Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Все, что останется на месте бывшей Украинской ССР, является внутренней проблемой России. Пока идет военная фаза, это осознают единицы, но когда наступит этап приведения в порядок государства и умиротворения общества, начнутся главные испытания.
Государство, как мы определили, является системой систем, имеющей исторические корни и объективные внешние факторы. Чтобы понять происхождение государственности на территории бывшей УССР, сделаем небольшой экскурс в историю XX века.
Мы каждый день живем в государстве и воспринимаем его через социальные взаимоотношения. Для нас это живой организм, поэтому достаточно представить себе историческую преемственность.
Свершения, открытия, победы и достижения так или иначе связаны с государством. Сложно и эффективно организованное, оно является предметом гордости, как, например, у немцев и японцев.
Несмотря на все успехи глобализации, у каждой государственности сохраняются свои культурные и национальные корни. Поэтому если утверждать, что украинцы и русские — один народ, то применительно к государству данное утверждение неверно.
Для жителей подавляющего большинства регионов России вопрос исторической преемственности государства не стоит. За исключением Калининградской области, государственность всегда была так или иначе своя: плохая, хорошая, но отечественная. Нацистскую оккупацию ряда областей РСФСР считать государственностью не будем.
Для республик бывшего СССР характерно иное историческое восприятие. То, что для нас является отечественной и единственно возможной моделью государственности, для жителей постсоветских республик — лишь один из вариантов.
Все без исключения республики — территории исторической конкуренции с разными центрами силы (империями) своего времени. Поэтому если посмотреть на регионы постУкраины, то станут видны следы разных государств — от Австрийской империи во Львове и Румынии в Черновцах до области Войска Донского на Луганщине и анархической крестьянской республики Махно на территории нынешнего Запорожья.
Да, эти исторические традиции государства ничтожно слабы по сравнению с государственностью советской, откуда вылупились все осколки бывшего СССР. Однако в случае с постУкраиной мы имеем дело с целенаправленным демонтажем государственности под эгидой учреждения государственности альтернативной, более правильной. И вот тут исторические традиции уже имеют значение.
Новейшая история государственности Украины — демонтаж фактического государства под фантазии об идеальном государстве, которое когда-то было, но исчезло из-за того, что пришло Русское государство. Все исторические мифы об особенной государственности на территории Украины — элементы разобранной КВойны. Простейшая манипуляция, основанная на ассоциации людей с тем городом, где они сейчас живут.
Действительно, во Львове была австрийская государственность. Впрочем, там же была и польская государственность, как в Бресте и Гродно. Но какое это имеет отношение к современному государству и особенно к современным жителям названных городов? Если учесть, что предки украинцев и белорусов в межвоенной Польше были бесправны, а территории находились в особом режиме колониального управления и назывались Восточные Кресы, то это было точно не свое государство. Однако манипуляции с историей настолько возбуждают фантазии, что несуществующие государственности из исторических баек начинают обретать политическую реальность. Все бы ничего, но в украинском случае вредная политическая идея о конкуренции моделей государственности не ведет ни к чему, кроме демонтажа собственно государства.
Наконец, мифология об альтернативной государственности приводит к тому, что республику захватывают иностранцы под предлогом проведения реформ во имя правильной, несоветской государственности.
Напомню: государственность — это система систем, поэтому государство либо собственное, либо захваченное. Степени внешнего контроля могут варьироваться, но центр принятия решений находится вовне или внутри. В этом смысле Украина с ее жителями во всех исторических ипостасях никогда не была государством, захваченным Россией. До 1917 года населенные украинцами (малороссами по дореволюционным переписям) губернии управлялись согласно общеимперскому праву, а сами украинцы в правах поражены не были. В отличие, например, от ряда горцев-мусульман Северного Кавказа и калмыков, признаваемых тогда инородцами. Сегодня Калмыкия — плоть от плоти государства Россия, а бывшая Екатеринославская губерния — в огне гражданской войны. Регион Волынь, что на Западной Украине, на выборах в дореволюционную Думу массово поддерживал «черносотенцев», а сегодня под Луцком проводят фестиваль «Бандерштат».
Поэтому, устанавливая государство на территории постУкраины, России во многом придется начинать с нуля. То, что появилось вместо государства, сложно назвать системой. На постУкраине сформировалась скорее антисистема, паразитировавшая на государственности.
Историк Лев Гумилев, кроме авторского понятия «пассионарность», ввел еще один термин — государство-химера. Он разобрал это явление на примере средневековой Хазарии и ряда других государств Ближнего Востока.
Государство-химера образуется внутри системы, а потом, захватив государство, уничтожает его. Химера паразитирует на государственных институтах, используя их во зло.
Нечто подобное мы наблюдаем сегодня в агонии постУкраины. Режим В. Зеленского использует советскую систему военкоматов для обеспечения массового призыва. Но так как призывники нужны не для войны, а для картинки героической гибели в кровавом сериале, предназначенном Западу, то военкоматы, которые созданы для защиты родины, превращаются в систему похоронных бюро, а военкомы — в рэкетиров.
Справедливости ради украинская химера родилась не на пустом месте. В первом томе «Украинской трагедии» подробно разобрана идея безгосударственности, которая легла в ее основу. Безгосударственность как особая форма свободы общества достаточно прочно сидит внутри постУкраины и ее жителей. России предстоит преодолевать эти стереотипы как вредные иллюзии об исторических альтернативах.
Государственность на территории постУкраины — плоть от плоти государственности России. Просто последние 30 лет государство оказалось брошено и деградировало до неузнаваемости.
Во всех постсоветских осколках модель государства на старте была плюс-минус похожая: политическая власть принадлежала партии, хозяйственная — исполкомам (в СССР лишь на словах власть была советская, по факту — коммунистическая). Еще имелись Советы народных депутатов разных уровней, роль которых сильно возросла после того, как КПСС лишили монополии политической власти.
Все постсоветские государства на заре нового рождения столкнулись с похожими кризисами, в центре которых находились Советы, быстро переименованные в Мажилисы, Рады, Думы и Жогорку Кенеши.
