Но надо разобраться

– Итак, чем отличается домысел от вымысла? – Евгений Анатольевич заметил, что одним ухом я слушаю лекции по основам журналистики, а другим – плеер. – Александра, как вы считаете?

– На калькуляторе и в столбик, – подсказывал мне кто-то за левым плечом. «Не забудь сказать, что ты посчитала количество букв в его вопросе, потому что не можешь перестать… Математический наркоман!»

Какой-то очень вредный этот внутренний голос. Я решила не слушать его и просто ответила.

Вот бы так всегда. Мне бы могли светить не только университетские пятерки, но и сэкономленные нервы. Или нет? Это вообще как-то зависело от меня самой? То, что я слушала свой внутренний голос и не всегда понимала, где он уже настолько надорвался, что сейчас сорвется. А сорванный внутренний голос – это как сорванная крыша.

Помните, у классика: «Над вымыслом слезами обольюсь…» Вот у меня так с домыслом. А что, надо соответствовать стереотипам.

Мужчины часто говорят, что женщины додумывают. Любимые наши мужчины, вы правы. Мы додумываем. Да так ударяемся в гиперболы, рисуем перед собой картины апокалипсиса, что могли бы продавать сценарии за миллионы, а вместо этого топим их в себе совершенно бесплатно. Такое кино пропадает! Но ведь мужчины тоже додумывают. А если вы еще и тревожник, то понять уровень накала в вашей душе способны только создатели «Санта-Барбары»²⁹.

²⁹ Да, додумывают все. Человек достраивает реальность, потому что он человек. Ему нужно сделать этот мир понятнее. Мозг дорисовывает картины будущего, настоящего и прошлого, и потом на достроенную реальность ищет решение. Я в таком случае всегда говорю фразу: «Словами через рот – самый оптимальный способ узнать, что случилось». Много браков спасла эта фраза, и если бы люди умели чуть лучше изъясняться, то эта фраза бы спасала не только браки.

Чем человек тревожнее, тем круче у него работает «додумывало»! Чем круче оно работает, тем более тревожным он становится!

Это может пугать окружающих или просто бесить.

– Ты что? Параноик? – раздраженно крикнет кто-то однажды.

И вот вы уже сидите и думаете:

– А вдруг я в правду параноик? Никто не любит параноиков. Я навеки останусь один, потому что хуже меня только другой параноик и человек, пнувший котика.

И вот теперь вы боитесь показаться параноиком в глазах остальных. Боитесь оступиться, задать вопрос не с той интонацией³⁰. Да, черт возьми, вообще боитесь задать вопрос! Просто принимаете все, как есть. Вам так хочется думать. Но обманывать себя больше часа (или какой там у вас личный рекорд?) не получается. Потому что такова ваша личность. Сейчас, в данный момент времени. Может, даже в длительный момент. В очень длительный.

³⁰ Как будто, если вы зададите вопрос с «той» интонацией, это сразу вас избавит от диагноза (если он записан в карточке). Ну, а если интонация будет не та, – все, у вас паранойя. И – да, может быть лучше вообще не рисковать и не встречаться с тем, что вас примут за сумасшедшего? Нет вопроса – нет шанса узнать, параноик вы или нет – нет опасности. Смотрите, как: сначала вы придумали себе будущее, а потом его боитесь.

Мы не обращаемся к специалистам по множеству причин, а иногда просто не видим, что они есть.

Люди, граждане, которые всех и во всем подозревают. Ваши друзья, уверенные, что за ними следят. Те, кто не может избавиться от навязчивых идей. Кем их считает общество и близкие?

Чудиками? Истериками? Помешанными? Избалованными? С жиру бесящимися?

Что уж тут скрывать, ревность или навязчивая идея не всегда сигнализируют: «Бро, этому человеку нужно к доктору!» Но нельзя каждый порыв отыскать жучки в туалете и выяснить, «кто это тебе звонил?», сваливать на характер человека. Дело может принять довольно неприятный оборот, если пустить все на самотек. А теперь отставить тревожность! Хоть на минутку. У паранойи бывают совершенно разные причины. Но у вас почти наверняка ее нет³¹. Иначе вы даже не беспокоились бы о подобном диагнозе. Правильный больной паранойей уверен в своей правоте, и ничто не способно убедить его в обратном. А раз мы товарищи сомневающиеся, даже если излишне подозрительные, это поправимо. Мы прекрасны. Сейчас вместе поймем разницу.

