Глава 5. Государство гибридного типа. ПостУкраина

Государство на Украине было окончательно уничтожено в ходе госпереворота в 2014 году, известного как Евромайдан. Оно было унич­тожено по формальным основаниям — Крым и Севастополь сменили юрисдикцию, а ДНР и ЛНР объявили о независимости. По сути, государство захватил альянс олигархических групп, который стал терять мятежные регионы и поэтому начал гражданскую войну.

Евромайдан-2014 требует отдельного и по­дробного разбора, являясь точкой отсчета нового государства, возникшего на территории бывшей Украины, за исключением Крыма, Севастополя и ЛДНР. Это государство правильно называть евромайданной Украиной или режимом Евромайдана. У него, в отличие от Украины, имелись неразрешимые противоречия с Россией — Крым и Севастополь. С Украиной, напомню, у России действовал договор о дружбе и сотрудничестве с признанием нерушимости границ.

Новое государство качественно отличалось от предыдущего изначальной фашистской диктатурой, которая сначала зародилась на центральной площади в Киеве, а затем расползлась по всей бывшей Украине.

В 2014 году произошел окончательный захват государства. Новое государство изначально попало под внешнее управление США и Британии. Новая власть пошла на военные преступления и перешла к политическим убийствам, чтобы самоутвердиться. Без этой меры неофеодальная региональная власть просто не подчинялась бы новому режиму и всячески его саботировала, чем она и занималась первые несколько лет после госпереворота. Чтобы заставить местные элиты повиноваться, подстрелили мэра Харькова Геннадия Кернеса — личного врага Арсена Авакова, после переворота занявшего пост главы МВД. Серия политических убийств в Киеве и вовсе забыта, как и разгром центрального штаба «Партии регионов», во время которого забили битами ни в чем не повинного сисадмина.

Новое государство возникло из преступления и было построено на психологии преступника, когда управленческим методом является страх. «Статья поменялась. Раньше была власть воров, а теперь — убийц» — так разъяснил мне смысл Евромайдана один искушенный в ­уголовных делах знакомый.

С моей точки зрения, государство Украина в его лучшем виде было больше похоже на УССР, чем то, которое возникло после Евромайдана. Почему же мы считаем новой Украиной образование, появившееся после 1991 года, хотя тогда не было ни потерь территорий, ни бегства президента? Надо либо считать все происходящее непрерывной историей государства от УССР до сегодняшнего дня, выделяя его разные формы, либо признать, что УССР, Украина и Украина после 2014 года — три разные сущности.

Историю пишет победитель, так что имя этим сущностям будет дано по результатам СВО. Сейчас я предлагаю именовать государство, образовавшееся на месте Украины после 2014 года, постУкраиной. Такой подход позволит сохранить объективность, потому что на территории бывшей Украины проросло четыре разных государственности. Государственность в ДНР была совсем не похожа на крымскую и тем более на львовскую и киевскую. Государственность в ЛНР, кстати, тоже сильно отличалась от ДНР, но понять это можно было, только пожив внутри непризнанных республик хотя бы полгода. Политические туристы эту разницу вряд ли бы заметили.

Как ни называй государство(-а) на месте бывшей УССР, начиная с февраля 2014 года развиваются их модели, не похожие одна на другую, хотя и с общим украинским корнем. Зарождение берет начало в Евромайдане. Вернее, оно возникает как негативная реакция на него. В 2012 году, всего за два года до госпереворота, города Украины принимали матчи Евро-2012, и тысячи молодых людей поднимали желто-голубые флаги, не видя в этом ничего зазорного, в том же Донецке. Как получилось, что маргинальная сепаратистская идея Донецкой Респуб­лики стала доминирующей и смогла учредить новое государство вопреки воле всесильного клана Ахметова? Какова политическая роль 2 мая 2014 года в Одессе в формировании нового государства? Кто воспитал и вооружил националистов и как происходила нацификация вооруженных сил?