Государство — это сложная система, которой способен управлять лишь тот, кто взял всю полноту власти. Более того, оно есть результат процессов борьбы за власть. По крайней мере, публично-политическая часть государства задумана как поле битвы за власть.
Напомню, что накануне распада политическая жизнь в СССР бурлила. Михаил Горбачев пересаживался с поста генсека партии на пост президента СССР. Представители высшей партийной элиты, собравшейся вокруг Горбачева, решали вопрос о транзите власти от партии к президенту. При этом для получения данного поста использовали обходной маневр. На прямые выборы то ли не решились, то ли не были уверены в победе, поэтому легитимизация президентской власти проходила через парламент, собранный под брендом «Съезд народных депутатов СССР».
Политический сезон 1988–1989 годов был очень жарким. Впервые со времен В.И. Ленина на выборы пустили не только беспартийных, но и откровенных оппозиционеров. Несмотря на странные реформы и растущее недовольство линией Горбачева, партия сохраняла дисциплину и была верна высшему начальству.
Горбачев с каждым годом все больше отстранялся от партии, позиционируя себя не как партийного вождя, а как народного избранника. В целом можно сказать, что он был первым политиком, который преподносил себя публике на западный манер: публичен, максимально открыт, говорил вроде правильные, но крайне противоречивые вещи. С точки зрения политических технологий Горбачев был бессодержательным, но натренированным популистом, который говорил той аудитории, в которой оказывался, то, что она хотела услышать. Главное, что он делал, — продвигал бренды «перестройка», «ускорение», «гласность», что было в новинку для консервативного советского общества.
К 1989 году, когда объявили первые конкурентные выборы народных депутатов, общество СССР уже достаточно раскочегарили. Налицо был сепаратизм: Прибалтика, Грузия и Молдавия явно собирались на выход. Погромы в Алма-Ате и Баку, незавершенная война в Афганистане, перетекавшая в Таджикскую ССР и через пару лет превратившаяся в полноценную гражданскую войну. Общее ощущение кризиса усиливалось разбалансировкой финансов и хозяйства. С одной стороны, система планового снабжения уже не справлялась и дефицит накрывал область за областью, с другой — развивалась кооперативная торговля, где было все, но намного дороже. За несколько лет сформировалась новая прослойка очень богатых людей, которые стремительно становились хозяевами жизни.
Кризис следовал за кризисом, политическое время стремительно ускорялось. Поэтому выборы народных депутатов не просто политизировали СССР, а запустили первый политический сериал, за которым следила вся страна. Заседания съезда транслировались в прямом эфире на центральном телеканале. Всего в телевизоре у гражданина СССР было 3–5 каналов, в зависимости от места жительства: обязательный 1-й канал, общесоюзный; 2-й канал — РСФСР; 3-й канал — республиканский; 4-й и 5-й каналы могли быть областными и очень редко городскими. Не стоит забывать и о том, что советское общество являлось дисциплинированным и верило всему, о чем вещали официальные источники информации. Сегодня это кажется странным, но на советских чугунных мясорубках была отлита отпускная цена, не менявшаяся годами, а граждане не подозревали о существовании инфляции. Советское общество было иным, совершенно не похожим на современное общество, как раз в вопросах отношения с государством. Для советского гражданина оно было понятным и живым, поэтому к решениям власти относились одновременно как к приказам командира и советам отца.
И вдруг невиданное дело — политические баталии в прямом эфире. На съезд народных депутатов приехало более 2000 человек, которые избирались по крайне запутанной схеме. Одна треть — от округов (как на современных выборах депутатов Госдумы). Вторая треть — представители союзных и автономных республик по очень странной квоте. Наконец, третья — выдвиженцы власти: комсомольцы, профсоюзники и партийцы.
Съезд объявил себя центральной властью, заявил о намерении изменить Конституцию и начал подготовку к президентскому правлению. Однако волна демократизации сыграла с Горбачевым злую шутку: съезд превратился в место для выяснения отношений, родилась оппозиция и обрисовался конфликт Ельцин — Горбачев, известный как начало современной истории Российской Федерации.
Что в это время происходило с государством на Украине? По сравнению с соседней Молдавией, где началась гражданская война в Приднестровье, Польской Народной Республикой, где уже бушевала «Солидарность», Румынией, где расстреляли Чаушеску, и даже РСФСР, Украинская ССР оставалась относительно спокойной. Коммунисты в Киеве, в отличие от Москвы, власть удержали, и своего Ельцина на горизонте не было. Республиканское руководство занималось социальными проблемами — начались шахтерские забастовки на Донбассе, что было гораздо опаснее малочисленных тогда протестов националистов.
Везде в СССР власть переходила к парламентам, которые в то время назывались Советами. Горбачев опробовал такую модель на съезде народных депутатов, и похожие процессы начались по всей стране.
В Украинской ССР центром государственной власти стал Верховный Совет (Верховная Рада, далее — Рада). Совет министров сосредоточил в своих руках исполнительную власть республики, однако вертикально-административная система планового регулирования требовала работать в координации с союзным правительством, которое возглавил Николай Рыжков.
Таким образом, в Украинской ССР образовалось двоевластие. С одной стороны, была Рада, которая заполняла собой вакуум власти. Возглавил ее относительно молодой секретарь по идеологии Леонид Кравчук.
Часом Х стал путч во главе с ГКЧП в августе 1990 года. До момента, когда выяснилось, что мятеж провален, республиканская власть в Киеве сидела очень тихо и ничью сторону не принимала. Хотя формально свергнутый ГКЧП президент Михаил Горбачев находился на госдаче в Форосе, в Крыму. Крым, в свою очередь, на тот момент был в составе УССР, поэтому республиканские власти не могли не понимать, что происходит. Либо, наоборот, слишком хорошо понимали и поэтому заняли выжидательную позицию.