³¹ САМЫЙ ВАЖНЫЙ КОММЕНТАРИЙ: Мы не ставим никому диагнозы, мы не можем сказать, что происходит конкретно с вами, даже если по описанию вы нашли у себя все похожие симптомы. Диагноз может поставить только врач – человек с медицинским образованием вуза с лицензией. Да и то, диагноз может быть неверный. Такое тоже бывает.

Паранойя (в переводе с греческого – «безумие») – это, по сути, хронический психоз, который постепенно развивается и превращается в ад для окружающих, но в первую очередь – для самого параноика. Человек тревожный – еще не дошедший до точки, почти Икс. Считает ли он нездоровыми свои мысли? Обычно – нет. Потому что наша мнительность лишь плавно перерастает во что-то большее. И каждый день мы все больше убеждаемся в своей правоте. С чего бы человеку беспокоиться о своем психическом здоровье, если он считает, что прав? Но это не значит, что ему комфортно. Тревожность нарастает, навязчивые идеи становятся настолько привычными, что кажется, мы никогда без них не существовали. Или были слепы. А вот теперь прозрели. Возникает обида на мир, который не видит, не понимает, не верит, что мы постоянно встречаем знаки присутствия пришельцев. И вот внутренняя подозрительность и иже с ней все более фокусирует человека на себе, отдаляя от близких.

Постепенно больной может терять интерес к тому, что всегда приносило ему радость, и увлекаться чем-то новым. Тем, что постоянно будет подтверждать его правоту. Еще один вариант развития событий – переход от тревожности к апатии и депрессии. В общем, это в любом случае очень тяжело. Но… мало ли, сколько проблем испытывает ваша неповторимая, но любимая близкими психика. Если вас все еще можно убедить, что опасение – опасением, но это вовсе не значит, что все действительно плохо, что ваш подозреваемый муж вовсе не на сто процентов виноват, прекратите вешать на себя ярлык! Параноика не переубедить обычными разговорами.

Сейчас я приведу два примера. Вы увидите, как отличается параноидное расстройство личности от паранойи, один из видов которой – уверенность в собственной гениальности.

* * *

В одном литературном чате (да не в одном, просто я наблюдала за конкретным) общается много авторов, которые иногда кидают ссылки на новые стихи. И лишь одна девочка постоянно публикует там скриншоты со своими виршами с завидной (нет, тут нечему завидовать) регулярностью. Сказать, что она пишет из рук вон плохо, – значило бы соврать. Она пишет из ног вон плохо. Даже не на уровне школьницы. Зачем другие приняли ее в свой круг, спросите вы? Даже если не спросите, скажу: девочка хотела общаться с собратьями по перу, а те не считали себя непризнанными гениями или скрывали это, зато точно хотели помочь, научить. Но факир был пьян… Выяснилось, что поэтесса совершенно не воспринимает критику. Мир просто не понимает, как можно не восхититься ее гениальными рифмами «любовь-кровь», страдающим сбоями размером стиха (не экспериментальным, а именно корявым), банальностью образов. В общем, люди устали подсказывать и продолжили делать жест «рука-лицо» после прочтения очередного шедевра. Потом девочка обрадовала всех своим признанием в художественном таланте. И выставила на всеобщее обозрение что-то уровня садика или начальных классов. Я тогда подумала, что зря отказывалась рисовать и злила воспитательницу. Оказывается, вот такое – не позор, а искусство. Дальше – больше. Гениальный человек гениален во всем! В чате появились фото ее ювелирки из проволоки. И снова – плохо. Очень плохо. Бывает хуже, но ведь человек уверен, что вот он – космос, рубеж, дальше которого никто никогда в своем деле не зайдет. Ее проволочные творения никто не оценивал, не критиковал и не хвалил. Пара человек кивнула, мол, молодец, ищешь себя в новом. Все понимают: проблема не в том, что это пока получается не круто. Проблема в том, что девочка считает крутым любое свое начинание. Тут же приписывает себе гениальность и отказывается оттачивать мастерство. Поэтому всегда остается на начальном уровне с обидой на каждого соловья, не воспевшего ее виршей. И ведь здесь нет вины поэтессы-художницы от слова «не показывайте мне это». Это даже не ее добровольный выбор. Она не умеет ощущать себя иначе. Ее внутренний голос (назовем это так…) подсказывает: «Только бездарь может сказать, что у тебя не получилось, что можно улучшить. Он просто завидует тебе. Это плохой человек. Держись от него подальше. Пошли его в баню, в бан-лист, точнее»³².