Ответить на эти вопросы можно, только разобравшись в историях четырех разных государств. Все они стали зависимыми в крайней степени. Крым и Севастополь Россия прямо забрала себе, а вокруг ДНР и ЛНР разыгралась тухлая дипломатическая игра на уровне ­Минских соглашений. По факту же непризнанные республики попали под протекторат России. ПостУкраина попала в особую зависимость, где правящие элиты связаны общим преступлением гражданской войны, а их легитимность гарантирована только извне.

Новое государство постУкраина изначально находилось под внешним управлением. А оно эффективно лишь при условии, что управляющий располагает инструментами управления. Захват власти Западом на постУкраине невозможно понять без того, как США, Британия и ЕС десятилетиями растили свои сети влияния внутри Украины, а затем превратили их в институты власти на постУкраине.

Понимание краха государства будет неполным без понимания системы внешнего управления государством, политическими элитами и финансовой системой. Поэтому обозначу темы, которые будут разобраны в следующем, третьем томе «Украинской трагедии».

Захват государства и внешнее управление

Украинское государство все годы существования ориентировало свою интеграцию и соответствующие реформы институтов и законодательства на Запад. Поэтому внешнее управление насаждалось при содействии местной политической элиты и «хозяев экономики». Государство переходило под контроль от кризиса к кризису. Сначала Запад контролировал только подсчет голосов на выборах через комитет избирателей Украины, а через десять лет посол США уже утверждал членов кабмина постУкраины.

Города Украины были связаны сотнями муниципальных программ о сотрудничестве с городами стран Евросоюза. Тысячи студентов из Харькова, Донецка, Одессы и Запорожья приглашали на стажировку в Польшу, и они возвращались оттуда уже другими людьми.

Одновременно Запад не стеснялся давить на самом высоком уровне, обвиняя президента Кучму в поставках оружия Саддаму Хуссейну. Майдан-2004 и победу Ющенко легитимизировал исключительно Запад. Его влияние на Украину всегда было многовекторным, с распределением ролей: Польша выступала в качестве государства-примера, Германия практиковала обучение и переподготовку муниципальных чиновников, Румыния работала с приграничными регионами Черновицкой области, в Лондоне контактировали с высшей элитой, которая, естественно, обзавелась там особняками и квартирами.

Одновременно шло слияние украинского капитала с иностранными корпорациями. Местная олигархия стремилась не только размещать свои акции на Лондонской бирже, но и открывала рынок для финансовых спекулянтов всех мастей. Отсутствие крупных государственных банков привело к тому, что к середине 2010-х годов западный капитал выкупил основные местные банки, кроме «Привата», который сложно назвать украинским.

После Евромайдана удалось совершить идеологический переворот в новом государстве — курс на Запад стал аксиомой, а на союз с Россией — преступлением. Установление идеологической диктатуры под знаменами евроинтеграции — отдельное явление, требующее подробного разбора. Очень многие соотечественники до сих пор находятся во власти подобных заблуждений.

Переход под внешнее управление не сводится к сложной спецоперации спецслужб и заговору олигархии. Госпереворотам предшествует многолетний путь по формированию желания перейти под внешнее управление. Технологии Когнитивной войны занимаются формированием спроса, когда спрос политический является высшей формой потребностей.

Одновременно происходит процесс соблазнения политических элит и «хозяев экономики», которые все больше отдаляются от общества и начинают чувствовать себя частью глобальной элиты. Формируется странная извращенная идеология элиты как «не лохов», разъедающая общество и государство изнутри.

Подробный разбор перехода Украины под внешнее управление необходим России для того, чтобы взглянуть на эти процессы как в зеркало. Большинство технологий влияния применялись в СНГ безотносительно государственных границ. Сейчас территория постУкраины используется для применения технологий против России, таких как пресловутые телефонные центры мошенников, выдающих себя за банковских служащих.