Августовские дни стали точкой невозврата по отпочкованию украинской национальной государственности от союзного древа. Впрочем, скоро его и само срубят под корень. 24 августа 1991 года Рада приняла «Декларацию о незалежности», после чего пути назад не существовало. Незалежность была нужна для того, чтобы Рада превратилась в единственный центр власти и переподчинила себе хозяйственную вертикаль.
Учреждала незалежное государство еще вполне советская партхозэлита: депутаты на 90 % были представлены коммунистами в статусе больших и средних начальников. Рада, как и все Советы в СССР, являлась органом, в который представителя номенклатуры либо отправляли в нагрузку, либо ему было по статусу положено.
После ликвидации многопартийности в конце 1920-х годов советский парламентаризм превратился в совещательный придаток партии власти и службу по работе с обращениями граждан. Однако в условиях гласности и перестройки начались процессы дробления внутри самой КПСС. Возникла «демократическая платформа», которая вроде бы состояла из коммунистов, но уж очень демократических и готовых идти на альянс с оппозицией.
На уровне УССР была своя политическая канитель. В 1990 году прошли выборы в Раду первого созыва, которая тогда еще называлась Верховным Советом XII созыва. Одновременно выборы проходили в РСФСР и БССР. Именно благодаря им во власть вернулся Борис Ельцин и получил мандат молодой депутат Александр Лукашенко. Для удобства будем называть этот орган власти «Рада № 1», потому что в украинском государстве каждый созыв отличался от предыдущего и расклад сил всегда имел значение.
Итак, в Раде № 1 доминировала огромная фракция коммунистов «группа 239», которую возглавлял Александр Мороз (эта фамилия тоже будет иметь значение в дальнейшем). Коммунисты контролировали большинство в парламенте, но далеко не конституционное (300 голосов). С такой фракцией можно влиять на правительство, но Конституцию не изменишь. Именно эта группа избрала Леонида Кравчука на пост председателя Рады № 1.
Августовские события в Москве создали вакуум союзной власти, а в украинской власти возник первый альянс между номенклатурой и националистами. Коммунистам из «группы 239» противостоял сложный альянс националистов, демократов и либералов. Оппозиционная «Народная Рада» состояла из 124 депутатов и представляла союз более 20 партий. Еще была пара десятков раскольников-коммунистов из той самой «демократической платформы», которых возглавлял харьковский комсомолец Владимир Филенко.
Не будем погружаться в подробности создания противоестественного альянса, но в результате за незалежность проголосовали подавляющим большинством голосов и коммунисты, и националисты, и либералы. Центральным мотивом голосовавших было понимание, что они — эти 450 человек — могут одномоментно стать властью. Еще вчера ты должен был все согласовывать с Москвой, а сегодня сам распоряжаешься всем, чем управляешь. Большинство депутатов, напомню, были из хозяйственной вертикали, чего не скажешь о депутатах из группы «Народная Рада» — там как раз собрались люди, заряженные и местами упоротые на теме незалежности еще в момент избрания в 1990 году. Тут мы видим, как политически активное меньшинство может подчинить себе большинство.
Надо сказать, что Борис Ельцин со товарищи проделал подобный фокус в РСФСР, но с одним отличием: Ельцин был публичным бойцом в образе строителя и мужика от сохи, а Кравчук — типичным партаппаратчиком, получившим пост благодаря интригам, что в результате отразилось на всем государстве Украина. Противоречия, заложенные еще в Раде № 1, погубили и ее, и Кравчука, который хоть и стал президентом № 1, но не сумел даже досидеть до конца срока.
В 1991 году государственность была создана на Украине путем отпочкования от союзной государственности в ходе госпереворота в Украинской ССР. Говоря языком уголовного кодекса, украинская государственность рождена по предварительному сговору группой лиц, превысивших свои должностные полномочия.
Отпочковать республику отпочковали, но вопрос о государстве остался нерешенным. Рада № 1 была центральной властью, но после завершения всех формальностей с отмежеванием встал вопрос о легитимизации преступления с точки зрения общесоюзного права.
Так в 1991 году новое, едва учрежденное государство сразу занялось массированной антисоюзной пропагандой. Рада решила закрепить незалежность на референдуме, а тут имелись вопросы, потому что не далее как в 1990 году прошел общесоюзный референдум, на котором жители УССР однозначно поддержали сохранение Союза.
С одной стороны, общество Украинской ССР было напугано мятежом ГКЧП и обескуражено беспомощностью центральной власти Горбачева. С другой — вся мощь государственной пропаганды развернулась за идею незалежности. Тогда, в 1991 году, в ней почти ничего не было от национализма. В основном напирали на сытую жизнь, которая наступит, когда Москва перестанет отбирать излишки. Незалежность объяснялась как сугубо хозяйственное решение, потому что управлять меньшей частью проще. Опять-таки все устали от проблем централизованного распределения и верили в «невидимую руку рынка». Уж на плодородной и теплой Украине она всех щедро накормит.
Исключением являлась Галичина (Львов, Тернополь, Ивано-Франковск) и Волынь (две области), где на выборах 1990 года власть в местных Советах взяла оппозиция. Там агитация за незалежность была честная, включая национализм и НАТО. Поэтому, например, во Львове в избирательных участках, расположенных в микрорайоне, где компактно проживали советские военнослужащие и их семьи, большинство проголосовало против незалежности.
В 1991 году новорожденное государство совершило первый акт большого обмана общества, выдав политический сепаратизм за хозяйственное самоуправление. Именно поэтому даже вопрос для референдума был сформулирован так, чтобы гражданин не почувствовал себя соучастником убийства государственности союзной ради отпочкования государственности национальной. Разве стоит отсекать голову лишь потому, что вши, которые завелись в волосах головы, возомнили себя хозяевами всей территории и требуют незалежности от остального тела, аргументируя это тем, что они лучше знают, как управлять отдельно взятой головой? Но факт остается фактом: на референдуме за незалежность проголосовало большинство, в том числе в Крыму и Севастополе.