³² У девчонки парафренный синдром, но чаще вы можете слышать другое словосочетание: «мания величия». Хотя данных и недостаточно, и мы обещали не ставить диагнозы, все равно есть основания полагать, что великим человеком она себя считает. Часто в творческих кругах (и пусть меня разорвут на дипломы сторонники литераторов) ходит миф, что им «кто-то диктует», «инопланетяне открыли тайну», «коснулась рука музы» и прочие приключения. Так вот, психиатры, любители вешать на все ярлыки, называют это «бред воздействия». Сначала идет бред воздействия, а потом бред величия. Звучит это примерно так: «Мне надиктовали, и я стал писать гениальные тексты». Помочь таким людям может психиатр и фармакология.

* * *

А вот другой пример. Пример параноидного расстройства личности.

Одна знакомая орала на меня через месяц после отправки рукописи в издательство:

– Они мне не отвечают!

Я почти пожалела об утренней встрече, но тут официант принес кофе и улучшил настроение. Мое. Не ее.

– Лида, – я перемешала мед на дне чашки, – к ним приходит много рукописей. Надо все прочитать, оценить, обсудить с коллегами. Тебе вообще обещали ответить в течение трех месяцев.

– Они специально так говорят. – Лида отодвинула свой кофе на середину стола с таким видом, будто он сделал ей что-то плохое.

– Как говорят? – одна из нас не вдупляла. – Честно говорят. Заметь, это издательство пишет всем, даже если решило отказать. Не все так делают.

Лида с лицом человека, разоблачившего наркоторговцев (я не видела таких людей, но думаю, что они выглядят именно так), наклонилась поближе ко мне:

– Я думаю, они уже отдали мой роман на переработку.

– Ты о чем?

– Они сотрудничают со своими авторами, у которых большая аудитория. Наверняка они берут идеи у писателей, которые еще не издавались, и отдают их…

– Куда? – я не верила ушам.

Сразу оговорюсь, все авторы, может быть, есть исключения, но я таких не встречала, отправляя свою первую рукопись, задаются вопросом: «А не обманут ли меня?»³³. Потом собрат по перу говорит: «Ты что? Книг куча, идей куча, зачем кому-то воровать, судиться… Тем более у тебя этот файл в отправленных письмах».

³³И я так делала. Я отправила рукопись по почте самой себе и заверила ее у нотариуса. Рукопись пролежала там пять лет и благополучно уничтожилась. Только потом я поняла, что написала настолько плохо, что моя книга не нужна была никому, кроме меня.

И человек успокаивается. Но здесь все было иначе.

– Сейчас какой-нибудь их постоянник перепишет мой роман своими словами, поменяет имена и какие-нибудь события. Как раз за три месяца, пока я жду ответа и не посылаю свою книгу другому издателю. А потом они скажут, что я не подошла им, и опубликуют мой немного переделанный роман под другим именем. И этот человек получит мою славу и деньги.

– Ага, все миллионы. Послушай, я знаю редактора, он очень порядочный человек.

– Тогда почему до сих пор не ответил?

– Мне тоже не сразу ответил.

Тут Лида вспыхнула:

– Это другое! Мой роман реально крутой. Его еще экранизируют. Ты не понимаешь.