Внешнее управление и технологии влияния Запада направлены на демонтаж государственных институтов и создание собственных сетевых инструментов. Государство — вертикально интегрированная система систем, которые вступают в горизонтальные отношения уже ­сами по себе. Технологии влияния предполагают создание системы воздействия на госу­дарство с помощью неформального влияния через консультантов, советников, общественное мнение, корпорации, международные фонды и т.д.

Захват государства на Украине рассматривался как полигон и разминка перед главной исторической задачей — демонтажем государства в России. Таким образом, в следующей книге внешнее управление и технологии влияния будут рассмотрены с точки зрения их прорастания в самые важные государственные сферы: образование, СМИ, законодательство и государственное правление.

Роль России в украинском государстве

Фактор России в создании и функционировании нового государства на Украине являлся если не ключевым, то решающим. Все годы существования незалежного государства боролись два идеологических вектора — на конфронтацию с Москвой и на союз с ней. Практически на всех парламентских и президентских выборах фактор отношения избираемого политика к России был маркером его положения в политической системе координат.

Состояние государства в России являлось ориентиром для украинских начальников. Большая часть либеральных реформ 1990-х годов сначала проводилась в России и только некоторое время спустя внедрялась на Украине. А переписывание российских, французских и немецких законов на украинский лад стало обычной практикой.

Вплоть до первого госпереворота в 2004 году государство на Украине участвовало в тех же процессах добровольной глобализации, что и государство российское. Конечно, был разный уровень суверенности и глубины глобализации, но они оба двигались в одном направлении. На определенном этапе наблюдалась даже соревновательность в том, кто быстрее наладит отношения с Вашингтоном, Лондоном и Брюсселем. Бывало, Россия опережала, особенно в период «развитого ельцинизма» и «семибанкирщины».

Поскольку и российское, и украинское новые государства были советскими по происхождению, долгие годы сохранялись хозяйственные, научные, культурные и социальные связи между их регионами. Харьков и Белгород до середины 2000-х жили в условиях большой агломерации и фактического отсутствия границ, которые с каждым годом становились менее формальными. Двадцать лет в условиях незалежности ходил поезд Черновцы — Санкт-Петербург, соединяя Карпаты и румынскую границу с Балтикой. В Донецкой и Ростовской областях работали десятки региональных КПП, через которые местные жители пересекали границу по три раза в день, туда-обратно. Есть несколько сел между Украиной и Россией, где граница прошла прямо по улицам, разделив дворы пограничной зоной. В Одессе вплоть до Евромайдана-2014 на Дерибасовской и Екатерининской улицах в июле-августе роскошных машин с московскими номерами было больше, чем местных и киевских. Для москвичей поездка в Киев на выходные ничем не отличалась от поездки в Нижний Новгород или Питер. Граница между государствами присутствовала, но она была неприметна, особенно на уровне общества. Государства могли вести «газовые войны», но это не сказывалось на количестве авиарейсов Москва — Одесса, которое с каждым годом увеличивалось — к 2013 году летали восемь раз в день туда-обратно. Даже на Западенщине — во Львове и в Карпатах — во множестве присутствовали автотуристы из любых регионов России, а некоторые курорты, такие как Трускавец и Сходница с уникальной целебной водой для легочных больных, десятилетиями принимали туристов из Средней Азии с особыми проблемами — мочекаменной и почечной болезнями из-за плохой воды.

Хозяйственные и социально-культурные связи между новыми государствами сохранялись во многом вопреки политическим процессам на уровне предприятий, вузов и городов. Поскольку централизованное государство на Украине с каждым годом разлагалось, очень многие действия были вроде не разрешены, но и запретить их никто не мог. Например, в 2008 году центральная власть в Киеве во время войны 08.08.08 официально поддержала Саакашвили, но это не помешало проявить позицию регионам. Так, в Одессе был организован гуманитарный марафон, и вскоре более 30 большегрузных машин с помощью от одесситов выехали в Цхинвал. Языковой вопрос, который в Киеве политизировали, пытались решать на уровне регионов. В Харькове провели городской референдум, и большинство горожан поддержали русский язык. В Одессе классы формировались по заявкам родителей, что автоматически и бесконфликтно решало проблему разделения на русские и украинские школы.