В декабре 1991 года состоялась легитимизация отпочкования государства — всеукраинский референдум. Советское общество УССР дисциплинированно поверило начальству, тем более что в Москве много и активно обсуждали новый союзный договор. Даже придумали красивое название фактическому развалу страны, который выдавали за пересборку, — Новоогаревский процесс.
Однако в СССР случился столичный парадокс: Москва стала столицей одновременно и незалежной РСФСР, и всего Союза. Ельцин, взяв власть в Верховном Совете РСФСР, начал переподчинять себе органы региональной власти, лишая Горбачева полномочий.
На Украине такого противостояния не было, и Кравчук безболезненно десантировался в кресло президента — особый пост, созданный явно под него. За бывшего секретаря по идеологии проголосовали так же дисциплинированно, как на референдуме поддержали незалежность. Тем более что все происходило в один день — 1 декабря 1991 года. Кравчук получил поддержку 60 % граждан нового государства. Ближайший оппонент — лидер пестрого союза либералов и националистов Вячеслав Черновол — набрал без малого 25 % голосов.
Уже 8 декабря 1991 года в Беловежской пуще свершился сговор по ликвидации СССР. Ельцин в июле 1991 года легализовал свою власть, а Кравчук использовал наработанную схему. Дальнейшее было делом техники.
Тем не менее мы помним, что государство — это система систем, оно не может жить по желанию Кравчука и 450 заговорщиков. Вопрос о власти не решен. Хозяйство отпочковали, но кто станет им управлять? Понятно, что правительство. А кто будет контролировать правительство? Это самый острый вопрос новейшей украинской государственности, не решенный до сих пор.
Итак, отпочковалось государство, где было сразу два центра власти — Рада № 1 и президент № 1, который еще вчера возглавлял Раду № 1, а сегодня вдруг стал претендовать на всю полноту исполнительной власти. Власть Рады становилась как бы призрачной и ускользала из рук.
В России происходили аналогичные процессы, которые закончились расстрелом Белого дома, разгоном Верховного Совета и учреждением Думы № 1. В Белоруссии был похожий алгоритм, но через несколько лет Александр Лукашенко победил на президентских выборах и вскоре разогнал парламент, учредив новый, двухпалатный.
Леонид Кравчук ступил на путь интриг с Радой № 1. С одной стороны, Рада № 1 и президент № 1 находили общий язык по экономическим вопросам, особенно по части приватизации, но в том, что касалось формирования правительства, имелись острые противоречия. В результате длительных торгов корпус так называемых красных директоров продвинул на пост премьер-министра народного депутата, в прошлом директора оборонного днепропетровского концерна «Южмаш» Леонида Кучму. Так как он стал премьером во многом вопреки президенту № 1, то сразу включился в игру за полномочия. Рада № 1 дала премьеру Кучме право управлять декретами, приравненными к законам. То есть власть президента становилась эфемерной, раз премьер-министр абсолютно независим от него. Как итог — двоевластие, усугубленное глубочайшим экономическим кризисом 1992–1993 годов.
Президент № 1 не смог удержать власть и был сметен социальным кризисом, в котором роль первой скрипки играли забастовки донецких шахтеров. Тогда считалось, что горняцкие профсоюзы подыгрывают промышленнику Кучме, чтобы свалить партократа Кравчука. Сейчас оставим за скобками вопросы идеологии — их рассмотрим дальше, как и основные выборы на Украине.
В результате борьбы за власть государственность находилась в подвешенном состоянии. Аппарат оставался советским, как и методы управления, а политический центр все не появлялся. Кому подчиняться мэрам и губернаторам? На кого ориентироваться директорам стратегических предприятий? Напомню, что в те годы приватизация еще не прошла, директоров назначало и увольняло государство. Так многовластие стало родовой чертой украинской государственности. Правительство, где две третьих являются ставленниками конфликтующих партийных инвесторов и по совместительству олигархов, станет нормой уже через десять лет.
Рада изначально создавалась не как законотворческий орган, а как инвестиционная биржа и элитарно-лоббистский клуб. Правительство в этой схеме — совет директоров, подотчетный инвесторам, а президента в ней нет. Хотя президентский пост есть.
Поэтому государственность, советская по форме, не приобрела новых очертаний. Каждая управляющая группа просто старалась максимально использовать остаточные советские ресурсы государства. На Украине так и не появился серьезный государственный банк, потому что местный аналог Сбера, наследника советского банка, Ощадбанк разоряли все кому не лень. Государственный нефтегазовый концерн «Нафтогаз» постоянно нес убытки, что, по сути, нонсенс. Железнодорожную государственную монополию довели до истощения и не модернизировали более 20 лет. Даже законы о гражданстве на Украине до сих пор действуют советские, поэтому отказаться от сине-желтого паспорта очень непросто.
Менялись составы Рады, но никто не спешил принимать кодексы и реформировать органы власти. Государственность находилась в гибридном, вечно переходном состоянии, что было крайне удобно для элит. Она скукоживалась, будто шагреневая кожа, пока остатки советских институтов не разложились на плесень и липовый мед.
Еще одна проблема украинской государственности крылась в ее советскости. Дело в том, что такие города, как Одесса, Донецк, Днепропетровск и Харьков, были завязаны на всесоюзные, а не на республиканские процессы и обладали ресурсами, достаточными для того, чтобы самим быть центрами экономического и политического влияния. Однако, несмотря на проблемы с новой государственностью, процесс формирования новой власти проходил успешно и стремительно. На постсоветском пространстве началось слияние партхозноменклатуры с новой бандитской элитой. Украина не стала исключением, хотя и она была сильно криминализирована в 1990-е годы. Более того, этот процесс не завершился по сей день.
Любая государственная модель должна иметь историческую преемственность. Большевики, которые поначалу клеймили царскую власть, буквально через десять лет начали реабилитировать отдельные исторические фигуры, а вместе с ними и традиции. Завершилось все образами Ивана Грозного и Александра Невского в главных пропагандистских фильмах сталинского кинематографа.
Даже в Израиле — государстве, фактически созданном с нуля, историческая преемственность играет центральную роль. А здание Капитолия в США указывает на связь с античным Римом.
