно: мне не страшно было выходить на дуэли, я не боялся под обстрелом во время войны, но эту сумасшедшую я испугался. Было видно — умирать придётся очень долго. Она будет мучить, хохотать и глумиться, выплёскивая безумие. Такую страшную тварь надо убить из одного только человеколюбия. Причём желательно стоять подальше, чтобы перед смертью она не загрызла насмерть.
— Почему он в камзоле? — гаркнула Салтычиха. — Раздеть!
Подручные мужики подскочили зайцами и принялись стягивать с меня одежду. Распороли камзол и разорвали на тряпки. Та же участь постигла и сорочку, так что я остался голый по пояс.
— Барыня, тут во чо у него!
Тимоха протянул Салтычихе маленькую шкатулку, найденную в моём кармане.
— Дай сюда.
Она открыла крышку и развернула лежавшую внутри салфетку. Двумя пальцами вытащила на свет толстую нитку с завязанными узелками.
— Это что за ерунда?
Никакой крови не потребовалось — смертное колдовство почувствовало живую плоть и активировалось. Это было похоже на чёрную беззвучную вспышку. Бамс! У меня защипало в глазах от выброса ядовитого эфира, а дыхание сбилось. Ёшки-матрёшки, вот это мощность!
Но даже такая пакость не смогла убить кровавую барыню. Она вскрикнула, выронила проклятую нитку и схватилась за сердце.
— Ой, что делается! Убивают! — заголосила она, как простая баба.
Талант Салтычихи заметался, визжа в эфире, как недорезанная свинья. И разбрасывая во все стороны протуберанцы сырого эфира, не оформленного в заклятья.
Вот только и тремор эфира критично ослаб. Настолько, что я смог наконец активировать Знак.
На моих ладонях полыхнуло огнём, болезненно обжигая кожу. Верёвка, связывающая руки, вспыхнула и стала расползаться. Дёрнувшись изо всех сил, я разорвал горящие путы. Рухнул на каменный пол, ударившись коленями, и откатился в сторону, подальше от беснующегося Таланта сумасшедшей.
Подручники Салтычихи опомнились и бросились на помощь. Тимоха кинулся к своей хозяйке, пытаясь не дать ей упасть. А Терентич ринулся на меня, зверски вращая глазами и занося кулак для удара.
Я не оставил ему ни единого шанса — влепил прямо в лицо огненный всполох. Мужик упал и принялся кататься по полу, вопя и прижимая ладони к выжженным глазам.
Салтычиха устояла на ногах, всё ещё держась за грудь, охая и подвывая. Дожидаться, пока она придёт в себя, я не стал — без сожалений и жалости метнул в неё «молот». Слабый, не сильнее всполоха, он ударил её с чмокающим звуком и отбросил к стене, как куклу. Вот так тебе, дрянь!
* * *
Выставив перед собой длинный нож в пятнах ржавчины, Тимоха кинулся на меня.
— Убью!
В голосе последнего подручного Салтычихи слышались истерические нотки. Но мне не пришлось даже поднимать руку. Анубис, ощутив полную свободу и видя перед собой угрозу, без приказа хлестнул мужика щупальцем силы.
— А-а-а-а!
Кисти рук Тимохи почернели и стали осыпаться прахом. Воя, он рванул к двери, но споткнулся на полдороги, рухнул на пол и затих.
Сплёвывая горькую слюну, я поднялся на ноги. Салтычиха, к моему удивлению, была жива. Булькала горлом, слабо дёргалась, но хуже всего было с её Талантом. Он хлестал вокруг невидимыми плетями, выплёвывал перегар эфира и наполнял подвал духотой. Надо было срочно убираться отсюда, пока не прибежали другие слуги кровавой барыни. Но уходить без остальных пленников я не собирался.
Первым делом освободил капитан-поручика. Бедняга мычал и бессмысленно вращал глазами, ничего не соображая. Но пара сильных пощёчин привела его в чувство.
— Вы слышите меня? Как вас зовут?
Он уставился на меня, часто моргая.
— Смирно!
Я отвесил ему ещё одну оплеуху.
— Как вас зовут?
— Тютчев. Тютчев Николай Андреевич.
— Вставайте, Николай Андреевич. Держитесь на ногах? Отлично. Идёмте, мне нужна ваша помощь.
Капитан-поручик послушно пошёл за мной, подволакивая ногу. Я освободил крепостную, висевшую без чувств, и мы вдвоём потащили её к выходу. Тютчев слегка скривился, но всё же поддерживал девушку. Мне пришлось сдержаться, чтобы не выругаться — как же я ненавижу дворянские предрассудки, из-за которых они относятся к крепостным как низшим существам.
— К двери, Николай Андреевич. Куда вас несёт?
— Простите, — капитан-поручик потряс головой, — в глазах двоится. Сильно по голове меня приложили, черти.
Он плюнул в лежащего на полу Тимоху и походя пнул его сапогом.
— Поторопитесь, надо быстрее выбраться отсюда.
У стены булькала кровью Салтычиха. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — без вариантов, умрёт в течение часа. Грудная клетка вмята, губы в крови, глаза закатились, а ноги подрагивают в судорогах. Ну и поделом гадине!
Дверь распахнулась перед нами от удара снаружи, и мне в лицо уставилось гранёное дуло. Фёдор Салтыков, тяжело опираясь на трость правой рукой, левой крепко держал пистолет.
— Сдох…
Договорить и нажать на спусковой крючок он не успел. Глаза его округлились, рот распахнулся, и из него страшным языком вылезло окровавленное лезвие стилета.
Стальное жало убралось обратно. Салтыков обмяк и мешком рухнул на порог. За его спиной стоял Киж с торчащим из кулака механической руки лезвием. Весь забрызганный кровью, в порванном камзоле, с горящими яростью глазами.
— Константин Платонович! Простите, что так поздно, никак не мог найти, куда вас увезли.
— Помоги, — я с облегчением выдохнул.
Киж шагнул вперёд и с лёгкостью подхватил бесчувственную девушку на руки.
— Не беспокойтесь, нам больше никто не помешает.
Из подвала вела длинная и крутая лестница. Киж шёл впереди, следом Тютчев, и я замыкающим. Через Анубиса я чувствовал, как беснуется Талант Салтычихи, не желающий умирать вместе с хозяйкой. Лупит вокруг себя бесформенным колдовством, поджигая всё подряд. Нас нагнала волна воняющего гарью воздуха, и я прибавил шаг.
Мёртвый поручик, ни разу не ошибившись, вывел нас из особняка. Последние шаги мы почти бежали, подгоняемые дымом и гарью. И едва выскочили на улицу, позади завыло пламя, охватившее проклятый дом. Особняк вспыхнул как спичка, пропитанный колдовским пламенем, смешанным с эфиром.