Следовательно, влияние России на государство Украина необходимо разбирать подробнее, поскольку именно оно стало фундаментом идео­логии украинского национализма и евроатлантизма. Глубокая хозяйственная интеграция, открывающая широкие возможности для кооперации и в нормальном государстве считающаяся высшей ценностью, на Украине воспринималась как ненужная зависимость, которую требуется ликвидировать насильно. Из-за этого уменьшалось количество поездов на российском направлении и росло на польском, центральные излучатели муссировали зависимость от русского газа, не замечая, что государство попадает в зависимость от МВФ, и т.п.

Чем слабее становилось государство Украина, тем сильнее как угроза воспринималось государство Россия. На рубеже тысячелетий в Киеве и Москве начались противоположные процессы: в России был взят курс на восстановление управляемости, а на Украине продолжился демонтаж государства, начатый в 1990-е. К началу 2010-х годов разница в состоянии государств стала видна невооруженным глазом обывателя: украинское государственное хозяйство ветшало, в то время как в России начиналась модернизация. Символ этих различий присутствует в сериале «Слуга народа» Зеленского — видеоряд московских транспортных развязок использован в качестве иллюстрации Киева будущего.

За все годы незалежности в украинской столице было открыто всего семь станций метро, в то время как в Минске за это время прорыли третью линию, а в Москве каждый месяц открывают по новой станции, не говоря о десятке новых линий и еще одном кольце.

Среди трех столиц Киев отставал по всем параметрам социально-экономического развития. Причем украинская столица по многим параметрам была недоразвита не только по сравнению с Москвой и Минском, но и с Харьковом и особенно с Донецком.

Чем более явно восстанавливалось государство в России, тем активнее популяризировалась идеология безгосударственности Украины как особого исторического пути. Так началось формирование идеологии русскоязычного украинского национализма в его антисоветском и антироссийском, а не антирусском изводе. В России слишком много государства и мало свобод, а Украина — территория вольных людей, которые внутри себя могут как угодно ругаться, но их общая ценность — безгосударственность. Данная идеология объединяла и националистов, и либералов, для которых Россия являлась главной угрозой.

Влияние России на Украину было и остается главным фактором существования государства на этой территории. Можно сказать, что СВО ставит себе целью демонтаж существующего и установление нового государства. России предстоит установить новую государственность на всей территории постУкраины. До тех пор пока не будет взята под контроль польская граница, продолжит существовать террористи­ческая угроза. Любой государственный пре­емник нынешнего киевского режима будет считать Россию угрозой и сохранит территориальные претензии. Можно не сомневаться — в США готов резервный сценарий эвакуации политического руководства Киева с созданием правительства в изгнании, которое быстро превратится в фальш­панель для терроризма, диверсий и шпионажа.

Поэтому России надо избегать ошибок, совершенных в ходе развития обоих государств после 1991 года. Государственное строительство на территории постУкраины должно учитывать все особенности безгосударственного этапа развития каждого региона. Главным испытанием для России станет не СВО, а последующее установление миропорядка от Луганска до Уж­города. Только от России будет зависеть, насколько антироссийским станет государство (или государства) на этой территории. Оппоненты определились и стимулируют создание террористического антироссийского государства, поэтому новое образование придется утверждать в неблагоприятных условиях. Грубо говоря, если после Великой Отечественной ­войны (ВОВ) бандеровское движение охватывало 3–5 областей активно и еще 5–7 спорадически, то сейчас вся территория постУкраины является полигоном для террористов, подпольщиков и диверсантов. Нанесение максимального ущерба России даже ценой собственной жизни — вот суть бандеровской версии украинского национализма, который еще называют интегральным.