Когда у государства проблемы с исторической преемственностью в глазах не только собственного общества, но и соседей, начинаются основные проблемы с государственностью. С высокой долей вероятности государственность, не опирающаяся на исторические модели, свойственные конкретному обществу, обречена.
Все постсоветские республики, за исключением Российской Федерации, испытывали проблемы с исторической преемственностью. Будучи советскими по своему типу, они начали стремительно архаизироваться под видом этой самой преемственности. В Средней Азии, Казахстане и на Кавказе восстановили многоженство, а кое-где и практику рабовладения. Одновременно правящие элиты начали сочинять себе аристократическое происхождение, чтобы застолбить за своей семьей место в новом государстве. В Узбекистане апеллировали к наследию Тамерлана, в Молдавии искали преемственность в средневековом господаре Штефане Великом и параллельно нашли себя наследниками древних римлян. В Казахстане историки нарисовали глобус великой степи, управлявшей всем миром, который, правда, об этом не догадывался. Только в Белоруссии в результате признали, что государство имеет отношение к БССР, а остальные версии про средневековое великое белорусское царство благоденствия суть исторические байки, которые тешат самолюбие нарождающейся элиты.
Есть еще один осколок государства, который ведет свою историческую родословную от советской, что не мешает ему опираться и на более глубокие корни. Речь идет о Приднестровье — микроскопическом государстве, где имеется суверенная валюта и три государственных языка: русский, украинский, молдавский. Несмотря на все проблемы экономического и социального характера, оно более устойчивое на фоне соседей — Украины и Молдовы.
На Украине вопрос об исторической преемственности так и не был решен. С одной стороны, формально остались все советские институты. Однако государство провозгласило корни то ли от УНР (Украинская Народная Республика, существовавшая несколько лет во время Гражданской войны), то ли от Гетманата и «козачьих» кочевых республик, то ли от Древней Руси. На этапе зарождения государственности об исторической преемственности террористической практики ОУН-УПА (бандеровщины) речь не шла.
В первом томе «Украинской трагедии» подробно разобраны идеологемы: чем идеологема «козачество» отличается от привычного нам «казачества», а также близкие идеологемы «петлюровщина» и «бандеровщина». Во втором томе коснемся только их влияния на государство.
Историческая преемственность государства и есть идеология в самом грубом виде, потому что данный подход будет «зашит» в версию истории, которая рано или поздно осядет в головах граждан. Государство принуждает общество как минимум знать и быть формально лояльным к исторической преемственности.
Если вам с детства говорят, что иго татаро-монгольское, то с высокой долей вероятности к татарам и монголам вы будете относиться с подозрением. А если иго ордынское, то это вопрос отношения к государству и совершенно иной коленкор.
Историческая преемственность также используется правящими элитами в борьбе за власть. Кроме того, что каждый политик в душе мнит себя исторической фигурой, через историю проще доносить политические идеи. Очень немногие люди способны обсуждать будущее, поэтому с ними намного проще говорить через прошлое.
Центральная интрига всех западнизированных государств — конкуренция между парламентом и президентом. Парламентаризм является моделью распределенной власти, а президентская форма правления — персонализированной. Нельзя сказать, что какая-то модель лучше, а какая-то хуже. В Германии, например, работает парламентская форма, поэтому мы не обращаем внимания на фамилию президента. Во Франции, наоборот, парламент ничтожен по сравнению с президентом. В США работает гибридная модель, где президент полновластен, но может стать им, только опираясь на поддержку парламента. Иначе ни один кандидат не пройдет горнило партийных праймериз, допускающих к реальным выборам.
Сейчас неважно, какая модель эффективнее. Важно, что дуализм «президент/парламент» заложен практически во всех политических моделях мира. Принятие этой модели и есть самый эффективный способ западнизации.
В любом обществе внутри правящих элит существуют противоречия, и они часто приводят не просто к конфликтам, а к полноценным гражданским войнам. Все, что мы любим и ценим в истории, — борьба за власть внутри или с внешним супостатом. Конфликт лежит в основе самой идеи политики. Без него политика становится хозяйственной деятельностью.
Обратите внимание, что все постсоветские осколки скопировали западную модель. Отличия лишь в названиях парламентов, но суть — в глубокой западнизации.
Советская государственность предполагает высокую включенность общества во все процессы госстроительства. В этом смысле практически все граждане были в той или иной форме госчиновниками. Западное же государство — герметичная система, где вопросами управления занимаются профессионалы, а общество получает от него услуги, в зависимости от места на социальной лестнице. Например, палата лордов — это институт государства, который работает только для лордов. Общее правило западного государства: чужие здесь не ходят. Отсюда — расизм, гетто в городах и жесткая социальная сегрегация на людей, у которых есть нормальная медицинская страховка, и тех, кто не может ее себе позволить.
Модели государства могут меняться, но если оно западного толка, то в центре все равно лежит идея о построении системы зависимостей и выделения правящей элиты в отдельный институт. Запад предложил идею парламентаризма, и она прижилась.
Президентская форма всегда рождается из политической борьбы. Парламент всегда стремится ограничить президента, а президент должен опираться на сторонников в парламенте. На постсоветском пространстве не так много действительно сильных президентских форм правления.
В России президентская власть родилась из расстрела Белого дома, в Азербайджане — из гражданской войны, в Белоруссии пришлось разгонять парламент. Даже в Казахстане в начале 1990-х шла острая борьба между первым парламентом и президентом.
Надо отметить, что Кравчук получил президентский пост немного обманным путем — выборы состоялись в один день с референдумом и альтернативных кандидатов не было. Естественно, такую власть Рада № 1 признавать не хотела. Поэтому с момента получения президентских полномочий он находился в конфликте с Радой любого созыва.
На Украине историческую преемственность стали искать в военной козачьей демократии XVII–XVIII веков. В этой модели президент — не полновластный автократ, а гетман — временный выбираемый вождь. Однако, декларируя козачью преемственность, по факту Украина утвердила на своей территории польскую историческую модель, в которой главную роль играют шляхетские вольности — права элиты не подчиняться государству.
