Глава 12
Нитка

Утром Бобров поехал в Москву. Я дал ему чёткое указание — торговаться с князем, уступать в мелочах, но выиграть оговорённое время, чтобы я успел подготовить усадьбу к обороне. А затем Пётр должен был махнуть в Муром: поискать среди местного дворянства недругов Голицына и привлечь их на мою сторону.

Скажу честно — Петра я немного обманул, а вместе с ним хотел обмануть и князя. Пусть Голицын думает, что я планирую обороняться и ищу союзников. Если есть хоть шанс, что он не будет ждать прямого нападения, надо им воспользоваться. Так что, проводив Боброва, я собрался, погрузился вместе с Кижом в дормез и тоже отправился в небольшое путешествие.

Злобино осталось на попечение Марьи Алексевны. Княгиня, бодрая и полная сил, обещала справиться с любой угрозой, для чего вызвала из Мурома своего ниппонца. В её возможностях я не сомневался, да и вернуться надеялся раньше, чем князь устроит ещё одну атаку.

Возницей у нас был Ермолайка, сын покойного Кузьмы. После смерти отца он пришёл ко мне и попросился продолжить дело родителя. Я не стал ему отказывать и не ошибся — дороги он знал не хуже, а характер имел весёлый и лёгкий.

Просёлочными дорогами мы покатили на юг и выбрались на Касимовский тракт. Переночевали в селе с забавным названием Спас-Клепики и двинулись в сторону Москвы.

Между делом я присматривался к механической руке Кижа. К плетениям эфира, наложенным мной, добавились тёмные нити. Очень похожие по структуре на заклятья Анубиса. Будто бы некрожизнь мертвеца прорастала в механическую конечность. Полагаю, эти плетения и позволяли руке путешествовать отдельно от хозяина. Любопытство требовало разобраться с этими каналами эфира, но я всё же поостерёгся их трогать. Киж мне слишком дорог, чтобы рисковать его существованием. Так что я решил лишь наблюдать за этой странной некроэволюцией.

Часам к трём пополудни мы свернули к селу Василёво и наконец добрались до усадьбы Еропкиных. Ну, что вам сказать — беспокойная семейка не бедствовала. Огромный парк перед особняком, лужайки в авалонском стиле, подстриженные кусты, дорожки, посыпанные белым песком. А вот огромный дом больше напоминал крепость: толстые стены, защитные чары, узкие окна-бойницы, башни по углам с площадками для стрелков. Судя по следам, раньше вокруг особняка был ещё и ров с подъёмным мостом. В воздухе же стоял старый, еле заметный запах перегара эфира, какой бывает на местах, где часто применяют боевые чары. Подозреваю, штурмовали обитель разбойничьей семейки часто, но не слишком результативно.

Старый лакей почтительно встретил нас у входа, провёл в гостиную и отправился доложить хозяевам.

— Уютненько здесь.

Киж прошёлся по гостиной, разглядывая обстановку. Подошёл к клавесину у дальней стены, нажал несколько клавиш, прислушиваясь, и поморщился.

— Не настроено.

— И давно ты стал любителем музыки?

— Всегда был, — Киж наигранно изобразил негодование. — Я неплохо играю, Константин Платонович. И на скрипке могу, и на барабане.

— Нет уж, уволь. Мне Марьи Алексевны с арфой хватает. Если вы будете дуэтом ночами музицировать, то я вовсе спать не смогу.

— Да я хотел присоединиться, — мертвец с обидой поджал губы, — но княгиня меня выгнала. Ты, говорит, всю рябиновку выпьешь, а я только на себя рассчитывала.

Я поднял руку, призывая Кижа к молчанию. Двери в гостиную были открыты, и мы услышали приближающиеся голоса: надтреснутый старухи Еропкиной и раздражённый мужской.

— Тётушка, это невообразимо! Я не собираюсь…

— Замолчи, Пётр. Долг перед семьёй важнее твоей службы.

— Ни за что!

— В подвал захотел?

— Вы не посмеете, тётушка! — В голосе мелькнули истерические нотки. — Мне не десять лет. Я генерал-поручик, а не сопливый юнец.

— Вот именно, Пётр. Вот именно. Возьми себя в руки, сделай для рода что должно.

Голоса смолкли, а через несколько мгновений в гостиную вошла Калиста Михайловна и высокий мужчина с впалыми глазами и орлиным носом.