Поэтому влияние России на формирование государства на Украине должно рассматриваться в региональном разрезе. Рано или поздно украинская трагедия окажется в фазе, когда все государственные функции лягут на Россию, и если подойти к этим испытаниям неподготовленными, то постУкраина может на десятилетия превратиться в черную дыру для госбюджета.

В следующем томе мы подробно проанализируем политику России по отношению к государству Украина на всех этапах его существования. Пропаганда сужает российское влияние до миллиардных дотаций и газового допинга элитам, сетуя на то, что потрачено больше, чем потратили США, а толку меньше. Такое сравнение в корне неверно, потому что Россия вкладывала в государственность Украины, в то время как США инвестировали в ее разрушение. Другой вопрос, что наши оппоненты смогли найти ключик к региональному менталитету жителей Украины и предложить кредиты в обмен на разрушение государства под предлогом реформ.

В разные годы влияние России выражалось по-разному и зависело от состояния самого российского государства. Главный вызов заключается в том, что Россия будет утверждать президентскую федеративную республику на территории, где общество долгие годы существовало в безгосударственных формах самоорганизации и все годы было расколото по вопросу «президентская/парламентская форма правления».

Национализм и нацификация власти

Украинская трагедия и крах государства не могут быть поняты без феномена украинского интегрального национализма, более известного как бандеровщина, хотя правильнее называть эту идеологию «донцовщиной» — по фамилии Дмитрия Донцова, сформулировавшего программные положения. Степан Бандера — практик-террорист, воплощавший эти идеи; политические тексты лидера ОУН(б) вторичны, бессистемны и написаны скупым языком банальных метафор. В целом украинский национализм является периферийным явлением, зародившимся на окраинах Австро-Венгерской, Российской и Прусской империй в конце XIX века. Таких национализмов в те годы возникали десятки — хорватский, болгарский, польский, чешский, румынский, литовский, сербский и пр.

Национализм Центральной Европы испытывал сильное влияние Германии и Австрии и зарождающегося немецкого милитаризма. Нацизм Гитлера и идеи Третьего рейха проросли во Втором рейхе и уходят своими идеологическими корнями в метафизическую философию Ницше и Шпенглера, где идея господства более волевых народов над менее волевыми была возведена в абсолют.

Германский национализм, в свою очередь, производное бесконечной резни, наблюдавшейся в европейских городах со времен падения Римской империи. Государства густонаселенной Западной Европы всегда ненавидели друг друга, а Европа Центральная была объектом давления более сильных национализмов, в первую очередь германского.

Будучи типичным центральноевропейским явлением, украинский национализм во время Великой Отечественной войны пришел туда же, куда хорватский, венгерский, румынский, — к своим германским первоисточникам. Даже польский фашизм Пилсудского пришел к нацизму Гитлера, просто варшавский фюрер не дожил до 1939 года, иначе бы он сильно удивился действиям своего кумира. Все без исключения центральноевропейские националисты стали союзниками Гитлера, невзирая на славянскую или православную близость. Украинские не были исключением.

Для понимания украинской трагедии нужно не столько изучать идеи украинского интегрального национализма, в силу их примитивного расизма, сколько понимать, как тесно они переплетены с идеей евроинтеграции как пути к раю на земле. Украинский интегральный национализм с его идеей вечной войны с Россией вкупе с идеей пути в Европу обетованную дают неплохой коктейль для формирования фанатичного мышления и создания идеологического пузыря с целью обеспечения войны до последнего украинца.

Также украинский национализм невозможно понять без польского влияния. Для русской культуры как мировой польская культура непритягательна из-за ее локальности, а для локальной украинской культуры она привлекательна как конкурент культуры русской. Польская же конкуренция с Россией и русской культурой неизбежно заканчивается польским национализмом, который выступает первым союзником национализма украинского. Правда, верно и обратное: есть еще одна форма украинского национализма — антипольская. Сейчас он никак не представлен в легальном политическом пространстве, но, вероятно, смещение украинского национализма с антирусского и антироссийского фокуса на антипольский может стать тактическим решением.