Шляхетская модель — это постоянные политические кризисы, потому что сословие разрастается, а власти больше не становится. Это хорошо видно на примере разных составов Рады: становилось все больше депутатов-миллионеров, которые затем вырастали в миллиардеров, а в следующий состав приводили своих младших партнеров.
Политические элиты никогда не признавали президентскую власть на Украине. Каждый президент был поругаем к концу своего правления. Ведущую роль в этом сыграло отсутствие какой-либо вменяемой модели государства.
Несмотря на то что выборы проходят нечасто, они могут магистрально повлиять на государство. Отсутствие собственной государственной модели и активная западнизация ведут к тому, что заимствуются законы, институты, реформы.
Выборы — один из самых древних институтов, предназначенных для того, чтобы избежать реальной гражданской войны среди элит и одновременно включить в государственное строительство все общество. Конечно, с момента изобретения данного механизма правящие элиты поставили себе цель контролировать выбор общества. Идеальные выборы с точки зрения элит — согласие общества с принятым в кулуарах решением, с точки зрения общества — смена элит и продвижение во власть своих достойных представителей. Реальность, как всегда, находится между двумя идеальными крайностями.
Выборы имеют несколько уровней и этапов, не все из которых проходят на виду.
На нулевом, невидимом этапе внутри правящих элит идет распределение постов в государстве, которые разыгрываются на выборах. Мы же понимаем, что с точки зрения государства выборы — большая ярмарка тщеславия, где проходит обмен личной популярности на госдолжности и особое место в элите. Многим влиятельным людям и не нужны корочки депутата, но статус обязывает, плюс МВД и спецслужбы сразу меняют отношение. Иногда статус вице-губернатора необходим застройщику, чтобы вручную регулировать в области рынок господрядов. Бывает, округ в горсовете передается по наследству.
Нулевой этап выборов проходит вне законных норм и процедур. Здесь действуют обычаи, понятия и региональная культура. В абсолютном большинстве случаев элиты заранее расторговывают призы, и на выборах остается лишь дождаться подтверждения мнения общества, которое, как минимум в России, Белоруссии, Казахстане, Узбекистане и Азербайджане, более чем на 80 % согласно с мнением главного начальства. Русская и затем советская политтехнологическая модель «хороший царь — плохие бояре» отлично работает уже 1000 лет, поэтому проводить выборы референдумного типа на Руси — одно удовольствие для государства.
Однако иногда амбиции правящих элит не удовлетворяются кулуарными договоренностями. Например, крупных застройщиков в городе пять, а пост зама по строительству — один, как и комиссия горсовета. Трое из пяти застройщиков сколачивают альянс и поддерживают действующего мэра, который гарантирует им все посты. Двое оставшихся за бортом понимают, что партнеры их кидают, и решаются сыграть в выборы. В принципе, им не нужны никакие выборы, но ситуация конфликта сложилась так, что ставки приходится делать.
Бывает и противоположная ситуация. Очень крупный игрок, которому принадлежат, например, стратегические заводы в регионе, решает поставить своего топ-менеджера на пост мэра города, но губернатор, представляющий конкурентов, которым принадлежит вторая половина заводов, не согласен с такой ставкой.
Чем выше уровень выборов, тем выше уровень кулуарности. Рисковать большими должностями не хочет никто, а на уровне города, района и области острые конфликты продолжают разыгрываться. Правда, чаще всего это конфликты за землю, рынки, подряды, заправки и прочие объекты вожделения. В этих конфликтах нет никакой идеологии, кроме борьбы интересов, но содержание внутренней политики определяет общественный строй и хозяйственный уклад, который и формирует психологию элит. Общество не любит следить за этим уровнем политики, не понимая, что он базовый. Обыватель, особенно интеллигент, хочет рассуждать о самом высоком уровне политики, не пытаясь разобраться в том, что можно пощупать. Люди много рассуждают о власти в Кремле, но не стремятся к пониманию того, как устроена власть в районе, кому и что принадлежит: кто — в МВД, кто — директор главного рынка, кем раньше работал глава района, кто у него заместитель по ЖКХ и какие фирмы обслуживают городские подряды, кому парк сдает в аренду площадь под кафе и т.д.
Власть неотделима от экономики, потому что государство всегда было, есть и будет самым крупным и главным хозяйственным игроком. Можно сказать, что государство было создано для того, чтобы появилась экономика. Без него все процессы товарообмена скатываются к грабежу, а трудовые отношения между гражданами — к насилию и рабскому труду.
Модные либеральные теории об отмирании государства и замене его саморегулирующимися сетевыми коллективами граждан — не что иное, как вредные политические фантазии, которые в США и Великобритании производят на экспорт и для внутренних «лохов». Все так называемые страны «золотого миллиарда» постоянно усложняют свои государства и делают их все более живыми, заставляя осваивать новые отрасли. Лучше всего у государства получается нарушать финансовый суверенитет граждан, поэтому налоговые службы работают как часы и используют новейшие технологии.
Современное государство пытается связать общество с собой как можно бо́льшим количеством связей. Однако их качество зависит от места человека на социальной лестнице. Государство стремится полностью контролировать и обеспечивать жизнь высшей и низшей прослойки общества. Для последних создана универсальная тюремная система, которая появилась вместе с государством. Государство — бездушная система систем, которая таким образом дисциплинирует и мотивирует все общество: вот куда надо стремиться, чтобы стать элитой, а вот куда можно попасть, если нарушать нормы и правила. Поэтому обыватели больше всего любят криминальную и светскую хронику, а государству не нужны выборы. Однако они необходимы правящим элитам и изредка бывают полезны обществу — как минимум для того, чтобы выпустить пар противоречий на жарких дебатах.