— Добрый день, судари. — Ведьма Еропкина не потрудилась даже изобразить радушие. — Чем обязана вашему визиту?

— Добрый день, Калиста Михайловна. — Мы с Кижом вежливо поклонились. — Ничего такого, из-за чего стоило бы волноваться. Если позволите, мне требуется ваша консультация, с глазу на глаз.

Она хмуро зыркнула на меня, словно собиралась выстрелить.

— Пётр, познакомься. Константин Платонович Урусов, я тебе о нём говорила, и…

— Дмитрий Иванович Киж, — поклонился мертвец, — поручик в отставке.

— Пётр Дмитриевич, — представила своего спутника старуха, — мой племянник и старший в роду Еропкиных.

Мужчина хотел возразить, но под взглядом ведьмы стух и только поклонился нам в ответ.

— Консультация, значит? — старуха сердито вздохнула. — Чуть позже позову и поговорим. А сейчас у меня срочные дела. Пётр, развлеки наших гостей.

Ведьма удалилась, всем своим видом выражая раздражение, а Еропкин остался с нами, недовольно глядя в спину своей тётке.

— Судари, — Еропкин пожевал губами, раздумывая, что с нами делать, — не желаете ли по рюмочке настойки?

— Желаем, — тут же согласился Киж. — Сообразим на троих.

Всё необходимое нашлось здесь же в буфете: начищенные серебряные рюмки и графинчик с тёмно-бордовой жидкостью.

— За знакомство.

Дружно выпили втроём и немного помолчали, не зная, о чём говорить.

— Пётр Дмитриевич, — я нарушил тишину, — мне ваше лицо кажется знакомым. Мы где-то встречались?

Еропкин пожал плечами.

— Сомневаюсь. Последние три года я провёл в действующей армии и только что вернулся в Россию.

— Точно, там-то я вас и видел! В штабе у Фермора, если не ошибаюсь.

— Да? — он недоверчиво оглядел меня, и взгляд его прояснился. — Урусов. Это же вы убили Фридриха в баталии при Кунерсдорфе?

Я поклонился.

— К вашим услугам.

Он порывисто протянул мне руку и крепко пожал ладонь.

— Благодарю, Константин Платонович. От всего сердца благодарю. Если бы не ваш выстрел, мы бы не устояли. Я был на Грос Шпицберге, и дело могло обернуться крайне скверно.

Не спрашивая, он наполнил рюмки и рявкнул:

— За нашу победу!

После такого тоста беседа пошла гораздо лучше. Мы обсудили военную кампанию, похвалили Салтыкова и чуть-чуть поругали Румянцева. Еропкин оказался вполне приятным адекватным собеседником. С тринадцати лет на военной службе, он старался дистанцироваться от семейного «бизнеса» и редко появлялся в родовом гнезде.

— А теперь, в связи со всеми неприятными событиями, — он тяжело вздыхал, — тётушка настаивает, чтобы я принял бразды правления родом. Но ведь у меня служба! Мне совершенно некогда заниматься семейными дрязгами.

— От всего сердца вам сочувствую, Пётр Дмитриевич.

В дверях появился всё тот же лакей и громко объявил:

— Константин Платонович, прошу следовать за мной. Калиста Михайловна примет вас в малом обеденном зале.

Я оставил Кижа с Еропкиным и пошёл за лакеем.

Малая обеденная зала оказалась небольшой комнаткой с видом на парк. За столом с самоваром сидела старуха Еропкина и пила чай по-купечески, из блюдца.

— Садись, Урусов, — она кивнула на стул с другой стороны стола. — Сам себе наливай, стара я уже за молодёжью ухаживать.

Не став кичиться, я воспользовался её предложением. Впрочем, чай был так себе, сахара не хотелось, а бублики — твёрдыми.

— Ну, и что ты хотел обсудить?

— Магию, Калиста Михайловна, исключительно магию.

Ведьма хмыкнула и громко отхлебнула из блюдца.

— Чай, я не прохвессор какой, магию со мной обсуждать. Эт в Петербурге есть с кем поговорить о высоких материях.

— Так у меня вопрос скорее житейский, не касающийся высоколобых учёных.

Причмокнув, Еропкина прищурила левый глаз и посмотрела на меня, будто прицеливаясь.

— Заинтересовал ты меня, Урусов. Рассказывай, что за вопрос такой.

— Смертное заклятье, Калиста Михайловна. Такое, чтобы через каплю крови до человека добраться.

Во взгляде старухи появилась пудовая тяжесть.