Еще одна особенность украинского национализма заключается в том, что после ВОВ он применялся США как многофункциональный инструмент воздействия на СССР. Украинские нацисты, эвакуированные в США и Канаду, использовались как шпионы, пропагандисты, переводчики, курьеры и лоббисты. После краха Советского государства в республики хлынула волна иностранных граждан, среди которых были дети эмигрантов, воспитанные в духе украинского интегрального национализма. В России такого явления не наблюдалось, а на украинскую политику оно оказало значительное влияние. Такой фактор, как диаспора, которая в ходе СВО увеличится кратно, нельзя сбрасывать со счетов. Тем более что наши оппоненты наверняка будут снова вывозить и прятать преступников.

Не менее важно разобраться в том, как бывшие советские люди стали сначала националистами, а затем нацистами. Как Петр Порошенко, комсорг истфака Киевского университета, уроженец интернациональной Бессарабии, многолетний меценат Русской православной церкви, стал тем, кем стал? Как отличник и краснодипломный инженер-металлург Игорь Коломойский докатился до создания эскадронов смерти и заказных политических убийств?

Легализация национализма среди правящих элит Украины была непростым процессом. Долгие годы национализм оставался маргинальной нишей, широко представленной всего в нескольких областях Западенщины. Бывшие советские люди долго не хотели его принимать. Вплоть до смерти государства в 2014 году украинский национализм являлся маргинальной идеей, однако его носители проросли в системе государства, а также создали свои альтернативные системы, финансируемые местной олигархией.

Футбольные фанаты, отребье городских окраин, маргиналы всех мастей оказались востребованы в бесконечных рейдерских конфликтах и разборках. Украинский национализм стал удобной фальшпанелью для уголовников и шпаны, давно действовавших под крышей украинских ФПГ. Батальоны «Днепр-1» и «Днепр-2», в 2014 году финансируемые Коломойским, которые занимались похищениями и убийствами сторонников ДНР и «сепаратистов», создавались службой безопасности ФПГ «Приват», а группы убийц и похитителей разъезжали под маскировкой сотрудников банка на микроавтобусах.

Появились странные идеологические понятия — «жидобандеровщина» и «жидобандеровцы». С одной стороны, это «горячий лед», но на постУкраине мы видим союз еврейских и украинских националистов, объединенных идеей войны с Россией. Многие забыли, что существует еврейская форма фашизма — сионизм, который до формирования однополярного мира был официально признан таковым в ООН.

Нацификация украинской власти проходила одновременно по линии интегрального нацио­нализма и сионизма. Например, в Днепропетровске местная синагога влияет на городскую политику не меньше, чем мэр или секретарь горсовета. Это специфическое влияние, но иногда земельный вопрос проще решить через раввина, чем через градоначальника, хотя ребе все равно в доле с мэром. Просто в Днепропетровске так принято с конца 1980-х годов.

Еврейская городская культура Киева, Днепропетровска, Одессы и в меньшей степени Харькова — не смешные анекдоты про Изю и Мойшу. Еврейская организованная преступность этих городов не похожа на ОПГ в других городах. Глубокие связи «лучших людей города» с Хайфой, Лондоном, Берлином, Брайтон-Бич и другими местами обитания русскоязычного еврейства делают жидобандеровский феномен международным явлением.

Поэтому заявленная цель денацификации постУкраины является масштабным проектом, который необходимо рассматривать в международном контексте. Национализм и его нацистская версия еще очень долго будут бороться с Россией, даже после завершения СВО. Ликвидация вооруженных персонажей и объявление этого действия денацификацией загонит противоречия внутрь, а значит, через несколько десятилетий произойдет очередной рецидив.