Главная роль выборов проявляется после их завершения. Результаты выборов — форма контракта по распределению госдолжностей. Чтобы дележ произошел, требуется согласие проигравшей стороны со своим поражением. В этот момент открывается ахиллесова пята выборов: они могут превратиться в гражданский конфликт или даже в войну. Данный эффект известен, его давно изучают наши бледнолицые братья. Именно поэтому они так много внимания уделяют реформированию местных выборных систем по западному образцу. Поэтому майданы случаются во время выборов. По этой же причине государство Украина все годы своего существования находилось в «вилке» президент/Рада, с которой элиты пытались разобраться посредством выборов. Президентский пост, рожденный из обмана незалежностью, не давал покоя тем, кто окопался в Раде. Каждые выборы превращались в реальную схватку за власть, и это виделось настоящей демократией. Украинские элиты посчитали, что выставление конфликтов на публику и есть публичная политика. Новое государство, рожденное на выборах, только выборами поддерживало интерес к себе. Нерешенный вопрос о власти между президентом и Радой был центральным на всех выборах начиная с 1994 года.
Поэтому, анализируя в следующих главах крах и захват государства, особое внимание я буду уделять ходу и результатам выборов. Но если в первом томе «Украинской трагедии» анализировались настроения общества, то здесь мы будем рассматривать результаты выборов в Раду и отдельно — президентские. Рада интересна с точки зрения того, какие группировки и партии приходили к власти. Президентские менее важны, потому что все без исключения фиксировали наличие двух больших электоральных регионов: Центр — Северо-Запад и Юго-Восток. На двух полюсах — в Тернополе и Луганске — голосовали прямо противоположно. На выборах в Раду это приводило к тому, что свою долю власти получали все регионы, а вот на президентских какая-то сторона всегда чувствовала себя несправедливо проигравшей. Действительно, сложно признать себя меньшинством в стране, когда в твоем городе таких, как ты, — 90 %. Поневоле сделаешь вывод: в стране что-то не так. В твоем городе все точно нормальные — значит, ненормальные живут на противоположном полюсе.
Из-за нерешенного вопроса о государственной модели президентские выборы всегда проходили по сценарию второго тура, то есть соревновались не рейтинги, а антирейтинги. Но ведь выбирая меньшее из зол, все равно выбираешь зло.
На самом деле в новейшей украинской истории большее значение имели региональные выборы, особенно конкуренция за посты мэров в мегаполисах — Одессе, Харькове, Киеве или Львове. Вот где можно было увидеть первозданную борьбу за власть, когда хороши все методы, вплоть до самых криминальных.
Наконец, выборы нужно анализировать с точки зрения их инвесторов. Реальное политическое влияние бизнеса определяется умением инвестировать во всех политиков и выходить в плюс независимо от результатов. Так формируется пресловутое «глубинное государство» — частные корпорации, которые становятся больше, чем государство, захватывая его части. На Украине таковыми стали Ринат Ахметов, Виктор Пинчук и Игорь Коломойский, добившиеся максимальной концентрации непрямой власти и влияния. Однако были и особые феномены, вроде Юлии Тимошенко и Петра Порошенко, когда олигарх трансформировался в госчиновника и политика, оставаясь при этом миллиардером. В этом проявилась культурная особенность украинской политики — жажда публичности у элитариев. Такую же черту можно наблюдать у элитариев в Молдове, Киргизии, Армении и Грузии.
По этой причине в дальнейшем разборе мы будем отдельно анализировать выборы в Раду, президентские гонки и политические интриги, которые разыгрывали реальные хозяева Украины с помощью выборов.
Чем ниже уровень государства, тем отчетливее видны интересы элит за политической ширмой. На более высоких уровнях становится больше идеологической риторики, хотя на практике это означает, что элитарий решил нанять профессионалов.
Настоящего элитария интересует только власть и влияние, что доказал еще Макиавелли. Поскольку власть должна быть осязаема, элитарий стремится ее опредметить. Единицы способны выражать и концентрировать власть в идеях, а не в предметах — приказах, распоряжениях, повелеваниях. Единственный способ показать власть — обладать чем-то. И дело не в деньгах. Хозяин небольшого, но монопольного рынка в райцентре чувствует больше власти, чем владелец одного из 500 ТРЦ в Москве. Вопрос собственности всегда остро стоял в обществе и определял место владельца на социальной лестнице. Даже советская власть, искоренившая частную собственность, не смогла искоренить собственность личную. Кто забыл, как все было устроено у наших предков, пересмотрите «Берегись автомобиля». Так что вопрос о власти — всегда вопрос о хозяйстве, а не об экономике. Еще важны инструменты навязывания воли, что выражается в статусе.
При этом никакие частные накопления не способны дать полноту власти, которую может дать государство. И главное — государство контролирует всю хозяйственную жизнь в стране на уровне налогов, законов, пошлин и тарифов.
В случае Cоветского государства дела обстояли радикально иначе. А государство Украина в момент своего рождения было сверхгосударством на хозяйственном уровне. Несмотря на то что в торгово-финансовой сфере бушевал кризис, хозяйственная база Украины впечатляла. Три политэкономических преимущества страны определили ее дальнейшую судьбу:
• густонаселенная республика на транзитном участке Россия — Западная Европа;
• выход в Мировой океан;
• колоссальный объем госсобственности с высокой долей машиностроения и перерабатывающей промышленности, развитым сельхозпроизводством и собственными энергоресурсами.
Мы не будем рассматривать конкретные цифры, описывающие состояние экономики и хозяйства Украинской ССР на момент образования нового государства. Такой информации с избытком в открытом доступе. Наиболее полная — в отчетах-ежегодниках республиканских управлений статистики.
Однако сразу оговорюсь: в СССР бушевал торгово-финансовый кризис, поэтому принято считать, что советская экономика являлась ничтожной, а предприятиям была грош цена. Хотя корни всех нынешних миллиардных состояний — в тех самых убыточных предприятиях. Следовательно, экономические утверждения о неэффективности советской системы — не более чем пропаганда.