— В колдуны-убивцы решил податься, а, Урусов? Так нельзя тебе, — она отпустила смешок, — у некротов Талант для другого даден. Али не нравится некротом быть?

— Нравится не нравится — меня не спрашивают. Бывают в жизни случаи, Калиста Михайловна, когда нужны крутые меры. Это в сказках можно не выбирать между маленьким и большим злом, а в жизни постоянно приходится.

— А с чего ты взял, что я тебе смогу помочь? Пришёл к бедной женщине, пакость всякую спрашиваешь. Смущаешь бедную старушку…

— Вы ещё скажите, Калиста Михайловна, что вы фея и добрая волшебница. — Я наклонился к ней и шёпотом произнёс: — Чтобы некрот да ведьму не распознал?

Старуха расхохоталась:

— Ай, охальник! Уморил! Ведьму! Ещё скажи, что Ягу!

Она вытащила кружевной платок и стала вытирать набежавшие от смеха слёзы.

— Ведьму, ты посмотри на него. Заклятьице смертное? Да ещё и кровавенькое?

Громко выдохнув, она налила себе в чашку кипятка, плеснула на блюдце и шумно отпила.

— Запомни, Урусов. — Голос ведьмы стал серьёзным. — Через кровь только простого человека убить можно. Нашлёшь, чтобы с сердцем стало плохо, и смотри-любуйся, как он за грудь хватается. А сильный колдун такое проклятье сразу почует и из себя Талантом выгонит. Понял?

Снова отпив глоток чая, ведьма качнула головой.

— Но ежели он пьяный напьётся или головой ударится, то и не сделает ничего. Смекаешь?

А я чуть не рассмеялся в голос. Пьяный? Напоить князя вряд ли получится, а вот если использовать кое-что другое, бьющее по Таланту, то он никуда не денется.

— Был бы вам очень признателен, Калиста Михайловна, если бы вы научили меня такой волшбе.

— Научить его, — ведьма фыркнула, — ишь чего захотел.

Поджав губы, Еропкина стала двигать по столу вазочки и блюдца, будто опытный мошенник напёрстки. Раз туда, два обратно, сюда наколотый сахар, баранки в другую сторону.

— На-ка, вот, поешь пока, — она пододвинула мне вазочку с малиновым вареньем, — а то скажешь потом, что я тебя чаем пустым поила.

Снова замолчав, старая ведьма вытащила из кармана чёрный клубок. Отмотала несколько витков нитки на палец, перекусила её и спрятала клубок.

— Слушать не слушай, смотри не смотри, — тихо забормотала она, — в море-океяне стоит остров Буян…

Морщинистые узловатые пальцы принялись завязывать на нитке хитрые узелки.

— …на дереве том сундук, а в сундуке сердце раба божьего. Сердце бьётся, дерево трясётся, гора ходуном ходит, остров на волнах пляшет. Возьму цепу, обвяжу по кругу, крестом обведу. Не пляши остров, не ходи гора, не трясись древо…

Бормотание перешло в неслышимый шёпот. Губы старухи беззвучно шевелились, выплёвывая слова наговора. Я заглянул в эфир и еле сдержался, чтобы не отшатнуться. Вокруг нитки клубился тёмный, как грозовые тучи, эфир. Сплетался в тугие плети, комкался и кружился маленькими смерчиками вокруг узелков. Сложная конструкция проклятья дрожала в такт словам наговора и с каждым словом усложнялась, походя на невообразимый фрактал.

— … по слову моему крепкому, по желанию моему верному. За семь ключей запри, да не вели говорить, от кого смерть пришла. А коли завяжу последний узел, то так и быть тому.

Пальцы старухи дёрнули последний узелок и выронили нитку на пустое блюдце. Ведьма отряхнула руки, притянула к себе чашку и выпила оставшийся чай.

— Вот тебе, — она указала на блюдце, — налей кровь в бутылку, брось туда нитку и пробкой запечатай. Как откроешь, так твой человек за сердце и схватится. Да куда, не трогай руками! На-ка вот.

Еропкина завернула нитку в салфетку и протянула мне.

— Благодарю, Калиста Михайловна. Вы меня очень выручили.

— Раз выручила, так и ты не скупись, — она усмехнулась. — Сделаешь дело, привезёшь мне пять тысяч серебром. Да смотри, не вздумай обмануть!

— Не волнуйтесь, Калиста Михайловна, Урусов всегда платит свои долги.