Тот завтрак мы все же завершили вместе. Но я действительно не понимала, в чем проблема.

– Лид, я всегда говорю друзьям и просто знакомым: боишься, что издательство украдет у тебя рукопись, так не посылай. Нервы целее будут. Но это глупо.

Примерно на этих словах мы попрощались в тот день.

Через месяц Лида получила отказ. Но ее роман так и не вышел под чужим именем. Она отправила его на «посмотреть» одному из мастеров пера, тот довольно мягко прошелся по всей книге и дал конкретные советы по ее улучшению. Они мне показались довольно дельными.

Но Лида не стала ничего менять. Потому что нечего обижать автора и заставлять сомневаться. Она ведь была уверена, что ее не публикуют вопреки, что нет никаких объективных причин. Ей нравился текст, она пестовала его, как ребенка, и никого к нему не подпускала. Но разве правильно не подпускать к ребенку врача, если малыш нуждается в помощи? Наконец, Лида успокоилась, через пару месяцев остыла от обиды и взглянула на рукопись глазами других³⁴. Она подвергла сомнению свою правоту и даже поняла, что зря столько времени обвиняла всех вокруг. Лида радовалась, что ей подсказали, как сделать книгу интереснее, живее, что из нее нужно убрать, запечатать в шкатулку и утопить на дне морском! Она и сейчас с недоверием относится ко многому, но в своих сомнениях она сомневается, а ее книга увидела свет.

³⁴ Насчет пары месяцев обиды – это правда, и это еще мало. Сильные эмоции могут длиться годами, потому что степень доверия к миру при параноидном расстройстве личности – минимальна, и это основано на вполне реальных фактах. У человека могли украсть деньги, лгать в глаза самые близкие люди, и он мог подвергаться школьной травле. Как правило, такие люди мир видят опасным, и им либо надо защититься, либо дождаться, чтобы их кто-то защитил. Помочь таким людям может психотерапия.

Эта девушка старается бороться с тревожностью и вызывает мое уважение.

* * *

Коль уж я опять перепрыгнула на собственную персону, напомню, что моя додумывалка работает без выходных и сна. Это плохо.

И скверно, если плюсом к додумывалке идет хорошая фантазия! Вот уж действительно, мама-писатель – горе в семье. А если за каким-то фигом при этом мироздание не лишило вас изощренной логики, окружающим придется туго! В университете я сдала зачет по логике не только за себя. Догадайтесь, как любовь к простейшим категорическим силлогизмам и их собратьям повлияла на мою повседневную жизнь. Правильно! Я пришла к выводу, что логика и расчет пригодятся не только в нардах, написании детективов, но и… станут моим пятым колесом.

Однако же каждый раз, когда мозг подбрасывает мне очередную мысль, культивирует в себе навязчивую идею, я начинаю искать… то, что опровергнет мои подозрения. Или прямиком вывожу людей на разговор со словами:

– Можно, я спрошу? Не подумай, что я реально что-то подозреваю, но одна мысль засела в моей голове и не дает покоя. Я ни на чем не могу сосредоточиться. Можно, я задам один вопрос? Ты только честно ответь. Обещаю, что больше к этому разговору не вернусь.

И это работает. Если сомневаешься, иногда лучше проговорить. Это не панацея. Но зачастую – выход.

КСТАТИ

Когда мне было три года, каждый вечер будто орал на меня: ты виновата. Тогда я не осознавала, почему желтый свет лампы, наполняющий комнату, вызывает во мне одновременно неизбывную грусть и беспокойство. Вот он, день, – ушел, а я как будто что-то не успела. Не сделала. Сейчас мы ляжем спать, этот день не вернется. Никогда. Я никак не могла понять, что должна сделать, но точно знала, что уже провалилась. Почему вообще трехлетнему ребенку кажется, что он что-то задолжал миру? И почему каждый вечер ты ложишься с чувством вины. Я не могла причинить зла ни действием, ни бездействием, да и о зле как таковом знала разве что из сказок. Но тревога не выбирает… Хотя сейчас кажется, будто она выбирала меня очень тщательно и точно знает, как испортить мне жизнь.