Спорить об эффективности бессмысленно, потому что критерии закладывает владелец. Если задача предприятия — наращивать и усложнять производство, обеспечивая максимальную занятость местных жителей, и строить микрорайоны для работников, то надо вводить одни критерии. Если же от предприятия требуется максимизация прибыли с минимизацией расходов, чтобы дом на Рублевке построился и яхта заправлялась, то другие.
Сравнивать советскую экономику с современной бесполезно, потому что нет сопоставимых параметров. Сейчас каждое предприятие является отдельным финансовым субъектом, чьей прибылью распоряжается собственник. В советской модели предприятие было большим коллективом, где изъятие прибыли проходило в натуральном, а не финансовом виде. Если предприятие показывало рекорды и на счетах скапливалась дополнительная прибыль, то оно могло расходовать ее по своему усмотрению. Так появлялся отдельный премиальный фонд, строились ведомственные квартиры, возникали санатории.
Экономика — это обобщение, зависящее от метода подсчета. Сейчас мы пользуемся методом ВВП, куда включаются все товары и услуги, после чего выводится некое усреднение. Однако в этом методе, что молокозавод заработал миллион рублей, что банк, особого значения не имеет. Есть более точный метод — ВВП по ППС, но объяснить, что такое паритет покупательной способности, даже не каждый человек с экономическим образованием в состоянии.
Если же понимать экономику как совокупность деятельности всех общественных и государственных сил, можно выделить хозяйство — ту материально-техническую базу, которая обеспечивает жизнедеятельность страны в целом. С хозяйством намного проще: предприятие любой отрасли измеряет свою эффективность в тоннах, мегаватт-часах, тысячах единиц продукции и прочих физических, а не виртуальных показателях. Тогда сравнивать советскую экономику с современной можно и нужно только по хозяйственным показателям, где нет никаких алхимических формул про ВВП, ППС, волатильность, отрицательный рост и выход на плато.
Итак, каким был хозяйственный баланс УССР на момент рождения нового государства?
На территории республики находилось два типа предприятий — сырьевые и производящие простую, но готовую продукцию и участвующие в общесоюзной кооперации (нетрудно догадаться, что все высокотехнологичное производство, которое составляло авангард индустрии и науки, могло существовать только в рамках большой страны). Первые представляли ценность для частного хозяина, вторые медленно умирали. Для Украины изначально были избыточны ракетное и космическое производство, тракторо- и автомобилестроение. Даже самый большой в мире торговый флот Черноморского морского пароходства (ЧМП) оказался не нужен новому государству. При этом хозяйство обеспечивало практически все сферы жизнедеятельности.
Государство выплавляло больше всего стали в Европе; флот ЧМП, обслуживавший весь СССР, включал более 300 кораблей; действовало шесть атомных электростанций; 100 000 тракторов ежегодно сходили с конвейеров только в Харькове и КБ «Южный»; проектировались уникальные ракеты и т.п. О хозяйстве УССР можно написать отдельную книгу, но все это уже стало историей, которая вряд ли повторится. После войны Украину отстраивала вся страна, что привело к перекосам, когда деревни под Киевом газифицировали раньше, чем Западную Сибирь, откуда этот газ качали.
Причем на Украине производили продукцию очень популярных марок. Надо отметить, что советское потребление отличалось от современного, поэтому ставка делалась на долгосрочное использование и ремонтопригодность товаров. Советская мясорубка была ручная и чугунная, но работает до сих пор.
Перечислю всего несколько брендов, которыми гордились во всем Советском Союзе.
Харьковские фотоаппараты ФЭД и электробритва «Харьков», холодильники «Донбасс» и «Днепр», киевские калькуляторы МК, львовский телевизор «Электрон»; Одесская киностудия, где снимался золотой фонд советского кино, и «Киевнаучфильм», отрисовавший легендарный «Остров сокровищ» и «Приключения капитана Врунгеля».
Главная особенность украинского хозяйства: несмотря на то что оно физически располагалось на территории УССР, фактически являлось частью более крупной системы. Производства и НИИ, занятые в общесоюзном секторе, были сосредоточены в основном на Юго-Востоке Украины.
Хозяйственный уклад был крайне неоднородным. Западные и центральные области — преимущественно сельскохозяйственные, а индустрия и промышленность вместе с мегаполисами находились на востоке. Юг тоже был аграрным, но с сильным акцентом морехозяйственной деятельности, которая тоже требовала промышленности и науки. И даже на фоне развитого Юго-Востока две области отличала сверхконцентрация стратегических предприятий, промышленных рабочих и научно-технической интеллигенции, что делало их кузницей кадров для всего СССР. Это Донецкая и Днепропетровская области.
Первым лидером «донецких» был нарком угольной промышленности и любимец Сталина шахтер Алексей Засядько, чьим именем названа самая крупная шахта Донбасса. Внутри этого клана сформировался Никита Хрущев.
«Днепропетровские» оформились позже, к середине 1960-х годов. У них тоже был сильный лидер — уроженец Днепродзержинска Леонид Брежнев. Пока он находился при центральной власти, в УССР власть удерживал всесильный член Политбюро Владимир Щербицкий, который рассматривал Брежнева в качестве преемника.
Советские кланы отличались от современных тем, что у них не было частной собственности. Человек сохранял влияние и власть до тех пор, пока находился в должности. Поэтому советские политические кланы — это кадры, кадры и еще раз кадры.
К моменту создания собственного государства УССР оставалась единственной республикой с партийно-хозяйственными кланами, которым были тесны собственные границы, потому что они привыкли конкурировать в рамках большой страны. Это было преимуществом Украины, но в конечном счете стало ее недостатком, потому что каждый клан чувствовал себя достаточно сильным, чтобы взять всю полноту власти, однако конкуренты этого не допускали.
Если бы два таких мощных клана сформировались, например, на западе и на востоке Украины, это приблизило бы федерализацию. Однако оба клана находились на востоке, и это сделало неизбежным их сватку, которая началась в 1992 году и завершилась демонтажем государства.
Террористическая организация, запрещена в Российской Федерации.
Войти с помощью соц. сетей: