Двадцать пятая Неделя по Пятидесятнице

В то время один законник встал и, искушая Иисуса, сказал: Учитель! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? Он же сказал ему: в законе что написано? Как читаешь? Он сказал в ответ: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя. Иисус сказал ему: правильно ты отвечал; так поступай, и будешь жить. Но он, желая оправдать себя, сказал Иисусу: а кто мой ближний? На это сказал Иисус: некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым. По случаю один священник шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо. Самарянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился и, подойдя, перевязал ему раны, возливая масло и вино; и, посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем; а на другой день, отъезжая, вынул два динария, дал содержателю гостиницы и сказал ему: позаботься о нем; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе. Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам? Он сказал: оказавший ему милость. Тогда Иисус сказал ему: иди, и ты поступай так же (Лк. 10, 25–37).

У Луки вопрос книжника о наибольшей заповеди в Законе задается при иных обстоятельствах, чем у Матфея (22, 35) и у Марка (12, 28). Лука, так же как и Марк, говорит, что законник вопрошает, искушая Учителя, но текст не дает достаточных оснований предполагать в заданном вопросе уловления с коварной целью. Во всяком случае, Господь Иисус Христос принимает и вопрос и самого вопрошающего с одобрением и благожелательностью, что легко усматривается у всех евангелистов и в особенности ясно у Марка. У Матфея и Марка Господь Иисус Христос Сам отвечает на вопрос, цитируя Втор. 6, 5 и Лев. 19, 18. У Луки эти цитаты произносит книжник. Это ставит толкователей перед некоторыми трудностями. Но может быть позволительно допустить, что Лука, преследуя иную, чем другие евангелисты, цель, а именно – раскрыть из содержания последующей притчи, кто есть ближний, вкладывает в уста книжника то, что было в действительности ответом и учением Самого Учителя? Вопрос «в Законе что написано? Как читаешь?» – обычные для того времени раввинистические формулы, предшествующие цитатам из Библии. Указание на заповедь о любви к Богу как на первую и наибольшую в Законе не могло вызвать возражений ни у кого из Иудеев. Этой заповедью начиналась так называемая Шма (или Шема) – молитва, или, вернее, исповедание веры, которое Евреи должны были повторять два раза в день, что и практиковалось уже ко времени Господа Иисуса Христа. Шма заключала в себе и другие цитаты из Второзакония, из Чисел, там можно было найти и предписание о кистях на одежде, но заповедь о любви к ближнему там отсутствовала. Господь Иисус Христос тотчас прибавляет к первой заповеди вторую, так как в духе Его учения они нераздельны, одна предполагает другую и обе составляют одно целое. Приводя вторую заповедь из книги Левит, Господь Иисус Христос остается в пределах Закона, но придает ей значение вечное и всеобъемлющее, полагая обе заповеди как основание и одновременно как цель Своего учения. Учениками Господа и отцами Церкви эти две заповеди и будут восприняты как единая новая жизнь во Христе Иисусе. «Любящий Меня, глаголет Господь, заповеди Мои соблюдает. Заповедь же Моя есть: да любите друг друга. Итак, не любящий ближнего не соблюдает заповеди, а не соблюдающий заповеди не может любить Господа», говорит св. Максим Исповедник. (См. о главных заповедях с. 98). Нельзя сказать, конечно, что Ветхий Завет молчит о любви к ближнему. Тексты на эту тему довольно многочисленны и есть такие, в которых рекомендуется не только любовь к ближнему одноплеменнику, но и в отношении пришельцев, живущих среди Иудеев. Но доктора Закона, считая все же милосердие к ближнему средством угождения Богу, не уделяли этому вопросу такого большого внимания, как, например, обрезанию или субботе. Если знаменитый равви Гиллел и учил – «то, что ты считаешь ненавистным для самого себя, не делай того ближнему своему», то, во-первых, это наставление выражено в отрицательной форме, а во-вторых, весь вопрос и состоит в том, кого надо считать ближним. Это как раз и является центральным пунктом научения, извлекаемого из притчи о милосердном Самарянине. Книжник, желая оправдать себя в том, что он поставил Господу вопрос, ответ на который ему не был неизвестен, хочет показать теперь, что действительное его затруднение состоит в определении границ понятия «ближний». Господь Иисус Христос, не давая ему прямого ответа, отвечает притчей. Из нее явствует прежде всего, что вопрос законника неверно поставлен. Правильнее было бы спросить, по отношению к кому я могу считать себя ближним? Кто суть те, которые могли бы меня назвать ближним? Притча должна быть услышана как призыв, обращенный к каждому, быть милосердным по отношению всех тех, кто нуждается в помощи. Оказавший милость становится ближним тому, на кого излилось его милосердие. Распространенным извращением этого принципа является ожидание услуги (и неоднократной) от другого, прежде чем объявить его (и обычно ненадолго) своим ближним. Ибо страдающие саможалением считают прежде всего себя достойными объектами милосердия. Из трех проходящих, милосердным оказывается Самарянин, расовый и религиозный враг Иудеев. Поэтому его поступок тем более высок и прекрасен. Священник введен здесь как отрицательный пример того, кто учит других быть сострадательным, сам же, не останавливаясь, проходит возможно дальше от страждущего. Законник не уклоняется воздать должное Самарянину притчи, и Господь Иисус Христос заповедует книжнику, а с ним и всем и на все времена, идти и поступать так, как поступил Самарянин. Новозаветная традиция много возлюбила притчу о милосердном Самарянине, многообразно истолковывая ее. Так, например, злосчастное состояние грешной души, требующей помощи и заступления, в церковной письменности часто сравнивается с положением «некоего человека, который впаде в разбойники». Тогда душе, взывающей об избавлении, Сам Господь является в образе милосердного Самарянина. В том же образе можно усмотреть Искупителя и Спасителя всего падшего человечества, Который «милосердова» о нем и снисходит к нему, оставленному «едва живу сущу». Милостыню в самом широком (не только в вещественном) смысле учителя Церкви всегда считали существенным моментом в делании христианина. Ибо «милостыня – от любви», а любовь есть средоточие и смысл христианской жизни. «Не за воздеяние рук можно быть услышанным, – говорит св. Иоанн Златоуст, – простирай руки твои не к небу, а к рукам нуждающихся». «Вера, – скажет он же, – требует всегда содействия сестры своей – доброй жизни».